На него накинули балахон и сковали наручниками руки, потом куда-то повели. Вели то по лестницам вверх, то опять спускались вниз. На всем пути слух Походина улавливал писк разбегающихся крыс. Когда донесся глухой бой часов, сопровождающие приказали ему остановиться.
"Полночь, - понял Походин, насчитав двенадцать ударов. - Сатанинское время…"
- Чрезвычайный Трибунал приступает к рассмотрению дела Походина Николая Трофимовича! - объявил кто-то сиплым басом.
Грубые руки усадили его на жесткий стул, и голос за спиной, показавшийся ему знакомым, приказал снять с него капюшон. Когда это было сделано, взору Походина открылся большой сводчатый зал со стрельчатыми готическими окнами, освещенный мигающим светом дымных факелов, с полом, выложенным черными и белыми квадратами.
В одном из затянутых паутиной углов зала Походин рассмотрел целый выводок копошащихся в мусоре крыс и, передернувшись от омерзения, перевел взгляд на закопченные стены. На них висели профессиональные инструменты средневековых палачей, старинное холодное оружие, портреты мужчин в рыцарских доспехах и под каждым портретом - щиты с геральдическими знаками. Под потолком сквозь копоть веков проступала какая-то каббалистическая цифирь и таинственные мистические знаки рыцарей-тамплиеров: солнце с изломанными лучами, перевернутые пирамиды, глаза в треугольниках, строительные инструменты… Два факела посредине зала вырывали из мрака длинный дубовый стол. За ним на массивных средневековых стульях с высокими прямыми спинками сидели шесть человек, облаченных в черные глухие балахоны с одними лишь узкими прорезями для глаз.
"Слетелось воронье на падаль! - зло подумал Походин. - Ужо потешитесь…"
- Подсудимый, с какой целью подчиненные тебе люди накануне гибели Ольги Коробовой проникли в ее ангар? - услышал он вопрос, но не понял, от кого он исходит.
- С одной лишь целью, чтобы ее гибель состоялась, - ответил он не задумываясь.
- Твоя роль в этой акции?
- Насколько я понимаю, полковник Чугуев предоставил вам "чистосердечное признание" исполнителя акции. Увы, уже мертвого Кобидзе… Там все правильно сказано о моей роли.
- Чугуев? - раздался удивленный возглас. Он узнал голос Коробова.
"С Чугуевым я маху дал. Кто-то другой заложил меня, - запоздало подумал он. - Хрен с ним - не ангел небесный!.."
- Расскажите подробнее о роли Чугуева в акции? - спросил кто-то из черных балахонов.
- Какая у него роль, Бог с вами!..
- Не упоминать его в этих стенах!..
- Ну, тогда дьявол с вами! - ухмыльнулся Походин. - К гибели Ольги Коробовой Чугуев не имеет отношения. Пронюхал, видно, что-то и пытался шантажировать меня… Ему очень нужен был миллион долларов. Искренне сожалею, что не оправдал его надежд. Все, что у меня было, ушло на спасение сына, но Богу было угодно…
- Не упоминать Его! - яростно сверкнули в прорези балахона чьи-то глаза, и на стол обрушился удар кулака. - Отвечай, подсудимый, что руководило твоим преступным замыслом?
- Хм… Я атеист был. Перед попом исповедоваться не приходилось, хоть перед слугами Князя Тьмы исповедаюсь, может, легче будет…
- Отвечай, подсудимый. Не вынуждай Чрезвычайный Трибунал прибегать к крайним мерам.
Сбоку от Походина тотчас возникли двое - в черных балахонах, с сыромятными плетьми в руках.
