12
– Итак, уважаемые господа, я пригласил вас для того, чтобы сообщить пренепреятнейшее известие: вчера, одиннадцатого апреля одна тысяча девятьсот девяносто девятого года, Банк России отозвал нашу лицензию, – объявил Александр Павлович Керзон. Рублев, с лицом, измятым бессонницей, нахмурился: за ёрничеством президента банка ему почудилось скрытое облегчение. С избавлением от угрозы убийства к Александру Павловичу начала потихоньку возвращаться прежняя розовощекость и скользящая ироничность.
Остальные участники экстренно созванного оперативного совещания: Кичуй, Дерясин, Лобанов, Жукович, Подлесный, Инна, ведущая протокол, – удрученно отмалчивались. Новость вчерашнего дня не являлась для них новостью.
– Собственно, говорить особо нечего. Лишив возможности проводить банковские операции, нас разом парализовали.
Какие Вы имеете конструктивные предложения, Александр Павлович? – Рублеву хотелось вернуть разговор в деловое русло. – Конструктивные? – Керзон горько покачал головой. – Какой конструктив! Это удар под дых. Теперь все надо спешно распродавать, пока центробанк не высадил сюда свой десант. Все, что только возможно. А чего? Оставлять благородненько господину Онлиевскому? Не жирно ли?
– Все убиты, бобик сдох, – прокомментировал Лобанов. – Похоже, можно разбежаться пивка попить.
Он захлопнул приготовленный для записей блокнот. – Это нельзя! – тонким голосом выкрикнул Кичуй. Чистое мальчишеское лицо его покрылось пятнами негодования. – Извините, Александр Павлович, но при всем уважении, не согласен. За эти полгода мы стали совсем другими. Мы немалого добились! В большинстве филиалов возобновилось клиентское обслуживание…
– Филиалы как раз надо распродавать первыми! – припомнил Керзон, с сочувствием разглядывая растрепанного, путающегося от волнения Кичуя. – Пока сами не продались, кому ни попадя. Удерживать нам их более нечем.
Кичуй упрямо мотнул головой:
– Мы заставили платить должников. Мы договорились с кредиторами об отсрочке. Даже с западниками! У нас положительное сальдо. У банка больше нет признаков неплатежеспособности. Фактически заново запускаемся, только за счет того, что распродавали "дочерние" компании. Пусть не так круто, как планировали, но запускаемся. Даже без цэбэшного кредита. Должен же был центробанк это учесть!
– Он и учел, – Лобанов почесал бородку. – Если бы в банке все разворовали, так кому надо его банкротить. Почему котика бьют? Не из-за плохого к нему отношения, – шкура больно богата.
Рублев с трудом переборол желание резко ответить. Лобанова он недолюбливал, как всякого равнодушного к делу человека. Лобанов пришел наемником и демонстративно держал себя как наемник. А в жизни и в деле Иван Васильевич привык полагаться на единомышленников, людей одной группы крови. И многажды убеждался: попутчики, самые что ни на есть расталантливые, неизбежно губят дело, к которому примкнули.
– У тебя есть предложения, Игорь? – Рублев улыбнулся размахивающему ручищами зятю. За полгода у домашнего мальчика выковался характер. Похоже, вырос надежный союзник.
– Да, – подтвердил Кичуй. – Разве отзыв лицензии для нас полная неожиданность? Вспомните, ждали много раньше. И такой вариант в нашей программе предусмотрен. Так ведь, Андрюха? Дерясин уныло промолчал.
– Да, предусмотрен! – повторил Кичуй. – Если предположить, что за решением центробанка действительно стоит Онлиевский…
– Если, – передразнил Андрей.
– Тем более. Давайте просчитаем дальнейший алгоритм. В чем вражеская цель? Влезть в наши потроха, поставить своего человека. Стало быть, следующим движением центробанк обратится в арбитраж о признании нас неплатежеспособными. Это хоть, надеюсь, бесспорно?!
Он по-петушиному вскинул голову и отважно вперил взгляд в Керзона.
– Ну-ну, – неопределенно отреагировал тот.
– Так вот, мы должны из-под них выбить все козыри. Есть проект мирового соглашения с кредиторами. Если он будет подписан, какой суд сможет признать нас банкротами? А?!
– Российский Басманный, – ответил Лобанов.
– Да даже российский судья не сможет! – отмахнулся Кичуй. – Выставить себя на посмешище всей страны!
– Ну, этих глупостей мы даже в голове не держим, – Лобанов выглядел неуместно весёлым. – Ишь ты, словеса у нас какие! Посмешище. За "посмешище" отдельно доплатят, – и никакого базара. Есть цена всякому вопросу.
Он подмигнул Дерясину.
– Да, есть цена! – послышался клокочущий голос Рублева. Отмалчиваться дальше он не мог. – Для кого-то цена – дело, которому он служит. А для кого-то – мошна, которую набивает. Как ныне модно говорить? Влегкую, да? Во всяком деле есть работник, а есть наемник, которому всё до лампочки.
Дерзкий, до издевательства хохот Лобанова окончательно вывел Рублева из себя. Кожа на скулах, казалось, захрустела. Он начал тяжело приподниматься.
– Увы, Иван Васильевич, Денис прав, – поспешил вклиниться Керзон. – Если нас решили потопить, то пойдут до конца. Имея административный ресурс, продавят любой суд и – признают-таки банкротами. А арбитражным управляющим посадят человека Онлиевского. И тогда вы, – он обвел пальцем вокруг, – не получите вообще ничего. Онлиевский не любит, как известно, делиться с теми, кого "опустил".
– Так пусть сначала попробует опустить! – задиристо выкрикнул Кичуй. – Что-то за эти полгода у него не больно получилось!
– Пока не получилось, – остудил его пыл Керзон. – И потом, господа, мы-то чего добиваемся? Да, продержались полгода. Нормализовали ситуэйшн. За что, между прочим, тот же Онлиевский нас еще и поблагодарить должен, – всегда приятней получать рентабельное хозяйство. Предположим даже невероятное, – продержимся еще год. Но во имя чего, я вас спрашиваю?! Пока была надежда сохранить банк, была и цель. Но после отзыва лицензии все это, – он воздел руки, – обречено на умирание! – Значит, надо вернуть лицензию! – брызгая слюной, вскричал Кичуй. – Если мы сейчас сдадимся и поспешим расхапать, что успеем, то и получим – что успеем, – крохи. А если отстоим банк, так и куш тогда совсем другой. В общем не хочу, чтоб оставшиеся наши три с половиной миллиарда достались какой-то чужой сволочи!
Незримое облачко накрыло остальных: за неосторожным словечком "наши" все услышали – "нашей семьи". И Рублев тут же уловил это настроение, грозящее расколом.
– Конечно, мы стоим и будем стоять за наши деньги, – с иным оттенком повторил он, охватив этим словом всех присутствующих. – Но главное, мы стояли и стоим за наш бизнес, который, несмотря ни на что, сохраняем. И потом…
Иван Васильевич хитренько улыбнулся:
– Мы имеем еще один козырь. У нас превосходный капитан, способный провести корабль через любые мели. Так, Александр Павлович?
Наступила минута решительного объяснения. И Керзон понял это. С сокрушенным видом он поднялся.
– Дорогой Иван Васильевич, я вернулся в банк по вашей просьбе. Надеюсь, претензий к моей работе нет. И уж во всяком случае никому столько не выпало, как мне за это последнее время. Пока видел смысл, работал. С бешеной перегрузкой за жалкие крохи. Но после отзыва лицензии смысла в этом больше не вижу. Не хочу запалиться окончательно, – он похлопал себя по жирной груди . – У меня наконец есть семья. Мне не раз предлагали возглавить устойчивый банк без проблем – за совсем другие деньги. Потому прошу понять правильно и не осуждать. Без обид!
Неловко изобразив общий кивок, Керзон повернулся и, чуть вихляя своим несколько исхудавшим, но все еще объемистым банкирским задом пошел к выходу.
Стало ясно: он уже получил свежее предложение и – дал согласие.
Угнетенное молчание повисло в Зале заседаний.
Из приемной донесся женский голос и фальшиво-бодрая реплика Керзона.
В Зал заседаний вошла броско, а, по мнению Инны, вызывающе одетая женщина – журналистка Ирина Холина, которую здесь не видели почти три месяца. В дополнение к полупрозрачной блузке и юбке с разрезом до бедра лицо ее оказалось едва ли не полностью закрыто газовым шарфиком, из-под которого выглядывали лишь глаза, густо намазанный нос и ярко-пунцовые губы.
Присутствующие огорошенно замерли. Впрочем к экстравагантности Холиной привыкли и прикрытое шарфом лицо сочли деталью какой-нибудь новой эксклюзивной коллекции.
– Могу поприсутствовать? – Ирина огляделась. Дерясин, Кичуй, Подлесный, даже грубиян Жукович, поймав ее взгляд, благожелательно кивнули. Лишь Лобанов, углубившийся вдруг в свои записи, даже не поднял головы.
Холина помрачнела.
– Присаживайтесь, Ирочка, – Рублев отодвинул кресло подле себя. – Это я просил Ирину Семеновну подъехать, – пояснил он для остальных.
– А что Александр Павлович? – Холина недоумевающе кивнула на дверь. – Я встретила. Говорит, выставили из класса.
– Он сам себя выставил. Только что Керзон подал в отставку с поста президента банка.
Рублев оперся кулаками о стол и подался вперед, как с ним бывало в решительные минуты.
– Как все непросто-то, – выдохнул он. – Жаль, конечно, терять Керзона. Но он поступил честно. Нельзя работать без веры в успех. А вот я верю! – выкрикнул он. – И не только в то, что вернем лицензию. А в то, что сумеем восстановить банк, каким он был раньше. Потому что иначе все бессмысленно. Не только в нас тут дело! Да что вам-то говорить? Мы стоим за вкладчиков. Сотни… сотни тысяч людей отказались переходить за копейки в сбербанк. Значит, верят. Это тоже наш потенциал! А кредиторы – юридические лица! В том числе крупнейшие мировые банки. – Не увлекайтесь, Иван Васильевич, – Холина урезонивающе покачала головой. – Как только западники услышат об отзыве лицензии, могут отыграть назад. – Могут! Все и всё могут. Если мы сами веру утратим.
– Резонерство это, – процедил Денис.
– Что ж, каждый волен судить по себе, – Рублев насупился, так что нижняя губа по обыкновению наползла на верхнюю. – Никто не обязан вкалывать без веры. Тех, кто останется, ждет трудная работа, без гарантий успеха и адекватного вознаграждения. Потому прошу каждого определиться здесь и сейчас. Начнем по кругу. Давай ты, Андрюша.
Дерясин вздрогнул.
– Я не знаю, – пробормотал он.
– Заткнись! – крикнул через стол Кичуй. – Иван Васильевич, да шутит он!
– Но я, правда, как бы не знаю, – Дерясин заметил презрительный взгляд, брошенный Инной, поежился. – Как же дальше без Палыча? Его знают, с ним считаются. Да и правда ведь: что ни говори, но лицензию отобрали. А без нее вся наша аналитика пролетает, как фанера над Парижем.
– Заткнись, говорю! – потребовал Кичуй. – Мелешь, не знаешь что! Иван Васильевич, запишите: будет работать как миленький или я его самолично придушу!
– Ну, разберетесь меж собой, – буркнул Рублев. – Что вы, Вячеслав Иванович?
– Работаем, – коротко, в своей манере отреагировал Подлесный.
– Работничек ножа и топора, – не удержался Жукович. И – без паузы обиделся. – Чего на меня-то зыркаете? Мое дело холдинг восстанавливать да продавать по частям, чем и занимаюсь.
Теперь все взгляды сами собой сошлись на Денисе Лобанове.
– Что скажешь, Дэнни? – подтолкнул того локтем Дерясин. Андрей все колебался. И каждая новая позиция качала его то вправо, то влево. Он искал опоры взамен ушедшего Керзона. И такой опорой мог стать Лобанов, – человек, в надежности и изворотливости которого он успел убедиться.
Судя по настороженной паузе, потерять Лобанова не хотелось и остальным.
– Ты чего тормозишь, Дэнька! – рассердился Жукович. – Я вообще сюда с твоей подачи вернулся. Так что давай уж без обратного хода.
– А что я? Наемная сила: платят – отрабатываю. Не платят – ауфвидерзейн, – Денис заметил, как скривился Рублев. – Кстати, сколько помнится, за прошлый месяц со мной, горемыкой, до сих пор не рассчитались.
– Зарплату за прошлый месяц пока никто не получил, – проинформировал Кичуй. – У нас техническая задержка. Через пару дней все образуется.
