– Упаси господь! – лицо Левченко украсила бледная, какая-то нерешительная улыбка, а глаза будто бы высветились изнутри неким изумленным светом. Сразу видно: такой человек вряд ли станет нарушать закон.
– А что в фуре? – поинтересовался капитан.
– Разное. Как раньше было принято говорить: товары народного потребления.
– Ага, – капитан понимающе склонил голову, затем из-за плеча Левченко посмотрел в сторону своей машины. Около "канарейки", прислонившись к багажнику, стоял милиционер в пятнистой серой форме, с автоматом через плечо. – Ага, – вновь многозначительно повторил капитан с какой-то странной жесткостью, прорезавшейся в его голосе. Левченко невольно поежился: он неожиданно почувствовал опасность.
– У меня все документы в порядке, товарищ капитан, все выправлено, как надо, – засуетился Левченко. Опасность он почувствовал не с той стороны: подумал, что капитан будет придираться к его бумагам. – Все печати на своих местах, все подписи – все-все есть, – униженно бормотал Левченко, пока капитан перебирал его документы, – и был в эти минуты противен сам себе.
– Так-так, – проговорил капитан недобрым глухим тоном, – сейчас мы разберемся, что тут в порядке, а что не в порядке…
– Все-все в порядке, товарищ капитан, – Левченко зябко шевельнул плечами – откуда-то вдруг пробился мозготный осенний ветер, способный просадить человека до самых костей. Левченко сделалось холодно, он вздохнул нерешительно, словно бы засомневался в чем-то и произнес, обращаясь к самому себе: – Все должно быть в порядке.
– Посмотрим, что тут выправлено, а что не выправлено, – прежним мертвым голосом проговорил капитан.
Левченко оглянулся на "канарейку" капитана. Милиционер в пятнистой форме – судя по всему, омоновец, – продолжал стоять около "жигулей". Только сейчас Левченко заметил, что грудь у него громоздкая, плотная, словно у жука-скарабея. На омоновца был надет бронежилет, и вид этой спасительной для милиционера одежки заставил Левченко поморщиться.
– Ищете что-нибудь, товарищ капитан? – неожиданно истончившимся, самому себе противным тоном поинтересовался он, вновь глянул на монументального, похожего на скульптуру милиционера в бронежилете.
– Ищем, – подтвердил капитан, – по оперативной наводке, имеющейся у меня, в вашей машине находятся наркотики.
– Да вы что-о… – Левченко почувствовал, как у него осеклось дыхание. Он хотел сказать что-то еще, но не смог, лишь расстроенно махнул рукой и отвернулся от капитана.
Вот денек выдался, не приведи господь! После того как напарника с вылупленными от боли глазами пришлось укладывать в сельскую литовскую больницу с недружелюбными врачами, после неудачного полдника в рэкетирском городке – еще и это… Наркотики. Не слишком ли много для одного человека?
Он с шумом затянулся воздухом, остужая в себе досаду, снова передернул плечами – холодно.
– Придется вам поехать с нами, – сказал капитан, – проверим фуру специально натасканными собаками и отпустим…
Левченко хотел было спросить, а нельзя ли было взять собак на трассу, чтобы проверить прямо здесь, на месте, и не гонять тяжелую машину невесть куда, но, побоявшись осложнить себе жизнь и вообще натянуть отношения с этим капитаном, не стал ничего спрашивать, лишь крякнул горестно, да ударил кулаком о кулак.
– И-эх, плакал мой график!
– Ничего, потом все наверстаете, – успокоил его капитан.
– И от колонны своей я оторвался.
– Тоже ничего. В Москве и Московской области – вы в безопасности. "Моя милиция меня бережет…" Слышали такие стихи?
– Да, товарища Маяковского Владимира Владимировича. И-эх! – Левченко вновь ударил кулаком о кулак. – Ладно, раз не обойтись без досмотра, то поехали, товарищ капитан! – Он тяжело забрался в высокую кабину КамАЗа.
– Сержант! – строго и громко, стараясь одолеть рев Минского шоссе, прокричал капитан, подзывая к себе напарника.
"Значит, это сержант, – мелькнуло в голове Левченко, – не рядовой спецназовец, а сержант".
Сержант мелкой тяжелой трусцой приблизился к КамАЗу, неловко приложил руку к кепи с длинным козырьком.
– Забирайся в машину к товарищу… к товарищу Левченко, – глянув в путевой лист, приказал капитан, несколько минут молча смотрел, как сержант неуклюже, цепляясь автоматом за углы двери и разные рукоятки, вмонтированные в нее, забирается в кабину фуры, потом закрыл за сержантом дверь и скомандовал водителю: – Поезжайте за мной.
Сине-желтая машина с надписью "ГАИ" двинулась первой, за ней – огромный КамАЗ с прицепной фурой, перед которым все машины казались букашками.
– Это долгая процедура – проверка груза собаками? – спросил Левченко у сержанта, сидевшего рядом с ним.
– Не очень. Кобелек обнюхает товар, обнюхает машину – вот и все. Если не найдет ничего, тут же отпустим. С соответствующими извинениями.
– Ты в Калининграде бывал когда-нибудь? – стараясь вызвать сержанта на доверительный тон, на "ты", спросил Левченко.
– В бывшем Кенигсберге? Никогда не был.
– Классный город. Приезжай к нам в гости – не пожалеешь.
– Чем же он классный?
– Ну, во-первых, это город свободной торговли. "Опель" прошлого года выпуска запросто можно купить за две тысячи долларов.
– За две? – вспомнив о том, как они "экспроприировали" новенький "опель" у танцовщика Большого театра, Аронов усмехнулся.
– За две, – подтвердил Левченко. – Во-вторых, в городе осталось много немецкого: дома, церкви, казематы, форты – все это очень интересно. И все зловещее какое-то, страшное. Жуть! Я сам живу в старом немецком коттедже, отапливаюсь чугунной печкой гитлеровской поры…
– Ну и как?
– Ощущаю себя солдатом Красной армии. Я же говорю – интересно. В-третьих, в Кенигсберге полно всяких загадок. Говорят, Янтарная комната спрятана именно в Кенигсберге. Не в Австрии, не в Германии, не в Швейцарии, а в Кенигсберге. Но где конкретно – никто не знает.
– Ну, на этот счет есть и другие предположения, – сказал Аронов.
В его задачу входило следить, чтобы фура шла за сине-желтым "жигуленком", как привязанная, не отрываясь ни на метр, будто на веревочке, и он был доволен, что усталый, но разговорчивый водитель соблюдает это требование неукоснительно. Остальное Аронова не волновало.
– Например, в Кенигсберге затоплены все подвалы. Немцы, уходя в сорок пятом из города, открыли какие-то потайные шлюзы, и вода затопила подвалы. Сколько ее ни пробовали откачать – не откачивается. Вот загадка-то! Большие умы ломали себе головы, пытаясь понять, в чем дело, – так и не поняли. Может быть, именно там, в затопленных подвалах, Янтарная комната и хранится. Она точно там!
Аронов согласно кивнул: а что, оно действительно так и может быть.
КамАЗ с прицепом продолжал, как привязанный, идти за вертким, проворным "жигуленком".
На операцию с собой Шахбазов взял трех человек – молодых, похожих друг на друга ребят с одинаковыми накачанными фигурами, с одинаковыми лицами, с одинаковыми глазами и одинаковым равнодушным смехом. Они действовали, как роботы, совершенно не задумываясь о том, что делают: если надо было нажать на спусковой крючок автомата – нажимали без всяких колебаний, если надо было взорвать автобус – без проблем.
Никаких комплексов, словом.
Выехали на задание на двух иномарках, от которых потом надо было освободиться – "мерседесе", два часа назад специально угнанном для этой операции в Подольске, и "опеле", недавно доставленном с Запада, из небольшого австрийского городка, еще не растаможенном. Причем выяснилось, что "опель" этот числится в списке машин, разыскиваемых Интерполом, поэтому от него надо было как можно скорее избавляться.
Шахбазов подготовился к заданию тщательно: полтора часа просидел над картой – он плохо знал район, в который направлялся. Надо было точно зафиксировать, куда какой проулок выводит, какая улица с какой смыкается, какая заканчивается тупиком. Затем выехал на место, чтобы отметить нюансы, не нанесенные на карту – траншеи, проломившие ходовую часть асфальта, ямы с оголенными трубами теплотрассы и так далее.
За всякое дело Шахбазов брался основательно, обдумывая каждую деталь, каждый свой шаг.
С неба сыпала мелкая, противная водяная крупка, облака неподвижным ковром нависли над Москвой. Шахбазов сунул в кобуру, сшитую из белой кожи, пистолет, поднял воротник куртки и недовольно посмотрел на небо. Скомандовал с сожалением – в такую погоду вообще не хотелось вылезать из дома:
– На старт!
"Быки" спешно попрыгали в машины. Шахбазов сел за руль "мерседеса", подал команду "марш!", и машины выехали за железные, окрашенные защитной краской ворота с двумя красными звездами на створках. Ворота всех воинских частей по всей России украшены такими звездами.
Когда-то здесь действительно была маленькая воинская часть, а точнее, отдел, состоявший всего из двадцати человек. Отдел занимался сложными разработками по части космоса, но потом военным стало не до космоса. Воинский начальник, командовавший отделом, – толстый низенький генерал с большим животом и громовым голосом, выставил своих подопечных на улицу, а старое двухэтажное здание с витражами на окнах, уютным двориком и металлическими воротами, открывающимися автоматически, сдал в аренду коммерческой структуре. Тут и обосновалась группа ликвидаторов Армена Шахбазова.
Армен вел машину уверенно, быстро, порой проскакивая на красный сигнал светофора, – он не опасался объяснений с гаишниками, водителю "опеля" тянуться за ним было трудно, но он не пасовал, даже на коротких прямых участках, когда "мерседес" набирал оглушающую для города скорость в сто пятьдесят километров в час, "опель" не отставал.
Машины направлялись в Тушино. У Шахбазова не было никакого конкретного плана ликвидации, он пока не знал, как будет действовать. Он знал только, что уберет заказанных ему людей обязательно, и все.
Шахбазов сразу предупредил своих "быков":
– В ментов без нужды не стреляйте. Не надо… Нам их кровь не нужна.
Он знал, что говорил: в последнее время милиционеры стали мстить за свои потери – за гибель какого-нибудь сержантика, случайно схлопотавшего пулю, ликвидировали целые группировки. Мощные группировки, много мощнее той, в которую входил Шахбазов. Это, во-первых, а во-вторых – об этом же просил и старик Арнаутов.
Держа руль одной рукой, другой Шахбазов вытащил из нагрудного кармана куртки сотовый телефон, неуклюже потыкал в него пальцем, связался с наблюдателем, который находился сейчас около отделения милиции.
– Ну, как обстоят дела?
– Пока не выехали.
– Через десять минут одна машина будет у тебя. Вторая вместе со мной остается у моста. Отбой!
Убрав сотовый, Шахбазов достал рацию, связался с машиной, шедшей сзади:
– Я остаюсь у моста, вы идете дальше, до места. Как поняли меня? Прием!
– Все понял, – хрипловатым чужим голосом отозвался старший второй машины, парень с уголовным прошлым по кличке Рог, – иду до места, вы остаетесь у моста.
Собственно, то, что Шахбазов называл мостом, мостом не было. Это было внушительное, очень сложное и громоздкое сооружение, построенное в сталинскую эпоху, – канал, по которому ходили большие суда.
Под каналом был прорыт тоннель, который Шахбазов и назвал мостом. Впрочем, не только он называл этот тоннель мостом – многие другие москвичи тоже.
За тоннелем начиналось Тушино: старые, провинциальные, будто это была не Москва, а Бердичев либо Торжок, кирпичные дома; запыленные черные деревья с остатками такой же черной, вяло обвисшей листвы; жирная земля, проглядывавшая сквозь прорехи в асфальте – замызганный городской вид, невольно рождающий в душе неясную тоску, сомнения в правильности человеческого бытия на земле. Но Шахбазов относился к категории людей, которые умеют подавлять в себе всякие сомнения. Лишь потяжелел лицом, ударил ладонью по кругу руля и, выехав из тоннеля, прижался к бровке тротуара.
Рог также захотел прижаться на своем "опеле" к обочине – может, у шефа будут какие-нибудь указания, но Шахбазов раздраженно и властно высунул из окна руку, повел ладонью по воздуху: проезжай дальше!
Сам неспешно развернулся, остановился на противоположной стороне улицы и стал ждать.
Позади Шахбазова на сиденье "мерседеса" развалилось двое "быков", рядом молча горбился, втягивая голову в мясистые плечи, еще один. Молодые ребята, двадцати – двадцати двух лет, старше Шахбазов к себе не брал, впрочем, моложе тоже не брал, – типичные "быки".
В кармане тонко, как-то по-заячьи, заверещал сотовый телефон. Шахбазов неспешно достал его, послушал, что сообщил невидимый собеседник, и коротко приказал "быкам":
– Приготовились!
"Быки" зашевелились.
Старенький милицейский "уазик", в котором перевозили задержанных, они увидели издали: с подсаженным, опущенным книзу радиатором, он шел тихо, словно бы принюхивался к чьим-то отпечаткам и боялся упустить след, водитель аккуратно объезжал все выбоины в асфальте. За милицейским "уазиком" на почтительном удалении двигался знакомый "опель".
– Один охранник и водитель, – сказал Шахбазов "быкам". – Повторяю: ментов не трогать. Ясно?
Один из парней пробурчал в ответ что-то невнятное и, когда Шахбазов повернулся в его сторону, натянуто улыбнулся. Шахбазов поморщился. Вообще-то, жизни этих людей не позавидуешь. Раз они попали в блюдечко с голубой каемочкой, то вряд ли когда из этого блюдечка выпрыгнут. Так на блюдечке и будут съедены. Впрочем, это их заботы, не Шахбазова. Он сунул руку под сиденье, нащупал автомат, подтянул к себе.
Стрелять ему вряд ли придется, стрелять будут "быки", это их дело, но надо быть готовым ко всему. "Уазик" приближался. Шахбазов помедлил еще несколько секунд и легонько повернул ключ зажигания, "мерседес" едва приметно дрогнул, послышался тихий, какой-то очень далекий звук мотора. В боковое зеркальце, обрамленное пластмассовой подушкой, Шахбазов следил за "уазиком". Уж больно неспешен и ленив был "уазик" – ну ровно бы выставили эту машину в качестве приманки, а за ней пустили другую. Что-то душное толкнулось Шахбазову в грудь, в горло, в виски: а если это действительно подстава? Тогда будет большая пальба. Но скорее всего за рулем "уазика" либо слишком медлительный водитель, либо слишком аккуратный.
"Уазик" приблизился еще на несколько метров. Шахбазов выругался про себя: черепаха, и та ползет быстрее. Через несколько минут "мереседес" тронулся с места и тихонько двинулся в черный прогал тоннеля. "Опель" догнал "уазик" и буквально подпер его сзади. "Уазик" настиг шахбазовский "мерседес", подал сигнал, чтобы "мерседес" уступил дорогу, но Шахбазов даже головы не повернул.
Так три машины гуськом и вползли в слабо освещенный тоннель.
"Мерседес" пошел еще медленнее, въехал в лужу. "Уазик" вновь испуганно загудел, требуя посторониться, "мерседес" на сигнал опять не среагировал, а вот "опель" среагировал – Рог круто вывернул руль влево, обходя "уазик", и через несколько мгновений поравнялся с ним.
В маленьком зарешеченном окошке крытого железного кузова виднелись головы двух парней, загнанных в тесную металлическую клетку. Лицо одного из них смутно серело, он через плечо своего подельника пытался рассмотреть, что там происходит, на воле. Слезы застилали ему глаза, он расстроенно шмыгал носом и напряженно всматривался в окошко.
То, что он увидел в следующий миг, заставило его приподняться на железной скамейке. Впрочем, привстал он лишь на краткое мгновение, – через секунду уже устремился вниз, стараясь укрыться за железным бортом машины, за телом своего напарника, но не успел…
В окнах "опеля" высунулись два автоматных ствола. В тот самый момент, когда арестованный попытался уйти от пуль, стволы окрасились красноватым огнем. "Уазик" встряхнуло, зарешеченное стекло разлетелось в брызги, обдало узников крошевом. Решетка, вставленная в окошко, неожиданно покраснела, словно бы раскалилась от соприкосновения с пулями – наверное, так оно и было, – в крохотной передвижной камере сделалось дымно и душно.
Арестованные закричали разом, в один голос. Парень, сидевший к окну спиной, приподнялся было на сиденье, но тут несколько пуль впились ему в затылок. Тела расстреливаемых людей задергались под пулями, бок "уазика" превратился в решето – впрочем, надо отдать должное меткости стрелявших: в дверцу кабины, за которой укрывались милиционеры, не попало ни одной пули.
Все произошло так стремительно, что водитель "уазика" и охранник даже не успели понять, в какую переделку попали – они лишь испуганно переглядывались. А может, просто боялись и не хотели ввязываться в перестрелку: жизнь-то, как сказал классик советской литературы, дается один раз и пускать ее псу под хвост ради двух бритоголовых преступников не имеет смысла.
Автоматы смолкли, "мерседес" дал газ – только синие дымные плевки вывалились из выхлопной трубы, резко рванулся к выезду из тоннеля. "Опель" устремился следом.
Машины дружно вылетели из тоннеля, нырнули в первую тенистую улочку, свернули в переулок, потом направо и еще раз налево. Через несколько минут они уже были у цели, где их ждали "жигули"-девятка и джип с черными тонированными стеклами.
Рог со своей командой нырнули в джип, а Шахбазов пересел в "жигуленок". Едва завел мотор, как затренькал сотовый телефон, он неторопливо поднес его к уху, проговорил коротко и раздраженно:
– Ну!
Звонил наблюдатель, находившийся около отделения милиции, просил разрешения покинуть пост. Шахбазов разрешил:
– Валяй!
В это время запищал зуммер рации, Шахбазов резким движением выдернул ее из кармана, произнес знакомым раздраженным тоном:
– Ну!
– Шеф, проверять результат работы не будем? – спросил Рог.
– А чего проверять? От этих несчастных один фарш остался, – сказал Шахбазов. – Да и милиции сейчас там будет столько, что лучше всего это место объехать стороной. Отбываем домой!
Проулками они выехали к Соколу и быстро затерялись в говорливом, плотном движении Ленинградского проспекта.
Брошенные Шахбазовым машины были обнаружены через четыре часа. На них вышли по показаниям двух свидетелей, запомнивших номера. Это были водитель арестантского "уазика", навсегда потерявший после этой стрельбы нормальный сон и желание работать в милиции, и сержант-охранник, вооруженный автоматом, который обязан был не только конвоировать заключенных, но и защищать их.
Но в машинах не нашли ничего такого, что могло бы пролить свет на причастность кого-либо к преступлению: ни отпечатков пальцев, которые значились бы в картотеке, ни пустой автоматной гильзы, залетевшей во время стрельбы за сиденье, – ничего.
Утром следующего дня на стол подполковника милиции Ольги Николаевны Кличевской легла оперативная сводка, в ней были перечислены все крупные происшествия, случившиеся за сутки в Москве. Под номером 86 Ольга Николаевна нашла нужное сообщение – о стрельбе в Тушинском тоннеле, внимательно прочитала его и довольно улыбнулась.
Когда проехали мимо одинцовского поста ГАИ, Левченко повернул бледное, усталое лицо к Аронову.
– Может, здесь, около гаишников, и проверим груз? А, лейтенант? – Левченко специально назвал черноволосого автоматчика лейтенантом, повысил в звании, чтобы сделать ему приятное, но Аронов на это повышение никак не отреагировал, лишь досадливо махнул рукой.