- Суета сует! - покачал головой он. - Что руководило моим преступным замыслом, спрашиваете?.. Страх и ревность. Да, да, представьте себе: старый, плешивый Походин любил молодую красавицу Ольгу Коробову. Давно, безнадежно. С тех пор, как впервые увидел ее в Афганистане. Через одну известную вам Контору помог ей основать фирму, обучил ее бизнесу, находил ей богатых клиентов и любовников. Более того, даже нашел ей мужа… У самого Походина неизлечимой болезнью болела жена, и он надеялся, что, когда ее не станет, он уговорит Ольгу разбежаться со своим голубым… Но к тому времени, когда его жена оставила сей бренный мир, Ольга, благодаря некоторым выгодным сделкам и семейным связям, сказочно разбогатела, а Походин, увы, невозвратно постарел… Теперь он не мог предложить ей себя даже в любовники… Когда она сожительствовала со своим голубым, у него еще теплилась какая-то надежда. Но из Сербии возвратился ее первый муж и его надежда сдохла, как подзаборная драная кошка… Из оперативной прослушки их разговоров я понял, что мне, как говорится, ничего не светит. Я задыхался от ревности к этому чертову Скифу. Апогей наступил, когда она бросила к его ногам все свое состояние. К его ногам, а не к моим и не своего родителя!.. Вы понимаете это!.. Понимаете!..
- Дальше, подсудимый?
- А дальше я решил объясниться с ней напрямую. Нашел же место, старый мудак, где предложить ей себя в мужья! Ха-ха-ха! На собачьей выставке… Получил я тогда от нее изрядно и даже по морде схлопотал. Но главное - она объявила войну мне не на жизнь, а на смерть… Моим преступным замыслом, как вы изволили выразиться, руководило желание отомстить ей за годы унижений. Я принял ее вызов и нанес упреждающий удар.
- Ты еще упоминал о страхе, генерал, - напомнил кто-то из черных балахонов.
- Вы знаете, кто такой на Лубянке Инквизитор? - спросил Походин, внимательно всматриваясь в черные балахоны.
- Знаем, - был ответ.
- А его нет тут среди вас? - спросил вдруг Походин и стал тыкать пальцем в черные балахоны. - Мне почему-то кажется, что он здесь… Может, он - ты?.. Или ты?.. Ты?.. Нет, ты?.. А может, он твой сосед, тот, справа? Хотя это не имеет значения: тут он или нет его, - отрешенно продолжил Походин. - Зверь свое дело сделал… Как же вы мне все осточертели!.. Заканчивайте свою бездарную пьесу…
- Не юродствуй!.. Чрезвычайный Трибунал не принимает во внимание психическое состояние подсудимых, - пробасил один из балахонов и напомнил: - Ты еще не ответил про страх.
- Страх - не главное в этой истории! - отмахнулся Походин. - Страх поначалу лишь был… Это когда она объявила, что сдаст Инквизитору всех причастных к одной старой истории, происшедшей в Афганистане. И… и еще сдаст всех причастных к бизнесу последних лет, в том числе и своего отца…
- Доказательства?..
- Разумеется, их нет у меня.
- Что это за бизнес последних лет?
- Он, э… очень специфичен… Пожалуй, я не раскрою его вам… Такой вот пердю монокль получается, господа-товарищи!..
- Займитесь подсудимым! - гневно вскочил со стула бас-балахон, обращаясь к двум черным балахонам с сыромятными плетьми в руках.
- Отставить! - послышался властный голос Коробова. - У Империи есть тайны, в которые не может быть посвящен даже ее Чрезвычайный Трибунал.
- Подсудимый, у тебя есть что еще добавить по существу дела? - ткнул в него пальцем балахон, крайний слева.
- Есть, - вскинулся Походин и будто в ледяную прорубь прыгнул. - Тот, чье имя вы не произносите в этих стенах, жестоко покарал меня за все зло, которое я совершил в угоду тому, кто дирижирует тысячами таких слепцов, как вы. Его цель - власть. Абсолютная… Власть ради самой власти и денег… Виновен ли я в убийстве его дочери?.. Виновен - отвечаю вам! Виновен и в том, что многие годы мостил ему дорогу к этой сатанинской власти. За грех этот черный меня и покарал Господь, лишил любимого сына…
- Не смей упоминать То имя! - громыхнул бас-балахон.
- Тьфу, труба иерихонская! - плюнул в его сторону Походин. - Не понимаешь, что скоро и тебе по заслугам твоим сполна воздастся?.. Поповское вранье, что на том свете за зло воздается! Не на том - на этом за зло злом воздается!.. Здесь… Только здесь, на грешной земле, каждый по делам своим получает! И ни одного, слышишь меня, Витька Коробов, ни одного из вас не спасет от карающего меча Всевышнего ваш мерзопакостный Князь Тьмы… И неважно, в чью руку Всевышний тот меч вложит: Инквизитора, прокурора, бандита или того же вашего Сатаны рогатого!.. А вложит - попомни, Витька!.. Попомни, рыло твое рязанское, косопузое!..
- Молчать!.. Молчать, плешивый!.. Молчать, твою мать! - заорал за спиной Походина побледневший Коробов.
Палачи, дождавшиеся своего часа, с остервенением обрушили на Походина сыромятные плети.
Черные балахоны под свист плетей заорали как бесноватые:
- Виновен - смерть! Смерть ему - виновен! Виновен!.. Смерть!.. Смерть!.. Смерть!..
Походин плюнул в их сторону и, смахнув с лица кровь, хлеставшую из рассеченной головы, зашелся вдруг в утробном смехе. От него заметалось пламя факелов на стенах, бросились врассыпную по щелям и норам крысы и пауки.
Смех душил Походина, буквально выворачивал его наизнанку…
- Распните его! - зажав уши, кричал бледный как полотно Коробов. - Распните плешивого!.. Распните!!!
Черные балахоны бросились на Походина злобной стаей, как голодные псы, спущенные хозяином с цепи. Сбив его со стула на пол, они с уханьем и отборным русским матом, отталкивая друг друга, принялись вгонять в его ребра свои "фирменные" ботинки…
А с закопченных старинных портретов на не виданное в этих стенах аутодафе восточных варваров бесстрастно взирали надменные храмовники-тамплиеры.
* * *
Чугуев вставил в компьютер дискету, переданную связником из Цюриха, ввел пароль, и на экране монитора появились вертикальные колонки цифр. Принтер выдал их на листе бумаги. Полковник бросил дискету в горящий камин и, сняв с полки том "Братьев Карамазовых", принялся за работу.
Расшифрованный текст гласил, что отныне он, полковник Чугуев Г. В., подчиняется напрямую Центру, который приказывает ему отменить все приказы генерала Походина Н. Т. по "Славянскому братству" и впредь осуществлять единоначальное руководство московским филиалом подразделения "Феникс" и негласное руководство "Славянским братством". Цели и методы деятельности подразделения остаются прежними. Для получения новых паролей и шифров ему надлежит срочно прибыть в Центр.
Сообщение обрадовало Чугуева. Во-первых, за границей, кроме Афганистана, он никогда не был, а тут не в какую-нибудь Румынию, а в саму Швейцарию!.. Во-вторых, оно выводило его из-под оперативного подчинения Походина. Этой минуты он ждал долгих десять лет. С Афганистана… Чугуев знал, что на той афганской наркоте Походин большие бабки сорвал. Этого он так и не смог простить ему, ибо он, проделавший всю грязную работу, получил от него лишь жалкие крохи. Правда, на них он смог построить себе дачку, домишко в псевдорусском стиле, в шесть комнат, покрытых музейными текинскими коврами, вывезенными из Афганистана…
- Синим пламенем, Трофимыч! - засмеялся Чугуев. - Сыночек ненаглядный папашку в говно с головой макнул, а!.. Так облажаться!.. Царство тебе небесное, Николай Трофимович, хоть сволочь ты был, не приведи господи! А может, еще, если язык откусишь, и пощадят тебя по старой службе-дружбе… Купишь домик где-нибудь в Испании и, глядишь, просмердишь до гробовой доски… А коли пощадят - свой "зеленый" "лимончик" я с тебя за "чистосердечное" Кобидзе все ж слуплю, не обессудь. Слуплю, и никуда ты, плешивый, от Чугуева не денешься. Сейчас еду за авиабилетом в Женеву, а оттуда, глядишь, махну в Венгрию. Там мы с тобой с глазу на глаз этот вопрос и обсудим. Думаю, Центр адресок твой мне подкинет…
Потом, за рулем, по дороге в аэропорт, у него, правда, мелькнуло некоторое сомнение: "А с чего это Центр новую должность вводит и полковника на московский "Феникс" сажает, когда у них в резерве генералы есть?"
Но он тут же успокоил себя: "Сажают, значит, там ценят его, Чугуева. Надо полагать, и на "зеленую" крупу не поскупятся, коли ценят. Слава богу, по нынешним временам никому дела нет, на чьем поле ты эту крупу склевал…"
* * *
На следующий день Чугуев в приподнятом настроении сошел с трапа самолета в аэропорту Женевы. Его встретили на шикарном вишневом "Шевроле-Каприс" трое мужчин с военной выправкой и повезли в горы.
- Разве мы не в Центр? - удивился он.
- Хозяин приглашает вас к нему на ранчо, - пояснили ему.
"Все тип-топ, Гена! - возликовал Чугуев, не рассчитывающий на то, что его, мелкую сошку в структуре "Феникса", допустят до самого Коробова, от которого он всегда получал только приказы по телефону, но которого никогда в жизни так и не видел. - Вон как встречают вас, Геннадий Васильч, - по полной программе! - ликовал он. - Тачка сияет, как у мартовского кота яйца, а телохранители - под стать президентским. В Девятке, наверное, мужики служили…"
- А не скажете, мужики, там на ранчо случайно генерала Походина нет? - поинтересовался он у неразговорчивых сопровождающих. - Соболезнования хотел ему выразить…
"Телохранители" переглянулись и ничего не ответили. "Народ вышколенный, службу знает", - оценил Чугуев и забеспокоился:
- Кстати, мужики, как тут с билетами? Мне бы на денек отсюда в Будапешт махнуть.
Телохранитель с первого сиденья протянул ему книжечку в глянцевой яркой обложке.
- С билетами тут хорошо, - улыбнулся он. - Но у вас самолет на Москву сегодня ровно в полночь.
"Они щи лаптем не хлебают, - подумал Чугуев. - Не хотят, чтобы я в Швейцарии без нужды светился. Тут ведь все спецслужбы мира орудуют и наших из внешней разведки, поди, как собак нерезаных. А в Венгрию потом смотаюсь, лишь бы адресок плешивого достать".
В холле ранчо его встретили два здоровенных швейцарца, явно не понимающих по-русски, и жестами пригласили следовать за ними. После долгого пути по лестницам и коридорам, уставленным огромными винными бочками, швейцарцы привели его в большой зал с подиумом, на котором в странных позах застыли десятка два пластмассовых манекенов. Почти все они были искромсаны пулями, а некоторые изуродованы так, что сходство с человеческой фигурой с трудом в них улавливалось. За манекенами просматривалась арка, перекрытая фанерным щитом, на которым был нарисован афганский душман, удивительно похожий на Хабибуллу. На голове, сердце и животе "Хабибуллы" виднелись небольшие полупрозрачные кружки мишеней.
Не успел Чугуев осмотреться, как в зал вошел грузный человек в домашнем халате и в ночном спальном колпаке. Было в этом обрюзгшем человеке что-то такое, что заставило полковника вытянуться по стойке "смирно".
"Коробов, - догадался он. - Вылитый член Политбюро ЦК КПСС…"
Человек подозрительно оглядел гостя с головы до ног, не подав руки, спросил:
- Полковник Чугуев?
- Так точно.
- Кто я, знаешь?
- Так точно. Коробов Виктор Иванович.
- У меня на лбу написано?
- Догадался…
- Люблю догадливых… Как насчет позавтракать, товарищ догадливый?
- Я, э… Я, собственно, в самолете… - растерялся от неожиданного предложения Чугуев.
- Брось, у меня тут по-свойски! - махнул рукой Коробов. - Мы у швицев в Альпах, а я тебя русскими щами, понимаешь, угощать буду. Немка-то моя, вишь, кислых щей на дух не переносит, вот по утрянке, пока она еще дрыхнет, я их тут, в тире, втихаря хлебаю. Люблю, понимаешь, все ядреное - нашенское. У швицев-то жратва без вкуса и без запаха. И сами они - без вкуса и запаха… - Подмигнув ему, Коробов подошел к пульту и нажал какую-то кнопку.
