Он показал направление и подтвердил мою догадку, что стреляли в районе старого домика лесника. Хотелось верить, что это случайное совпадение, но лучше подготовиться к приходу незваных "охотников".
- Да ничего. Идем устраиваться на ночлег. Там Пифик один скучает.
Опираясь о стену, мы посеменили по узкому каменному выступу к "гнезду Коршуна". Семнадцать лет назад я пробиралась в обратном направлении. А сзади расчетливо отстреливался тот, кто дал название этому утесу - Кирилл Коршунов.
…Последняя ночь с Кириллом нас по-настоящему сблизила.
За предыдущие недели, что мы прожили в лесу, я вновь почувствовала себя женщиной. Я ощущала его заинтересованный взгляд всегда: когда делала зарядку под его руководством, разбирала оружие, целилась по мишеням, когда мы вместе готовили еду, а потом я прибиралась, а он сидел рядом, кусал травинки, пытаясь бросить курить, и сразу опускал глаза, как только я оборачивалась к нему. Его глаза излучали странный свет. Будто под слоем льда теплится огонь. И с каждым днем огонь разгорался, а лед подтаивал.
В охотничьем домике спать я ложилась первой. Мне доставалась узкая кровать. Он заходил внутрь спустя час или два и, стараясь не шуметь, укладывался на лавку. Утром, когда я просыпалась, в домике его уже не было. Однажды меня разбудил шум дождя и назойливая муха на щеке. Я разлепила веки и окунулась в распахнутые глаза Кирилла. Его лицо было рядом. Истонченный лед треснул под напором скрытого тепла. Он вздрогнул и отстранился, мужественные щеки покрылись румянцем. Я догадалась, что приняла за муху его осторожный поцелуй.
- Дождь. - Он показал на окно, словно оправдывался.
- Тебя никто не гонит по утрам. - Я сладко потянулась. Одеяло сбилось, обнажив маленькую грудь под расстегнутой просторной рубахой. У меня практически не было одежды, и Кирилл еще в первый день предложил мне свою рубашку в качестве ночной сорочки.
Он посмотрел мне в глаза, потом опустил взгляд ниже. Я видела, что его сжигает бешеное желание. Моя рука поправила распахнутый ворот, ткань прикрыла сосок, пальцы теребили пуговицу под солнечным сплетением, но не спешили ее застегивать. Сердце колотилось, я боялась, что он накинется на меня, и боялась, что он уйдет.
Кирилл вскочил, схватил куртку и выбежал под холодный дождь. Я зажмурилась, в уголках глаз скапливались жгучие слезы.
Крохотное "гнездо" на утесе не походило на дом, а напоминало логово умного зверя. В нем нельзя было встать в полный рост, можно было сидеть, поджав колени, или лежать, с трудом вытянувшись от стены до стены. Всю площадь занимал топчан из прелой соломы. Кирилл привел меня туда под вечер в день первой ликвидации, заставил выпить коньяк и что-то съесть. Мы сидели плечом к плечу, иногда наши колени касались друг друга. Он рассказывал байки о службе в Афгане, из которых следовало, что воевать совсем не страшно. "Это тоже работа", - объяснял он. Кирилл ни словом не упомянул о моей акции у здания мэрии, и я постепенно успокоилась.
Окончательно стемнело. Кирилл долго молчал, потом заворочался, приподнимаясь, и сказал:
- Ты располагайся. Я буду дежурить снаружи.
- Подожди. - Я дернула его за рукав. Он шлепнулся, угодив коленом между моих ног, которые я тут же сжала.
- Что?
Я почти не видела его лица, лишь чувствовала горячее дыхание. Он был гораздо ближе, чем в то утро, когда ушел под дождь.
- Кажется, накрапывает, - выдавила я.
- Не слышно. Здесь тонкая стенка.
- Точно капает.
- Я могу посмотреть.
- Дурень! Я больше не пущу тебя под дождь. - Он опешил от громкого возгласа. Я нащупала ладонями его щеки. Они кололись. Мягко и приятно. Я перешла на шепот. - А в то утро, когда я еще спала… Ты меня поцеловал?
- Что?
- Ты коснулся меня губами. Только я не разобрала куда? Повтори…
- Светлая, - выдохнул он в мои раскрытые губы.
Жаркие объятия, касание языками, сплетение гибких тел. Его вездесущие пальцы рассыпают разряды по моей трепещущей коже. Он - ураган, я - заросшее дикими цветами поле. Он налетает, я раскачиваюсь и порождаю волны. Его жар и холод проникают повсюду, он пронизывает и обволакивает, ласкает и требует. Под неистовым напором урагана дрожит каждая травинка, цветы колышутся и раздвигаются. Я пропускаю его в себя. Ветер и поле становятся единым организмом. Его энергия овладевает мной. Я в его власти, но и ветер не в силах вырваться из аромата цепких диких цветов. Поле волнуется, ходит волнами, превращается в бушующее море. Неистовый всплеск и обрушение. Две стихии еще долго успокаиваются, стараясь понять, что же с ними произошло.
Мой палец уткнулся в плотное пятнышко - точку под его ключицей.
- Что это?
- Символ моего везения.
- Объясни.
- Пуля прошла навылет, а вот тому, кто шел сзади, угодила в горло. Он прятался, а я шел первым… Судьба…
- Прятаться не следует? А что же здесь делаем мы?
- Мы любим друг друга. - Кирилл произнес эти простые слова и смутился. Я нежно поймала губами его губы.
Под утро две стихии схлестнулись еще один раз.
А потом мы услышали, как падает камень, сорвавшийся из-под ног чужака. Кирилл босиком выскочил из "гнезда". Его рука сжимала карабин. Он юркнул в кусты, где было заранее подготовлено место для стрельбы. Ствол высунулся меж двух булыжников и нащупал первую цель. Завязалась перестрелка. Кирилл отвечал одиночными, в его сторону били очередями.
Я оделась и вышла, когда первый порыв атакующих был подавлен.
- Тебе надо уходить, Светлая, - взволнованно говорил Кирилл, натягивая ботинки.
- Кто это?
- Бандиты. Они пришли за тобой.
- Коршун! - раздался крик снизу. Кричали нагло, с акцентом. - Мы тэбя выпустим, если отдашь дэвчонку! Ты слышишь меня, Коршун? Дэвка должна умереть!
Кирилл молчал. По склону поползли два бандита с автоматами. Кирилл сделал два выстрела. Бандиты взвыли, схватившись за плечи. Беспорядочно затарахтели автоматы. На нас сыпались срезанные пулями ветки.
- Коршун, ты тоже труп! - визгливо выкрикнул прежний кавказский голос, когда стрельба стихла.
- Светлая, уходи. Это бандиты. Они убьют и тебя и меня.
- Я помогу тебе. Я тоже умею стрелять.
- Здесь лежка рассчитана только на одного.
- Я останусь.
- Нет, ты уйдешь. И не спорь! Сзади скалы под камнем спрятана веревка. Один конец закреплен. Другой сбросишь вниз. Лазила в школе по канату?
- Нет. В интернате не было спортзала.
- Ты справишься, я уверен. Мы делали с тобой зарядку. У тебя сильные руки.
- Я хочу быть с тобой, Кирилл.
Он не слушал меня, а объяснял:
- Потом пойдешь лесом вдоль реки. Выйдешь на дорогу не сразу, а у второго моста. Там рядом село. Сядешь на рейсовый автобус и уедешь в Екат. Я тебе дам адрес своего друга. Мы вместе служили. Объяснишь ему всё как есть, а я напишу ему записку. Удачи, Светлая.
- А ты?
- А я везучий! - Вновь зазвучали выстрелы. Он черканул пару фраз и написал телефон. - Уходи, Светлая! Я хочу, чтобы ты выжила. У тебя вся жизнь впереди!
- А у тебя?
- Уходи. Если я продержусь до ночи, мы обязательно свидимся.
- А если нет?
- Значит, судьба. - Он заметил, что я готова расплакаться. - Ты только не плачь, Светлая. Слезы отнимают силы. Сначала выберись, потом поплачешь.
Я пробиралась по каменному выступу. Душила в зародыше подлые слезы и проклинала судьбу, готовую еще раз отнять у меня любимого человека. За скалой грохотали выстрелы. Я слышала винтовку Кирилла и умоляла, чтобы ее звук не прекращался. Если Кирилл погибнет, винить, кроме себя, мне будет некого. Он принял бой ради моего спасения.
