- У нас все грамотные, - ответил Засечный, и для того времени это было правдой. Потом он объяснил как мог, что в армии закончил учебку, школу младших командиров, для диверсионной работы в тылу предполагаемого противника, а в Конго исполнял интернациональный долг.
Массакр был в восторге, он понял так, что перед ним необстрелянный офицер, но закончивший военное училище.
- Можешь оставаться здесь и плодить мулатов, а можешь делать деньги на войне. За каждого убитого плачу тебе по тысяче франков.
- Что от меня требуется?
- Держать под контролем дорогу на севере Анголы.
- Возле какого города?
- Городов в том регионе нет, как и здесь. Зато есть дикари с обточенными зубами и накидкой из крокодиловой кожи. Они обожают мясо русских на вертеле. Даю тебе десять босоногих и три автомата. За трофейное оружие плачу отдельно. Кормить отряд будешь сам по деревням. Не забудь по субботам устраивать бойцам порку. Да смотри, чтоб каждому досталось, а то у них очень развито чувство справедливости. Всем поровну, чтоб не обидно было. Грехов они себе за неделю наберут, будь спокоен. Через полгода - расчет в Киншасе наличными и месячный отдых с девочками.
Деревень на указанном квадрате почти не было. Босоногий "взвод" Засечного ловил саранчу и собирал термитов. На мясо добывали ящериц и змей, а изредка макак. В городах никто из них не бывал, но белые учителя в деревнях не зря получали деньги. Бойцы знали, что на свете есть Брюссель и Париж, выходцы из англоязычных зон еще слышали про Лондон.
По дороге, которую нужно контролировать, раз в неделю проходил крытый грузовик и очень редко - гражданский автобус. Два раза навещали партизаны. Одни с китайскими "Калашниковыми", другие со старыми "ППШ". И те и другие вели себя смирно, даже угощали сигаретами. Больше досаждали маленькие группки африканцев со щитами и копьями. Они большей частью шумели, издалека швырялись сучьями, но близко не подходили.
Через полгода Засечный вместо денег и обещанного отпуска получил только обмундирование и командировку в глубь Анголы с бойцами из племени кимбунду. Прежние, из племени киконго, были хоть заносчивы и вспыльчивы, но умели держать порядок и дисциплину.
Новые, из кимбунду, французского не знали, пришлось Засечному ускоренно учиться португальскому. Кимбунду были очень любезны в обращении, угодливы, но в первой же операции половина из них сбежала. Всего-то забот - охранять от партизан-марксистов из МПЛА португальскую лесосеку с единственным трактором и трелевочной машиной. В такую глушь полиция или португальские парашютисты никогда не забирались. Хозяева из Лиссабона обходились услугами наемников.
Когда партизаны, спрятавшись в кустах, все-таки попали из гранатомета в трактор, в страхе разбежались последние бойцы отряда Засечного. Рабочие-португальцы обложили своего ангела-хранителя легковесным матерком, плюнули на все и отправились на лесовозе в Луанду.
Поехал с ними и Засечный. Он опасался лишь одного - чтобы случайно не наткнуться на Массакра. В пути их несколько раз обстреливали и под конец сожгли машину. Еще неделю плелись пешком. Километров за десять от Луанды услышали артиллерийскую пальбу. Над Луандой занимался дым пожаров.
Несмотря на усталость, шли к столице почти до утра. Португальцы молчали, только сердито шевелили черными кустистыми бровями. Канонада их не интересовала, они прислушивались только к пароходным гудкам. С рассветом пальба стихла окончательно. Все центральные улицы города были усеяны какими-то канцелярскими бумагами и брошенными домашними вещами, некоторые дома горели, а весь город словно вымер.
В порту стоял последний португальский пароход, к его трапу вилась очередь, как в Москве к Мавзолею.
- Пошли, Симон, - вцепились ему в куртку приятели-португальцы. - Нужно попасть на пароход, а то к вечеру нас тут негры перережут.