Через пару минут лакей во фраке и белых перчатках вкатил из боковой двери тележку с супницей, тарелками, запотевшим графинчиком и ломтиками поджаренного черного хлеба. Проглотив залпом приличную рюмку водки, Коробов сразу покраснел, на носу выступили капельки пота. Большую тарелку щей он выхлебал деревянной ложкой мгновенно и, проглотив под них еще рюмку водки, благостно откинулся в кресле.
- Теперь можно жить! - сказал он гостю, потеющему над своей тарелкой.
- Виктор Иванович, вы не скажете, где мне найти Николая Трофимовича Походина? - осмелился спросить Чугуев, когда со щами было покончено и лакей укатил тележку. - Сынок-то его, конечно, был, конечно, э…
- Недоумок был сынок, - выручил Коробов и, чему-то усмехнувшись, добавил: - А Трофимыча чего искать?.. Здесь скоро и встретишься с ним…
- Здесь? - удивился Чугуев. - А у меня информация, что в Венгрии, болеет Николай Трофимович.
- Болеет, болеет, - опять усмехнулся Коробов и подошел к пульту. - Я, кроме щей, по утрянке люблю, понимаешь, ленинской забаве потрафить. Владимир Ильич в бытность свою в Швейцарии был ба-а-альшой любитель пострелять из "браунинга", с которым никогда не расставался. И заметь, батенька, стрелял, говорят, вождь мирового пролетариата отменно, по-чемпионски.
Он нажал две кнопки на пульте. Из боковой двери появилась фигура в черном балахоне, а сзади послышался нарастающий шорох. Чугуев оглянулся - манекены за его спиной вращались с бешеной скоростью, падали на пол и тут же вскакивали, подпрыгивали вверх и летали над подиумом. Некоторые из них, как ему показалось, даже корчили свирепые рожи и угрожающе размахивали руками…
"Свят, свят! - мелькнуло у Чугуева. - Скачут, как черти в преисподней…"
Черный балахон открыл большой сейф, наполненный оружием всех систем.
- Стрелять после Афганистана приходилось, полковник? - спросил Коробов.
- Конечно!
- Посмотрим, посмотрим, какой ты снайпер! - пророкотал Коробов, кивнув на сейф. - Выбирай инструмент по вкусу…
Чугуев выбрал привычный русский "ТТ". Черный балахон вогнал в рукоятку пистолета обойму.
- Стрелять по мишеням на том парне, - показал он на арку с "Хабибуллой", который то скрывался за проносящимися "чертями", то появлялся на считаные секунды в створе между ними. Эта задача не была для Чугуева особо сложной. Тем более что Коробов, укрывшийся в будке с бронированным стеклом, пригасил свет на скачущих "чертях" и включил два верхних прожектора, осветивших "Хабибуллу" ярким светом.
- Неплохо, неплохо, полковник! - раздался усиленный динамиками голос Коробова после первых двух выстрелов Чугуева. - В сердце, в сердце ему целься, чтоб не мучился!..
В течение минуты он успел всадить в "Хабибуллу" еще четыре пули и уже ловил просвет для пятой, но "черти" на подиуме вдруг застыли как вкопанные…
В наступившей тишине послышался приглушенный стон.
За уплывающим куда-то вверх фанерным щитом с "Хабибуллой" в проеме арки показались чьи-то голые окровавленные ноги…
У Чугуева мороз полыхнул по спине.
- Спаси и помилуй! - прошептал он и закрыл глаза.
Когда открыл их снова, то чуть было не заорал благим матом… В проеме ярко освещенной арки стоял накренившийся деревянный крест… На нем, раскинув по перекладине стянутые цепями руки, висел окровавленный, истерзанный человек. Несмотря на хлеставшую из ран алую, дымящуюся кровь, человек был еще жив…
"Свят, свят, зачем на кресте-то его? - чувствуя, как встают волосы дыбом, подумал Чугуев. - Так это - я его… Кровь-то свежая…"
- Стреляешь плохо, полковник! - прогремел на весь зал усиленный динамиками голос Коробова. - Видишь, он жив. Подойди, добей его!