Заслуживаю ли я этого?
64
И все-таки нас нашли.
Не успели мы с Субботиным устроиться на ночлег, как я услышала перестук камешка, скатывающегося по склону. Николай с уважением наблюдал, как я нахлобучила очки ночного видения и подхватила винтовку с лазерным целеуказателем.
- Не высовывайся, пока не позову, - предупредила я и выкатилась из "гнезда".
Замшелые валуны, за которыми когда-то прятался Коршун, были на месте. Я удобно устроилась в ложбинке и выглянула в щель между камнями. Узкий ночной склон просматривался неплохо. Три вооруженных человека карабкались вверх. Поджарые фигуры, минимум маскировки, одеты в джинсы и крутки, на лицах самоуверенность, умноженная на вседозволенность, - в общем, типичные опера. Как и братва - по одному не работают, всегда предпочитают численный перевес. В руках табельное оружие, в карманах левые стволы. А может и наоборот.
Хватит гадать! Противники преодолели уже половину пути.
Винтовка легла на левую ладонь, приклад уперся в правое плечо. Красная точка целеуказателя нашла лоб самого шустрого незваного гостя. Палец на курке привычно напрягся, дыхание замерло. Если бы передо мной был "клиент", я бы отправила в цель заказанное "послание". А так… Красная точка спустилась на грудь, затем на бедро. Мент не один, если задену артерию, коллеги вытащат. "Извини, дорогой. Смотрел фильм про Александра Невского? Кто к нам со стволом придет, тот из ствола и получит".
Я плавно нажимаю спуск. Щелкает боек. Бесшумную винтовку с пламегасителем практически не слышно и не видно. Оперативник дергается и падает. По его рычанию и грубому мату коллеги понимают, что он ранен. Звучит ответная пальба. Я пережидаю за надежным камнем, пока испуганные мужики конвертируют свой страх в беспорядочную стрельбу. У них, возможно, грузовик с патронами, а я не лошадь, чтобы таскать лишние килограммы. Патроны надо расходовать эффективно.
Как только стрельба стихает, я изучаю обстановку. Нервные опера меняют обоймы, им на помощь неумело ползут двое с автоматами. Упертые, однако. С одного раза не понимают. Ну что ж…
Следующие две моих пули плотно знакомятся с задницами автоматчиков.
Опера вновь огрызаются огнем. На этот раз сквозь хлопки выстрелов слышится тонкий вой одного из раненых.
- Прекратить стрельбу! - кричу я. Противник затих. - Лысый! Да-да, ты, идиот! Взгляни на своего напарника. На его лоб посмотри!
Удивленный лысый милиционер пялится на молодого товарища. Красная лазерная точка приклеилась ко лбу оперативника.
- А теперь пусть он на тебя посмотрит. - Красное пятнышко перекочевывает на лысую голову. - Всё ясно?! Убирайтесь!
Оперативники молчат. Мужики всегда впадают в ступор, когда выясняют, что проиграли бабе. Я даю им время очухаться и выкрикиваю главный аргумент:
- Через минуту отстрелю яйца! Каждому! Время пошло!
Так уж устроена сильная половина рода человеческого, что вышибание мозгов их пугает куда меньше, чем перспектива лишиться драгоценной висюльки с бубенцами. До них доходит серьезность угрозы. И они бегут. Спотыкаясь и падая. Раненному в ногу приходится самому ковылять вниз по склону.
Первая атака успешно отбита. Я вглядываюсь в черный лес. Сколько у меня противников? Что еще они предпримут?
- Ты гениально стреляешь.
Я оборачиваюсь. Сзади возвышается Николай с пистолетом.
- Сядь немедленно! - Я сдвигаю массивные очки на лоб. - А лучше ляг. У них тоже может быть хороший стрелок.
- Ты снайпер? - Он ложится рядом и смотрит на меня восторженными глазами.
- Я курьер.
- Как это?
- Мои посылки очень маленькие. Девять грамм. Я доставляю их адресату в самое сердце. Или в голову.
