"Интересно, кого еще принесет?" - подумала я, отчетливо понимая, что вовремя сесть за работу мне уже не светит.
Следующей была Кира Сургачева. Нормальная бабешка, мужикам такие нравятся - нестарая, остроскулая. Отдаленные пращуры Сургачевой в тюрбанах по степи носились. И девочек наших лапали. Однако в это хмурое утро она была совершенно никакая. То есть абсолютно. Не то чтобы пьяная, но с колоссального бодуна. Продефилировала по дорожке и, ободрав георгины, с опаской покосилась на мой топорик и плюхнулась на крыльцо:
- Привет, Лидунчик. Опохмелиться есть? И закусить…
"Губищей закуси", - отчего-то подумалось мне.
- У тебя что, дом сгорел?
- Не говори, Лидунчик, полный каюк в доме. Матросы ночевали. Лучше бы сгорел…
Тоскливо замолчав, она вперилась в мой вечнозеленый кедрик, растущий перед крыльцом. Тот как-то весь съежился и заробел. Будь его воля, непременно бы отпрыгнул.
В буфете на кухне прозябали остатки вермута. Делать нечего - гостям предлагают лучшее. Я слила их в кружку и отнесла Сургачевой.
- Зашибись, - одобрила Сургачева, выпивая не глядя. - Ты чудо, Лидунчик. Век не забуду…
Оказалось, что Кира с Марышевым давеча накушались какого-то боевого отравляющего вещества. На вид водка была вполне пристойной. С медальками. И стоила как подлинный "Абсолют". И повод ее употребить был правильный - совмещение, так сказать, скорбного и радостного: скончалась любимая тетушка Игорька, но, чтобы он не сильно рвал волосы, оставила ему в наследство двухкомнатную квартиру в центре. Вот за этот презент и выпили. Хотели как лучше - культурно провести субботу, в воскресенье уехать в город, съездить на квартиру и активно радоваться жизни, но получился полный конфуз. Игорь лежит в отрубе, пьяный до усрачки, дачка кверху дном, Сургачева тяжело больна и периодически выпадает из реальности. Слишком поздно они обнаружили, что водка паленая - половину уже выпили. Сургачева нашла в себе силы остановиться, а Игорек, естественно, рвался в бой, и каково теперь будет пробуждение - никому не ведомо. Хотя и прогнозируемо.
- Ты этой ночью не вставала? - спросила я.
- А как бы я вставала? - удивилась Сургачева.
- Ну не знаю, - пожала я плечами. - До ветру там, или с "ихтиандрой" пообщаться… Организму ведь не прикажешь.
Сургачева мрачно заглянула на дно кружки:
- Ну нет уж. По крайней мере, не припомню… Еще выпить дашь?
- Нету.
- Плохо. Ну ладно, побреду я тогда. Погуляю. Игорек еще не скоро воскреснет.
- Подожди…
И пока она не успела оторвать свою задницу от крыльца, я слово в слово повторила уже сказанное Красноперову, изменив лишь заключительную часть монолога.
- В Волчьем тупике всего три двора, - сказала я, - ваш, Ритки Рябининой и придурка Красноперова…
- Не чмыри всуе Красноперова, - зевнула Сургачева, - не такой уж он придурок, как кажется. Он скорее гений. Ты слышала о программном обеспечении "Логическая Вселенная"? Разработана в вычислительном центре машзавода имени Фрунзе. Фирма "Сибкомп". При непосредственном участии, заметь, Красноперова. По мнению экспертов, эта программа по параметрам превосходит небезызвестный "Windows" и намного удобнее…
- Зато в быту он полный увалень. Ты вообще слышала, что я сказала?
Сургачева минутку подумала. Потом подняла на меня усталые, воспаленные глаза:
- А с чего тебе взбрело, будто они несли труп?
Тут я напомнила ей про крик и стоны. Она опять задумалась. Со стороны могло показаться, что Сургачева спит.
- Бред, - сказала она, проснувшись. - Труп нельзя вынести из кооператива. Его, знаешь ли, казаки охраняют со всех сторон. Я имею в виду, кооператив, а не труп.
- Труп понесли в Волчий тупик, - терпеливо напомнила я.
- То есть он там где-то и лежит? - подозрительно поводя носом, точно принюхиваясь, сообразила Сургачева. - У кого-то из нас, да? Пованивая?
- Закопали, - предположила я.
Она посмотрела на меня с каким-то плохо скрытым предубеждением. Потом, видно, заподозрила неладное. В больных глазах отразилось рождение мысли.
- Постой-ка, - буркнула она, - голубушка. А ты, часом, не обыгрываешь на мне свои новые сюжеты? - Она аж засветилась от своей супердогадливости - насколько возможно засветиться при зверином похмелье. Я не стала вгонять ее в новую задумчивость. Смысла уже не было.
- Ладно, Сургачева, - призналась я с виноватым видом, - живи и славься. У меня по новому роману на дачах орудуют два маньяка - каждую ночь убивают по человеку, отрывают от него кусочки и съедают в живом… тьфу, прости, в сыром виде. Милиционеры обо всем догадываются, идут по следу, но боятся спугнуть живодеров, поэтому дачников оставляют в неведении, а с тех, кто находит обглоданные тела, взимают подписку о неразглашении…
- О нет, - простонала Сургачева, отрывая по частям задницу от крыльца, - не могу эту дичь слушать. Ты явно исписалась… Бывай, соседка, благодарю тебя покорно…
Почему я вдруг с упорством кретина принялась вызывать огонь на себя? Только после окончания этого жуткого дела я стала догадываться почему. Страх, как я уже говорила, притупился, ночные приключения стали казаться забавными, без тяжких последствий. И все мои сюжеты, все эти ночные грабители, многосерийные маньяки, интриганы, киллеры, воры всех мастей и страстей настолько вплелись в мою жизнь и стали ее неотьемлемой частью, что любые свои отношения со страшным я с некоторых пор стала воспринимать как своего рода игру. Как работу мысли, способствующую конструктивному сюжетному решению.
Проще говоря, все бабы… те еще.
Поэтому пока никаких предчувствий я не испытывала. Погода тоже не отличалась паскудством. Появилась потребность поразмыслить. Я села на нагретое Сургачевой крыльцо, взяла топорик, кочан, проеденный гусеницами, и стала не спеша вырубать из него кочерыжку. На участке Грецкого взревел брызжущий эротизмом Поль Мориа (или Джеймс Ласт - склероз у меня с годами сильно крепчал). Появились южные соседи Грецкого - для меня, стало быть, юго-восточные. Немолодые и несимпатичные. То ли Полынники, то ли Песчаники. Он - в задрипанном пальто, лысый, протухший; она - в коже, злая, неохватная, горластая. Плюс собачка шотландской породы Несси - единственный член семейства, которого искренне жаль. "Патэр фамилиас" опять проштрафился - фельдфебельские вопли супруги оглашали местность, как из динамика. Муж заискивающе жестикулировал, а кулаки жены уже чертили воздух под его соплями. С такими мужиками в недалеком будущем нам четко светит матриархат. Недавно в Германии на три года осудили бабенку по кличке Годзилла - систематически в течение ряда лет лупила мужа по сусалам. А муж терпел, не ходил в органы - любил, наверное, сильно…
- Лидия Сергеевна, дорогая!.. - Завидев меня с топором и капустой, сосед оторвался от дражайшей половины и засеменил по биссектрисе, смешно лавируя между грядками. - Извините, ради бога, у нас к вам просьба великая… Понимаете, мы на этой неделе празднуем юбилей Изольдочки, ей исполняется… впрочем, неважно, сколько ей исполняется… У нас тут незадача…
- А тебе, лысый, я мангал не дам, - прошептала я.
- Вы не дадите нам свой мангал? Ну пожалуйста… Понимаете, я совсем забыл положить его в багажник… Мясца намариновал, винца для Изольдочки приобрел, а вот надо же, память дырявая…
"Изольдочка" стояла, уперев руки в крутейшие бока, и набыченно взирала на нас обоих. Назревал профилактический залп. Слишком ревнивые наши любимые.
- Да ради бога! - рявкнула я. - Вон он стоит, у сортира, возьмите на милость!.. И отдайте на милость, - добавила шепотом. Этот мангал стоил мне трех статей в газете "Век" и шести бессонных ночей вкупе с маминым ворчанием.
