- А вот при том! Она говорила, что с ним были два вьетнамца. Они к ней не приставали и не защищали ее, но были все время рядом. Как бы присматривались. Это ее больше всего испугало. Маньяки какие-то, говорит.
- Поймали насильника?
- Участковый показал заявление вьетам. Через день девчонка пришла и забрала бумагу.
- Запугали?
- Да нет вроде… Даже довольная.
- А вы-то что? Стражи порядка! Насильник на свободе, а вам наплевать!
- Подумаешь! Поймаем в следующий раз. Если начал - уже не остановится. Знал бы ты, сколько всякой швали бродит по питерским улицам, из дому не вышел бы! Главное, брат, не знать лишнего, тогда и стишки можно сочинять. У нас один прапор балуется!
Авенир вздохнул и вышел прочь.
На ступеньках крыльца, загораживая проход, стоял Монумент. Вид у него был недовольный. Разочарованный был вид. Есть такие крепыши - внешне флегматики, а на деле очень даже самолюбивые и желчные.
- Что с физиономией? - спросил он Авенира, не здороваясь, как своего давнего знакомого.
- А вот, пожалуйста! Бросили меня одного на улице, а меня хулиганы и побили! Заявление пришел подавать! Жаловаться на вас всех буду! Бегаете по личным вопросам, а граждан не охраняете!
- Я в отпуске, между прочим,- пробормотал смущенный Монумент, полируя пальцами костяной нарост на лбу.
Вместе они вернулись в вестибюль райотдела. Приятель Авенира озабоченно нахмурился, поправил кепи. Монумент небрежно и даже свысока кивнул ему и прошел на второй этаж, к шефу.
- Я тебе заявление напишу,- сказал Авенир.- Побили меня вчера. Но ты участковому скажи, чтобы не волновался. Заберу через недельку. Мне это для острастки надо.
Приятель кивнул понимающе:
- Ясно. Чтобы отступного взять.
- Точно. А кто это прошел наверх?
- Капитан Грешников из управы. Старший следователь по убийствам. Тупой, но въедливый… В прошлом году проверял наш отдел. Только тем и спаслись, что выпить любит. Как говорит наш шеф, опыт и алкоголизм всегда победят молодость и энтузиазм!
- Тогда тебе лучше не говорить ему, что я тебя расспрашивал.
Дежурный посмотрел на Авенира так выразительно, что тот понял: не скажет.
Подав заявление, Авенир сообразил, что ему уже пора спешить, если он не хочет опоздать на встречу с прекрасной Вероникой. Он посетил парикмахерскую и дополнительно побрился вне плана. Чистая рубашка и глаженые брюки были у него всегда наготове, как у матерого холостяка.
Соседка, как ни странно, оказалась дома. Что-то бормоча под нос о том, что люди пошли никудышные и из-за их жадности пришлось укоротить рабочий день, она злобно гремела посудой и на Авенира взглянула так, будто он был виноват во всех ее бедах.
- Чего вырядился-то? - грозно спросила она.- Вот так всегда: одни работают, работают, света не видя, а другие по гулянкам шастают…
Авенир хотел было огрызнуться в ответ, но вдруг передумал. Посмотрев на бабку, он радостно улыбнулся: его посетила гениальная идея.
- Нина Петровна! А вы могли бы поработать в другом месте?
- Зачем это? Мне в другом месте шею намнут. Да и мое занять могут. Зарятся уж!
- Там не намнут!
- Не намнут - значит, место нестоящее. Не напросишь на нем ни фига.
- Я вам оплату гарантирую. Средний ежедневный заработок.
- Чего это?
- Да будет вам прикидываться!
- Так и ты, милок, не крути вола! Ты меня просишь, не я тебя. Проследить нужно за кем - так и выкладывай. Ты в сыскное подался никак?
- Ну а чего? Не все же мне сантехником…
- Это точно. Ты мужик безрукий. Сантехник из тебя курам на смех. Как из меня космонавт. Триста в день и премия, если чего важное угляжу. И деньги - поутру! Вперед то есть!