- Ты наемный… киллер. - Он подбирает иностранный синоним, будто от этого слово "убийца" становится благороднее.
- Я курьер, - настойчиво повторяю я.
- Меткий курьер.
- Спасибо. - Черт возьми! Кажется, мне делают комплимент.
- С другой стороны они могут подойти? - меняет тему Николай. - Я умею стрелять и могу там подежурить.
Я совершенно непроизвольно поднимаю руку и треплю его макушку.
- Тебе не надо ни в кого стрелять, Коля. Ночью там никто не сможет забраться.
- А утром? Я залягу там утром.
- Они не будут ждать. Им надо успеть до рассвета.
- Почему?
Я не решаюсь сказать ему правду о страшном вирусе, мутирующем в его организме. Смотрю на часы, и у меня вырывается:
- Пять часов.
- Уже? - удивляется он.
- Я ошиблась. Сейчас еще полночь. А пять, это так…
Я пытаюсь улыбнуться, а в голове звучит невысказанное. "Через пять часов ты превратишься в бактериологическую бомбу, способную инфицировать всех, кто будет рядом с тобой. Еще через сутки тебя не станет. А потом придет черед остальных. В первую очередь - мой".
- Светлана, я очень-очень благодарен тебе за помощь. Без тебя я бы пропал.
Я, наконец, улыбаюсь по-настоящему. Всегда приятно, когда тебя хвалят, даже в безнадежной ситуации. Моя улыбка ободряет Николая. Жутко смущаясь, он продолжает:
- У меня никогда никого… И ничего, ни с одной девушкой… А ты такая…
- Тсс, - я прикладываю палец к его губам.
Чутье подсказывает, что в рядах противника что-то происходит. Я прижимаю голову Николая к земле, опускаю на глаза очки ночного видения и осматриваю склон сквозь оптический прицел. У кромки леса наблюдается шевеление. Два человека прячутся за соседними стволами елей. У одного из них виднеется бинокль. Наивный. Что он разглядит ночью сквозь обычную оптику? Меня в кустах точно не увидит.
Наблюдатель, видимо, убеждается в этом и опускает бинокль. Его раздосадованное лицо шевелит губами, выплевывая неслышимые ругательства.
- Барсук, собственной персоной, - шепчу я. - Как же он хочет тебя, Коля.
- Меня? В каком смысле?
- Он хочет, чтобы тебя не стало. Совсем.
- Но почему?
- Надо послать ему привет. - Я целюсь.
- Ты убьешь его?
- Зачем. Поиграю немного.
- А если случайно попадешь не туда?
- Случайной смерти не бывает, Коля.
Я дважды стреляю. Пули дружно разбивают обе зрительные трубы бинокля. Барсук прячется за дерево. Я поднимаю прицел выше и тремя пулями перебиваю толстую ветку над его головой. Она с хрустом валится вниз.
А дальше происходит невероятное.
Барсуков, не таясь, появляется из-за дерева, стряхивает иголки и распрямляет плечи. Он смело поворачивается ко мне лицом.
"Что за бравада?"
Лазерный прицел нащупывает старую рану на его правой ладони, "гладит" ее и перекочевывает на левую.
"Ты помнишь меня, Барсук?"
Он замечает блуждающую красную точку, но не пытается прятаться. Кажется, он догадывается, что я задала ему вопрос, и отчетливо кивает.
"Так что же мне с тобой делать?"
Прицел упирается ему под сердце. Его рука инстинктивно дергается, пытаясь стряхнуть красную точку, словно назойливую муху, но на полпути прекращает попытку. Он лезет в карман и достает мобильный телефон. Демонстрирует его мне и подносит к уху.
В следующую секунду в моем кармане беззвучно завибрировала телефонная трубка.
65
- Это Барсуков.
- Вижу. Откуда знаешь мой номер? - неприятно удивилась я. Левую симку я приобрела специально для этой поездки и еще не использовала.
- Это моя работа. Я профессионал.
- Я тоже, - чтобы продемонстрировать убедительность своих слов, пришлось побродить красной меткой по лицу противника.
Его скулы напряглись, но Барсук не дрогнул.
- Наслышан, - выдавил он. Слова давались ему с трудом. - Может, хватит играться? Стреляй… или давай поговорим.
