* * *
Дьяков всю жизнь вставал в шесть утра: без будильника и независимо от того, когда накануне ложился спать. Наскоро выпивал чашку горячего кофе и шел в сквер перед домом выгуливать своего любимца бладхаунда. Дождь ли, слякоть, мороз трескучий, а порядок такой он никогда не менял.
Так было и в это утро. Рамзай был псом воспитанным и, зная свою устрашающую внешность, никогда ни к собакам, ни к прохожим не приставал. Поэтому Инквизитор еще у дверей подъезда спускал его с поводка, и тот важно шествовал в сквер перед домом. И на этот раз, отстегивая заевший почему-то карабин, он с досадой подумал: "Какой балбес ржавой "девяткой" загородил единственный проход в сквер?.. Придется теперь лезть через металлический забор да еще преодолевать по колено сугроб за ним…" Карабин, как назло, не отстегивался, и ему пришлось снять поводок через голову пса вместе с ошейником. Пока он, стоя у подъезда, наматывал снятый поводок на руку, Рамзай подбежал к забору за ржавой "девяткой" и поднял заднюю лапу. Тем временем к подъезду подкатил "Москвич" вневедомственной охраны с двумя молодыми милиционерами. Притормозив у "девятки", он перекрыл от Дьякова справляющую нужду собаку.
- Дед, шестнадцатая квартира в твоем подъезде? - высунулся из окошка "Москвича" румяный младший лейтенант.
Ответить "дед" не успел… Внутри "девятки" сверкнула вспышка, и мощнейший взрыв разнес ее буквально на куски. Взрывная волна отбросила к подъезду, почти к ногам Инквизитора, милицейский "Москвич", положив его при этом набок.
Сквозь дым и пламя от горящих остатков автомобиля Дьяков успел заметить спину высокого человека в черной спортивной куртке, быстро уходящего за угол дома на противоположной стороне сквера.
Оглушенный милиционер-водитель каким-то образом смог сам выбраться из искореженного "Москвича".
- Помогай, дед! - крикнул он.
Общими усилиями они поставили принявшую на себя основную силу взрыва машину на колеса. Когда открыли у нее дверцу, то оба отшатнулись - младший лейтенант, удерживаемый поясом безопасности, продолжал сидеть в кресле. Взрывом ему снесло череп и разворотило грудь. Его напарник в ужасе попятился, споткнулся и, упав на колени, стал месить кулаками грязный снег.
- Суки-и-и-и!.. Суки-и-и-и!.. Суки-и-и-и!!.. - вместе с пузырями крови и матом выхлестывалось из его рта. - Какие-е-е-е же сссуки-и-и-и, де-ед!!! Без суда и следствия к стенке их всех, как заразных крыс!.. Без суда и следствия!.. Без суда и следствия!!!
- Без суда и следствия - опять тридцать седьмой год будет, - вздохнул Инквизитор. - Нельзя без суда.
- Без сссуда - к стенке-е-е!.. Бес-с-с-предельщиков в с-су-дах за баб-б-бки отмазывают, дед!..
- Отмазывают… - вздохнул Инквизитор. - И наша с тобой здесь вина, сынок…
Сунув под язык таблетку валидола, он подошел к Рамзаю, лежащему у забора на окровавленном снегу. У его любимца были оторваны задние лапы, а через распоротый от грудной клетки до паха живот ползли на снег жгуты сизых кишок. Но пес был еще жив. Он молча и виновато смотрел на Дьякова своими умными красными глазами. Из них текли слезы.
Инквизитор наклонился и поцеловал Рамзая в лоб. Потом достал из кармана куртки пистолет. Зажмурив свои непроницаемые глаза и выстрелив в мокрое от крови ухо умирающего животного, Дьяков отрешенно опустился на снег рядом с ним.
И так долго сидел он не шелохнувшись со своим мертвым любимцем, пока не увидел перед собой лицо невесть откуда взявшегося майора Кулемзы.
Оглядев забитый "Скорыми" и милицейскими машинами двор, Инквизитор окинул взглядом выбитые почти во всех окнах дома стекла, сухо приказал:
- Кулемза, позаботься, чтобы обо мне ни слова в печати и на телевидении.
