- Все к долбаной матери!.. Козлы вонючие!.. Моя территория… Я, блин, только я здесь все раскручиваю…
- Молчать, мудак! - сорвался на него Кулемза. - Я тебе в лобешник щас так закручу, ты у меня до сортира раскручиваться будешь!!!
Милиционер аж задохнулся от такой наглости и сунул руку за пазуху. Однако майор вовремя вывернул ему руку и незамедлительно выполнил свою угрозу. Незадачливый капитан, перевернувшись через голову, на заднице выехал за дверь. Там двое оперов Глухова популярно объяснили ему ситуацию, и тот, выплюнув на пол выбитый зуб, стал лихорадочно соображать, возьмут ли его на работу в аэропорту хотя бы грузчиком.
Быстро проверив карманы и саквояжик "пастора", Кулемза сухо доложил:
- Два паспорта, авиабилет, Библия в кожаном переплете. Ничего интересного, товарищ генерал. В саквояжике тоже ничего заслуживающего внимания не оказалось.
- И не должно оказаться, - не удивился Инквизитор. - Кастрат был "профи". Равных ему я не знал…
* * *
Москва в пределах Садового кольца и почти вся околоэлитарная тусовка к вечеру этого дня забились в судорогах праведного гнева.
На телевизионных каналах крутили подробности убийства Мучника. Дикторы сообщали, что средь бела дня на Олимпийском проспекте в собственном автомобиле был убит бизнесмен и общественный деятель, известный меценат Серафим Ерофеевич Мучник.
Хладнокровный киллер стрелял с крыши высотного здания. Здесь же была найдена снайперская винтовка югославского производства с лазерным прицелом, что говорит о заказном характере убийства.
Дикторы по-разному комментировали случившееся, но все сходились на том, что стрелял профессионал. Серафим Мучник скончался на месте от трех смертельных ранений.
Представитель Министерства внутренних дел по связям с общественностью извещал, что следствие уже вышло на след преступников. По предварительным данным, это группа наемников, воевавших в бывшей Югославии.
Человеку, распахнувшему на следующий день некоторые утренние газеты, могло показаться, что убийцы Мучника поставили страну на грань национальной катастрофы.
Служба социологического прогноза профессора Непрушина сообщала, что шестьдесят процентов опрошенных граждан отозвались об убитом как о гордости русского бизнеса и очень перспективном политике.
Однако и в этот раз никто толком не вспомнил об очередном милицейском лейтенанте, погибшем при исполнении своих служебных обязанностей от взрыва у подъезда одного из самых обычных домов мегаполиса.
Громче всех скорбел о безвременной кончине Симы советник фирмы "Секретная служба" пан Нидковский, оставшийся в отсутствие Засечного и Скифа без долларовых инъекций. Один из братьев Климовых, снова переквалифицировавшихся в охранники, шуткой представил тележурналистам Нидковского как лучшего друга детства и компаньона покойного. Теперь пан Нидковский по нескольку раз в день заливался соловьем перед отечественными и зарубежными телекамерами, прославляя широту русской души Симы Мучника, его предпринимательский гений и преданность их мужской дружбе.
Это был звездный час ясновельможного пана. За один день он стал знаменит не только на всю страну, но и на весь мир. Он даже получил от какого-то солидного зарубежного издательства предложение написать книгу воспоминаний о Серафиме Мучнике и о своей дружбе с ним. Сначала "ясновельможный" этого предложения испугался до колик в животе, но, пересчитав аванс в "зеленых", милостиво снизошел до заключения контракта с издательством.
На похоронах Симы пан Нидковский поддерживал под локоток прилетевшего из Хайфы убитого горем Мучника-старшего на правах лучшего друга его покойного сына и его биографа.
ГЛАВА 46
Коробов известие из Москвы об убийстве своего зятя воспринял с недоумением. По ювелирности исполнения преступления он сразу понял, что это работа Стецюка. Но зачем надо было убивать Симу Мучника, решительно не понимал. Прояснить это мог Походин, но тот после гибели сына-бандита как сквозь землю провалился. То же самое можно сказать и о внучке Нике.
- Начальника оперативного отдела службы безопасности ко мне! - раздраженно бросил Коробов в телефонную трубку.
Через несколько минут в кабинет протиснулся горбатый человечек с испитым, сморщенным личиком. Когда-то этот горбун был удачливым резидентом советской разведки в государствах Центральной Африки, но подхватил там какую-то загадочную болезнь, перекрутившую все его тело.
