Никого. Облепиховая пуста. У Зойки на окнах занавески не шевелятся. Участок фрау Розенфельд заслоняет желтая листва рябин с россыпями ягод. "Дом с привидениями" - за Зойкиным пустырем, от места моего стояния виден лишь наполовину разобранный сарай…
Страх не отпускал, напротив, обнаружив отсутствие наблюдателя, я совсем перетрусила. Не могла я нафантазировать этот взгляд, он давил на меня как физическая сила!.. Я стояла минут пять не дыша, бороздя глазами округу. В голове замерцал интересный вопрос: а не влупила ли я в собственные ворота?..
Напряжение отпустило так же внезапно. Тело расслабилось, обмякло, затем медленно двинулось по Облепиховой, совершенно не сверяя свои действия с поступающими из мозга командами.
У родной бледно-зеленой калитки я остановилась. Визитеров не было: тонкая шелковая ниточка между крючком и штакетиной продолжала висеть.
- Так, девушка, ты начинаешь шизовать… - пробормотала я, толкая калитку.
Остаток дня прошел без эксцессов. Я опять заперлась в мансарде. Найденный в траве газовый баллончик занял центральное место на столе. Но успокоение не наступило. Я курила, дула кофе, опять курила… Несколько раз открывала и закрывала форточку. Подолгу стояла у окна, любуясь пейзажами. Дважды ловила пронзительные взгляды мадам Розенфельд, которая очень быстро вычислила мою диспозицию и продолжила свою обычную шпионскую деятельность (заняться человеку нечем). На проседающей, заросшей бурьяном крыше "Дома с привидениями" кучковались вороны. Сидели, нахохлясь, недобро помалкивая, и ничего не делали. Интересно, это к чему?
С территории доктора Грецкого доносились бородатые хиты. Каждый хит - на полтона тише. Последний - заезженный "Трубач" с Моисеевым - звучал еле слышно: видно, процесс предварительных охаживаний успешно завершался - наступал главный хит.
Появился затылок Ромки Красноперова. Он шел по Облепиховой - хохол на голове подпрыгивал - мимо моего дома. Вернее, он его уже прошел и в данный момент поравнялся с "Домом с привидениями". Замедлил ход, внимательно вглядываясь в разлагающееся строение. Потом вдруг резко обернулся и задрал голову. Я успела отпрыгнуть, но штора качнулась - он не мог не заметить. Блин! Опять этот идиотский страх - точно пресс прижал к полу… Кого испугалась-то? Я заставила себя подняться, чертыхаясь и позоря трусливую душонку. Трепетно отогнула шторину. Слава богу, красно-желтая курточка уже исчезала за сооружениями убогой Розенфельд… Куда он намылился? К Зойке? А за каким бесом, спрашивается?
Спустя пятнадцать минут он припилил обратно - сам не свой от задумчивости. А еще по истечении получаса возникла Магдалина Ивановна. Груженная тележкой и капустой в авоське. Слава создателю, хоть эта отваливает. Заперлась на все свои замки, урожай на корню замаскировала, растяжек понаставила… И на меня напоследок порчу навела.
Я немного отодвинулась - противно… Подошла к другому окну и стала ожидать появления ее затылка. Лицезреть уходящую Магдалину Ивановну - это такой елей… Правда, тащилась она сегодня как-то медленно. Показалась в зоне видимости с запозданием, еще остановилась, подергала "молнию" на своей передвижной авоське, побурчала что-то под нос.
Хватит. В четыре часа пополудни с первыми дождевыми каплями я нырнула в кровать. Довольно уж себя терзать. Скоро стану мнительной, как Зойка…
В семь вечера я вскочила, побродила по саду с зонтом - ливень стих, но моросило густо и настойчиво. Начинало темнеть. Над крышей Постоялова вился сизый дымок - Борис Аркадьевич кочегарил печку. Похоже, он собирался оставаться на ночь - это неплохо. Хотя и странно. Если не путаюсь в датах, завтра у нас восьмое число - понедельник. И камин у него маленький.
Капусту на Сергия рубить будет?
Остальные уезжали. Доктор Грецкий заботливо усадил в машину утомленного близостью любовничка, дал кругаля вокруг капота и бодро рванул на Лесную улицу. За ним засобирались малосимпатичные соседи по диагонали. Вернуть мангал они, конечно, посчитали нецелесообразным. Юбилярка истошно орала на своего верблюда, шотландка Несси благоразумно помалкивала, а несчастный верблюд лихорадочно вертел баранку раздолбанной "Нивы", пытаясь выбраться из грязи, которую сам же создал.
Темнело стремительно. В туалет пришлось идти с фонариком. О принятии "термы" и речи не шло. Все, решила я, до рассвета из дома ни ногой. Поставила под дверь ведро, обложилась сигаретами, кофе и с головой ушла в работу, гоня прочь провокации из подсознания.
Но пер непроходимый "картон". Человечными получались только милиционеры - для создания их образа не обязательно любомудрие. Жертвы не выходили. А ведь они живые люди (до определенной страницы) - их мир необъятен и у каждого свой. А я лепила из них каких-то фаталистических придурков, вполне созревших к отбытию на тот свет… Маньяк, вопреки звериной ночи и здравому рассудку, становится добрым и ручным. О таком сюжетном "ходце" мы с редактором не договаривались. По задумке убийца "всех времен и народов" - супермодный, востребованный, обаятельный поп-певец с демократичными замашками. Кровавые убийства совершаются по окончании концертов - восторженных поклонников с билетами в карманах находят в самых изуверских позах. Поп-символ уезжает с тусняков на потрепанном "ауди" - игнорируя охрану. Когда толпа фанатов остается позади, он загоняет развалюху в попутный дворик, меняет прикид, парик, тачку - и начинается охота, доставляющая ему море удовольствия. Ему обязательно нужно убивать - для тонуса. Иначе он не сможет выступать, а значит, лишится обвальной популярности, что для молодого, честолюбивого организма смерть. Милиция прекрасно понимает, что убийства напрямую связаны с концертами, но идет по ложному следу, а отменить выступления не имеет власти: в деле замешана мафия, получающая от бархатистого вокала крепкий барыш. Спасет оставшихся в живых поклонников от притязаний их божка, естественно, женщина (то бишь я) - старший следователь прокуратуры, умеющая думать всеми местами, в отличие от мужчин, которые думают только… Полная абракадабра, одним словом.
Я уничтожала написанное страницами (компьютер тоже краснеет), забивала пробелы новыми, опять уничтожала, курила без меры, пила кофе смертельными дозами… И к полуночи наконец стало вызревать стоящее - так мне казалось. Сюжет смертоубийства обретал ясность, персонажи - характеры. Диалоги будущих жертв вплетались в канву, и даже психологический портрет маньяка не вызывал недоуменных "авторских" ворчаний…
А потом я услышала диалог. Обрывки слов, пробивающиеся сквозь дождь и порывы ветра. Голоса - мужской и женский… Диалог не вписывался в канву, он мешал, он был чужеродным образованием - ненужным и досадным; вроде тромба на ноге жены Постоялова… Я пыталась избавиться от него, стряхнуть, как лапшу с ушей - он был бессмыслен, но не получалось. Кончилось тем, что я съежилась от холода, бросила взгляд на открытую форточку - и очнулась! Голоса родились не в моем воображении…
Я прислушалась… Завывал ветер, стучали капли по стеклу - голосов не было, смолкли. К сожалению, я не чувствовала страха. Вырвалась из плена писанины и стала внимательно слушать. Нет, ей-богу, это не мансарда, это коллектор какой-то посторонних звуков… Как хочешь, так и понимай.
Голоса не повторялись. О них знал, похоже, только ветер. Интересно, что там происходило? Как любую нормальную бабу, меня обуяло любопытство. "А ну цыц! - включился ограничитель в голове. - Этого еще не хватало. Мало нам приключений?" Видимо, мне было мало приключений. Я стояла и слушала. Дождь за окном усилился. Если там что-то и происходило, то не для посторонних ушей. Пойду от мамы гляну, решила я и на цыпочках направилась к лестнице. "Эй, куда?! - взвыл в черепе ограничитель. - А ну на месте стой!.." - "Куда-куда, - отмахнулась я. - К ведру, конечно; с таким потреблением кофе мне нужно присаживаться на него каждый час"… На первом этаже было темно как в могильнике. Я на ощупь нашла мамину комнату, продралась сквозь всевозможные хозяйственные штучки и сплющила нос о стекло.
Окно выходило практически на калитку. Дождь стоял стеной. Но это только на первый взгляд. На второй и последующие - стена отступала и обрисовывались деревья. За ними - фрагменты домов и даже угол трансформаторной будки. Из живых существ там, кажется, никого не было. Во всяком случае, я не заметила.
"Ты трусиха, - подумала я. - Тебе жить в этом доме еще долгую неделю. И каждый день ты будешь трястись от ужаса, а потом выдумывать трупы и страсти, которых быть не может! Иди и положи конец непотребству! Пройдись по Облепиховой! Сверни на Виноградную! Убедись, что твои страхи высосаны из пальца, устыдись и покайся. А потом садись за работу, и пусть ничто тебя не омрачит!.."
Яволь, барыня. Я натянула пуховик, влезла в сапоги, забрала со столика в прихожей фонарик и открыла дверь… Ураган чуть не сорвал ее с петель. Хлопнул о стену веранды и бросил мне навстречу! Я отшатнулась. Это было страшно, но не смертельно. Подняв капюшон и придерживая дверь, я вышла в ночь. Заперла замок на один оборот - больше не стоило. Спустилась с крыльца, добрела до калитки. Страх атрофировался, как больная конечность. Что и поощрило меня выйти за ограду. Поиск свежих впечатлений - что актуальнее для сочинительницы! К черту проливной дождь!.. Я повернула направо - никто меня не остановил. Безлюдье. Дошла до особняка покойного г-на Рихтера - развернулась, потрюхала обратно. Добегу до трансформаторной будки и обратно, в дом, - греться у камина, который создан дарить тепло…
Добежала. У трансформаторной будки лежал человек.
Как сказал один из мудрых, надеяться надо на лучшее, а плохое само придет. И обеспечит тебя неприятностями по самую тыковку.
Я могла, конечно, убежать, но разве так поступают правильные девушки? А вдруг человеку плохо? Я подошла и осветила его лицо.
Из темноты проступили блестящие вытаращенные глаза. Искореженный гримасой рот, заполненный водой… Я отшатнулась. Выронила фонарь.
Действительно, ему плохо…
Бытует поверье, будто бабы как огня боятся мышей и трупов. И при каждом столкновении с последними разражаются пронзительными визгами (норовя при этом запрыгнуть на табурет). Не скажу за всю Одессу, но у меня на это дело свой взгляд. По крайней мере, в студенческие годы, подбирая за комбайном картошку, я не всегда орала, принимая мышку-полевку за клубень.
Вот и сейчас в меня точно кляп всунули. Я сдавленно хрипнула, попятилась, споткнулась, кое-как докондыляла до калитки, втерлась на свою территорию… А дальше пошло кусками. Видимо, перешла на автоматический режим. Неслась по дорожке, доламывая георгины, гремела ключом, засовом, потом на ощупь взбиралась по лестнице, обдирая колени. Мучительно долго искала мобильник, лежащий посреди стола, вспоминала телефон милиции (Ноль один? Ноль три?) Как в тумане… Я что-то орала про незнакомого мужчину, который склеил ласты у будки с электричеством, и очень раздражалась, когда терпеливые мужи пытались мне втолковать о существовании в этом городе как минимум десяти тысяч будок с электричеством! Я орала о пересечении Облепиховой улицы и Волчьего тупика, а у меня резонно интересовались, не издеваюсь ли я? Ну нет, понимаешь, в нашем полуторамиллионном городе таких улиц!.. Потом меня попросили начать все сызнова - и желательно поспокойнее. Сообщить свой адрес, данные, род занятий. Кто над кем издевался, непонятно… Бледно помню, какую ахинею я несла, но основные свои координаты, кажется, сообщила. На вопрос, чем занимаюсь, простонала: "Вышиваю крестиком, вяжу ноликом…" - и швырнула трубку на кровать.
Но на этом удовольствия не закончились. Во входную дверь яростно забарабанили.
- Кто?! - завизжала я с лестницы и осеклась. В ушах зафонило - звонче некуда… Я села на ступеньки. Голова понеслась прочь - не схватись я за перила, от души бы крякнулась.
В дверь продолжали стучать - злобно, настойчиво.
- Кто?.. - шептала я, не слыша своего голоса. - Кто там?.. Почему не отвечаете?
Не могла милиция приехать за десять секунд. За это время даже архангел Гавриил не приехал бы. Да и не стали бы они молчать…
Я зажала уши, сидела, раскачиваясь, верно сходя с ума. Железный грохот отдавался в черепе, я шептала: "Кто там?.. Кто там?.." - а мне в ответ лилось из подсознания - разными голосами, со всех сторон: "Открой, Лидунька, ты же умничка, все понимаешь, время пришло…" - "Открой, Лидочек, не стыдись, это не будет больно, вот увидишь. Зачем нам ссориться?" - "Лидия Сергеевна, вы же взрослый человек, давайте оставим эти детские игры, они не доведут нас до добра…"
Как ползла в кровать и где была в это время моя голова, я не помню. Я укуталась в свои множественные одеяла, зарыла голову… Неужели отключилась?
Вскинулась - в совершенно ясном уме и здравой памяти. Матово горел торшер - почему не выключила?.. В дверь барабанили! Боже!!!
Какое счастье, что у меня всюду решетки!
- Лидия Сергеевна? - глуховато кричал с улицы мужской голос. - Откройте, это милиция!
Часы показывали 12.45. За окном продолжалась ночь…
Я включила на кухне свет. Поколебавшись, отогнула шторину. Мужская физиономия оказалась аккурат напротив моей. Не разделяй нас решетка, ох как бы я психанула…
- Открывайте… - талдычила физиономия. - Сколько можно ждать?.. Из милиции мы, уголовный розыск…
- Покажите удостоверение! - прокричала я. Мы тоже грамотные. "Мышеловку" Агаты Кристи читали.
Он прижал к стеклу корочки, потом, чертыхнувшись, развернул их и опять прижал. Черт меня побери, если я что-то могла прочесть. Сунь их мне под нос - все равно бы не прочла.
- Ладно, входите. - Я навалилась на засов.
В дачу вломились двое. Один повыше - в дождевике, другой пониже - в брезентовом плаще с капюшоном. Мокрые - как из моря вышли.
Высокий споткнулся о ведро. Второй гыгыкнул. Я смутилась.
- Здравствуйте, - сказал высокий, оголяя голову. У него оказалась нормальная человеческая голова - со слипшимися волосами и злая. Но не такая наглая, как у второго.
- Вы слишком быстро, - простучала я зубами.
- Ей не нравится, - нахально заявил второй, бесцеремонно разглядывая мои апартаменты.
- Работа такая, - пояснил первый, - уточняем сразу: вы гражданка Косичкина, Лидия Сергеевна. Звонили в милицию по поводу убийства.
- Ко мне еще ломились, - жалобно поведала я. - Чуть дверь не вышибли…
- Капитан Верест, - представился высокий, - а это сержант Борзых.
- Очень похоже, - прошептала я.
К сожалению, они услышали.
- Нет, не нравится мне это дело, - определился сержант. - И свидетельница грубая.
А я не девочка, чтобы нравиться. С них уже текло на мой пол - как из брандспойта.
- Это второстепенно, - бросил капитан. - Я тоже не испытываю к этой испуганной особе неясных чувств и вряд ли испытаю в дальнейшем. Ей не удастся заморочить нам голову. Итак, гражданочка, вы обнаружили труп…
- Да, да, - торопливо забормотала я, - у трансформаторной будки. Это был незнакомый мужчина, я его никогда не…
- Одевайтесь, - приказал Верест.
Я растерялась:
- Вот так сразу?
- Нет, чайком побалуемся, - гоготнул сопровождающий.
Стихия бушевала. Порывы ветра сносили потоки воды, дробя их на хаотично пляшущие сегменты. Создавалось впечатление, что идет пьяный дождь, которому безразлично, куда падать. Я чуть не задохнулась от пронизывающего ветра, запаниковала. Осталось только в припадке забиться. Видимо, я слишком долго топталась на месте: меня подхватили под локти и бесцеремонно потащили к Волчьему тупику.
У трансформаторной будки ничего не было! Кроме самой будки. Для пущей демонстрации факта опера в две руки осветили землю, жухлую траву в районе опорного столба, продавленную колею, забор Фаринзонов… Не было никакого трупа!
- Как видим, покойник отсутствует, - недобрым голосом, словно самый сюрприз еще впереди, прокомментировал Верест.
- Но позвольте! - возмутилась я. - Вы меня что, за идиотку принимаете? А ну сознавайтесь, куда вы его дели?
- Во заявочка… - фыркнул Борзых.
- А теперь идем далее, - продолжал Верест. Меня опять подхватили за локотки и понесли. Но не в тупик, а вдоль по Облепиховой - мимо обширного сада Риты Рябининой. Метров через пятнадцать - напротив неосвещенного дома Постоялова - установили вертикально и убрали руки. Стена ливня раздвинулась, образовались две темные личности в кустах у ограды. Один сидел на корточках, совершая руками пассы, другой при сем присутствовал. При нашем приближении тот, что был на корточках, поднялся, отошел в сторону. Другой остался.
- Фокус-покус, - объявил Борзых, направляя фонарь на лежащий под ногами предмет. Верест подтолкнул меня в "первые ряды":
- А эта личность вам знакома?
Мощный луч застыл на искаженном гримасой лице Зойки Макаровой…
Я закрыла глаза. Кажется, меня поддержали.
Глава 4
Надо отдать должное этим людям, садистами они являлись только внешне. И не все. Меня не повезли в тюрьму, не били электродами по пальцам, не пытали каленым железом. Мне даже позволили умыться, переодеться и дали время прийти в себя, что было очень кстати. Местом для допроса капитан Верест избрал мамину комнату. Он сидел за столом, строча в своих протоколах, я съежилась на диване, а нагловатый Борзых - молодой крепыш с глазами навыкат - бродил по комнате, попинывая мамино барахло. Еще двое оперативников, как я уяснила из разговоров, были посланы к казакам на ворота, третий сторожил Зойку, а четвертый являлся связующим звеном между ними всеми.
- Прошу для начала отметить, что галлюцинациями я не страдаю, - заявила я.
- Так говорят все страдающие галлюцинациями, - равнодушно отверг Верест.
- Гы-гы, - сказал Борзых.
- Для начала мы отметим другое. - Ручка замерла, и голубые глаза капитана уперлись в мои. - Пара слов для протокола, если позволите. Итак, ваше имя?
- Косичкина Лидия Сергеевна, - покорно вымолвила я.
- Год рождения?
- Шестьдесят восьмой.
- Семейное положение?
Я вздохнула:
- Безвыходное…
Борзых совсем развеселился. Верест тоже поулыбался. У него оказалась неплохая улыбка. И сам он, после того как отогрелся и высушил голову, стал намного человечнее. Лично я ничего не имею против высоких, подтянутых блондинов за тридцать. Если, конечно, они не носят недельной щетины, презирают тонкие свитера до колен и не служат в милиции.
- Попрошу выражаться понятнее.
- А куда уж понятнее, Леонидыч, - миролюбиво оскалился Борзых. - Женщину с дитем мужик кинул, а других вариантов нет, вот и мается. У моей Люськи, пока я ее на груди не пригрел, такая же безнадега была.
Верест с трудом удержал улыбку:
- Что записывать будем, Лидия Сергеевна?
- Пишите "разведена", капитан…
Он сделал вид, будто записал. За это время его глаза обрели строгость.
- А теперь подробности, Лидия Сергеевна. Яркие события этой ночи.
Я ничего не утаила от следствия. Какой резон утаивать? Зойку-идиотку не вернуть, а личные тайны мне не поверяли. Если надо, значит, надо… По мере моего изложения дважды оживала рация. Прибыла машина из судмедэкспертизы: опер на часах живо интересовался, доколе будем поливать труп. Остальные требовали инструкций. Верест отвечал по существу, односложно. Когда я дошла до пропавшего покойника у известной будки, капитан меня перебил:
- Опишите его внешность.
Я уже была готова: