Александр Васильевич, вполне довольный собой, уехал на заседание подкомитета по национальным вопросам, полагая, что в будущем со стариком Прохоровым ему больше встретиться не доведется. Но он ошибался, уже через неделю в дверь служебной квартиры позвонили.
В дверях стоял сухонький старичок Дмитрий Егорович и держал в руках какой-то сверток.
- Доброго здоровьичка, - первым поздоровался Прохоров. - Извиняюсь за настырность, но решил зайти поблагодарить, а то как-то не по-христиански получается.
- Ну, заходите, Дмитрий Егорович, - сказал Логинов, четко помня имя-отчество престарелого посетителя. - Чай будете?
- С удовольствием, - садясь в кресло, улыбнулся старик и положил на колени свой сверток.
На кухне Логинов поставил на плиту чайник, порезал лимон, достал вазочку с домашним вареньем, привезенным на прошлой неделе женой из Обнинска.
Наконец закипел чайник, Александр Васильевич разлил кипяток по большим керамическим чашкам, опустил в них по бумажному пакетику с чаем "Липтон". Вода в чашках моментально стала окрашиваться в темно-коричневый цвет.
Поставив на поднос приборы для чаепития, хозяин квартиры вошел в гостиную. Первое, что бросилось в глаза, - Прохоров вскрыл свой пакет и теперь держал в руках книгу. Логинов узнал свой шедевр.
- Вот, повезло приобрести, - указывая на книгу, проговорил Дмитрий Егорович, поглаживая глянцевую обложку. - Прочитал с большим удовольствием. Нужная, должен вам заметить, Александр Васильевич, книга, глаза народу открывает. И название какое: "Восхождение Ежова". Я ведь хорошо помню то время, сам тогда впервые за проволоку попал. Много могу рассказать и про "сучьи войны", и про "коронацию" воров в законе. Всякого довелось повидать… Жаль, нет таланта излагать на бумаге, а то бы сам написал такое, что в страшном сне не привиделось бы нашим литераторам. Этого не знают ни Шолохов, ни Солженицын. Роман бы получился эге…ге, пострашней, чем "Тихий Дон" или чего там. Показал бы нутро этого государства, да не со дна, а вовсе из преисподней социалистической системы.
В мозгу Логинова уже вспыхнула идея нового романа "Ад социализма" - показать участь заключенных от октября семнадцатого до наших дней.
- А что, Дмитрий Егорович, - как можно мягче сказал он, - давайте, как сейчас говорят, скооперируемся. У меня талант писателя, у вас опыт человека, повидавшего в этой жизни не самые веселые стороны. Вот и напишем роман об истории государства рабочих и крестьян, так сказать, взгляд из-за колючей проволоки. Будем соавторами?
- Да какой из меня писатель, - вынимая из чашки пакетик с размокшим чаем, застенчиво проговорил старик. - Я со своей биографией только все испорчу.
- Да что вы! Сейчас другое время.
- Нет, я твердо решил, мою фамилию выставлять не надо. Обиду нанесу тюремному братству, - твердо произнес Прохоров, но, видя, как скуксился депутат-писатель, добавил: - А вот вам, Александр Васильевич, все поведаю без утайки.
Старик действительно рассказал депутату много, они встречались по нескольку раз в неделю, и Прохоров вводил бывшего преподавателя истории в страшный мир "паханов", "гладиаторов", "шестерок" и "петухов". Начинали, как в школе, с азов. Старый урка помог Логинову составить словарь блатных слов и выражений, затем объяснил, что обозначают те или иные рисунки. Больше месяца продолжался тюремно-лагерный ликбез. Но однажды, придя в гости, Дмитрий Егорович увидел, что хозяин собирает вещи.
- Уезжаете, Александр Васильевич? - скромно поинтересовался старик.
- Да, надо ехать. Сами знаете, Дмитрий Егорович, что творится на Кавказе. То землетрясение, то вот совсем народ обезумел, брат на брата поднял руку. Я имею в виду азербайджанцев и армян, - проговорил депутат, пытаясь закрыть переполненный чемодан.
- Да, совсем обезумел человек от вседозволенности, - скорбно кивнул Прохоров, потом, шмыгнув по-старчески носом, спросил: - А куда едете, в Ереван?
- Да нет, в Баку, - ответил Логинов, чертов чемодан наконец поддался, со скрежетом щелкнули замки.
- Ой как славно! - обрадовался гость, потом, успокоившись, попросил: - Вы бы не могли, Александр Васильевич, сделать мне одолжение?
- Какое одолжение?
- Живет у меня в Азербайджане старинный друг Рустам Гусейнов. Мы в молодости с ним беспризорничали. Теперь он большой человек, председатель колхоза, Герой Соцтруда, не то что я. Не сочтите за труд, позвоните, передайте привет от Прохора. Старику будет приятно, что о нем не забывают друзья.
Логинов посмотрел на циферблат наручных часов, по времени машина уже должна была ждать внизу.
- Хорошо, - кивнул депутат, - давайте номер, позвоню.
Перелет из Москвы в Баку прошел благополучно, в аэропорту депутатов встречали представители республиканской администрации и командование введенной в город армейской группировки. После обмена рукопожатиями прибывших гостей под прикрытием милицейского эскорта сопроводили в гостиницу. В окно мчавшейся машины Александр Васильевич видел следы недавних погромов: выбитые стекла домов, сгоревшие до остова машины и горы мусора. На перекрестках стояли воинские патрули, усиленные бронетехникой.
День приезда был отведен гостям, чтобы освоиться на новом месте. Развесив вещи в шкафу, Логинов принял душ. До обеда еще оставалось время, и депутат решил его использовать с толком. "Позвоню-ка я этому другу Прохорова", - подумал он, берясь за трубку телефона, - чтобы скинуть это с плеч.
Беседа с давним другом Дмитрия Егоровича длилась недолго, на другом конце провода человек с сильным кавказским акцентом поблагодарил за звонок и спросил, когда депутат возвращается в Москву. Затем, вежливо попрощавшись, повесил трубку.
"Странный какой-то друг, - подумал Логинов. - Кавказский друг не спросил ни о здоровье своего престарелого товарища, ни о том, как он поживает. Может, так принято у кавказцев?"
На следующий день уже было не до странностей кавказца. Депутатская комиссия вояжировала по республике, посещая предприятия, высшие учебные заведения, воинские части и погранзаставы.
В течение двух недель были собраны материалы для будущего отчета, можно было возвращаться в Москву.
За день до отлета комиссии в номер Логинова постучали. Отложив газету и широко зевнув, Александр Васильевич сказал:
- Входите, открыто.
В номер вошел смуглый мужчина в дорогом темном костюме, со скромной Золотой Звездой Героя на груди, вежливо поздоровался:
- Добрый вечер, Александр Васильевич.
- Вы, как я понимаю, друг Дмитрия Егоровича, - протягивая руку, сказал Логинов.
- Да, - кивнул азербайджанец, пожимая руку, представился: - Рустам Сулейманович Гусейнов, старинный товарищ Прохора.
"Странно, почему старик сказал, что они в молодости беспризорничали? Прохоров, пожалуй, лет на двадцать старше этого азера", - подумал депутат.
- Ви меня извэнытэ, пожялуста, за тот разговор, самы знаетэ, что сейчас происходит, - заговорил кавказец, сильно коверкая русские слова.
- Да, я все понимаю.
- Ви нэ могли бы передат посилку Прохору?
Только сейчас Логинов заметил в его руках большую продолговатую коробку, обклеенную свеТло-коричневой оберточной бумагой.
- Там не мина случайно? - усмехнулся Александр Васильевич, прикидывая, что посылка займет едва ли не полчемодана, но ничего, он себе купил большую дорожную сумку.
- Нэт, что ты, там курага, узюм, инжир, - начал перечислять кавказский гость.
- Да я верю, верю, - остановил его депутат.
Приняв из рук в руки посылку, он ощутил, что у нее приличный вес, но ничего не сказал. Азербайджанец, уходя, приговаривал:
- Будэш снова у нас, жду в гости. Будэм жарить шашлык, вах.
На следующий день по пути домой Логинов попросил заехать по адресу Прохорова. Старик очень обрадовался посылке. Александр Васильевич быстро распрощался, договорившись, что вскоре они продолжат беседу о советских лагерях.
Неделя пролетела в подготовке отчета депутатской комиссии. Логинов был одним из главных составителей этого отчета, иногда засиживался до полуночи. Наконец отчет закончен, завтра его отпечатают.
В воскресенье, когда Александр Васильевич впервые отдыхал по-настоящему за всю неделю, пришел Прохоров.
- Здоров, Васильич, - бодро поздоровался старик, проходя в гостиную и усаживаясь на давно облюбованное кресло.
Логинова поразила панибратская фамильярность старика. Да и внешне он как-то изменился. Это уже был не тихий доброжелательный старичок, а уверенный в себе немолодой, но еще крепкий мужчина. Разительная перемена.
За время своего депутатства Логинов научился ничему не удивляться, вот и сейчас он хотел посмотреть, что будет дальше.
- Чай, Дмитрий Егорович, или сразу за работу?
Старик внимательно поглядел на депутата, потом улыбнулся и, подмигнув, сказал:
- Первым делом решаются дела финансовые, а затем можно и водочки выпить. А о тюрьме мы завсегда сможем поболтать. Тюрьма, она каменная, никуда не денется.
- Какие финансы? - не понял Логинов. Он подумал, что дедок все-таки решил потребовать плату за сотрудничество с депутатом. "Любопытно, сколько он попросит за свои консультации?"
Но вместо ответа Прохоров начал доставать из своего поношенного пиджака пачки денег в банковской упаковке. Одна, две, три… сложив их одну на другую, дедок хихикнул и, ткнув в них пальцем, сказал:
- Пятнадцать "штук", как одна копейка.
- Что это за деньги? - сурово спросил Логинов.
- Твоя "капуста", сокол ясный, - оскалился довольный собой старикан.
- Как моя? За что?
- Да за тот опиум, что ты мне притарабанил от Рустама. Твоя доля за десять килограммов. Заработал - получи.
Свет померк в глазах народного избранника. Первое, что он хотел, - вышвырнуть эти чертовы деньги в окно, а следом и старика.
- Я не возьму денег, - наконец дрожащим голосом произнес депутат.
- Твое право, - спокойно сказал старик, - но деньги твои и можешь поступать как захочешь.
Хотя… я на твоем месте эти деньги вложил бы в какую-то ценность. Депутатство твое не вечно, да и чернушную бредятину народу скоро надоест читать, вот и останешься ты без работы. А жить привык шикарно, не правда ли, Васильич?
- Я заявлю в милицию.
- И что ты скажешь? - грустно улыбнулся Прохоров. - Скажешь, что вор-рецидивист Прохор обманом уговорил тебя провезти посылку с наркотиками из Азербайджана, за что дал пятнадцать тысяч рублей. Так, что ли?
Логинов молчал, понимая, что именно это и собирался заявить в МВД.
- А я скажу, - Прохоров широко оскалился, - что ни о какой посылке понятия не имею, и Рустам так же скажет. И в гостинице никто не вспомнит про бумажную коробку. А вот ментам заявлю, что пятнадцать "штук" ты с меня вымогал за то, что устроил мне прописку у совершенно чужого человека, который сейчас лечится от алкоголизма. Участковый это подтвердит, будь уверен… Да, кстати, на взяточников депутатская неприкосновенность не будет распространяться. А шуму будет! Наверно, все газеты станут писать, да и в программе "Время" покажут. Семья у тебя идейная. И жена, и дети наверняка откажутся от мужа-взяточника, - измывался старик.
Логинов сел в кресло, обхватив руками лицо. Бывший историк прокрутил в памяти все события и понял, что стал жертвой чудовищной провокации. Теперь было два выхода (третий - добровольная сдача органам милиции с долгой отсидкой - вообще в его голову не вмещался). Первый - согласиться работать на этого бандита Прохора, второй - покончить с собой, но и тогда это не смоет позора с его имени, с его семьи. Остался только один выход. Логинов оторвал руки от лица и спросил:
- Что, теперь я буду вашим гонцом за наркотиками?
Дмитрий Егорович улыбнулся нежной отцовской улыбкой и негромко сказал:
- Зачем же мне золотую рыбку держать на посылках? Возить наркотики есть кому и без вас, уважаемый Александр Васильевич. А с вами мы будем сотрудничать только по конкретным делам, где вы со своим положением сможете нам оказать действительную помощь. Естественно, не бесплатно. И платить буду не в пример этой мелочи, - старик указал на пачки денег.
- Кто еще будет знать обо мне? - наконец спросил Логинов.
- Только я, - спокойно произнес Прохор, но, видя недовольство в глазах вербуемого депутата, добавил: - Конечно, кое о чем может догадываться и Рустам. Но он - калач тертый и знает, что значит распускать язык. Ведь человек смертен иногда внезапно, - спокойно, по-будничному закончил Прохор, а Александр Васильевич понял: последняя фраза касалась не только Гусейнова, но и его…
После ухода гостя Логинов долго сидел за столом и не отрываясь смотрел на пачки денег. Мозг его лихорадочно анализировал сложившуюся ситуацию, искал выход или хотя бы какое-то объяснение случившемуся. Неожиданно перед глазами вспыхнул твердый синий переплет книги об истории американской мафии. Когда же он ее читал? Да несколько лет назад. Тогда еще никто толком и не знал таких слов, как "рэкет", "киднеппинг", а теперь их знает весь Союз, и не только эти слова. Помнится, прочитав книгу, он подумал: "Лихие они ребята, да и условия жизни у них другие". Теперь условия одинаковые или почти одинаковые. Почему бы не рискнуть? А книгу можно использовать как учебное пособие для начинающего мафиози.
Александр Васильевич спрятал деньги в шкаф, а сам стал быстро собираться, решив сегодня же отправиться в Обнинск повидать семью, а заодно привезти в Москву нужную книжку.
"Мы еще посмотрим, Прохор, - подумал депутат, запирая входную дверь, - кто будет главенствовать: бандит с природной хваткой хищника или образованный человек с нужным багажом знаний и влиятельным окружением…"
* * *
Отец Рената Тафулина был известным на всю Казань фарцовщиком, трижды судимым. Но примером для старшего сына не стал: не хотелось Ренату за год королевской жизни платить годами каторжного труда. "Жить надо шикарно и безбоязненно", - считал он.
Военную службу Ренат проходил в Москве. Столица поразила его своими размерами, огромными проспектами, высоченными многоэтажками, магазинами, изобилующими товарами. "Вот этот город по мне", - решил тогда Тафулин.
После демобилизации Ренат устроился по своей военной специальности каменщиком в одно из московских СМУ, получил прописку, место в общежитии, аванс. После этого он смог лишь доработать до получки, и был таков. Тяжелый физический труд не его стезя. Он быстро отыскал себе занятие по вкусу. Сперва стоял на "отрыве" в команде наперсточников, потом сам научился крутить наперстки. Освоив это занятие, решил отделиться. Дав отступного бригадиру, создал свою команду. Тогда у него впервые появились приличные деньги. Тафулин снял большую квартиру, оформил фиктивный брак с пропиской. А уже после того, как стал стопроцентным москвичом, развернулся по-настоящему. Договорился с кем надо о разрастании своего предприятия. Создав еще несколько команд, запустил наперсточников в поезда пригородного сообщения. Но вскоре наперсточный бум стал затихать.
Однако в эпоху умирающего социализма люди без дела не могли сидеть. Валютный ажиотаж породил новые "рабочие места" менял и кидал. Ренат, не забывая отстегивать в общак, переквалифицировал своих людей. Первое время они больше занимались обменом. Доходы небольшие по сравнению с киданием. В ход пошли переделанные доллары (к мелким банкнотам пририсовывались нули - один, иногда два), потом "куклы" - пачки нарезанной бумаги. И, наконец, лохов ловили просто на "шухер", когда меняла на крик "менты" убегал с банкнотами лоха. Это был настоящий бизнес, правда, иногда кидалы попадались, но Ренат помогал их семьям, "подогревая" тех деньгами. Чтобы люди не распускали на допросах языки, они должны были знать, что о них заботятся. Эта тактика всегда окупалась, но жизнь не стоит на месте. И когда дела "товарищества" были на пике достижений, в уже купленной Тафулиным квартире раздался телефонный звонок.
- Да, слушаю, - подняв трубку, сказал Ренат и тут же услышал хрипловатый голос:
- Шустрик, это я.
Ренат сразу узнал интонацию Альберта Фромана - казахского немца, неоднократно судимого за квартирные кражи. Человек педантичный, образованный и бесстрашный, он был в воровском мире немалым авторитетом. А за ненависть к стукачам носил прозвище Фашист. Фроман был правой рукой Прохора, которому принадлежал район, где действовали люди Тафулина. Именно Фашист прозвал Рената Шустриком. Если он позвонил - значит, это серьезно.
- Я узнал вас, - как можно почтительней сказал Тафулин.
- Вот и хорошо. - Голос Фашиста звучал ровно, и каждое слово произносилось слегка растянуто, с правильно поставленным ударением. - Ты как, свободен? Надо потолковать.
- Когда? - не задумываясь спросил Ренат, мысленно прокручивая один вопрос: "Не наступил ли я где-то Прохору на любимую мозоль?" Нет, никаких грехов он за собой не чувствовал.
- Сейчас.
- Жду.
Ждать пришлось недолго, через пять минут в дверь позвонили. Фашист пришел один, без свиты охранников. Здоровенный детина под метр девяносто ростом, с угрюмым лицом инквизитора.
- Здравствуй, Шустрик, - сказал Фашист, протягивая загрубевшую ладонь с заскорузлыми мозолями. В сравнении с его ладонью, привыкшей к орудиям лесоповального труда, ладонь бывшего наперсточника была нежной и мягкой.
- Что-нибудь выпьете? - спросил Ренат, глядя, как гость раздевается в прихожей.
- Рюмку "Хеннесси", если у тебя есть, - произнес Фроман, оглядывая гостиную большой четырехкомнатной квартиры. Дорогая английская мебель, толстый персидский ковер на полу с ярким сочным орнаментом, стены увешаны картинами в позолоченных массивных рамах, и тут же, под картиной, на передвижной тумбе японская видеодвойка, рядом с диваном центр с горкой компакт-дисков.
Ренат налил гостю французского коньяка, а себе ликера "Амаретто". Протягивая бокал, предложил:
- Присаживайтесь.
Фашист сел в глубокое кресло, широко раздвинув ноги. Пригубив коньяк, он на мгновение задержал жидкость на языке, ощущая ее терпкий аромат. Затем медленно проглотил.
- Великолепный напиток, - наконец произнес он, поставив бокал на столик. Фроман внимательно посмотрел на Рената. От этого взгляда бездонных серых глаз Ренат почувствовал, как у него заходится в сердце.
- Хорошо работаешь, Шустрик, - проговорил Фашист, не отрывая взгляда от слегка располневшей фигуры хозяина квартиры. - Всегда честно и вовремя отстегиваешь долю в общак. А это немало.
Ренат молчал, чтобы не выдать свое волнение. Иди знай, как Фашист отреагирует, когда поймет, что Тафулин его боится.
- Хорошо ведешь дела, Шустрик, - продолжал Фроман. - Надо тебе расти. Хватит быть кустарем-одиночкой, присоединяйся к организации. Можешь поверить, что твои доходы и доходы твоих ребят увеличатся, да и "крыше" отстегивать больше не придется.
"Мягко стелишь, - подумал глава кидал, - и все будет так хорошо, доходы увеличатся, "крыша" бесплатная, да и о пацанах, залетевших в ментовку, заботиться не надо - организация позаботится. Все хорошо… Одно плохо, теряется свобода и ты уже себе не принадлежишь, становишься одним из многих. Пешкой на шахматной доске Прохора". Но выбора все равно не было, предложение, ясное дело, исходило от Прохора. Старый лис задумал какую-то комбинацию и отказа не примет.