Они хлопнули по рукам, и Авенир помчался на встречу с Вероникой. Ноги сами несли его. Он даже особенно не задумывался, что идет на тайное свидание с женой самого Юрки Бормана! Юрию Карповичу, узнай он ненароком, вряд ли это понравилось бы…
Местная художественная достопримечательность, бизон, был на самом деле зубром - по замыслу его ваятеля. Точнее - зубрихой с зубренком. Помещался он в районном скверике, между двумя озерцами, в центре фонтана. Битый час Авенир кружил вокруг фонтана в компании нескольких хмурых парней, поглядывавших на часы, и одинокого, мечтательно улыбавшегося старичка. Один за другим молодые люди расцветали, устремляясь навстречу долгожданным, ушел наконец и старичок, а Авенир все изучал скульптурную композицию, отыскивая в ней новые и новые недостатки. Голуби обсиживали ее со всех сторон, а некоторые молодые и несознательные даже примерялись сесть на голову неподвижному Авениру.
- Приходится смириться с тем, что иногда вы голубь, а иногда - памятник,- сказал он, возмущенно дернув головой и отгоняя назойливых птиц.
Лишь когда стрелки часов приблизились к четырем, а число огрехов бедного скульптора перевалило за третий десяток, в аллее появилась легкая фигурка Вероники. Можаев так увлекся изучением бизона, что не обратил на нее никакого внимания.
- Ау! - недовольно позвала она, приблизившись.- Я уже здесь! Разучилась ходить пешком…
Она и не подумала извиниться за почти часовое опоздание.
- Вот скажите,- запальчиво обратился к ней Авенир, кивнув небрежно в ответ на приветствие,- почему у них такие зубы? Разве у бизонов могут быть такие зубы? Они ведь жвачные! А у этих просто клыки какие-то!
Вероника округлила глаза:
- Не знаю. А что, это важно?
- Нет, конечно. Просто я вас так долго ждал, что поневоле увлекся.
Авенир постепенно переключался и уже рассматривал ее так пристально, что она спросила:
- Недостатки ищете? Зубы показать?
- Нет, что вы… - расплылся он.- В вас нет недостатков. Почти нет. Вот только…
- Называть не обязательно. Идите за мной.
Маленькая, одетая просто, в синюю мини-юбку и белую блузу навыпуск, она энергично зашагала в глубь сквера, не оглядываясь. Авенир заспешил следом, размахивая руками, ставя носками врозь огромные ступни, стараясь не глазеть на молодую женщину ниже пояса. Прежде он всегда был уверен, что романы сыщиков и клиенток - выдумки сексуально озабоченных писателей и сценаристов.
На террасе кафе-шашлычной, за столиком под полосатым зонтиком, он решил сразу взять бизона за рога.
- Слушаю вас,- сказал он, закинул ногу на ногу, отработанным жестом достал блокнот и авторучку. Неплохо получилось для первого раза.
- Только без этого! - поморщилась Вероника и забавно потрясла растопыренными пальцами с длинными алыми ногтями.- Этого мне и дома хватает! Борман в туалет не сходит, не показав, кто в доме хозяин. Давайте договоримся: вы не будете корчить крутышку. Я вижу, кто вы.
- Пожалуйста, пожалуйста… - смутился Авенир, даже ногу опустил и смахнул с брючины пылинку.
Она держала длинную тонкую сигарету между пальцами и ждала. Авенир не сообразил поднести зажигалку, а если бы и сообразил, у него все равно ее не было. Вероника вздохнула, прикурила у официанта и покачала головой. Вид у нее был недовольный, неуверенный. Мужчины посматривали на нее от соседних столиков, но это ее не радовало вовсе и даже нервировало.
- Я хочу, чтобы вы следили за Беллой,- наконец заговорила она.- По-моему, вы не при делах, времени у вас много, и деньги лишние не помешают.
Авенир, изготовившийся спасать красавицу от банды негодяев, был разочарован.
- А почему, собственно… - начал было он, но Вероника прикрикнула раздраженно:
- Без глупых вопросов! Да или нет?
Он растерянно поморгал голубыми глазами:
- Ну хорошо… Я поставлю своего сотрудника… Нет, правда, у меня есть помощник! Старый, опытный! Я ему доверяю на все сто. Только ему надо растолковать, на что именно обратить внимание.
- Если бы я знала на что… - вздохнула красавица, морща лобик.- Просто я ее боюсь. Она умная… В сто раз умнее меня. Она даже умнее, чем Борман… Юрий Карпович Низовцев, то есть. Когда они с Борманом или с Отцом Никоном спорят - я ничего не понимаю. И у меня нехорошие предчувствия. Борман стал какой-то подозрительный… Таится от меня. Он между нами, как в капкане. Мне его жалко, а эта старая кобыла не понимает, что ее время прошло! Спекулирует на Юркиной любви к сыночку!
- Я не заметил, что Юрий Карпович любит сына.
- Это он комплексует так. У него же все должно быть тип-топ, а тут облом…
- У них плохие отношения?
- Они поссорились… Из-за меня. Петруша ко мне приставал.
Авенир заморгал глазами от изумления:
- И сын убежал из дому? Не было никакого похищения?
- Думаю, что убежал. Я боюсь, что Белла настроит Юрку против меня. Может, она сама и прячет Петрушу. Они могут наплести Борману черт знает что, а он в гневе страшен. У него большие связи, и в городе он авторитет… Вообще, все так запуталось, мы так друг друга ненавидим, что я не знаю, что будет. Но сдаваться я не собираюсь!
Лицо ее стало таким замкнутым и высокомерным, что Авенир даже оробел.
- Зачем же он на вас женился, если так относится к вам? - несмело поинтересовался он.
- Зачем мужчине нужна жена? - дернула плечом Вероника.- Потому что не все в жизни можно свалить на партнеров по бизнесу или на правительство! Но давайте ближе к телу, как говорится.
- Хорошо, хорошо! В каких отношениях Низовцев и Николай Николаевич?
- О! Это тема! - улыбнулась Вероника, очевидно, довольная представившейся ей возможностью посплетничать.- Они… Дружат. Знаете, Можаев, любовь за деньги - это проституция, а вот дружба за деньги - это бизнес.
Она вообще-то оказалась неглупа и остра на язык.
- Скажите… А почему вы ко мне обратились? - спросил Можаев.
- Я хоть и дура, но в людях разбираюсь. Вас нельзя подкупить.
- Спасибо. Еще скажите… Вчера, когда стало известно, что Петруша у вьетов, Отец Никон сказал, что вы были правы. Почему?
- А вы наблюдательны,- усмехнулась Вероника.- У него была девчонка из этих корейцев. Я их видела вдвоем.
- Где?
- В клубе одном. Достаточно?
- Да, конечно…
- Тогда вот задаток за неделю. Звоните мне, как только будет что-нибудь интересное. Ну, я пошла?
Она вздохнула с облегчением, закончив неприятное дело. Сунула напомаженный окурок в вазочку с нетронутым мороженым. Ушла, но ту же вернулась, улыбаясь:
- Вы хоть адрес Беллы запишите, горе-сыщик! Что я делаю, блин!.. Просто голова кругом, а обратиться не к кому!..
Авенир виновато постучал себя по голове, засуетился, опять достал блокнот и авторучку, но уже без прежней помпы. Вероника продиктовала адрес, и они расстались.
Можаев в одиночестве допил остывший кофе, потом легко и быстро нарисовал на листке лицо Beроники. Самоуверенное и тревожное. Затем посмотрел на свое отражение в зеркальной витрине стойки, вздохнул и выбросил рисунок. Пересчитал аванс - и радостно подмигнул своему отражению. Они с ним явно шли в гору.
Он погрозил отражению пальцем и назидательно сказал:
- На подъеме к вершине помни: это, может быть, не Олимп, а Везувий!
ГЛАВА ВТОРАЯ
Когда Гулливер колбасится, лилипуты плющатся!
I
В обычном своем костюме русского сантехника, с драным саквояжиком побрякивающих инструментов Можаев смело поднялся на крыльцо вьетского общежития:
- И где у вас тута заведующий? Профилактику будем делать! Летний осмотр!
Вахтенный, ростом по грудь Авениру, смотрел на него с испугом, точно лилипут на Гулливера. Подозвал пробегавшего мимо другого вьета, голого по пояс, они быстро залопотали на своем птичьем языке, потом голый убежал. Вахтенный подошел и, слегка кланяясь, несколько раз повторил Авениру что-то очень уважительное, но непонятное.
- Подождать, говоришь? Я подожду-подожду - и уйду! Останетесь без воды, понял?
Авенир для острастки побрякал инструментами, а сам все оглядывался вокруг. Но в вестибюле ничего интересного не было. Мелькали пожилые женщины, почти старухи, много детей разного возраста высовывали черные головенки из прохода, таращили на Авенира вишневые глаза. Все дети были пострижены одинаково коротко. Девочки лет до пятнадцати поголовно стригли волосы и худобой, ростом и неразвитой грудью походили на десятилетних подростков. Слышны были дружный стук ножей и разговоры - видно, там где-то была общая кухня. Азия, в общем!
Можаев уже стал проявлять нетерпение, когда вахтенный облегченно заулыбался и что-то быстро затараторил. По лестнице, прихрамывая, сошел к ним молодой вьет, тоже улыбнулся и чуть поклонился Авениру. Авенир почувствовал, как спина его сама собой сгибается в ответном поклоне.
- Чьего вам нужно? - спросил вьетнамец.
Он тоже не силен был в русском. Понадобилось некоторое время, чтобы втолковать ему крайнюю необходимость профилактического осмотра.
- У нас все о'кей,- ответил он с неожиданно чистым английским выговором.
Авенир хотел перейти на английский, да вовремя прикусил язык. Для русского сантехника это было бы чересчур.
- О'кей не о'кей, а посмотреть надо! Ha-до, понял? Вот у меня и заявочка на вас есть, видишь? Для вашего же блага!
Вид бланка с печатью домоуправления подействовал. Приученный к порядку и повиновению властям, вьет сделал приглашающий жест, а сам пошел следом.
На первом этаже действительно были кухня и большая столовка. Судя по содержимому множества маленьких подсобок и кладовых, вьеты жили общим котлом.
- Что это у вас все нараспашку? - спросил Авенир, для виду проверяя сантехнику, совершенно исправную и ухоженную.- Все закрома без замков. Украдут ведь!
- Украдать - нет,- спокойно ответил его хромой спутник.- Нельзя.
- Все знают, что нельзя, а воруют ведь.
- Украдать - нет.
Поднявшись на второй этаж, Авенир увидел: обувь вьеты снимают прямо на лестнице и действительно никто не боится, что его шлепанцы утащит сосед. Полы в коридоре и комнатах выстланы были толстыми циновками из простой русской соломы. Все ходили босиком. Вкусно пахло какими-то травами, в изобилии развешанными на стенах. Вообще все вокруг изумило Авенира какой-то первобытной нищенской чистотой и уютом.
- Кто у вас коврики плетет? - спросил он, снял старые туфли, припрятав дырку в носке, и осторожно потрогал громадной ступней циновку.- Насекомых в них не водится?
- Дети есть,- ответил вьет, ставя ногу тридцать седьмого размера рядом с лапищей Авенира.- Насекомых - нет. От них - трава.
На второй его ноге была черная повязка, оттого он и сидел не у дел в рабочее время. Вскоре Можаев обнаружил некое подобие лазарета на десять коек. Лазарет пустовал. Авенир быстренько пробежался по пустым комнаткам с двухъярусными нарами, одинаковым, бедненьким и опрятным, как улья рабочих пчел. Действительно, все двери оказались не запертыми, да и брать тут, судя по всему, было нечего.
Нечто интересное наверняка ожидало его наверху, но тут как раз возникли осложнения. На лестничной клетке его провожатый остановился и вежливо показал рукой вниз, на первый этаж.
- Нет! - запротестовал Авенир.- Мне еще там надо проверить. Там - самое важное, понимаешь? Отдушка там!
Вьет согласно закивал, достал из штанины смятую бумажку в сто рублей и протянул Авениру Тот возмущенно оттолкнул деньги.
- Бери, русский,- улыбнулся вьетнамец, держа руку на весу.- Русский всегда берет.
- А я не возьму.
- Наверх все равно нельзя.
- А я все равно не возьму! За кого вы нас принимаете? Возмутительно!
Он лихорадочно пытался придумать что-нибудь, чтобы задержаться. Вдруг взгляд его упал за окно, во внутренний дворик, примыкавший к бастиону вьетов и огороженный глухим бетонным забором. По ту сторону забора пустырь до самой железной дороги был широко раскопан под огород, на ровных грядках торчали женские спины и черные головы в платках и шляпах. Во дворике лежали всякие строительные материалы и стояли две старенькие иномарки. Там же находилась маленькая котельная с закопченной жестяной трубой. У стены котельной на солнцепеке сидел в пыли, свесив голову, абсолютно голый вьет, бессильно опустив тощие, как плети, руки. На шее у него был железный ошейник с цепью, прикрепленной к кольцу в стене.
- Это еще что такое?! - изумился Авенир.- Домашний зоопарк устроили?
Провожатый оглянулся, увидал, куда он смотрит, и, не отвечая, попытался выпихнуть его с лестницы вниз, на первый этаж. Для маленького вьета это была непосильная задача. С минуту они, пыхтя, толкались.
- Я милицию приведу! - заорал Авенир, обрадованный такой удачей.- Азиаты! Камеру пыток тут устроили!
Вьет отскочил, проворно сунул руку в карман широких штанов. Глаза его сузились и недобро блеснули. Авенир увидел, как сыграло на солнышке узкое лезвие ножа. Он даже испугаться не успел и разводным ключом, которым до этого проверял затяжку на трубах, с размаху ударил заморыша по руке.
- А-а-а… - тихонько завыл тот, выронил нож и присел, прижимая руку к груди. Рука распухала на глазах.
- Ну ты… Это… Чего ты? - участливо спросил Авенир.- Сам же виноват.
Ему было неловко перед маленьким вьетом, точно он с ребенком связался. В темных глазах бедолаги появились слезы страдания и досады. Он отвернулся к стене и скреб от боли босыми ногами по кафелю лестницы. Авенир пододвинул к нему слетевшие во время борьбы шлепанцы.
Тут за спиной у него зашаркали шаги. Он перехватил покрепче тяжелый ключ и оглянулся. Сверху торопливо спускался мелкой походкой заморенного ослика тот самый старик с детским лицом. Только сейчас оно было озабоченное и сострадающее. Не обращая внимания на Авенира, он подошел к вьету, что-то сказал и взял пальцами его посиневшую руку. Тот покорно отнял руку от груди, зажмурился в ожидании боли.
- Это он сам… - пробормотал Авенир, переступая с ноги на ногу, как драчун-школьник возле учителя.- Первый напал…
- Помолчите минутку, Авенир Аркадьевич,- попросил старик тоненьким голоском, не оборачиваясь.
Не взглянув на онемевшего Авенира, старик присел рядом с вьетом, как-то по-особому прихватил его руку под локоть, сжал пальцами левой руки выше ушибленного места, а правой ладонью медленно, с усилием провел над ушибом сверху вниз, скрючив при этом пальцы и что-то приговаривая. Дойдя до пальцев пациента, он резко дернул кистью, будто что-то отбрасывая. Так он проделал раз пять, потом отпустил вьета. Тот изумленно смотрел на свою руку и шевелил пальцами. Слезы высохли. Он поднялся, хотел тряхнуть рукой, но старик с улыбкой остановил его, что-то сказав. Вьет низко поклонился старику. Потом поклонился Авениру, сложив руки на груди, и что-то попросил.
- Коснитесь его головы в знак прощения,- сказал старик негромко.- Он признает, что был неправ, и обещает выбросить нож. Пойдемте наверх, я наложу ему повязку.
Поддерживая пострадавшего под руку, старик легко поднялся по ступенькам. Авенир тащил за ними свой саквояжик, ошеломленный происходящим, но не забывал присматриваться.
Коридор третьего этажа был разделен надвое перегородкой с дверью. В передней части двери с петель были сняты и комнаты с коридором объединены в нечто целое. Тут было побогаче: стояли телевизор и видик, висели тонкие восточные гобелены, местами подпорченные не то огнем, не то сыростью. Это было нечто вроде клуба.
- Они никак не могут смириться,- сказал старик с улыбкой, когда вьет ушел, прихрамывая и бережно неся перед собой руку на перевязи.