- Мучника в Москве ликвидировал Стецюк? - смерил его хмурым взглядом Коробов.
- По приказу генерала Походина, - стушевался от его тона человечек. - Нами получена шифровка от полковника Чугуева.
- Что еще в шифровке?
- Информация, что интересующий вас летчик Кобидзе сгорел на даче Походина. Вернее, сгорел его труп… Это подтверждают люди "Феникса" из правоохранительных органов России. Грешок сжигал Фармазон, грешок! - засмеялся, как прокаркал, горбун.
- Что еще они подтверждают?
Человечек птичьими прыжками пересек кабинет и наклонился к лицу Коробова:
- В Шереметьеве при попытке захвата кто-то самоликвидировался… Милиции к трупу подойти не дали. И захватом руководил он - с-с-сам…
- Сам? - упер в человечка сумрачный взгляд Коробов.
- Инквизитор, - проскрипел тот. - А самоликвидатор, похоже, наш Стецюк.
- Уверен?
- На захват кого попроще Инквизитор не поехал бы…
- Где моя внучка, дармоеды? - грохнул кулаком по столу Коробов, резко сменив тему. - Разжирели на моих харчах! Не хотите мышей здесь ловить - ловите в голодной России!..
У начальника оперативного отдела от его крика еще больше сморщилось личико и даже горб увеличился.
- Ищем, но все мимо, босс! - проскрипел он. - Спрятал Скиф ее и свою пассию…
- Где, горбатый?.. Где? Зачем?..
- Видно, в Сербию переправил, - развел руками тот. - А зачем?.. Чтобы вам не отдавать, босс. Понимает, что назад ее не получит.
- Иди. Хотя стой… На даче у Походина точно Кобидзе сгорел?
- Источник информации супернадежный! - обиженно проскрипел горбун. - Тот же источник подтвердил, что Кобидзе перед катастрофой был в ангаре вашей дочери.
- Был? - даже привстал с места Коробов. - Не врал кремлевский хлюст?..
- Не врал…
- Где Фармазон, выяснили?
- Московские бандиты дали наколку на Венгрию…
- И плешивый еще жив! - опять грохнул кулаком Коробов. - Указивку, как в совдеповские времена, ждете?
- Босс, убрать - пусть и бывшего - генерала КГБ без суда Чрезвычайного Трибунала? Люди "Феникса" нас не поймут.
- Учить меня? - вскипел Коробов. - Хотя… Хотя, может, ты и прав… Что с разработкой операции по срыву транша для России?
- По операции "Аист" согласовывали последние детали с балканскими партнерами.
- Можно запускать?
- Можно, босс.
- Иди. Но учти, за операцию "Аист" головой отвечаешь. Горбун сморщился, будто приготовился заплакать, и, прыгая по-птичьи, исчез за дверью кабинета.
* * *
Похоронив сына на сельском кладбище в двадцати километрах от Житомира, Походин вот уже две недели уединенно жил в тихом гостиничном комплексе на озере Балатон. Это заведение приобрел через подставное лицо его знакомый - один московский авторитет, подозреваемый на Родине в серии заказных убийств и третий год находящийся в общероссийском розыске. Браток и его семья, видя плачевное состояние постояльца, не особо донимали его расспросами и русским разгульным хлебосольством.
Время теперь остановилось для Походина. За эти две недели он изменился внешне так, что знакомые скорее всего не узнали бы в этом дряхлом старце былого респектабельного щеголя, завсегдатая модных московских тусовок: совсем обвисшие щеки, заросшие седой щетиной, фиолетовые провалы вокруг слезящихся, тусклых глаз, обтянутый сморщенной кожей череп с редкими кустиками белого пуха, согбенная, будто от непосильной ноши, спина.
С раннего утра Походин уходил на набережную, садился там на скамейку и с застывшим взглядом сидел не шелохнувшись до позднего вечера. Время от времени он доставал из кармана сделанную "Полароидом" фотографию и подслеповато всматривался сквозь слезы в холмик свежей черной земли среди покосившихся православных крестов под голыми зимними березами.
"Как же холодно там сейчас лежать моему мальчику!" - мучила его каждый раз навязчивая мысль, и слезы еще обильнее заливали его небритые щеки.