- Уже позаботился, товарищ генерал, - ответил майор. - У двух репортеров пришлось изъять кассеты…
- Похоже, этот грохот мне Кастрат устроил, - утвердительно сказал Инквизитор.
- Почерк вроде не его, Егор Иванович, - с сомнением возразил Кулемза. - Фармазон любит с грохотом… Кастрат - тихарь: нож, удавка, снайперская винтовка… Наши эксперты обнаружили на месте взрыва куски корпуса противотанковой радиоуправляемой мины. Уверяют, что мина югославского производства. В "девятке" она лежала в сумке - тоже югославского производства.
Дьяков на минуту прижался щекой к холодной голове Рамзая, провел ладонью по его брылам и, горестно вздохнув, поднялся с помощью Кулемзы на ноги.
- Возьми на себя труд, Кулемза: похорони Рамзая в Переделкино. В березах чтоб, - добавил он. - Место запомни, я потом к нему подъеду… Сейчас мне в управление, на службу срочно надо…
Подошло какое-то милицейское начальство, стало о чем-то спрашивать. Инквизитор отмахнулся:
- Потом отвечу, господа хорошие, но лишь на отдельные интересующие вас вопросы. Пришлите-ка мне лучше на службу координаты семьи погибшего вашего младшего лейтенанта.
* * *
По двору круглого дома на Олимпийском проспекте вихрилась поземка, выстуживая до костей собачников, выгуливающих спозаранку четвероногих братьев меньших. Гнат Стецюк остановил старенький "жигуль"-"копейку" у сквера за домом, огляделся и с черным "дипломатом" в руках вошел в один из подъездов.
На лифте он поднялся до последнего этажа и, оглянувшись, открыл отмычкой чердачную дверь. При его появлении на чердаке с шумом вспорхнули голуби и с писком метнулась за трубу вентиляции крыса. Собрав винтовку с лазерным прицелом и навернув на ствол глушитель, Стецюк вылез на крышу. Пристроившись за парапетом, оглядел расстилающийся внизу перекресток. Перекресток как перекресток: неубранные грязные сугробы у тротуаров, неисправный светофор на углу, пустой милицейский "стакан", а его хозяин, маршируя неподалеку с полосатой палкой, то ли согревается ходьбой, то ли прогоняет остатки утренней дремы.
С полчаса лазерный прицел винтовки Стецюка гулял по лицам людей, проезжающих в иномарках. На зеленый свет они делали правый поворот, и тогда через лобовое стекло Гнату открывались все пассажиры, сидящие в уютных салонах. Однако они его не интересовали. Время шло, и он уже стал с беспокойством поглядывать на часы. Но тревога была напрасной. Нужная ему "Ауди" через минуту остановилась на красный свет у края правой полосы перекрестка. Стецюк усмехнулся и положил палец в тонкой перчатке на спусковой крючок…
Сидящий в машине Мучник, жестикулируя руками, что-то рассказывал водителю.
"Травит анекдот за "новых русских", - без злобы подумал Гнат и, задержав дыхание, плавно спустил курок…
Мучник дернулся и отвалился к стеклу. Через прицел Стецюк увидел, как из его лба хлестанула кровь. В следующие несколько секунд пальто Мучника пополнилось еще двумя рваными дырами, а "Ауди" вильнула в сторону и врезалась в милицейский стакан.
"Водитель-придурок с перепугу выпустил баранку из рук", - подумал Стецюк и через спину откатился от парапета.
Оставив на крыше винтовку и чемоданчик, Гнат спрыгнул на чердак. Убедившись, что лестничная клетка последнего этажа пуста, закрыл чердачную дверь на замок и вызвал лифт.
Никем не замеченный, он вышел из подъезда и, прислушиваясь к звукам милицейских сирен на Олимпийском проспекте, спокойно обогнул дом и сел в свой "жигуль"-"копейку".
