38
В тот день в расположение батальона штабная машина так и не пришла. Около десяти утра позвонил порученец Бекетова и передал приказ командования: любой ценой продержаться до полуночи, затем отвести батальон на основную линию обороны.
– Значит ли это, что решение полковника Бекетова?.. – попытался выяснить судьбу своей поездки в город майор, но порученец резко прервал его.
– Решение полковника, как всегда, остается в силе. С тем только уточнением, что вы со своими людьми должны явиться в штаб завтра. Насколько мне известно, вопрос о вас решается теперь в штабе флота. Он на контроле у самого командующего, у вице-адмирала.
– Все настолько серьезно?
– Когда решается судьба обороны Одессы – это всегда серьезно. А решается она очень трудно.
Офицеры понимающе помолчали.
– Мне-то казалось, что вызов в штаб оборонительного района связан с поездкой в Севастополь.
– Разве я сказал, что она отменяется? – сухо парировал капитан-порученец. – Это все, что я пока что могу сообщить вам, – еще жестче упредил он дальнейшие расспросы. – Машина прибудет за вами в девять утра.
Удрученное уничтожением своего десанта, румынское командование в этот день вело себя, на удивление, спокойно: ни артобстрелов, ни атак, даже ружейных перестрелок – и тех не возникало, хотя расстояние между окопами позволяло это. Зато осень пыталась напомнить о себе в первый же календарный день: было пасмурно, изредка моросил дождик и со степи почти непрерывно дул холодный северный ветер. Порой Гродову казалось, что где-то неподалеку, в глубинах степи, уже выпал снег.
– Не жалко, комбат, такие позиции врагу оставлять? – позвонил ему под вечер майор Кречет. – Подтрибунально прекрасные позиции.
Гродов поиграл желваками. Вопрос был задан таким тоном, словно он намерен бежать с перешейка, преступно оставляя его врагу.
– Это не первая территория, которую нам приходится оставлять. Настанет время – вернем.
– Да нет, я в чисто человеческом аспекте… – слегка стушевался Кречет, понимая, что беседа может пойти не по тому руслу, которое он намеревался проложить.
– Эмоции здесь излишни, так диктуют обстоятельства. Согласен: Большеаджалыкский перешеек словно бы специально создан для обороны, – миролюбиво объясни Гродов, хотя причины, побудившие бывшего командира дивизиона прибегнуть к этому звонку, оставались неясными. – Но последовал приказ…
– Эмоциями тебя, Гродов, не проймешь, это давно замечено. Впрочем, не в этом дело.
– В чем же тогда?
– Твой батальон понес значительные потери, а мой только что, накануне уничтожения батареи, сформирован. Кроме того, в штабе полка мне сказали, что из батальона ты уходишь.
– Очевидно, это не такая уж большая тайна, если об этом уже говорят даже в штабе полка.
– И предположение есть, что назначить тебя могут теперь уже не ниже, чем на должность командира полка, слишком уж ты на хорошем счету в штабе оборонительного района.
– Не исключаю и такой вариант.
– Так почему бы тебе, майор, не исключить и еще один вариант? Тебе наверняка понадобятся заместители командира полка, начальник штаба, в крайнем случае… Понимаешь, к чему клоню? Да мы с тобой на эту тему уже говорили.
– А не опасаетесь, майор, что вам трудно будет терпеть меня в одном полку, рядом с собой?
Кречет проворчал нечто нечленораздельное, натужно посопел в трубку и, процеживая каждое слово сквозь сжатые зубы, проговорил:
– Напрасно ты так, Гродов. Карьеру в одиночку не делают. Вчера я был твоим командиром, завтра ты станешь моим, а послезавтра – поди знай… Поддерживать нужно друг друга, комбат; не нам первым идти таким образом к генеральским лампасам. Большими друзьями мы с тобой так и не стали, не сложилось, но ведь и врагами тоже не были. Так что ты подумай, Гродов, подумай…
– Уже подумал, но только вот о чем. Перед уничтожением моей батареи вы признались, что имеется небольшой запас противопехотных и противотанковых мин, а также два профессиональных минера.
– И сейчас не отрицаю: имеются, – неуверенно отреагировал Кречет, совершенно не ожидая, что разговор может завершиться столь неожиданной просьбой. – И мины, и минеры. Тут все подтрибунально, майор Гродов, – с явным вызовом возвестил бывший командир дивизиона.
– Так переправьте их сюда, майор Кречет, – в тон ему предложил Дмитрий. – Окопы и огневые точки мы засыплем лишь наполовину, а чтобы испортить противнику праздник захвата русских позиций, оставим несколько кровавых сюрпризов. Пока румыны будут подсчитывать потери да приходить в себя после легкой добычи почти готовой линии обороны, мы успеем основательно обосноваться на новых рубежах. А главное, выиграем время; при хорошем раскладе наши батальоны получат еще один день передышки.