Это был первый день задолго до этого запланированной независимости Анголы. Последние португальские войска еще ночью покинули Луанду. Отряды Душ Сантуша были еще далеко, Савимби - того дальше, а к южным пригородам Луанды вплотную подступали легкие броневики юаровцев.
Засечный потом всю жизнь жалел, что не согласился сесть с португальцами на тот самый пароход. Он отправился по пустынным улицам искать советское посольство. Но вот на дороге появилась колонна машин с неграми в хаки. Один джип вплотную подъехал к Засечному.
- Слушай, приятель, - обратился по-португальски он к седому негру за рулем. - Как мне найти советское представительство? Ты сам из Луанды?
- Нет, - ответил негр по-испански. - Я из Гаваны. Кубинцы передали Засечного новоиспеченным ангольским властям, как только отряды МПЛА вошли в Луанду. Времени разбираться не было, Засечному дали отряд пугливых лесных жителей, и с ними он потом дошел до самой Намибии. Тактика была простая - впереди шли кубинцы с бронетехникой, за ними Засечный и отряды бывших партизан. За полгода на передовой его ни разу не потревожило ни кубинское, ни ангольское командование.
Но однажды под бомбежку попал броневик с белыми людьми в штатском. Они слышали, какими словами Засечный поднимал своих людей в атаку. Когда все стихло, прибежал командир-кубинец:
- Симон, тебя люди в машине спрашивают. Из твоих. На тебя злятся.
Засечного вместо радости сковал непонятный паралич. Пыльный, с камуфляжным макияжем на лице, он не знал, как отрапортоваться толстому сеньору в чесучовом пиджаке. Ему стало легче, когда на него обрушился сначала отборный русский мат, потом родимый начальственный разгон:
- Что за самодеятельность? Кто отправил вас на огневой рубеж? Как зовут?
- Комманданте Симон Сечна, - протянул Засечный документы.
- Давно в командировке?
- С прошлого года.
- Свободен. Я с тобой еще разберусь. - Высокий начальник положил его документ в нагрудный карман и захлопнул перед самым носом дверцу.
Разбирались почти месяц. Однажды среди ночи в блиндаже Засечного разбудил его добровольный денщик Андраде. Ростом с карабин шестнадцатилетний паренек.
- Комманданте, вставайте. Пойдемте в буш для разговора. Андраде был до революции городским воришкой из Луанды.
Засечный однажды спас его от расправы, когда кто-то узнал в Андраде давнишнего похитителя своего кошелька.
- Комманданте, вас завтра… - Он выразительно нарисовал петлю вокруг своей шеи. - Мне рассказал двоюродный брат из штаба. Приезжали незнакомые русские и многих долго расспрашивали о вас и заставляли подписывать бумаги.
- Почему ты думаешь, что меня хотят арестовать?
- Брат все слышал. Это серьезно. Когда нас в Луанде выпустили из тюрьмы, нам дали очень строгого командира-кубинца. Он громко кричал, но был глупый. Мы написали бумагу в госбезопасность, что видели у него людей от Жонаса Савимби. И строгого комманданте кубинцы повесили. Наши очень радовались. А на фронте еще быстрей, пшик - и все!
- И зачем ты меня разбудил, Андраде?
- Нужно уходить к белым.
- А тебе зачем?
- Я в Луанде работал в большом отеле для богатых белых. У меня было много долларов. В Южной Африке тоже много отелей, а в Анголе еще долго не будет белых.
И об этой своей слабости тоже горько сожалел Засечный. Как сейчас он понимал, дома он получил бы всего лет пять строгача. И давно уже был бы на свободе. А в Намибии, куда его привезли юные солдатики из ЮАР в рубашечках с коротким рукавом и отутюженных шортиках, его еще издалека высмотрел… месье Массакр.
- Джо! - издалека замахал он конвоиру. - Я с тобой так нечестно не играю. Ты уводишь у меня из табуна лучшего жеребчика. Видишь на нем мое тавро?.. Не бойся, этот русский не понимает по-английски.
- Не понимаю, - по-английски же подтвердил Засечный. - Но кое-что могу сказать. В школе учил английский.
- Он был с тобой в Иностранном легионе? - спросил Джо хитрого бельгийца.
- Он был у меня лучшим лейтенантом в Заире. Кстати, Джо, я ему должен шестьсот долларов жалованья. Отдай ему наличными.
- Могу только в рандах.
- Это ему даже больше подойдет в Мозамбике. Пошли, Симон. Слышал я уже про твое дезертирство. Русские не любят изменников. А я терпеть не могу этой пустыни! Она со всех сторон простреливается, ты в ней как таракан посреди кухни. Скажи, Симон, когда твои черномазые миновали Лубангу, на открытом месте охота воевать пропала?
- Почему же? Кубинцы шли напролом.
- Я про африканцев тебя спрашиваю. Тем бы только из кустов палить.
- Было и такое.
- А знаешь, я и сам не прочь забраться в джунгли. Какой-то рефлекс защитный выработался. За кустами даже надежней, чем в Европе. И никакой налоговой полиции и алиментов. А какой там воздух романтики!
Засечный не ответил. Он улетел в Мозамбик не затем, чтобы прожить или, скорей, провоевать целых пятнадцать лет. В джунглях сподручней было бы за все расквитаться с Массакром, чем посреди бессовестно открытой со всех сторон намибийской пустыни.
У Засечного не всегда в душе кипело юношеское бунтарство, у себя в спецроте на действительной службе в Советской Армии он был одним из самых тихих солдат.
В Конго и Анголе характер начал меняться, но в нем не было еще взрывчатой вспыльчивости. Первый год в Мозамбике он чувствовал себя как вареный рак. Вся работа на Массакра заключалась в охране контрабандного груза, не больше.
Они либо контролировали какую-то транспортную магистраль, собирая дорожную "пошлину", либо пресекали на ней всякое движение - как заказчику вздумается. Никакой политики и в помине не было, шли караваны со слоновой костью или оружием. Пьянка днем и ночью, иногда замызганный бордель.
Еще был жив в душе непроходящий страх перед любым человеком, говорящим по-русски. Тогда СССР находился на пике могущества, у спецслужб было достаточно средств и длинные руки, но пропажа сержанта срочной службы из спецконтингента в Конго, очевидно, мало кого беспокоила. И если бы Массакр не нагнетал страха своими россказнями о беспощадных русских агентах в Африке, Засечный смело бы вышел к первому же советскому пароходу.
Тоски по родине особой не было, казалось: вот еще полгода - и он вернется домой. Для этого всего-навсего нужно было убрать Массакра и совершить какой-нибудь подвиг во имя родной страны, чтобы тем самым вымолить прощение. Он тогда себя считал чистым перед Отечеством и совестью.
Но Массакра нужно было знать лично, чтобы убедиться, на что способно человеческое коварство. Участились вылазки в ЮАР. Раз за разом за них больше платили. Южноафриканские силы самообороны белых всю самую грязную работу по усмирению чернокожих в дальней глубинке все чаще стали перекладывать на наемников.
Негры в ответ становились все наглей, а белая пьянь из команды Массакра все чаще накуривалась до одури марихуаной. С "вьетнамцами" из Америки в лагере появились на шестах связки высушенных черных ушей и кровавые разборки между своими.
Убитый чернокожий уже стоил шестьсот долларов. Засечный никогда не охотился с американцами на людей, убивал только вооруженных, в бою. Оплату не задерживали, и вот в Ботсване эти псы как с цепи сорвались в погоне за деньгами.
Однажды ночью Андраде подошел к еще не заснувшему Засечному:
- Комманданте Сечна, ты был на руднике? Засечный сонно помотал головой.
- Ничего не знаешь? Это вот… - Андраде снова, как тогда, нарисовал петлю вокруг своей шеи. - Нужно уходить в Родезию.