На перекрестке движение уже было перекрыто милицией, и Стецюку пришлось еще минут десять стоять в пробке. Из-за руля "копейки" ему было хорошо видно, как озабоченно колготятся вокруг черной "Ауди" высокие милицейские чины, шныряют по подъездам домов и трясут во дворе собачников оперативники.
ГЛАВА 45
"Сегодня утром на Олимпийском проспекте тремя выстрелами убит известный российский предприниматель и меценат Серафим Ерофеевич Мучник. Убийцы оставили на крыше дома орудие преступления - снайперскую винтовку с лазерным прицелом… - вещала растерянная дикторша. - Осведомленные источники в правоохранительных органах отмечают, - продолжала она, - что в этом злодеянии, как и в убийстве священнослужителя и монаха, совершенных на днях на автодороге Почайск - Сухиничи, хорошо просматривается сербский след, так как все эти преступления совершены из оружия югославского производства".
- Значит, грохот у моего подъезда и убийства в Почайске тоже на тебе, Кастрат? - рассудил Инквизитор. - Везде оружие югославского производства. Хило! - зло усмехнулся он. - Перст, указующий на Скифа с приятелями… Нет уж, Скиф пусть на воле походит… А ты… Ты на этот раз танцевал совсем неуклюже, Кастрат. Совсем как слон в посудной лавке, что на тебя совсем не похоже…
- Соедините меня с подполковником Глуховым, - выключив телевизор, приказал Дьяков появившемуся в дверях кабинета помощнику. - Он бдит в аэропорту Шереметьево.
- А вы слышали, товарищ генерал?..
- Что слышали?.. Не тяни кота за хвост, капитан!
- Только что передали: убит крупный предприниматель Мучник.
- Это какой Мучник? - переспросил генерал.
- Муж журналистки Коробовой.
- А-а, тот Мучник, который в Госдуму намеревался баллотироваться? - отвернувшись к окну, протянул Инквизитор. - Жаль… Очень жаль… Тогда тем более соедините меня с Шереметьевом… - Глухов, ты? - спросил он в трубку. - Слушай, Глухов, меня внимательно: через часок-другой у тебя нарисуется Кастрат… Подготовь для его захвата все наличные силы. Я тоже выезжаю…
* * *
В машине по дороге в аэропорт сидящий на заднем сиденье Кулемза протянул Инквизитору пачку фотографий.
- Меняет, гад, вывеску, как хамелеон, - проворчал он. - А взять документы: из разных стран, но каждый раз комар носа не подточит…
С фотографий на Дьякова смотрели совершенно разные люди, и даже он с его опытом не мог сыскать в них типического сходства: офицер-афганец у верблюжьего каравана, преуспевающий итальянец-бизнесмен, индийский махараджа в тюрбане, арабский шейх в бурнусе, затюканный жизнью челнок с сумками и баулами, "лицо кавказской национальности" в кепке-аэродроме, православный неряшливый священник с сияющим на животе крестом, красавец спортсмен в олимпийском костюме и убогий калека в инвалидном кресле…
"Талант!.. - думал генерал. - Умеет Коробов подбирать исполнителей своих черных замыслов. И право сказать: глупо не пользоваться невежеством хозяев страны, выживших из спецслужб профессиональные кадры. Правда, Кастрата я сам когда-то попер со службы за собачью преданность своему непосредственному начальству, граничащую с преступлением. Может, и зря".
Но такой идейный "профи", как Гнат Стецюк, не канул в Лету.
В девяносто втором году Стецюк принял деятельное участие в создании службы безопасности глубоко законспирированного подразделения "Феникс", которое формально пользовалось "крышей" общественного офицерского движения "Славянское братство". Костяк "Феникса" составляли бывшие офицеры КГБ, ГРУ и такие практики, как Стецюк, прошедшие хорошую выучку на самых опасных делах в Афганистане. "Феникс" был предназначен для разведывательной и контрразведывательной деятельности на постсоветском пространстве в пользу финансово-политической Империи Виктора Коробова. Его задачей было устранение конкурентов на финансовых рынках России и Европы, оказание давления на лиц из высших эшелонов власти с целью формирования угодной Империи государственной политики России, негласного разжигания межэтнических конфликтов, дестабилизации обстановки с целью создания благоприятных условий для захвата власти.
