Шоферы пояснили, что из-за дорожных работ им пришлось сделать крюк. Скорее всего, они сделали его через кафе. Конюхи, прибывшие с матками, стали помогать нам грузить лошадей. Человек по имени Джон, приехавший с Билли и Альфом, вел себя достаточно отстраненно, но вшестером мы поставили рекорд скорости при погрузке с участием Билли. Я решил, что он оставил меня в покое исключительно потому, что Ярдман был рядом и я мог в случае чего пожаловаться.
Ярдман уладил формальности с последними двумя лошадьми, и мы стали грузить и их. Затем отправились в отдел паспортного контроля аэропорта, где усталый чиновник взял наши потрепанные паспорта, просмотрел их и вернул. На моем было по-прежнему "мистер Грей", ибо именно этот вариант я избрал, заполняя заявление, и менять на "лорд Грей" не торопился.
- Четыре конюха и вы, - спросил чиновник Ярдмана, - так?
- Так, - отозвался Ярдман и с трудом подавил зевок. Он не любил рано вставать.
Мимо нас, извиваясь, словно змея, пошла вереница утомленных пассажиров с дешевого ночного рейса.
- О'кей, - сказал чиновник, вяло оглядев туристов, и вернулся в свою будочку.
Далеко не все бывают в лучшей форме до завтрака. К самолету Ярдман шел вместе со мной.
- Я договорился о ленче с нашими тамошними партнерами, мой мальчик, - сообщил Ярдман. - Вы знаете, что такое деловые ленчи. Они тянутся часами. Боюсь, вам придется немного погулять по аэропорту. Я надеюсь, вы не очень утомитесь от такой прогулки.
- Прогулка - вещь полезная, - неискренне сказал я. - Чем дольше окажется ленч, тем лучше.
Пьяный Билли ничуть не хуже, чем Билли трезвый, и к тому же я не собирался торчать в аэропорту и любоваться как он накачивается пивом.
Патрик и его команда были у самолета в состоянии боевой готовности. Они уже все проверили. Грузовик с аккумуляторами уже стоял у носа самолета, и от него тянулись провода.
Мы с Ярдманом поднялись вслед за Билли, Альфом и Джоном в самолет по заднему трапу, а Патрик со вторым пилотом Бобом и бортинженером Майком забрались в кабину по переднему; работники аэропорта откатили оба трапа, затем, разъединив на секции трап-настил, убрали и его. Когда я закрывал двойные двери, ближний левый пропеллер стал медленно вращаться, затем взревел, и самолет завибрировал. Момент, когда начинали работать двигатели, всегда приводил меня в хорошее настроение, и я пошел проверять лошадей, улыбаясь вовсю.
Патрик вывел самолет на рулежную дорожку, потом свернул на площадку для предстартовой проверки двигателей. Корпус самолета сотрясался, и тормоза еле удерживали его, когда Патрик запустил двигатель на полную мощность. Держа за хомут двух лошадей, я машинально проделывал в уме последние проверочные операции, между тем Патрик убавил мощность, снял самолет с тормоза и повел его на единственную большую взлетную полосу Гатвика. Снова взревели двигатели, и самолет побежал по дорожке со скоростью сто с лишним миль в час, отчего людей и лошадей бросило назад. Мы взлетели точно по расписанию, и самолет, описав в воздухе большой полукруг, набрал высоту и двинулся в сторону Ла-Манша на радиомаяк в Дьепе.
Жеребые кобылы отнеслись ко всему этому с полным спокойствием, и, убедившись, что с ними все в порядке, я двинулся на кухню, наклоняясь, чтобы не стукнуться о багажные полки, и переступая через крепежные цепи. Бортинженер Майк уже наливал кофе в стаканчики и красным фломастером писал наши имена.
- Все в порядке? - спросил он меня, вскидывая и опуская брови.
Когда я ответил утвердительно, он написал: "Генри", "Боб", "Патрик" и спросил у меня имена остальных. После чего "мистер Я.", "Билли", "Джон" и "Альф" пополнили шеренгу. Он налил кофе в стаканчики для членов экипажа потом мне, и я понес кофе Патрику и Бобу, а Майк вышел спросить остальных, не желают ли они утолить жажду.