Луна предательски высветила их, едва вышли на поляну. Было слишком тихо для джунглей в эту пору. Все живое словно вымерло: ни звука, только запахи и густая глянцевитая зелень, незаметно переходящая в непроглядную тьму. Сладковатый запах порченой тушенки потом преследовал Засечного долгие годы. Он больше не ел мясных консервов.
В центре поляны громоздилась мусорная куча, приваленная листвой. Андраде включил фонарь. Куча черных курчавых голов с обрезанными ушами, перекошенные от ужаса лица, выпученные в страхе глаза с невероятно яркими белками, такие же ослепительно белые оскаленные зубы. Зашуршала с омерзительным шипением листва, и из кучи черепов подняли свои острые головки тонкие змеи.
Если бы не Массакр, Засечный перебил бы всех "вьетнамцев" в лагере, но похоронили после его буйства только троих. Андраде исчез сразу после этого, но не успел далеко уйти, его вернули тем же вечером.
В Мозамбике на основной базе Андраде как-то перед операцией протянул Засечному на ладони блестящий карабинчик от парашюта:
- Твой, комманданте Сечна. Какой красивый, как серебряный.
- А зачем тебе было нужно его срезать?
- Посмотри получше, какой блестящий, звенит и щелкает, как стальной. Но он из кадмия, гнется. Тебе в Анголе португальские парашютисты не рассказывали, как такие штучки из аккумулятора делают?
- Спасибо, Андраде. - Засечный сунул карабинчик в карман и протянул мальчишке все свои доллары. - Тебе на обзаведение. Когда еще ты там в своем отеле первую зарплату получишь…
Из-за этих денег, судя по всему, Андраде и шлепнули в Ливингстоне, как рассказывал Массакр со слов местной полиции после второго, уже удачного, побега мальчишки из лагеря. А карабинчик Засечный хранил в нагрудном кармане. Поэтому тот блестел, как отшлифованный.
- Все, мой капитан, - сказал Засечный, ожидая выстрела в спину. - Больше с твоими головорезами на операцию ходить не буду, хоть мне самому уши обрежь.
- И прекрасно, Симон. Мне сейчас больше не нужны полковые командиры. Хочешь, летай со Смитом на его "саранче". Мне как раз нужен офицер связи, только не забывай, что где-то сидит бухгалтер с рожками и корпит над кровавыми ведомостями. Там все отмечено, кто, за что и сколько получил. Русские тоже считать умеют, на Родине за все получишь сполна.
Австралиец Смит мотался по югу Африки на одномоторном "Фэрчайлде", подобранном не иначе как на свалке. В боевых вылазках он не участвовал, оружия никогда при себе не имел и стрелять не любил.
Но все же был уверен, что занимается нечестным бизнесом. Он был австралиец, потомок прощеных каторжников, поэтому-то ему и не зазорно было заниматься противозаконным делом. Ел он все подряд, словно был убежден, что тюремная баланда и есть тюремная баланда, другой не дадут, а есть все-таки надо. Более неприхотливого наемника Засечному встречать не приходилось.
Необузданный нрав Смит проявлял только к спиртному. Это было его второе кредо: Австралия - это все равно что Англия, а Англия - это еще Шотландия, а где Шотландия, там и виски. Поэтому ему нередко хватало сил лишь на то, чтобы поднять в воздух свой крохотный самолетик. Затем за штурвалом раздавался могучий храп, и сажать машину на грунтовку приходилось Засечному.
Третий пункт его убеждений состоял в том, что женщина - предмет потребления, как и все остальное вокруг. Куда бы они ни прилетали, он начинал деловито торговаться с сутенерами, мужьями или братьями местных чернокожих красоток. В этом уже состоял его четвертый пункт - никогда не платить много, покупать товары подешевле, за качеством не гнаться. Лишнего не давал, но платил всегда пунктуально.
* * *
В какой-то деревне он расплатился со сморщенным стариком с раскосыми глазами за будущие ласки приглянувшейся ему красотки. Смит всегда приговаривал, что в Мозамбике проживают негритянские монголы или монгольские негры. Старик кричал, потрясая над головою деньгами, но Смит не знал португальского и то и дело накидывал старику по пятерке.
- Смит, не будь дураком, - усмехнулся Засечный. - Он говорит, что ты слишком много даешь.
- Переведи ему, что это хорошая цена за белую женщину, - сказал Смит и добавил старику еще десятку.
Старик только пуще взбеленился.
- Он говорит, - давясь хохотом, переводил Засечный, - она не белая, а цветная. У нее мать была белая, а отец негр из этой деревни.
- Не может быть, - замотал головой Смит. - Да, в жару перебирать нельзя. Я ж тебе говорил, нужно брать в полет только пиво.
Засечный объяснил старосте-вождю, что белый пилот хочет заплатить авансом за будущие прилеты к этой женщине. Старик ничего не понял и потащил за руку Семена в темную хижину, уверяя, что всем известно, что эта женщина - африканка. Засечный не стал упираться.
В хижине он остолбенел - на циновке сидела голая по пояс белокурая девочка лет пятнадцати с чистыми голубыми глазами, словно вчера приехала в Африку из какой-нибудь брянской деревни.
- Смотри, солдат, она - черная, - крикнул старик и принялся задирать ей подол.
Засечный зажмурился и выскочил из хижины.
- Смит, иди сам разбирайся!
- Чего ему так неймется?
- Хочет доказать по срамному волосу, что она - черная.
- Да хоть красная, я же ей за тело белое заплатил, а не за хромосомы, - буркнул Смит, но все-таки пошел в хижину.
- Ну, черная так черная, но денег назад не возьму, - решительно заявил Смит, забираясь в самолет.
Закрутился пропеллер, но путь к самолету перегородил старик, державший за руку белокурую девушку.
- Чего ему еще?
- Упрямый, как ты. Говорит, за эти деньги ты ее выкупил и поэтому должен забрать с собой.
- Скажи ему, я их сейчас пропеллером порублю.
- Зачем так? Забери в Сидаду, найми там бунгало и развлекайся с ней по выходным.
- Я в жизни ни разу даже собаки не заводил, чтобы меня никто к себе не привязывал.
- Тогда вот держи свои сто долларов, я у тебя ее перекупаю.
- Сто - слишком много, ведь ты меня выручаешь. Достаточно пятидесяти.
- Бери сто!
- Не возьму лишнего, это мой принцип!
Засечный выругался по-русски и втащил девушку в самолет, буркнув Смиту:
- Между двумя ослами стоять хуже некуда. Запускай, летим в Загзаг.
В маленьком местечке, где проживали кроме черных еще и три белых семьи - лавочника, врача и телефониста, Засечный снял для своей Зинки маленькое бунгало без водопровода. Девушку звали Н'Зинга, но имя Зинка больше шло к ней, как казалось Семену.
Капитан Массакр к его затее отнесся равнодушно. Засечный не первый, кто обзаводится походной женой, никакой экзотики тут не было. Разве что мулатка была с необычным цветом кожи, волос и глаз.
Две недели Засечный обставлял свое "семейное" гнездышко, на третью жена сбежала пешком по джунглям в родную деревню.
Староста избил ее бамбуковой палкой и, связанную, снова затащил в самолет. В деревне только он сносно говорил по-португальски. Зинка с трудом подбирала слова:
- Не хочу город! Боюсь белый человек!
- Ты сама белая, глянь в зеркало.
Зинка с явным сожалением трогала русые волнистые пряди и только вздыхала - ей с самого детства приходилось в деревне терпеть насмешки за цвет своей кожи.
- Не хочу учиться писать… не хочу читать… Не могу носить белье, как белая… Не буду ходить в туфлях… Женщины из деревни смеяться будут… Хочу жить в деревне и рожать тебе детей. Ты - мой хозяин.
Засечный заставил старосту-вождя вычистить заброшенный домик португальского чиновника, привести в порядок сад и дорожки в парке. Все слуги прежних хозяев остались в этой деревне и работу свою еще не забыли.