– "Никто" меня не интересует, – с внезапной жесткостью отреагировал Лобанов. – Аз есмь сам по себе. Была договоренность, прошу соблюдать! Или, извиняйте, иду вслед за Палычем с вещами на выход.
Дерясин и Кичуй неловко переглянулись.
– Что ж, – сухо произнес Рублев. – Раз вы так-с ставите вопрос…. – Именно так-с. Кичуй поспешно склонился к тестю.
– Он нужен, Иван Васильевич, – шепнул он. И совсем тихо добавил. – Пока, во всяком случае. Пожалуйста!
Рублев, с трудом сдержав раздражение, прикусил губу. – Вы сегодня же получите свои деньги, – неприязненно отчеканил он. – У меня кое-что отложено, к вечеру привезу. Планировал детскому дому, над которым шефствую, но, видно, детишкам придется подождать. Взрослым дядям не терпится.
– Премного вами благодарен, – Лобанов, игнорируя всеобщее осуждение, удовлетворенно кивнул. Сентенция про детдом не произвела на него ни малейшего впечатления.
– Что ж, позиции как будто определились. Будем считать, что остались самые стойкие, – объявил Рублев. Он значительно накрыл рукой ладошку Холиной. – Отныне нам особенно нужна ваша помощь, Ирина. Вы, как никто, знаете истинное положение дел в российской экономике и, главное, возможности нашего банка. Очень удачно, если бы все это открыто и гласно осветить в центральной прессе. А еще лучше – и по телевидению. Надо, чтоб страна увидела: банк работает, расплачивается. А его вместо того, чтоб поддержать, гробят в угоду… – голос Рублева сорвался. – Впрочем, это вы как раз лучше меня сформулируете. Только тогда отступятся и, верю, вернут лицензию. Очень мы на вас надеемся. Так что, Ирина Семеновна?
Холина перехватила брошенный исподтишка взгляд Лобанова и поспешно поправила сползшую со лба повязку.
– Давайте попробуем, – согласилась она. – Чем черт не шутит! Для чего-то ее изобрели, эту нашу вторую древнейшую.
13
По окончании заседания в зале остались Рублев, Инна и Игорь. Иван Васильевич все сидел на прежнем месте.
– Вымотался ты, папка, – Инна склонилась, потерлась носиком о седой затылок. – Отдохнуть тебе надо.
– Надо бы, – согласился Иван Васильевич. Заметил, что зять, потоптавшись, направился к двери.
– Присядь! – потребовал он. – Мне понравилось, как ты сегодня бился. Значит, веришь?
– Конечно, верю. У нас на руках полно козырей и еще неизвестно, что в прикупе. – Это хорошо. Завтра наблюдательный совет. Я должен предложить кандидатуру нового президента – вместо Керзона. Не раз пытался уговорить Забелина вернуться в банк. Лучшего президента и желать было бы нельзя. Но он не может оставить институт. Так что буду предлагать тебя.
– Меня?! – от неожиданности Игорь икнул. Глянул на жену. Та сама выглядела пораженной. – Но у меня нет опыта.
– Опыт – это наживное, – отмел возражение Рублев. – Главное – преданность.
– Но я боюсь, – прошептал Игорь.
– И я боюсь, – признался Иван Васильевич. – А дело делать надо. Кому как не нам с тобой? В критической ситуации надежность зачастую важнее опыта и знания финансовых нюансов. Не скрою, решающее для меня в этом выборе, что ты, Игорь, – мой близкий родственник. Муж любимой дочурки. – Он потрепал руку Инны. – Как, Иннуська, одобряешь?
Кичуй поверх его головы с тревогой посмотрел на жену.
– Поглядим, – она с силой обхватила отца за шею. Фыркнула. – Надоест, так и вовсе уволим!
Из Зала заседаний Кичуй прошел к Дерясину. С унылым видом Андрей подбрасывал в воздух и ловил монетку.
– И что выпадает? – желчно поинтересовался Игорь. – Сорваться, выходит, надумал. Хорош дружок. А меня одного бросаешь?
– Не знаю, – Дерясин помотал головой. – Керзон, может, прав. Толчем воду в ступе, а толку чуть. А тестюха твой, похоже, на всю голову заболел, – чувство реальности потерял. В глобализм ушел.