Единственная из обитательниц Волчьего тупика, не заглянувшая ко мне на капусту, была Рита Рябинина. Без нее паломничество в мои пенаты выглядело каким-то незавершенным. Но Рита не шла. А я не могла заставить себя пойти в мансарду и беззаботно рухнуть в ноутбук к своим маньякам. Незавершенка раздражала. Как бледно прописанная буква в слове, которую так и чешется обвести… Походив из угла в угол, я решила не тратить время, а совершить променад. Не зайти ли мне в тупик? - подумала я. Провела помадой по губам, сменила бушлат на пуховик и подалась в свет.
У скромницы Риты было симпатичное лицо сердечком, испуганные глаза и проблемы с юмором. Ее недавно бросил муж, в связи с чем Рита взяла отпуск по семейным обстоятельствам и погрузилась в сельское хозяйство, решительно забив на хозяйство городское, в том числе на пятнадцатилетнего оболтуса Кирилла, очень обрадованного таким поворотом семейной драмы.
Отчего этот хмырь болотный бросил Рябинину, остается загадкой. Пошутить не с кем было - не причина. Пошутить и на стороне можно. Зато чистота вокруг Ритуси идеальная. Грядки програблены, мусор удален (в огороде ни листочка), готовит вкусно, претензий не выражает. Даже собака-дура и та улыбается…
- Пробуй. - Не расслабляя поджатых губок, Рита выставила передо мной миску ароматных щей. Из аналогичной миски на полу уминала за обе щеки французская бульдожка Танька - жутковато-обаятельное создание с широкой душой.
- Очень наваристо, - похвалила я, охотно присоединяясь к Таньке, - уж в чем, в чем, а в могучих кулинарных способностях Риты сомневаться не приходилось.
Рита с траурным ликом Мадонны наблюдала за нами и не переставала вздыхать.
- И чего ему, уроду, не хватало? - шептала она.
- Не бери в голову, - чавкала я, стуча ложкой. - Все в мире преходяще, лучше найдешь. Я вот тоже одна живу, и ничего, не умерла…
- Хорошо тебе говорить, - всхлипывала Рита. - Ты уже пять лет одна…
- Шесть, - гордо чавкала я.
- А я - неделю… Хоть в петлю лезь, Лидочка…
- Да ладно тебе. - Я облизала ложку и протянула хозяйке пустую миску - за добавкой: - Давай еще. И не горюй. С твоей кулинарной одаренностью ты в два счета найдешь себе принца. И не одного, а нескольких. Как говорится, оп - и принцы у ног твоих сели. Ты, главное, не забывай периодически выглядывать из окопа: как там на горизонте на предмет принцев… Посмотри в зеркало, Рита, - с твоими-то грешными внешними данными… Сколько тебе? Тридцать четыре?
- Тридцать шесть. - Рита с готовностью вскочила и отвалила мне щец аж с шапочкой. Это был явный перебор. Я перехватила взгляд отобедавшей Таньки - она смачно облизывалась и гипнотизировала мою миску, давая понять, что не прочь повторить.
- Прекрасный возраст. - Я осторожно стала снимать "шапочку". Хотя лично мне было тридцать три, и сей прискорбный факт нисколько не радовал. Про цифру 36 даже думать не хотелось.
- Ну не знаю. - Рита перестала всхлипывать, потуже затянула косынку на голове и села напротив, подперев острый подбородок кулачком. - Ко мне опять давеча сосед приходил. Чего хотел, я так и не поняла. Но говорил примерно твоими словами.
- Красноперов, что ли?
Не поняла она… У кого-то просто остро встал женский вопрос.
- Ага… Предложил выпить, побеседовать, но, знаешь, Лидочка, у меня так голова трещала, что… - Она замялась, и было непонятно, то ли Ритуся раскаивается в содеянном, то ли тем горда.
- Словом, ты его развернула?
- Ну да…
- И правильно. Тренируй способности к лидерству. Гони его метлой, этого Красноперова, нам гении не нужны. Рома баб меняет, как наш брат - прокладки. И вообще, он какой-то странный, не находишь?