Кречет недовольно покряхтел, как жадный собственник, которому приходится отрывать от себя последнее, однако возразить так и не решился.
– В общем-то, дельное предложение, майор Гродов. Сейчас направлю тебе минеров и нескольких солдат-носильщиков с минами. В самом деле, почему бы еще немного не попридержать противника на твоем рубеже?
– Вот и будем считать, что с этой общей операции мы и начнем по-настоящему воспринимать и понимать друг друга, майор Кречет.
– Что ж, давай, будем считать, – остался доволен этим предложением бывший комдив, все еще не терявший надежды найти с неуступчивым комбатом некий "общий язык".
Завершив разговор, Гродов вызвал к себе в штабной грот Владыку и Куршинова и приказал: как только начнет темнеть, все до единого бойцы должны, не привлекая внимания врага, полузасыпать свой участок окопа, а также артиллерийские позиции. Именно полузасыпать, чтобы соблазнить противника легким восстановлением траншей. После этого первой уходит батарея, затем все три роты, кроме взвода мичмана Юраша. Его бойцы, маскируясь в складках местности, до утра остаются в засаде. Но уже за линией обороны и минным полем, которое комбат наметил устроить не со стороны противника, а в тыловой части их нынешних позиций, которую румынам придется преодолевать уже во время атаки.
Отдав еще несколько распоряжений по подготовке к отступлению, майор велел ординарцу разбудить себя, как только прибудут минеры, прилег на свою лежанку, и почти мгновенно уснул. В последние дни он почти постоянно чувствовал усталость, но эта ночь, проведенная в стычках с вражеским десантом и в штурме острова, казалось, окончательно выбила его из колеи.
Однако проснуться пришлось еще до того, как появились минеры. Его разбудил шум у завешенного солдатским одеялом входа.
– Что там происходит? – недовольно поинтересовался он у ординарца, который из-за ранения все еще по совместительству, оставался дежурным телефонистом.
– Двое бойцов из роты Лиханова привели какую-то молодую женщину. У лимана выловили.
– Какую еще женщину? – не спешил комбат ни подниматься, ни даже открывать глаза.
– Обычную. Только вооруженную. Может, партизанка или диверсантка – поди знай? Оружия не отдает, угрожает всех перестрелять и требует встречи с вами.
– Если угрожает всех перестрелять, тогда конечно… – При свете керосинки Гродов взглянул на часы: стрелки показывали начало одиннадцатого. Сквозь просвет между занавесью и стенкой грота на КП проникало голубоватое лунное сияние.
– Я сказал, чтобы не впускали ее на КП, пока вы не проснетесь. Но никак не может угомониться.
– Разоружить ее не пробовали? – поинтересовался майор, поднимаясь с лежанки.
– Силой, что ли? Не стрелять же в нее.
И в ту же минуту комбат услышал, как суровый женский голос кого-то предупредил: "Если кто-либо из вас притронется, пристрелю!" Причем прозвучали эти слова внушающе.
– Это кто тут пытается перестрелять половину моего батальона? – восстал он в проеме грота.
– Пока не пыталась, но перестреляю, к тому все идет.
– Точно, диверсантка, товарищ майор, – в спину комбату проговорил ординарец. – Их там специально таких, собой красивых, подбирают.
39
Представившись, контр-адмирал еще с полминуты ждал, пока в трубке аппарата радиосвязи проявится голос вице-адмирала Октябрьского.
– Как ты понимаешь, адмирал, – заговорил тот без каких-либо вступлений и даже не поздоровавшись, – в Ставке Верховного и в наркомате флота крайне обеспокоены ситуацией, сложившейся на подступах к Одессе.
Жуков отдавал себе отчет, что шифровать подобные сообщения смысла не имеет: кому не ясно, что подобной ситуацией в Кремле недовольны? Но разве могло быть иначе? Он вопросительно взглянул на Бекетова, которого пригласил с собой на пункт связи, чтобы полковник мог присутствовать при этом разговоре. Начальник контрразведки успокаивающе развел руками, дескать, ничего страшного, нам тоже есть что предъявить командованию флота.
– К сожалению, с каждым днем блокады города ситуация эта только ухудшается. И переломить ход событий пока что не в наших – моего и штаба оборонительного района – силах.
– С решением Военсовета флота ознакомился, надеюсь, внимательно?
– Так точно. Через несколько минут будем обсуждать на совете обороны. Сегодня же направим шифрограммой свои соображения по этому поводу.
– Именно этого я и хотел потребовать от тебя, адмирал. – Случалось, что "адмиралами" комфлота именовал даже некоторых капитанов второго ранга, поэтому никто особого внимания на эту форму обращения Октябрьского не обращал. – Сегодня, до восемнадцати ноль-ноль, они должны быть в штабе флота, ибо дорог каждый час.
– Эти соображения будут серьезными, поэтому хотелось бы, чтобы они обязательно легли на стол не только начальнику штаба, но и на ваш… стол.
– Разве может быть иначе? – недовольно посопел в трубку Октябрьский.
– Исхожу из того, что в штабной суете может случиться всякое, – не стушевался, однако, Жуков.
– В шифрограмме начальник штаба спрашивал о том морском пехотинце, специалисте по десантам. Как он там, жив, воюет?
– Из дунайского десанта? Майор Гродов.
– Точно.
– Прекрасно воюет. Побольше бы нам таких командиров, таких солдат.
– Завтра же направляй его в распоряжение штаба флота. Начальник штаба в курсе, он присутствует при нашем разговоре. Признаться, мне и самому не терпится взглянуть на этого адмирала. Ну а что касается этой нашей операции…
– Поскольку она, прежде всего, связана с флотом, мы называем ее "Севастопольский конвой".
– Слышал, начштаба? Операция "Севастопольский конвой". Удачное наименование. Так вот, что касается операции "Севастопольский конвой", то помощь в ее проведении окажется существенной.
Когда разговор завершился, командующий и полковник молча вернулись в кабинет. Итогом ее оба были довольны.
– Кроме кадровой дивизии, – произнес Бекетов, – следует попросить как минимум двадцать маршевых рот для пополнения наших поредевших частей.
– Двадцать не дадут и даже сочтут нас наглецами, но просить надо, – согласился контр-адмирал. – Все остальное ты слышал.
– Однако я не знаю, о какой шифровке из штаба флота идет речь. Понятно, что она касается майора Гродова, но подробностей не знаю.
– Это исправимо, всему свое время. Ты, милейший, обещал доставить комбата Гродова сюда.
– Завтра утром он будет здесь. На рассвете я пошлю машину в расположение его батальона, который, выполняя приказ, занимает сейчас новые, заранее подготовленные позиции.
– Пусть обязательно предстанет пред мои очи.
– Сразу же и предстанет.
Контр-адмирал извлек из сейфа папку, порылся в ней и протянул Бекетову расшифровку радиограммы, подписанной только что назначенным командиром высадки контр-адмиралом Владимирским, командующим эскадрой. В ней утверждалось, что для высадки десанта в район Аджалыка решено сформировать добровольческий полк морской пехоты. Поскольку формирование будет проводиться в Севастополе, то успеху операции способствовало бы назначение его командиром офицера, имеющего боевой опыт, а также опыт десантирования, и который хорошо знает местность.
"По мнению офицеров штаба, – сообщалось в радиограмме, – этим требованиям в полной мере отвечает комбат Гродов, бывший комендант плацдарма на Дунае и бывший командир береговой батареи. Приказываю срочно переправить Гродова и двух-трех его бойцов в Севастополь для участия в формировании полка и его подготовке к десантированию".
– Спасибо, товарищ контр-адмирал, теперь все окончательно прояснилось.
– Твое мнение, полковник, по этому поводу? Справится Гродов с командованием полком, который через двое-трое суток после формирования бросят в бой? Опыта командования такой частью у него, замечу, нет.
– Лучшего командира даже трудно себе представить. К тому же кое-какой опыт все же имеется. Вспомним, что на Румынском плацдарме в его подчинении было не менее бригады бойцов, это факт.
– Словом, если бы адмирал Владимирский не запросил Гродова в качестве командира этого десантного полка, нам пришлось бы настаивать на его назначении на эту должность во имя успеха операции. Тем более что после десанта полк остается в подчинении нашего Военсовета обороны.
– Знать бы, сколько из этих парней прорвется во время десантной операции к нашим или будет снято десантными баркасами… – как бы про себя проговорил Бекетов, понимая, что сейчас это не тема для разговора с командующим.
Жуков был того же мнения, поскольку никак не отреагировал на его замечание, а, вызвав к себе заместителя начальника штаба обороны Райчева, вернулся к карте Одесской области, только на сей раз к той, что висела на стене.
– Все, что касается формирования полка морской пехоты и отряда кораблей, которые будут обеспечивать высадку десанта, а затем поддерживать его – это задачи штаба флота, – оживленно произнес он, радуясь тому, что войска оборонительного района наконец-то получат серьезное пополнение. – Мы же, капитан первого ранга, – обратился к Райчеву, – должны предложить нашу часть разработки этой операции. Исходные директивы такие. Десантирование полка проводится в районе Аджалыкского лимана. Цель Аджалыкского десанта – уничтожение вражеских батарей, штабов, линий связи, а также техники и живой силы противника.
– То есть всего вражеского, что расположено между Аджалыкским и Большим Аджалыкским лиманами, – как бы рассуждая вслух, обобщил заместитель начальника штаба, воспользовавшись подаренной ему адмиралом паузой.
Это был человек, крупное телосложение которого плохо сочеталось с его вынужденной худощавостью, а резкие, азиатской угловатостью помеченные черты лица смягчались прирожденной приветливостью, интеллигентскими залысинами и аристократической сединой висков.
– Что совершенно верно, милейший. При общем направлении удара в сторону Новой Дофиновки. В дальнейшем полк должен соединиться с основными силами Восточного сектора армии, цель которых – очистка от противника всего пространства между Аджалыкским и Куяльницким лиманами, отбросив противника как можно дальше от морского побережья.
– Хотя бы на какое-то время, – задумчиво почесал пальцами подбородок Бекетов, продолжая внимательно рассматривать карту. – Я вот о чем думаю, товарищ контр-адмирал. Несмотря на внезапность высадки 3-го полка противник, пользуясь своим превосходством в силе, будет оказывать яростное сопротивление, подключая к этому артиллерию, танки и авиацию.
– Это ясно, – проворчал Жуков. – Ваши соображения?
– Почему бы за полтора-два часа до высадки морского десанта нам не высадить неподалеку от побережья небольшой воздушный десант? Скажем, где-то вот здесь, в районе хутора Шицли. Уничтожая под покровом ночи штабы, линии связи и все прочее, что подлежит истреблению, этот десант сковал бы значительную часть войск, отвлекая их от побережья, посеял в их рядах панику, дезорганизовывал работу штабов.
– К тому же румыны восприняли бы его в качестве основного десанта, – поддержал его капитан первого ранга.
– Мало того, несколько сторожевиков с ротой десантников можно было бы направить вот сюда, – указал он пальцем на точку на карте неподалеку от Очакова, – то есть уже на берег Днепровского лимана. Таким образом мы создали бы видимость подготовки нападения на Очаков. Этот десант сразу сковал бы и частично истребил те силы, которые могли бы ударить с востока в тыл основному десанту, при его прорыве через линию фронта.
Произнеся это, Бекетов настороженно взглянул на командующего обороной: не зарвался ли он со своими двумя отвлекающими десантами? Но контр-адмирал внимательно всмотрелся в то место, на которое указывал полковник, и затем перевел взгляд на Аджалыкский лиман, на западном берегу которого должен высаживаться полк.
– Хорошо, если бы так – сразу два отвлекающих десанта, морской и воздушный. Получая сообщения о них, ни один румынский штабист не решится предположить, что последует еще и третий, основной, в самую сердцевину их обороны. Но общий план военной операции составляют в штабе флота, а не здесь. И еще неизвестно, как на это посмотрят командующий флотом и его прижимистые штабисты. Так что тут многое зависит от вас, капитан первого ранга, – пристально взглянул он на Райчева.
– Буду убеждать, товарищ вице-адмирал.
– Для того и командируем вас в Севастополь. – Он взглянул на часы и вздохнул: времени, как всегда, было в обрез. – Во всяком случае, теперь у меня есть четкое видение операции, а значит, есть с чем предстать перед членами совета обороны.
40
Увидев комбата, моряки, столпившиеся было вокруг пленницы, тут же предпочли скрыться за выступом холма, возле нее же остались двое "лихановцев" и Злотник.
– Нет, вы видели эту внебрачную сестру Антонеску, товарищ майор? – не мог отказать себе в удовольствии почесать язык Мишка Минер. – Что-то ни на Бугаевке, ни на Пересыпи я таких не встречал.
– На Пересыпи я тоже мелюзги такой не помню, – огрызнулась пленница.
На вид женщине было лет тридцать пять. Рослая, широкоплечая, она принадлежала к той породе женщин, которую в здешних местах именуют "казачьей", и рядом с ней Мишка действительно казался мелюзгой. А еще при свете яркой луны комбат четко разглядел широкие, небрежно заправленные в сапоги штанины и туговатую для нее офицерскую портупею, пристроенную поверх расстегнутого румынского френча. В одной руке она держала пистолет, а под мышкой другой, с пальцем на курке – карабин. Завершали этот арсенал выглядывавшие из-за ремня плоский румынский штык и немецкая граната с длинной деревянной ручкой.
– Чтоб я так жил, диверсантка, – потянулся рукой к портупее женщины Злотник и тут же схлопотал рукоятью пистолета по кисти. – Надо бы попросить румын, шьобы еще парочку таких же прислали, для коллективности ощущений.