– Да не глобализм. Просто просчитал и – всё на одну фишку поставил. У меня только что с ним разговор случился. Хочет назначить меня президентом банка, – объявил Игорь.
– Ну?! – вяло удивился Андрей. – А впрочем, может, и потянешь.
– Не "может", а потяну. Только не один – с командой. Вот скажи: мы – по-прежнему команда? Так?
– Вроде.
– Что еще за "вроде"? Я ж не могу без опоры. Неужто неясно? А бросать товарища – это, между прочим, свинство. Бойскауты так не поступают. Ведь договаривались, что до конца вместе. Так что?! – он требовательно протянул руку.
– Ладно, раз уж подписался! – нехотя согласился Дерясин. – Инке-то уже сообщил?
– Инка! – Игорь словно споткнулся. – Да при ней как раз и шел разговор. Только…
– Одобряет? Мужа-то теперь и вовсе видеть не будет.
– Да это ей, похоже, по барабану, – Игорь поколебался, решаясь. – У тебя выпить есть? Все-таки – столько событий.
Не дожидаясь, сам вытащил из бара початую бутылку коньяка и пару фужеров. Торопясь, налил.
– Ну, за нас, молодых и красивых.
– Это я молодой. А ты у нас теперь – босс, – подправил ехидно Дерясин. – За нового президента! Андрей пригубил коньяку, с удивлением заметив, что малопьющий Кичуй разом осушил добрый фужер.
– Ишь ты – босс! – Игорь выдохнул. – Может, где и босс, только не в собственном доме. Да и вообще: с чем это теперь едят – собственный дом? Игорь отметил брошенный вскользь взгляд. Подсел поближе.
– Ты не подумай чего. Я Инку очень люблю. Но только… Тут такое дело. Тому уж скоро три месяца. В Лондоне, у меня там как раз перед ее приездом случилось. Снял в общем, – он улыбнулся скользкой мужской улыбкой. – А Инка по приезде вычислила. С тех пор, знаешь, будто водораздел. Еще забрала себе в голову, будто я на ней вообще чуть ли не из-за отца женился. Объясняю, что и знать не знал, чья она дочь, – не верит.
– А ты не знал? – Да неинтересно мне это: отцы-матери. Я ведь к ней прикипел, – уклонился от прямого ответа Игорь. – А теперь и сам не знаю, как дальше. Хоть разводись.
– Так разводись, – не удержался Андрей.
Игорь насупился.
– Специально упрощаешь или… простить не можешь? И потом – Инка ребенка ждет.
– Ребенка?! – Ну да. Да не, я как раз рад. Сам хотел. Но в любом случае: бросить с ребенком – как-то непорядочно.
– Еще бы! Опять же тесть.
Игорь засопел.
– Я с тобой бедой поделиться как с другом. А ты… Да, и тесть тоже! Дело-то большое, денежное. Можно сказать, семейное. Тут все должны быть в едином интересе. Тому же Иван Васильевичу поддержка важна. А вместо этого сиди и думай, кто ты для них: член семьи или примак, которого чуть что и – подвинут? Кто в самом деле знает, какие у Инки тараканы в голове? Брякнет чего отцу. А он и рубанет по мне сгоряча.
Он раздраженно оглянулся на заскрипевшую дверь, – в кабинет заглянула Инна. При виде мужа она насупилась:
– Тебя там по банку отец разыскивает.
Заметила, что он замешкался: – Живо давай!
Покрасневший Кичуй коротко кивнул Андрею и вышел.
– Лиха ты, мать, стала! – Дерясин неловко поднялся. – Прямо домостроевка.
– А доводить не надо! – огрызнулась Инна. – Вижу по глазам, что муженек мой тебе на меня нажаловался. – Да нет. Как раз наоборот, – Андрей растерялся. – Жалеет, что – недоразумение…
– Теперь это так называется. Ну, словно баба. А еще нас, женщин, сплетницами называют. Да и ты не лучше.
– Я-то в ваших разборках каким боком? – поразился Андрей. – Был бы мужиком, слушать бы не стал! А то рассусоливают тут под коньячок. Наверное, слушаешь нытика этого да радуешься, что самого чаша сия миновала? Так?
Смущенный Андрей неопределенно повел плечом.
– К тебе, кстати, тоже разговор есть.