В его памяти возникали какие-то растрепанные картины из прошлого, и были они связаны почему-то только с детством сына. Вот Тото делает свой первый шаг по земле, вот он в детском садике скачет на деревянной лошадке, вот, взявшись за руку отца, гордо идет в свой первый класс…
А на девять поминальных дней по сыну попросил он крутого братка свозить его в Будапешт, в православный храм. Там Походин купил свечей столько, сколько смог зажать в ладони. К удивлению наблюдавшего за ним авторитета, все эти свечи он поставил исключительно за упокой чьих-то душ.
Когда была зажжена и поставлена в шандал последняя свечка, Походин с минуту постоял перед Николаем Угодником и сразу перешел к иконе Спасителя. Долго, немерено долго вглядывался он в лик сына Божьего. Браток так и не понял, то ли он каялся в чем-то перед ним, то ли просто разговаривал, то ли о чем-то молил его. Кончилось тем, что забывший о времени его постоялец побледнел как мел и без чувств рухнул на пол.
"Грехов мокрушных, наверно, много, - подумал московский авторитет. - В натуре, не принял, видать, Боженька его молитву…"
После посещения храма Походин совсем сдал, но по-прежнему каждое утро походкой лунатика тащился на свою скамейку. Частенько, к его досаде, с кипой русских газет и журналов к нему подсаживалась неряшливая старуха - мать братка, вывезенная им сюда из недружелюбной Москвы. Водрузив на русопятый нос затененные очки-велосипеды, она от корки до корки прочитывала все газеты и с астматической одышкой их комментировала, не обращая внимания на отрешенного постояльца. Лишь один раз Походин вышел из своего оцепенения - это когда старуха с ахами и охами показала ему на газетном развороте портрет Серафима Мучника в траурной рамке:
- От, итит их мать, чо творят в Москве-то!.. Пишут, в бизнесе ловок был упокойничек… Завистники, завистники урыли мужика… Осиротела, итит их мать, Россия…
Походин вырвал газету и, скомкав, выбросил ее в мусорную урну.
- Мразь!.. Не по его поганым мощам елей! - прорычал он опешившей старухе.
Однажды под вечер, когда порывистый ветер раскачивал на Балатоне штормовые волны, перед их скамейкой остановился вишневый "Шевроле-Каприс". Трое мужчин с военной выправкой вежливо, но настойчиво пригласили Походина в его салон.
- Виктор Иванович Коробов ждет вас на уик-энд в Цюрих, - сказал один из них по-русски.
- Я… я оплакиваю смерть сына, - покачал головой Походин. - Приношу вашему хозяину нижайшие извинения.
- У меня приказ доставить вас в Цюрих любой ценой, - твердо заявил мужчина, а два его товарища, встав по обе стороны скамейки, сунули руки в карманы плащей. В тусклых глазах Походина появился некоторый интерес.
- Любой ценой?.. Вы ничего не перепутали?
- Так точно - любой.
Походин чему-то усмехнулся и безропотно полез в машину. Мужчина сел рядом с водителем, а двое других обсели Походина с двух сторон на заднем сиденье и тут же проверили его карманы на наличие оружия. Вместо оружия нашли бумажник. Кроме паспорта, там ничего больше не оказалось. Лица мужчин разочарованно вытянулись…
- Вы не хотите забрать с собой деньги, вещи? - вкрадчиво спросил один из них.
- Без ничего, голыми мы приходим в этот мир - без ничего должны и уходить из него, - ответил Походин. - Вот все, что у меня осталось, - протянул он фотографию могилы Тото и язвительно добавил: - Как говорится, господа-товарищи, по усам текло, да в рот не попало…
Сидящий на переднем сиденье, взглянув на фотографию, пожал плечами:
- Каждому в свой срок…
Онемевшая старуха со страху перекрестилась и, икая, долго смотрела вслед умчавшейся по набережной машине.
- От, итит их мать, чо менты поганые творят! - вслух сказала она. Здесь, в Венгрии, ей всюду мерещились тайные агенты МУРа, и теперь она пребывала в полной уверенности, что сейчас именно они, переодетые муровцы, по ошибке замели их неразговорчивого постояльца, перепутав его с ее сыном, по которому Бутырка давно исходит горючими слезами.
* * *
Австрию пересекли ночью. Походин всю дорогу спал. Проснулся он на границе с Швейцарией. На ранчо в Альпах приехали на рассвете.
