Гершанок меня совсем не ждал, хоть и принялся уверять, что счастлив видеть подругу дней своих суровых в добром здравии и трезвом рассудке. Я, уносимая волной блаженства второй день подряд, не стала концентрироваться на мысли: искренен мой друг детства или так просто… любезен. Вместо церемоний начала рассказывать обо всем подряд: что, оказывается, Алессандро Кавальери получил прямо в номер письмо с угрозами, что Винченцо всю жизнь мучился угрызениями совести и ждал возвращения дедули Хряпунова в его одинокую жизнь, что Франческо… Тут я замялась и посмотрела на Оську вопросительно. Иосиф ухмыльнулся и подмигнул с бесстыдной миной. До чего же он похож на моего кота, и даже реакции у рыжих поганцев одинаковые!
Чтобы не вникать в ненужные детали, я вновь вернулась к разбитому сердцу дедушки Кавальери, к его многолетнему сидению у окна в ожидании того, что счастье вернется - счастье в лице слегка постаревшего, но по-прежнему очаровашки Хряпунова. Почему-то мои сентиментальные излияния про разлученных в начале века любовников циника Осю только рассмешили. Он с размаху уселся в кресло, сделал ладонь козырьком и затрясся от хохота. Я так и замерла от изумления и, что скрывать, от обиды тоже. Сейчас наговорит всяких неприятных истин, психолог великий, Зигмунд Юнгович Левин! Отсмеявшись, Гершанок поднял на меня глаза:
- Ох, и наивное же ты создание, Сонетка!
"Сонеткой" он меня называет, когда хочет подчеркнуть мою бестолковость. Давай-давай, выпендривайся!
- Ты взгляни правде в глаза-то! Знаешь, твой тоскующий Винченцо не по дедуле Хряпунову скучал, а совсем по другому поводу!
- Это по какому же? - хорошо хоть про Винченцо, не про Франческо, а то ведь могли и поссориться.
- Ну, смотри, - Иосиф Премудрый загнул палец на руке, - Человек Кавальери был слабый, бесполезный, избалованный, одно имел достоинство - массовик-затейник был хороший. А женился - сразу проблемы образовались, и ни одну, я думаю, он не смог решить. Женушка у Винченцо, судя по хряпуновскому дневнику, была та еще барракуда. Может, ее по молодости время от времени и посещало нежное чувство к женишку, но вряд ли оно надолго задержалось. Достанься ей в мужья Железный Дровосек, она и его бы пилила - за мягкость. Представляешь, какую жизнь она устроила Винченцо?
- Да уж, не позавидуешь, - кивнула я.
- И вот, - увлеченно продолжил Оська, - Любимец публики, заласканный своей семьей и твоим дедом, живший "в полном счастье, в полном блеске", - внезапно душка Кавальери оказался в полном… в общем, в диаметрально противоположной ситуации. Никому не нужен, никто его не любит, родным не до ласк и сюсюканья - в Италии Муссолини, война, экономический спад…
- И что? - я начала раздражаться.
Ну, было хреново бедолаге Винченцо, но это же не доказательство его нелюбви?
- А то, - нравоучительно загнул Гершанок еще один палец, - что твой дедуля для Кавальери - не просто приятное воспоминание, а символ прошлой, такой счастливой жизни, ее главная принадлежность, ее орудие, так сказать. И Хряпунов как таковой тут о-ба-са-лют-но ни при чем! Просто Кавальери с ужасом осознал, что совершил некогда роковую ошибку. В детстве-то дитятко по имени Винченцо всерьез полагало: первую половину жизненного пути удовольствиям отдать, а вторую - великим делам - да легко! А этот путь пройдя до половины, он очутился в призрачном лесу! Страшно! Волки воют! Комары зудят! И холодно чего-то… Вот ему и захотелось назад - в юношеское счастье, где его все одобрям-с и обожам-с. Такие без одобрямса жить не могут! Это его он у окошечка поджидал, а не любовника бывшего, вечно желанного, с палочкой и вставной челюстью! - и Ося торжествующе хлопнул ладонью по подлокотнику.
- Слушай, - ядовитым голосом поинтересовалась я, - а тебе-то какое дело до причин Винченцовой тоски?
- Ой, Соня, - Оська отвел глаза, - у меня одна печаль: как бы ты не влипла со своим Кавальери - вроде дедули твоего в давние времена…
- Это почему же? - в моем тоне прорезался металл.
- Да ведь внучок-то - копия дедули! - взорвался Гершанок, - Ты смотри, как он папочку слушает! Говорят ему: ухаживай - он ухаживает, говорят: пойди, поругайся насчет посредников - бежит ругаться, а скажи папахен: отцепись ты от нее, она нашей семье не опасна, но и не нужна вовсе - что он делать станет? То-то… - без энтузиазма закончил мой заботливый друг.
Потом мы оба помолчали: я - растроганно, Ося - печально.
- Ось, - примирительно пробормотала я, - Ну, слабые мужики всегда бывали, и ничего в этом плохого… Я же понимаю, что он не Черчилль… Я с Черчиллем и не уживусь, правда!
- Ну, хорошо, если понимаешь, - вздохнул Иосиф, - Но ты подумай наперед, ладно?
- Наперед чего? - осторожно спросила я.
- Ну… перед свадьбой, - протянул Оська.
Настал мой черед хохотать под лапкой козырьком, прикрывши глазки. Ну до чего мужики народ скоропалительный! Я дальше чем на две недели боюсь загадывать, а он меня уже с Кавальери поженил, повенчал, развел и бросил с детьми - и все без ведома главных участников действа! Я сообщила глупому, но заботливому приятелю, что ни в какой брак пока не вступаю, а романировать можно и с полной размазней - если это романтически настроенная, мускулистая, с приятными чертами лица и холеной шевелюрой размазня итальянского приготовления. Похоже, Иосифа от моего прагматизма слегка покоробило, но ничего - вперед наука: не записывай в дурочек Гретхен всех баб подряд.
Помирившись, мы сели пить чай, уютно беседуя про чередование сильных и слабых натур в роду Кавальери. Пришли к выводу, что Алессандро пошел в маму - ту самую "барракуду", а Франческо, скорее всего, воспитывался дедушкой, пока бабуля и папуля зарабатывали на содержание и реставрацию имения. Жена Алессандро, насколько я поняла из рассказов Франческо о детстве, проведенном в "Дорри альти", умерла родами, а брать вторую он не захотел - может, покойницу сильно любил, а может, руки не дошли. При таких занятых родственниках дедушка для Франческо был главный близкий друг, образец и воспитатель. И мальчик перенял дедовы привычки (лишь некоторые, слава Богу!): романтизм, желание любить и быть любимым, гедонизм и непрактичность. И неча на псише пенять, коли Квазимодой звать!
Мы славно посидели, домой я пришла умиротворенная и спокойная. На ребят можно надеяться, они меня своей поддержкой не оставят. Все будет хорошо. Пока я, напевая, порхала по квартире с метелкой для пыли, меня посещали только идиллические фантазии - Софи Хряпунова во Флоренции, Кавальери на свою возлюбленную не надышится, чертов злоумышленник растворился во мгле… Телефон! Недоброе предчувствие пронизало меня с головы до ног. В трубке раздался голос, больше напоминающий волчий вой:
- Сонья-а-а-а-а!!!
О Господи! Это же Брилла! В какую еще пакость она вляпалась? Табуреткина пассия Раюха Кислоквасова убивать ее приехала, что ли?
- О Сонья, - надрывалась трубка, - только вы можете помочь ему, только вы! Он погибнет, его там убьют!
Кажется, речь не о Табуретке и не о Раиске.
- Успокойтесь, Лео, успокойтесь! Все по порядку, с начала!
- Микеле забрало КГБ! Он убил вашу помощницу!
Что за помощницу? А, Верочку! Как Микеле? Почему Микеле?
- Тюрьма! Лагерь! Зона! Он умрет! Он такой хрупкий!
Ну, насчет этого Элеонорка переборщила: "хрупкий" - последний из эпитетов, который можно применить к Чингьяле.
- А за что он мог убить Веру? - опасливо поинтересовалась я.
- Кого? Это они говорят - убил! Микеле не мог! Он очень нежный!
Так, значит. Сначала хрупкий, потом нежный.
- А кто они?
- А-а-а-а! О-о-о-о!
Все ясно, но ничего не понятно.
- Элеонора! - как можно тверже произнесла я, - Рядом есть кто-нибудь? Дайте трубку тому, кто рядом!
- Майор милиции Кубытькин слухае! - рявкнула трубка.
- Господин Кубытькин, меня зовут Софья Хряпунова, я сопровождаю делегацию от галереи "Кома-АРТ", изложите суть дела, пожалуйста! - выпалила я.
- Гражданину Италии Микелу Чингьялу предъявлено обвинение в убийстве Веры Сергеевны Заборовой, гражданки эрэф, - смягчилась трубка в ответ на обращение "господин", - Улики против него очень серьезные. Неопровержимые даже. Это все, что я могу вам сказать. И если можно… - трубка перешла на просительный тон, - гражданку Брылю… забрать, что ли…
- Брылю заберу, - твердо пообещала я, спросила адрес и побежала назад к Осе.
Глава 9. "И предков скучны нам роскошные забавы…"
Ну и денек! Когда Сонька ворвалась ко мне и принялась тараторить про Чингьяле и какую-то Кубытьку, мне даже нехорошо стало. Свихнулась, думаю, не иначе. Не вынесла душа поэта минуту жизни трудную. Но, сообразив, в чем дело, я в ужасе охнул и кинулся к телефону - Данилу разыскивать. Без его умения разговаривать с валетами всех мастей нам тяжело бы пришлось. Бриллу мы нашли быстро: своими рыданиями она оглашала не только само здание, но и окрестные улицы. Бедные менты не знали, чем бы еще законопатить уши, а просто вывести вон извергавшую пожарно-сиренные звуки синьорину, видимо, опасались - иностранка все-таки. К тому же та наверняка стала бы орать под окнами. Даже нам с Даней стало не по себе: мы ведь первый раз увидали истинное лицо истинной неаполитанки. Конечно, в комедии оно намного забавнее, а вот реальность несколько… обескураживает. Трое слегка позеленевших от утомления личностей совали Лео стаканы с водой, таблетки, носовые платки, остальные, разбежавшись по углам, делали вид, что увлеченно занимаются любимым делом. А сама Брилла вела себя, словно сопрано на прослушивании в Ла Скала: отталкивая стаканы, таблеточки-салфеточки и прочие препятствия между нею и большим искусством, она деловито набирала воздуху в грудь, долю секунды держала паузу и вновь издавала вопль: "А-а-а-а-а-а-а-а!!!" - с фиоритурами, с тремоло и Бог знает, чем еще. С ума сойти, в общем. Мы бы и сошли, но нас Сонька спасла: она схватила заходящуюся в истерике Элеонору за шкирдон, хорошенько встряхнула и без смущения отвесила той пару пощечин. Лео хныкнула напоследок и прекратила свое бель канто.
Благодарный Кубытькин, до нашего появления тщетно пытавшийся вызвать итальянского посла в районное отделение милиции, наконец вздохнул спокойно. Отдышавшись, он даже сообщил нам три главных улики против Микеле: отпечатки пальцев Чингьяле обнаружены на лезвии кинжала, платок с пятнами крови - в кармане адвокатского пиджака, алиби у него сомнительное (Элеоноркиным уверениям, что любовник не отлучался из постели трое суток, особой веры не давалось) - и посоветовал найти дяденьке хорошего адвоката. Милицию отродясь не интересовали разные мелочи вроде мотива и психологических характеристик подозреваемого, и наша компания не стала зря третировать прямо с лица спавшего Кубытькина. Но вопрос: "За каким лешим итальянский адвокат порешил русскую секретаршу через пару дней после знакомства, причем для этого жуткого злодеяния покинул любимую женщину в самом пикантном настроении?" - остался. Тому, кто хоть мельком узрел сексапилку Лео в порыве страсти нежной, ясно как день - от такого зрелища пишбарышень ятаганом резать не побежишь. Впрочем, кажется, родная милиция все же решила проверить наличие садистских комплексов у бедняги Микеле. Вот вам и "Молчание ягнят" - даже им на мозги повлияло!
Мы везли в гостиницу синьорину Бриллу, та хлюпала носом, уткнувшись в мизерный платочек, а Соня с Данькой пытались заверить несчастную Элеонору в непомерном бескорыстии и профессионализме наших правозащитников. Пока они на два голоса утешали даму, я попытался найти адекватное объяснение одной из двух версий: либо Микеле действительно убил Веру - значит, связан с событиями последних месяцев денежным интересом; либо его подставил человек, осведомленный о каждом шаге любого члена делегации и получивший доступ даже к их личным шмоткам. Он что, через телескоп за итальяшками наблюдал, жучков в номера понаставил, горничной переоделся? Впрочем, и в подобном идиотизме нет ничего невозможного. В отеле Соня накормила Бриллу снотворным, уложила в кроватку и прикрыла пледиком - пусть поспит, бедняжечка, умаялась. Орать во все горло три-четыре часа кряду - даже для неаполитанки тяжко.
Номер Кавальери был заперт, но карточки "не беспокоить" на двери не было. Значит, вышли проветриться. Соня предложила дождаться ее аманта и устроить им с папулей перекрестный допрос. Почему-то она уперлась в самую невыгодную для нее гипотезу и талдычила: Веру пришил один из итальянцев. Конечно, это похоже на правду: у собратьев-макаронников больше возможностей друг дружке свиней подкладывать, чем у переодетой горничной с микрофоном под юбкой. Мы спустились в холл отеля, тупо посидели под пальмой, обошли по кругу бассейн с фонтаном, больше напоминающий протекающий рукомойник, и решили перейти в летнее кафе. Даня пошел договариваться с рецепцией, а мы с Софьей направились к столику, удобно расположенному прямо напротив входа в гостиницу.
- Как ты думаешь, - обратилась ко мне Соня, - при расследовании убийства стоит доверять женской интуиции?
- Ой, не знаю! - честно сознался я, - А что, тебе интуиция уже свое веское "фэ" сказала?
- Я просто поверить не могу, что один из итальянцев - убийца, вымогатель, мошенник. Характеры у всех у них неподходящие, да и не готовы они морально в живых людей ножиками тыкать. Кавальери - те приехали ситуацию разнюхивать, а не секретарш в капусту рубить, Чингьяле дела семьи лет сто ведет, он им как сын, правда неродной… - и тут челюсть у Софьи повело в сторону, глаза вылезли и орбит, а рука с чашкой застыла в воздухе.
Такие финты - верный признак озарившей мозг догадки. Догадка - это хорошо. Но после озарения приходится подолгу ждать, пока просветленный вернется в свое телесное воплощение. Я терпеливо прихлебывал пиво, а когда подошел Данька, жестом показал "не шуми!". Он послушался и приземлился на стул, будто голливудское НЛО - без единого звука.
Так, вот уже в Сониных глазах появилось осмысленное выражение, и губы зашевелились, и румянец вернулся:
- Мальчики… - прошептала она, уставившись в центр столики, - я знаю, кто за всем этим стоит!
- Ну-у? - протянули мы без энтузиазма.
- Думаете, опять какую-нибудь лажу слушать придется? - моментально уловив слабые оттенки недоверия в нашем хоре, обиделась Сонька и затянула плачущим голосом в тональности "сами мы не местные", - Не верите, значит, в мои детективные способности! Не хотите со мной, как с равной, общаться! Не интересуетесь…
- Софья! - оборвал Данила грозивший затянуться монолог, - Убью! Говори сей секунд, что надумала!
- А вот это уже дело, - довольно кивнула Сонетка и пригнулась к нам, точно боялась подслушивания, - Нас преследует Кавалла!
- Кто? - с отвращением спросил я, смутно чуя - от человека с таким именем хорошего не жди.
- Помнишь, у Винченцо Кавальери был сводный, или даже побочный брат - Антонио Кавалла?
- Так это когда было! - резонно заметил Даня, - Помер уж давно братан, помер и закопан. Лежит в земле сырой, среди олив и лавров, один-одинешенек…
По-моему, он решил отомстить Соньке за ее клоунские выходки. На мое нетерпение им обоим, похоже, наплевать. Ладно-ладно, друзья-приятели, я вам все припомню, погодите…
- А ну замолчь! - вырвалось у меня, - Соня, продолжай, и побыстрее. Лишнего времени у нас нет!
- Суровый какой! - с деланным уважением отреагировала моя ехидная подруженция, - Ну ладно! У Антонио, который, действительно, не мог не помереть, наверняка остались всякие разные потомки. Он же мог им рассказывать про былые шалости, сидючи по вечерам у камелька, так ведь? Предположим, и про денежные пособия от семьи Кавальери упоминал - они с дедулей моим на денежки Винченцо лихо погуляли: по всем городам и весям, несколько лет подряд, ни в чем себе не отказывая.
- И что? - ляпнул я, хоть и давал себе слово никогда женщину не перебивать - только хуже будет.
- Несколько поколений Кавалла на его россказни, - слава Богу, Соне сейчас не до наших реплик, - внимания не обращали: несет себе с Дону, с моря - и пусть его! А вот какой-нибудь внучатый племянничек заинтересовался: это каким же оружием владел его дед против деда Кавальери, что деньги к Антонио рекой текли! Шантаж-то всего десять лет как возобновился! Не иначе, дотошный внучек воду мутит!
- А тебя ему зачем доставать? - не унимался я.
- Не знаю, - убитым голосом пробормотала Соня.
- Зато я знаю, - неожиданно вступил Данька, - Ось, ты что, не понимаешь? Халявы хочется все больше и больше - так уж человек устроен. Может, тот Кавалла домишко купил или "Мерседес" последней модели - и деньжата кончились. Тут мужик и решил: ни фига богатеньким Кавальери не сделается, если он повысит ставки. А оказалось - сделается! И они поперлись в Россию, искать хранителя…
- Он же мститель, - поддакнула Соня, но Данила не отреагировал:
- Словом, шантажист понял, что сам себе наклал… то есть наложил…
- Подложил! - я интеллигентно помог лучшему другу.
- Ага, точно, свинью. Не повышая расценок, он блефовал бы еще полвека, но пожадничал, чем и вызвал нежелательную резвость у папаши Кавальери, а сынок за папкой потащился. Если они договорятся с тобой, Соня, его дружеским шуткам и милым розыгрышам конец: бабок больше не будет. А забери Кавалла тот самый документ, у него опять все козыри!
- Знать бы, что там, в документе, - поскреб я заросшую щеку - Сонька мне своими набегами даже побриться не дала, - Про преступление какое-нибудь, небось! - я это, конечно, не подумавши ляпнул, - Хотя нет, срок давности уже истек, даже если было убийство или несколько…
- Не, за убийство родственников не карают, а они почему-то всей семьей трясутся, аж зубы стучат! - подлила масла в огонь Софья,
- Папа Алессандро даже побоялся жуткую древнюю тайну сынишке раскрыть - Франческо существо деликатное, психика у мальчика тонкая… Не ровен час!