После полумрака салона в кабине пилотов было ослепительно светло от восходящего солнца. Оба пилота были в темных очках. Патрик снял свой мундир и принялся за первый банан из традиционной связки. Рядом с ним лежала карта полета - с кружочками, обозначавшими радиомаяки, а между ними были закрашенные голубым пространства, разрешенные для полетов. Боб отодрал ватку от пореза на щеке. Снова выступила кровь, и он выругался, но что именно он сказал, я не услышал из-за шума мотора. Оба пилота были экипированы наушниками с микрофоном на стальной изогнутой ленте. Они переговаривались через передатчик, встроенный в штурвал, поскольку нормальное общение в таком грохоте было исключено. Улыбнувшись и жестами поблагодарив за кофе, они снова целиком сосредоточились на своей работе. Я постоял немного, а потом ушел. Завернув на кухню, я захватил оттуда стаканчик, помеченный "Генри", прошел в салон, сел на брикет сена и глянул в иллюминатор. Там уже показался берег Франции. Мы миновали Дьеп и взяли курс на Париж. День как день, полет как полет. Но в конечном пункте - Габриэлла.
Каждые полчаса я ходил проверять кобыл, но они оказались послушными и держались в самолете как бывалые путешественницы. Обычно лошади в полете не выказывают особого аппетита, но две кобылы лениво жевали сено, а одна, сзади, прямо-таки уплетала его за обе щеки.
Я начал отвязывать опустевшую сетку, чтобы положить в нее еще сена, как вдруг за моей спиной раздался голос:
- Я сам.
Я обернулся. Это был Билли.
- Ты? - Удивление и ирония утонули в реве моторов.
Он кивнул, потом отпихнул меня с дороги и сам отвязал сетку. Я с удивлением наблюдал, как он отошел с ней в правый проход и стал доверху набивать свежим сеном. Затем он подошел к боксу и снова повесил сетку на место, крепко-накрепко привязав тесемки. Молча он протолкнулся мимо меня, обдав ледяным презрением, светившимся в его глазах-прожекторах, и плюхнулся на одно из сидений в хвосте, словно давая выход накопившейся злости.
Сразу за ним сидели Ярдман и Джон. Ярдман сурово покосился на Билли, хотя, по-моему, он должен был погладить его по головке и наградить орденом за самообладание.
Потом Ярдман перевел взгляд с Билли на меня, и на его лице заиграла неуверенная улыбка.
- Когда прилетаем? - крикнул он мне.
- Через полчаса.
Он повернул голову к окну, а я посмотрел на Джона. Тот спал. Его кепка съехала на затылок, а руки безжизненно лежали на коленях. Пока я смотрел на него, он вдруг открыл глаза, и его лицевые мускулы, до того расслабленные, напряглись. Я видел его впервые, и тем не менее у меня возникло странное ощущение, что мы знакомы. Впрочем, это ощущение длилось лишь секунду, потому что Билли, вставая с места и проходя мимо меня, воспользовался тем, что Ярдман смотрит в окно, и сильно лягнул меня, угодив по лодыжке. Я повернулся и, резко махнув ногой, с удовлетворением отметил, что каблук попал ему по голени. В один прекрасный день, размышлял я, улыбаясь про себя и продвигаясь по самолету, Билли это надоест. Раз и навсегда.
Четырехчасовой перелет от Гатвика до аэропорта Мальпенса оказался легким. Я стоял, держал за хомуты кобылиц и смотрел, как красно-белые строения в конце аэропорта увеличиваются в размерах. Мы шли на посадку, Патрик выровнял самолет в двадцати футах от посадочной полосы на скорости сто десять миль в час. Легкий толчок - и самолет приземлился с максимально выпущенными закрылками и с предельно допустимой скоростью. Кобылы даже не вздрогнули. Высший пилотаж.
В самолет поднялись таможенник и два его помощника. Ярдман вынул из портфеля сопроводительные бумаги. Проверка прошла без осложнений: быстро, но тщательно. Таможенник с легким поклоном вернул бумаги Ярдману и разрешил выгрузку.
Ярдман на всякий случай решил не присутствовать при этой процедуре, отговорившись тем, что ему надо посмотреть, не встречают ли его в аэропорту партнеры. Поскольку было лишь половина двенадцатого и до ленча далековато, это казалось сомнительным, но тем не менее Ярдман, поблескивая очками, деловито спустился по настилу, и его худощавая фигура стала удаляться. Экипаж высадился по трапу и последовал за ним. К самолету подкатила большая автоцистерна "Шелл", и трое в белых комбинезонах начали заправку самолета.
Мы выгрузили лошадей из самолета и загнали в поджидавшие их автофургоны в рекордное время. Билли явно хотел не меньше моего скорее разделаться с этим делом. Уже через полчаса после приземления я переоделся - снял свитер, надел пиджак и, распахнув стеклянную дверь, вошел в здание аэровокзала. Я стоял и смотрел на Габриэллу. Она продавала куклу в национальном платье, показывала покупателю ее юбки - верхнюю и нижнюю, лицо ее оставалось сурово-сосредоточенным. Тяжелая черная прядь волос упала ей на лоб, когда она наклонилась над прилавком и тихо покачала головой в ответ на слова бортинженера Майка, который и был покупателем. При виде Габриэллы у меня защемило сердце. Я не мог представить, как через три часа улечу назад. Вдруг, словно ощутив на себе мой взгляд, Габриэлла подняла голову, увидела меня, и лицо ее осветилось широкой, радостной улыбкой.
Майка явно удивила такая перемена, и он обернулся, чтобы понять причину.
- Генри! - воскликнула Габриэлла, в ее голосе прозвучала радость. - Привет, дорогой.
- "Дорогой"? - удивился Майк, и его брови прыгнули вверх и вниз.
- С недавних пор я удвоила свой английский запас слов, - пояснила мне Габриэлла по-французски. - Теперь я знаю два слова.
- И самые важные, надо заметить.
- Эй, Генри, - воскликнул Майк, - если ты умеешь с ней объясняться, то спроси насчет куклы! У моей старшей дочери завтра день рождения, и она начала собирать такие вот штучки, но я понятия не имею, понравится ей эта кукла или нет.
- Сколько ей?
- Двенадцать.
Я объяснил ситуацию Габриэлле, и она, кивнув, тотчас же достала другую куклу, с более симпатичным личиком и ярче одетую. Она завернула ее, а Майк стал отсчитывать лиры. Как и у Патрика, его бумажник был набит валютой разных стран, и он усыпал прилавок немецкими марками, прежде чем нашел то, что хотел. Кое-как собрав свои купюры, он поблагодарил Габриэллу на примитивном французском, сунул сверток под мышку и отправился в ресторан на втором этаже. В самолете нас обычно кормили упакованными ленчами, но Майк и Боб предпочитали обильные и неторопливые трапезы на земле.
Я же вернулся к Габриэлле и попытался утолить мой собственный голод долгим взглядом и прикосновением к ее руке. По ее ответной реакции я понял, что для нее самой это было нечто вроде чашки риса для голодающего из Индии.
- Лошади прибывают в два тридцать. Тогда и начнется погрузка. После этого я, наверное, смогу вырваться ненадолго, если мой босс задержится на ленче.
Габриэлла со вздохом поглядела на часы. Десять минут первого.
- Через двадцать минут у меня перерыв на час. Пожалуй, устрою-ка я перерыв на два часа. - Она повернулась к девушке в соседнем магазинчике "дьюти-фри". После недолгих переговоров она весело объявила: - Я отработаю за Джулию лишний час в конце, а она заменит меня днем.
Я поклонился в знак благодарности сменщице, на что та ответила быстрой белозубой улыбкой, показавшейся особенно ослепительной на мрачноватом фоне винных полок.
- Хочешь перекусим вон там? - спросил я, показывая туда, куда удалились Майк и Боб, но Габриэлла покачала головой:
- Слишком людно. Меня здесь все знают. Лучше съездить в Милан, если у тебя есть время.
- Если лошади приедут раньше, пусть подождут.
- Вот именно! - одобрительно кивнула она, и уголки ее рта поползли вверх.
Тут в зал хлынула толпа прибывших пассажиров, и они стали толкаться у прилавка Габриэллы. Я отошел к бару-кафетерию в другом конце зала и решил переждать там эти двадцать минут. За одним из столиков в одиночестве сидел Ярдман.
Он жестом пригласил меня присоединиться, чего я не сделал бы по своей воле, и порекомендовал, чтобы я заказал, как и он, двойной джин с тоником.
- Я лучше выпью кофе.
- Как вам будет угодно, мой мальчик, - махнул он рукой.
Я неторопливо осматривал просторное помещение аэровокзала: стекло, полированное дерево, длинная терраса. По одной стороне рядом с кондитерским прилавком тянулась стойка, где подавали кофе, пиво, молоко и джин. Дальше, за одним из столиков, тесной группкой спиной ко мне сидели с кружками пива Билли, Альф и Джон. "Два с половиной часа такого отдыха, - подумал я, - и у нас будет веселенькое возвращение".
- Ваши партнеры не приехали? - спросил я Ярдмана.
- Задержались, - вздохнул он в ответ. - Но должны подъехать к часу.
- Вот и хорошо, - сказал я, имея в виду свои собственные проблемы. - Вы не забудете спросить их насчет Саймона?
- Саймона?
- Ну да, насчет Саймона Серла.
- Ах да, Серл. Разумеется, мой мальчик, спрошу.
Из служебной двери вышел Патрик, поздоровался с Габриэллой через головы покупателей и подошел к нам.
- Выпить не желаете? - спросил его Ярдман, указывая на свой стакан.
Он лишь хотел проявить учтивость, но Патрик возмущенно фыркнул:
- Нет, конечно.
- Почему?
- Я думал, вы знаете. Нам запрещается летать, если хотя бы за восемь часов до этого мы принимали алкоголь.
- Восемь часов? - удивленно протянул Ярдман.
- Да, а после хорошей вечеринки - сутки, лучше двое.
- Я этого не знал, - растерянно произнес Ярдман.
- Распоряжение министерства авиации, - пояснил Патрик. - А вот кофе выпью.
Когда официантка принесла кофе, он бросил туда четыре кусочка сахара и стал мешать кофе ложечкой.
- Мне вчера понравилось на скачках, - сказал он, улыбаясь одними янтарными глазами. - Я опять пойду. Ты когда скачешь в следующий раз?
- Завтра.
- Тогда не выберусь. А когда еще?
Я посмотрел на Ярдмана и сказал:
- Это зависит от того, когда у меня командировки.
- Вчера я ездил в Челтенхем, - обратился Патрик к Ярдману с присущей ему открытостью, - и представляете, наш Генри пришел четвертым в Золотом кубке. Очень интересное зрелище!
- Так вы хорошо знакомы? - спросил Ярдман.
Его глубоко посаженные глаза не были видны за стеклами очков. Косо проникавшие лучи солнца высвечивали каждое пятнышко на его желтоватых щеках. Я по-прежнему не испытывал к нему никаких определенных чувств: ни привязанности, ни неприязни. Работать с ним было просто, он вел себя достаточно дружелюбно, но оставался для меня загадкой.
- Да, мы знакомы, - сказал Патрик. - Мы познакомились в одном из полетов.
- Понятно.
К нам подошла Габриэлла. Поверх темного форменного платья она надела замшевое пальто. На ногах у нее были черные лакированные туфли без каблуков, а в руке сумочка. Аккуратная, собранная, самостоятельная девушка, почти красавица, которая относилась к работе всерьез, а к мужчинам - как к развлечению.
Когда она подошла, я встал и, пытаясь подавить странное чувство гордости, представил ее Ярдману. Он вежливо улыбнулся и заговорил с ней по-итальянски, что стало для меня сюрпризом.
Патрик начал переводить, шепча мне в ухо:
- Он говорит, что был в Италии во время войны, - что с его стороны бестактно, потому что ее дед погиб, отражая наступление союзников в Сицилии.
- Тогда ее еще не было на свете, - возразил я.
- Верно, - улыбнулся Патрик. - Впрочем, она настроена к Англии вполне дружески.
- Мисс Барзини сказала мне, что вы везете ее в Милан на ленч, - сказал мне Ярдман.
- Если вы не возражаете, - отозвался я. - Я вернусь к половине третьего, когда прибудут матки.
- Я ничего не имею против, - кротко отозвался он. - А куда вы хотите поехать?
- "Тратториа Романа", - быстро отозвался я. Именно там мы с Патриком и Габриэллой обедали в первый вечер.
- Отлично, а то я очень проголодалась, - сказала Габриэлла, пожала руку Ярдману и помахала рукой Патрику: - Ариведерчи!
Мы пошли по залу, держась за руки. Я обернулся один раз. Патрик и Ярдман смотрели нам вслед. Оба они улыбались.
Глава 11
Когда дело дошло до еды, ни у одного из нас не оказалось аппетита. Мы кое-как доели лазанью и стали пить кофе. Нам нужно было только находиться рядом. Мы мало говорили, но, видно прочитав мои непристойные мысли, Габриэлла сказала вдруг, что мы не можем поехать к ее сестре, потому что она дома и несколько ее детей тоже.
- Этого-то я и боялся, - криво улыбнулся я.
- Придется все отложить до следующего раза.
- Увы! - Мы оба одновременно вздохнули и рассмеялись.
Чуть позже, попивая горячий кофе, Габриэлла спросила:
- А сколько таблеток было во флаконе, который ты послал мне с Саймоном Серлом?
- Не знаю. Я не считал, но флакон был на три четверти полон.
- Мне тоже так показалось, - сказала Габриэлла со вздохом. - Мне вчера позвонила жена булочника и попросила достать еще. Она сказала, что дно флакона было набито бумагой, но мне кажется, она просто раздала таблетки подругам, а теперь жалеет.
- Никакой бумаги во флаконе не было. Только вата сверху.
- Я тоже так подумала, - Габриэлла горестно поморщилась. - Лучше бы она сразу сказала мне правду.
Я резко поднялся и сказал:
- Пошли. Оставь кофе.
- В чем дело? - удивилась Габриэлла.
- Я хочу взглянуть на флакон.
- Да она же наверняка его выбросила, - удивленно сказала Габриэлла.
- Надеюсь, что она все-таки этого не сделала, - сказал я, быстро расплачиваясь. - Если во флаконе оказалась бумага, то положить ее туда мог только Саймон.
- Да? Ты думаешь, это серьезно?
- Он полагал, что таблетки для тебя. Он не предполагал, что они предназначены кому-то еще. И я забыл напомнить ему, что ты не понимаешь по-английски. Может, он решил так: когда у тебя кончатся таблетки, ты увидишь бумагу и прочитаешь, что там написано. Не знаю. Так или иначе, надо ее найти. Это след Саймона.
Мы выскочили из ресторана, поймали такси и отправились к булочнику. Жена его была полная, добродушная и выглядела лет на пятьдесят, хотя на самом деле ей, скорее всего, было тридцать пять. Ее приветливая улыбка сменилась выражением тревоги, когда Габриэлла объясняла ей, зачем мы приехали. Потом она широко развела руками.
- Флакон в мусорном баке, - сказала Габриэлла. - Она выбросила его сегодня утром.
- Надо поискать. Спроси, могу ли я это сделать.
Две женщины обменялись какими-то репликами, потом Габриэлла сказала:
- Она говорит, что ты запачкаешь свой прекрасный костюм.
- Габриэлла...
- Еще она говорит, что англичане - все сумасшедшие, но ты можешь поискать.
На заднем дворе стояли три мусорных бака, два, к счастью, пустые, а один полный. Мы его перевернули, и я стал разгребать вонючие отбросы рукояткой метлы. Коричневый флакончик был там, под мокрыми кофейными отходами и остатками лапши. Габриэлла подняла его и вытерла куском газеты, а я погрузил отходы обратно в бак и подмел двор.
- Бумага не вылезает, - сообщила Габриэлла. Отвинтив крышечку, она пыталась подцепить ее пальцем.
Я обернул бутылочку газетой, положил на землю и ударил лопатой. Габриэлла присела на корточки и смотрела, как я выбираю из осколков бумагу, а также то, что там оказалось, кроме этого.