- О чем? О том, как ты когда-то пошутил над впечатлительной девчонкой? Вместе с Караваем. - Я сместила лазерный прицел на его ширинку. - Ты славно тогда порезвился. Работал в поте лица. Не жалел своего дружка в штанах. Я тоже к нему не испытываю жалости. И тоже люблю шутить. По-своему…
Барсук опустил взгляд. Показной героизм мгновенно улетучился. У него перехватило дыхание, и мне казалось, я слышу, как колотится насмерть испуганное сердце. Он плюхнулся за дерево и несколько минут приходил в себя.
- Ты не описался, Барсук? А то я не в курсе, пора ли мне смеяться.
- Да что ты себе позволяешь! Ты продажная тварь и преступница!
- А ты? Продажный мент? Это, конечно, звучит круче. Ты когда-нибудь считал, Барсук, сколько статей Уголовного кодекса по тебе плачут? Те, кого ты сажаешь, ангелы по сравнению с тобой.
- Заткнись!
- Это ты хотел поговорить, не я. Впрочем, после караваевских откровений меня мучает один вопрос. Когда ты навострил свою дрючилку, Барсук? В какой момент? Как только услышал стрекот мотоцикла под окнами общаги? Или в те годы ты мог часами в постели кувыркаться?
- Я не желал тебе зла.
- Поэтому зашторил окна, не запер дверь и бросил Колину куртку при входе? Да, ты не думал о зле. Ты вообще не думал о последствиях! Ты веселился, а веселье для тебя - это боль других.
- Хватит ворошить старое.
- Я бы не ворошила, если бы ты меня убил. В тот день, когда ты стрелял в меня, тоже не хотел мне зла?
- Послушай, мы говорим совсем не о том. Время уходит. Надо срочно принимать решение, а то…
- А то что? Погонишь своих бойцов на штурм? Я уже объяснила, в какое место буду стрелять, и сдержу слово. Это не смертельно. Некоторые добровольно становятся кастратами. После такой процедуры, говорят, улучшается характер. Ментам это не помешает. Хочешь проверить на себе? Выходи.
- Демьянова, заруби себе на носу - я готов на всё! - вещал он из-за дерева. - Ты не знаешь моих возможностей. Я объявлю вас террористами, вызову армейский вертолет, взвод минометчиков и разнесу на хрен ваше гнездышко! Что ты сделаешь со своей винтовочкой?
- Вертолеты иногда падают, Барсук.
- Хорош храбриться! Ты мне не нужна. Отдай Субботина. Он должен умереть.
- Странная закономерность, каждый раз, чтобы прикрыть твою задницу, надо кого-то убить. Тогда - меня, сейчас - совершенно невинного человека. Сколько невинных ты отправил на тот свет, пока делал карьеру?
- Я говорю о реальной опасности для целого города. Я говорю о катастрофе! Ты всё знаешь. Вирус надо уничтожить в зародыше!
Я промолчала. Он сбавил тон, вместо эмоций стал призывать к разуму:
- Пойми, Демьянова. Иногда, чтобы спасти стадо, достаточно зарезать одну-единственную заразную скотину. Ты же слышала, что рассказал Доктор о вирусе. Это правда!
- Одну-единственную скотину, говоришь. Спасибо, что объяснил. Кстати о Докторе. Как он?
- Несчастный случай.
- Угу. Еще одна необходимая жертва на славном пути борца с преступностью. Ты сильно расстроился, когда не нашел под обломками меня и Субботина?
- Он рядом с тобой?
- А что, хочешь передать привет?
- Убери его. Пусть он уйдет.
- Это уж мне решать.
- Субботин не должен слышать наш разговор, - перешел на шепот Барсук. - Я перезвоню, когда ты будешь одна.
В его словах был резон, я согласилась.
- Коля, будем спать по очереди. Ты первый. Иди.
- Я останусь с тобой.
- Нет, ты должен отдохнуть. Через два часа я тебя разбужу, и ты заступишь на дежурство. Это приказ.
Бывший солдат нехотя повиновался. Я осталась одна. Меня мучили недобрые предчувствия. Но Барсуков превзошел самый гнусный прогноз. Он перезвонил минут через десять и потребовал совершить подлость.