Прежде чем направиться к двери средневекового длинного здания из дикого камня, Походин несколько минут смотрел на заигравшую на востоке, над скалистыми снежными вершинами Альп, алую полоску зари, пока люди, появившиеся из здания, грубо не подхватили его под руки.
"Сыночка мой, твоему отцу тут еще та пьянка уготована! - подумал он. - Глупцы!.."
Все происходящее потом он воспринимал с ледяным спокойствием, лишь порой усмехался каким-то своим потаенным мыслям.
Неразговорчивые хмурые люди долго вели его по крутым лестницам, по длинным незнакомым коридорам, заставленным громадными винными бочками, потом пересекли большой зал с изуродованными манекенами на крутящемся подиуме. Наконец его втолкнули в глухую келью: без окон, с металлической кроватью и одним стулом, намертво прикрепленными к полу - здесь сорвали с него одежду и показали на полосатые штаны и куртку, висевшие на спинке кровати.
- У вас будут пожелания? - спросил один из сопровождавших после того, как он переоделся и стал похож на узника концлагеря.
- Я в этой жизни израсходовал все свои желания, - ответил Походин. - Разве что узнать, где я нахожусь?
- Хм… Семь веков назад это ранчо принадлежало храмовникам, рыцарям-тамплиерам, - уклончиво ответил тот. - С тех пор его зовут "Последним приютом пилигрима"…
- А-а, "Оставь надежду всяк сюда входящий"! - кисло улыбнулся Походин. - Ты утешил меня, мил человек.
- За столетия здесь многие нашли "утешение", - с потаенным смыслом произнес тот.
После их ухода Походин лег на кровать и сразу провалился в странный сон.
В этом сне вначале он услышал сладкоголосое церковное пение, плывущее по бездонному синему небу с пушистыми белыми облаками от золотых куполов Троице-Сергиевой лавры. Потом вроде бы со стороны увидел себя стоящим перед аналоем рука об руку с Ольгой Коробовой, одетой в белое подвенечное платье и фату. И был он в этом сне не плешивым и обрюзгшим стариком, а молодым стройным красавцем. А в седобородом, облаченном в золотую рясу священнике Походин узнал Инквизитора и почему-то не удивился тому… По обе стороны от Инквизитора стояли Скиф и душманский командир Хабибулла. И им не удивился он. Когда пришел черед обмениваться с Ольгой обручальными кольцами, сверху раздался вдруг страшный удар грома, стены православного храма затряслись и стали на глазах рассыпаться в прах… Вместо него из огня, дыма и копоти явились вдруг подземные чертоги с обитателями, будто сошедшими с полотен Иеронима Босха.
Перед Походиным и Ольгой стоял теперь уже не православный священник в образе Инквизитора, а сам Хозяин этих чертогов - Князь Тьмы!.. От него исходил сильный запах серы, и был весь он в шерсти, с рогами и копытами… Походин сразу признал его, потому что вроде бы где-то уже встречался с ним. Когда он вгляделся в его черты внимательнее, то похолодел. Из-под увенчанного рогами лба Князя Тьмы на него опять смотрели глаза Инквизитора, и в глазах этих, как в кратере вулкана, клокотало адское пламя. Князь Тьмы сорвал с Походина золотой обручальный венец, оттолкнул со злостью Скифа и водрузил венец на голову душмана Хабибуллы. Потом, стукнув в гневе об пол жезлом, погрозил Походину длинным крючковатым пальцем.
- Ишь, чего надумал, плешивый, ишь! - проблеял он. - Богу - Богово, а Мне - Мое!
Проснулся Походин в холодном поту от скрипа обитой кованым железом двери.
"Странный сон! - подумал он. - Неужто ведьма Ольга выжила в той самолетной катастрофе? Тела-то ее так и не нашли… Откуда в моем сне Хабибулла?" - удивился он.
Люди в черных длинных балахонах, полностью скрывающих лица, окружили его кровать.
- Пора, генерал, - сказал один из них. - Приближается Час Истины. Чрезвычайный Трибунал призывает тебя на суд.
- А-а, Трибунал!.. А нельзя ли попроще, без комедии?..
- Нельзя! Не нами учреждено то, и отменять то - не нам…
- Любит ваш хозяин дьявольщину, - проворчал Походин, поднимаясь с кровати.