Рита опять принялась вздыхать, а я, не будь дурой, чтобы не тянуть резину (не обедать же я сюда пришла), рассказала ей о своих ночных бдениях, завуалировав некоторые порочащие меня подробности. О чем немедленно и пожалела - Рита страшно испугалась. Сделала большие глаза и как-то заерзала. Невзначай покосилась на мобильник, для красоты вставленный в цветочную вазу.
- Чего испугалась-то? - смягчилась я. - Да мало ли кто у нас по дачам шляется. Дачники, например…
- А стон? - заблестела глазенками Рябинина. (Уж не глазные ли капли тому причиной? Хотя для кого?)
Я пожала плечами.
- Почудилось. Ветер в трубе стонал. Ты ничего подозрительного днями не замечала?
Она яростно замотала головой:
- Я спала…
Но потом в ее глазах что-то завихрилось. Повьюжило и стихло, но глупая мина осталась. Похоже, Рябинину посетила идея. Я поощрительно молчала. Стараясь не сорвать ее с мысли, даже перестала выхлебывать щи и положила ложку. Текли мгновения.
- Здесь какой-то тип подозрительный отирался… - наконец призналась она. - Не из наших…
- На нем было написано, что он не из наших?
- А он это… - Рита наморщила лобик, погружаясь в воспоминания. - Это было, кажется, днем, вчера… Не помню во сколько, но после обеда… Я как раз приводила в порядок грядки, а этот тип шел по Облепиховой. Медленно так шел. И номера читал на домах… Скажи, разве наш человек стал бы читать номера на домах?
- Логично, - согласилась я, - хотя и не бесспорно. И что?
- Потом свернул в наш тупик… Прошел до конца и вернулся. И на меня так посмотрел…
- Как?
- Ну нехорошо, что ли… У него глаза пустые, пристальные, фр-р-р… - Риту при воспоминании передернуло. Мне тоже сделалось как-то не по себе.
- Он разговаривал с тобой?
- Не-е, ни слова не сказал… Я отвлеклась куда-то… Ах да - Танька в компостную яму свалилась, а когда я вернулась, этот тип уже пропал.
- Ерунда, - отмахнулась я. - Ну заблудился человек.
- А потом он опять пришел… - Рита вытаращила до упора глаза и заговорила утробным голосом (от страха поплохело?): - Уже темнело, часов семь было… Я дрова собирала и вдруг вижу - он опять идет по Облепиховой… Лида, я испугалась - до жути. Вот идет, гад, и на меня пялится… До переулка добрался, у трансформаторной будки остановился и опять на меня уставился… Ну что мне оставалось? Таньку под мышку - и в дом. А потом через шторку посмотрела - нет никого. Опять он испарился, Лида…
- Описать его сможешь?
- Да маленький он, невзрачненький, глаза близко посажены. А во что одет, даже не помню. Ну как все, понимаешь?..
"Нет, не мой маньяк, - подумала я. - Мой ночной кошмар был высокий, как водонапорная башня, и глаза имел не узкопосаженные, а наоборот - раздвинутые".
Все равно вернулись вчерашние страхи. Я не стала рассиживаться с Ритой. Поблагодарила за вкусный обед, как могла успокоила и короткими перебежками рванула к себе. Но у трансформаторной будки, напротив дачи Постоялова, наткнулась еще на одного кадра. Игорь Марышев собственной персоной привидением выплывал с Облепиховой. Большой специалист на отечественном страховом поприще (безусловное искусство - ободрать клиента без обязательств со своей стороны). Повстречай я эту жуть в сумерках, да еще не зная, кто такой, - наверняка бы обделалась от страха.
- О матерь божья, - ахнула я. - Думаю, глупо говорить вам "добрый день", Игорь Евгеньевич. Скажем просто - здравствуйте.
- Тоже неверно, - прохрипел белый, как зубная паста, Марышев. - Слово "здравствуйте" подразумевает здравие, которого у меня сегодня решительно нет…
Надо думать, он просто гулял. Забыв проснуться.
- Однако я вам его от души желаю. - Я посторонилась, и вовремя, иначе бы он просто прошел сквозь меня. - Вы жену свою видели? - спросила я.
Он и ходу не сбавил. Куда там сбавлять? Он передвигался, как замученный зомби к родной могиле, - медленно и шатко. Пить надо меньше.
Хотя, с другой стороны, на водке ведь не написано, что она паленая.
- Не видел, Лидия Сергеевна… - пробормотал он, вяло переставляя ноги. - Я даже вас не вижу…
- Может, вам лекарств принести? А то ведь совсем больны…
- Да боже упаси, Лидия Сергеевна, боже упаси… Девяносто процентов лекарств, продаваемых в России, фальсифицированы…
Совершенно справедливо. А самое положительное достижение медицины - это медицинский спирт…
Глава 3
Туча еще не подошла. Грозовые завихрения клубились над городом, километрах в двадцати. Там и бушевал ливень, превращая городские кварталы в унылую сибирскую Венецию. Мама у окна сидит, чего-то вяжет (потом все равно окажется мало), Варюша с понтом уроки делает, Липучка дверь входную облизывает… Вопрос с обедом благодаря Рябининой решился легко и вкусно. Я бродила по улочкам вымершего дачного поселка и испытывала очередную "ностальжи". Муж первый (и последний) - некто Бережков - не был сволочью. Годы замужества пролетели тихо и обыкновенно. Когда выяснилось, что Бережков - моя ошибка (моя любимая ошибка!), я осталась внутренне спокойна. Когда он убыл из моей жизни, я даже не всхлипнула. Когда прошел год, я стала нервничать. По завершении второго я поняла, что сотворила новую ошибку. Но в реку дважды не войти - он обзавелся новыми оковами, и мы почти не виделись. А ведь когда-то мы бродили по этим же дачным улочкам, мы были молоды и глупы, он шептал мне: "Тэ амо, Лидочка, тэ амо…" - и меня плющило от счастья, так что поначалу я даже и не поняла, как его занесло в мою постель. Потом я узнала, сколько стоит прокатиться на машине с двумя розовыми ленточками, сколько пива выпивает в неделю среднестатистический мужчина и откуда в конце концов берутся дети (в частности, маленькая, сучащая ножками Варюша). Я также полюбила пиво. И не страдала приступами дисморфофобии (это когда боишься в зеркале собственного тела). И не считала, сколько лет осталось до глубокой старости, которая, по моим тогдашним убеждениям, должна наступать лет в тридцать пять, когда тебя увозят в дом престарелых…
Я дошла до конца Волчьего тупика (Красноперов в мансарде разговаривал сам с собой, у Рябининой завывала Танюха, в доме Марышева с Сургачевой стояла тоскливая похмельная тишина) и исследовала забор, венчаемый спиралями колючей проволоки. Под забором росла крапива, причем довольно густо. Я походила вокруг да около и пришла к выводу, что вряд ли прошедшей ночью через забор переправляли тяжелый предмет. А также тех, кто его нес. Теоретически они могли перелезть (пригнув проволоку), но в таком случае наследили бы под забором. Однако, насколько я видела, ни один стебелек не был примят, следы отсутствовали. Отсюда автоматически вытекало, что двое с ношей вошли в Волчий тупик вовсе не для того, чтобы пройти насквозь.
Намотав это на ус, я опять потащилась на Облепиховую. У трансформаторной будки напротив дачи Постоялова свернула налево, прошла мимо собственных наделов и отправилась в конец улочки.
Там возвышался аналогичный забор. Собственно говоря, это был не аналогичный, а тот же забор, дающий изгиб. Наши дачи располагаются в северной оконечности товарищества и надежно огорожены от мира. Я провела новое исследование - на сей раз более дотошно осмотрев кусты и землю под ними. Вывод напрашивался аналогичный - чисто. С тех пор как построили забор (больше двух лет назад), никто к нему в этом месте не приближался. Ни бомжи, ни грабители. И опять автоматически следовало: незнакомцы не пришли извне. Они вынесли свой нелегкий груз либо от Зойки Макаровой, либо из "Дома с привидениями", либо от Магдалины Ивановны Розенфельд (пусть последнее останется на моей совести).
И тут внезапно я ощутила спиной взгляд… Позвоночник похолодел, по телу пробежала дрожь. Я втянула голову в плечи. Сомнений не было: это ощущение трудно описать словами. Это какое-то… биополе, что ли. Упругая волна неприязни, теряющая с расстояния напор, но сохраняющая конкретность направления… Испытывая жгучий, ничем не обоснованный страх, я оторвала глаза от забора и медленно обернулась.