Служба безопасности в жестко иерархической структуре "Феникса" была святая святых. В ее обязанности входило: пресечение проникновения в структуры Империи агентов спецслужб конкурентов и правоохранительных органов, а также внедрение своих людей в их руководящие структуры, выяснение отношений с лицами, получившими от Империи финансовые средства на коммерческую деятельность и не сохранившими впоследствии лояльности к ней.
Глубоко продуманная система конспирации на основе тысячелетнего опыта масонских тайных братств, новейшего опыта спецслужб мира и современные системы шифрованной связи гарантировали людей "Феникса" от провалов. Они, как правило, не были знакомы друг с другом, и каждый выполнял индивидуальное задание, которое ставил только непосредственный начальник. Его подлинного имени они тоже не знали. В случае расшифровки или провала, что было крайне редко, люди "Феникса", как правило, самоликвидировались, унося на тот свет тайны Империи. Они считали, что работают во имя будущего Общеславянского государства, и даже не догадывались, кому и каким целям они служат…
Гнат Стецюк был особо доверенным лицом Коробова для выполнения его личных и самых деликатных заданий. Это Инквизитор знал. Еще он знал, что сразу после исполнения серии "штучных" акций Кастрат немедленно улетает из страны и, как правило, через несколько дней возвращается, но в совершенно другом обличье. Он обладает феноменальной способностью изменять не только внешность и возраст, но и походку и даже внешние физиологические признаки, за что и получил кличку - Кастрат.
"Кастрата надо брать во что бы то ни стало! - думал Инквизитор. - И не только затем, чтобы пресечь его кровавый путь, но и потому, что выход на Коробова через его дочь в связи с ее загадочной смертью не состоялся. А чем черт не шутит, может, теперь через Кастрата удастся нащупать подходы к Коробову и к этому чертову "Фениксу", бросившему вызов всем спецслужбам России?"
* * *
Подполковник Глухов встречал Дьякова у служебного входа в здание аэровокзала Шереметьево.
- Люди на исходных позициях, товарищ генерал, - доложил он.
- Не возьмешь Кастрата живым, Глухов, потом много крови прольется.
- Хрен его знает, кем он сейчас нарисуется, может, опять арабским шейхом, а может, и хасидом, - вздохнул тот. - Опознать бы вовремя…
- Уж опознай, служивый, - усмехнулся Инквизитор. - И я для того же прикатил… Но учти: шмаляет Кастрат из любого оружия с двух рук без промаха. Брать его можно лишь здесь, потому что серьезные люди пушки через таможню не таскают. Но кто его знает - зря ребят тоже не подставляй. Государство у нас теперь нищее, приличную пенсию их старикам и детишкам не начислит…
Прошло часа три, а тот, кого они ждали, все не появлялся.
Один за другим подкатывали к аэропорту автобусы и автомобили. Тысячи озабоченных людей выходили и входили в стеклянные двери аэропорта, но засечь среди них Кастрата не удавалось. Оперативники заметно нервничали и часто меняли позиции наблюдения. Подполковник Глухов материл про себя свою нищенскую офицерскую жизнь, собачью фээсбэшную службу и своих раздолбаев-оперативников. Он был уверен, что Кастрата они опять проморгали и сейчас тот уже где-нибудь в небе над Польшей. К тому же подполковнику было не по себе под насмешливым взглядом генерала, стоящего за стеклом внутри здания.
Вот вывалились из подъехавшего автобуса высоченные негры - видно, команда баскетболистов… Чинно вышли из раскрашенного рекламой автобуса пожилые бельгийские туристы… Группа деловых японцев покатила в зал ожидания чемоданы на колесиках… А Кастрата нет и нет…
Глухов растерянно оглянулся на Инквизитора. Тот сквозь стекло показал ему подбородком на старенького католического пастора с аккуратным саквояжиком, прибывшего на автобусе с пожилыми бельгийскими туристами…
Пастор огляделся вокруг подслеповатыми глазками и, прижимая саквояжик к животу, смиренно направился в таможенный зал аэропорта. До Глухова долетел его разговор на чистейшем французском с каким-то старичком интуристом…
"Не-а, - подумал он. - Инквизитор чего-то путает… Какой это Кастрат?.. Вон по-французски как чешет без запинки…"
А Дьяков, проходя в толпе мимо сомневающегося Глухова, тихо, но так, что у того ноги стали ватными, бросил:
- Пастор… Живым…
В зале аэропорта старичок пастор, переговариваясь с бельгийскими старушками, безмятежно заполнял серенький листок декларации. Вынув из саквояжика Библию в кожаном переплете, спросил у проходящей мимо девушки в таможенной форме, нужно ли ее вносить в декларацию. Получив отрицательный ответ, он вежливо улыбнулся ей и положил Библию на место…
…"Кажется, все идет нормально, - подумал Гнат, и вдруг рука его дрогнула. - Раззява! - выругал он сам себя. - За стеклом, на входе - знакомое лицо… Инквизитор?.. Неужели он жив остался?.. Нет, померещилось, видать, - трехкилограммовая противотанковая мина танковую броню в мелкие жгуты скручивает".
Он скосил глаза на зал и отметил про себя какое-то неупорядоченное движение. Движение как движение… Ан нет… Вон трое работяг в комбинезонах встали покурить у выхода… Вон перед лестницей на второй этаж двое качков излишне усердно изображают пьяных… А вон в глубине зала два крутых бизнесмена спорят, потрясая какими-то бумагами, и медленно идут в сторону таможенных стоек, но правые руки держат в карманах длинных пальто… Их догнал третий крутой, а два пилота с пистолетными кобурами, выпирающими из-под тесных форменных пиджаков, зачем-то перекрыли двери служебного входа. А вон и еще трое крепких ребят появились за таможенным барьером…
"Профессионально работают, - отметил Гнат. - Мышь не проскочит… Что ж, рано или поздно это должно было случиться, - усмехнулся он. - Сам Инквизитор - гордись, Стецюк!.. Где он, кстати?.. А-а, вон там, у ограждения второго этажа…"
Неожиданно Гнат почувствовал, что у него почему-то больше нет ненависти к этому человеку. "Это очень хорошо, что он остался жив! - с облегчением подумал он. - Как же в смердяшей нашей клоаке обойтись без Инквизитора?.. Крутые "бизнесмены" уже в семи метрах, - отметил он. - Пора!..
И тут, как назло, бельгийские старушенции полезли с каким-то вопросом.
Пастор вежливо выслушал их и, как бы задумавшись, почесал ручкой бровь, а потом и висок…
Крутой "бизнесмен" за спиной пастора изготовился к прыжку. Два других уже в трех метрах, приближались с фронта…
- Все там будем, - сказал им вслух по-русски Стецюк, и ручка у его виска извергла вспышку, сопровождавшуюся хлопком, как от разорвавшейся новогодней петарды.
Старушки бельгийки завизжали и в ужасе метнулись в сторону.
На их глазах католический пастор сполз по стойке и упал лицом вниз. Из его виска тонким пульсирующим фонтанчиком текла кровь и заливала мраморный пол аэровокзала…
"И на этот раз счет в твою пользу, Питон, - подумал Инквизитор, спускаясь по лестнице. - Но, как говорится, еще не вечер…"
- Самоликвидировался, эт надо ж, а! - растерянно повторял Глухов. - А считай, в руках был, гад ползучий! Эт надо ж!.. Самоликвидировался!..
Инквизитор хмуро оглядел оперативников, застывших над трупом в ожидании генеральских оргвыводов, после которых некоторым из них, возможно, придется искать себе другую работу.
Однако Дьяков вдруг махнул рукой и произнес по-простецки:
- Не журись, мужики. Одним гадом ползучим меньше стало.
У оперов будто тяжесть с плеч спала.
Подоспевшие санитары перенесли труп в комнату отдыха летного состава и удалились по знаку Кулемзы.
Грохоча сапогами и сыпля матюгами, через минуту вломился в комнату милицейский капитан и, не сориентировавшись в ситуации, заорал спьяну: