- Ты знаешь, Федорин, почему я тебя до сих пор не выгнал? Потому что ты меня никогда не подсидишь. У тебя для этого соображалки не хватает. Насчет кирпича – это же элементарно. Я уже придумал такую пиар-акцию – закачаешься. Мол, это никакая не бытовая травма, а злостное покушение недобросовестных конкурентов на ведущего сотрудника независимой газеты… ты даже не представляешь, как это можно раскрутить. Потребовать следствия под особым контролем, баллистическую экспертизу провести… прямой эфир на нашем телевидении выбить. А ты… Слушай, Федорин, ты в ближайшее время стреляться не собираешься? Или там повеситься, к примеру?
- ?????
- А я бы к этому делу политику пришил. Мол, известного в городе талантливого, честного неподкупного журналиста затравили некоторые определенные круги, для которых свобода слова – пустой звук. Глядишь – и тираж бы поднялся. А то мы вообще скоро с шапками на паперть пойдем. Не о чем писать. Грёбаная столица весь преступный элемент к себе переманила – хоть каждую неделю новую газету открывай! А у нас из-за таких, как ты… Кстати, учти: пахать за Тоньку с Надькой будешь исключительно за свою зарплату! Никаких прибавок, пока из финансовой ж… не вылезем. Так как, Федорин, выручишь?
- !!!!!
- Да ты не кипятись. Тебе же теща опять разведку боем устроила. Самый удобный момент.
- Какой момент? Для чего?
- Поразмыслить о бренности всего земного и, соответственно, придти к трагическому для себя выводу. Да ты не сомневайся, некролог с фотографией закатим – на всю первую полосу. И расследование устроим, не чета московским или питерским. Не в одной Неве или Москва-реке акулы пера плавают. В нашей Матюганке тоже.
Федорин, наконец, пришел в себя, переварил очередную порцию специфического черного юмора шефа и предложил:
- Да чего там размениваться на какого-то, пусть честного и неподкупного, но, в общем-то, рядового газетного пескаря? Давайте я вас грохну – сразу и насмерть. И свалим все на определенные темные силы, для которых свобода слова – пустой звук. Да и имидж у вас пофотогеничнее моего. Можно сказать, вы рождены для некрологов.
- Так, Федорин, ты не зарывайся. Что позволено Юпитеру, то не позволено козлу.
- Быку, шеф, быку.
- На быка не тянешь… Но! Запомни! Или мы заимеем сенсацию, плевать откуда, хоть из пальца, или точно – станешь на паперти с табличкой "Ни хрена не делал, выгнали с работы, подайте на пропитание"!
Есть же люди на свете, которые так и норовят испортить человеку радость. Не успел душевно вознестись в свете удачного укорота Тещи и предстоящего задвига ее обратно в Новозадвинск, как сразу же схлопотал прозрачный намек на предстоящее увольнение с последующим нищенским прозябанием.
Старый друг опасней новых всех
Федорин, конечно, не был похож на зятя из анекдота, который на вопрос загостившейся тещи, сколько осталось до ее поезда, отвечает: два часа, тридцать семь минут, сорок секунд. Однако!…
Теща, как обычно, поклялась, что "заскочила в гости всего на пару денечков". Но опять же – эти пару денечков благополучно растягивались на пару недель. И вдобавок кровожадная Кошкодамова начала уже намекать зятю Федорину, что хорошо было бы ей, любящей матери, дабы туда-сюда не шастать, дождаться возвращения дочери из санатория – тут-таки в Матюганске.
Сценарий этот безошибочно срабатывал все предыдущие годы федоринской семейной жизни. Но тут он вдруг восстал, сам толком не понимая, откуда в нем появился бунтарский дух:
- А как насчет звоночка в милицию от неизвестного доброжелателя о том, что некая подозрительная гражданка проживает на чужой жилплощади в чужом для нее городе целых две недели безо всякой, заметьте, регистрации в соответствующих органах? А зять этой неизвестной гражданки врать во ее спасение не станет, более того, нагло заявит, что он ее вообще впервые в жизни видит. Мол, вот только что с работы пришел – а она уже тут расположилась и командует. Не иначе – аферистка или еще лучше – воровка на доверии. Да я таким способом сразу двух зайцев ублажу: и себя, любимого, и шефа моего, а то он все скулит, что в газете писать нечего.
- Врешь! Не соврешь! – Кошкодамова запуталась в определениях, чего же требуется от сознательного зятя неизвестной гражданки: говорить правду или дезинформировать соответствующие органы. – А если соврешь – так кто тебе поверит?
- Поверят, да еще как! У них самих тоже тещи есть. А пока суд да дело, посидите вы суток этак трое в милицейском клоповничке, пока из вашего Нескажукудазадвинска подтвердят личность нарушительницы паспортного режима. Да еще в регионе, непосредственно прилегающем к зоне особого режима.
Кошкодамова захлопала своими линялыми ресницами:
- Это какая ж такая зона? Где она?
- Мамаша, вам сказать, нарисовать или показать на пальцах? Или вы телевизор не смотрите да газет не читаете? Где у нас по соседству стреляют и даже людей воруют для выкупа? А?
- Напугал! Отсюда до твоей зоны – что от Москвы до Берлина! Или я не знаю!
- А вы, Марья Ильинична, не знаете нашего участкового. Он и не такие географические чудеса выделывает. Естественно, за умеренную мзду.
Теща подумала и поняла, что штурмом этого, какого-то уже не такого зятя не возьмешь. И решила умаслить:
- Сынок, да ты что – в самом деле, решил, что я собираюсь вам, молодым на шею сесть? Я ж не нищая какая-нибудь! Кроме пенсии еще кой-какой приработок имею. Спасибо некоторым добрым людям.
- Приработок, говорите? Интересно, какой? Возлюбленным парочкам раскладушку в коридоре почасово сдаете? Или старыми газетами под станционным клозетом приторговываете?
- Да чтоб ты знал, мальчишка, что это ты своих одноклассников с их родителями забываешь. А они помнят, хоть и не чета тебе.
Федорин взмолился:
- Марья Ильинична, я от вашего синтаксиса с морфологией сейчас точно сдурею. Объясните: кто кому не чета? Кто кого не забывает? А главное – при чем здесь ваши приработки к пенсии?
Марья Ильинична умудрилась, не вставая, посмотреть на Федорина сверху вниз:
- Тому не надо дуреть, кто уже дурак. Я тебе о чем уже час толкую? О квартиранте моем я тебе говорила?
- Это который на банане поскользнулся? Да, что-то припоминаю.
- Ну, так вот, он ко мне не с улицы пришел, а по звонку.
- Какому звонку? В рельс? У вас же телефона нет. Вы ж как мне позвонить, так каждый раз соседей в расходы вводите.
- Не было телефона, а теперь есть! И даже с этой… как ее… трубкой без проводов. Квартирант поставил и говорит: пользуйтесь, дорогая Марь-Ильинична, сколько угодно, не стесняйтесь, все равно фирма платит.
- Какая фирма? "Лохов и сыновья"?
- Серьезная. Настоящая. Он, знаешь, на кого работает, квартирант мой?
- На кого? Не на ЦРУ часом? Дай, конечно, Бог, вас бы тогда как пособницу повязали. Но не с моим счастьем.
- Смейся-смейся. Его хозяин – главный в нашей области.
- Кто, губернатор? Он что – с особняка съехал и в ваш Новозадвинск перебрался? На квартиру? Ну, если это правда, то вы здесь посидите, а я сбегаю в редакцию. Меня за такую сенсацию шеф на руках носить будет.
- Ну, ошиблась я. Он не в нашей области главный, а у нашего депутата. То есть – не просто у депутата, а у этого… как его…
- У сенатора, что ли?
- Во-во! Сам лично к соседям позвонил, пригласил меня к телефону и говорит: уважаемая Марья Ильинична, не стеснит ли вас сдать комнату моему представителю в вашем городе?
- Кто? Сам Тошман позвонил?
- Да нет, тот, что после него главный. Одноклассник твой, между прочим. И все помнит – не то, что некоторые. Сразу после того, как моим здоровьем поинтересовался, тут же: а как там друзья моей юности – дочка ваша с супругом? Сто лет, говорит, не виделись, а вроде ж в одном городе живем. Хотя бы позвонили.
Федорин был явно обескуражен. Он и в самом деле учился в одном классе с нынешним помощником члена Совета Федераций по их округу. Однако никакой особенной дружбы они тогда не водили. После выпуска удачливый отличник отправился поступать в МГИМО, а Федорин загремел под барабан в ряды еще советской армии. Более того – на пресс-конференциях, где они пересекались, всесильный помощник знаменитого сенатора никак не выделял своего бывшего однокашника из общей матюганской пишущей братии. Похоже, завралась Кошкодавова, как старый большевик в мемуарах.
А Теща, почувствовав федоринскую обескураженность, ехидно добавила:
- Так что я, зятек, сейчас, может быть, поболе тебя зарабатываю. А если я им всю квартиру под офис сдам, так я вообще, может быть, уговорю дочку с работы уйти и своим здоровьем наконец-то заняться.
- Да она ничем, кроме здоровья, и не занимается. А насчет ее работы, так от нее одна вывеска осталась и трудовая книжка.
- Не знаю, не знаю, не знаю, – отмахнулась Кошкодамова. – правду мое сердце чуяло: не стоило нам с тобой связываться.
И тут Федорина как кто-то за язык потянул да еще в спину толкнул:
- А вот мое сердце, гражданка Кошкодавова, кое-что другое чует. А именно – пока некоторые тещи по чужим городам нетрудовые доходы делят и зятьям в глаза скачут, у них самих дома серьезные неприятности с большими хлопотами ожидаются. Или уже произошли. Так что, дражайшая Марь-Ильинична, сколько там осталось до отхода вашего поезда?
Теща тупо посмотрела на Федорина, помолчала, а потом развернулась и пошагала на кухню, по дороге чуть не въехав бюстом зятю в зубы. Поставила на плиту кастрюлю и стала переливать в нее молоко из бидончика.
Продолжать дискуссию у Федорина не было ни здоровья, ни времени. За ним еще числился, так сказать, "хвост" из неотвеченного письма в редакцию. Какой-то бдительный читатель пенсионного возраста требовал срочной реакции на свой сигнал. Так что, хочешь –не хочешь, а езжай, Федорин, на противоположный конец Матюганска, разберись и доложи. И по возможности материальчик настрочи. В рубрике: "Редакционное расследование". Чего расследование? Стащил или не стащил сосед у нашего пенсионера с приусадебной грядки пяток кабаков, баклажанов или еще какого икромечущего овоща?
Внутренний голос наглеет, но во благо
Дедуля оказался дотошный. Но с чего он взъелся на соседа, уже и сам не помнил. Федорин поговорил с ним, поговорил с соседом, помирил обоих и потопал потихоньку к ближайшей остановке. Понимая, что транспорта ждать придется долгонько, устроился на скамеечке и задумался.
Ну что за народ, вот взять хотя бы этого дедулю? Делать нечего – так запишись в кружок макраме. А то ведь – устраивает тарарам, а сам не помнит, с какой стати. Ну, точно, как его Теща. У этой вообще не память, а песня! Вот молоко в кастрюлю налила, а огонь под ней зажечь вполне могла и забыть.
Да нет, не забыла. Зато забыла вообще, что молоко это самое кипятить поставила. Пошла в комнату, легла, уснула. А молочко-то вскипело… и потекло… и газ сейчас на всю квартиру фурычит…
Опять!?
Опять этот "внутренний голос"?
Но в этот раз Федорин не задавался вопросом, откуда и кто у него в голове бубнит. Главное – немедленно проверить, что там дома творится. Эх, была бы мобилка…
Впрочем, любая проблема решается не единственным способом. Мобилки нет – и не надо. Есть аптека на углу, а в аптеке провизор знакомый. И не жлоб, в ответ на просьбу дать позвонить не станет делать морду ящиком и бубнить, что это, мол, не положено.
Так что через минуту Федорин уже слушал нудные гудки в трубке. Подходить к телефону мадам Кошкодавова явно не желала. Что было особенно странно, потому что именно сегодня ожидала звонка дочери с курорта.
Есть еще один вариант – Зося. Двоюродная сестрица Федорина, работает в парикмахерской, которая в соседнем подъезде их же дома.
- Рыжик, привет! Дело есть! Поработай юным тимуровцем.
- Ой, привет! А что надо? Старушку через дорогу перевести? Так это я запросто. Я сегодня перекрасилась в такой цвет – насыщенный-перенасыщенный! Все водители меня за красный светофор будут принимать. Хочешь – и твою благоверную так покрашу.
- Рыженький, сделай, что я прошу, а тогда можешь ее хоть в салатовый красить! Загляни к нам домой, проверь, что тетя Маня делает. Главное – понюхай, не пахнет ли газом на лестнице. Понимаешь, пока я домой доеду, от самого дома, может, уже и крыши не останется…
Зоська, девушка сообразительная, поняла все с одной фразы.
- Не боись, я сейчас все проверю. Если что – буду звонить "ноль-один, ноль-два, ноль-три".
- Только в дверь не звони! Постучи лучше! – проорал Федорин в трубку, – Так, на всякий случай!
- Братец-кролик, мог бы и не напоминать. Это у меня, а не у тебя диплом электротехника.
Что звонить по указанным номерам таки придется, стало ясно еще на лестничной клетке – там уже изрядно газом даже не пахло, а смердело. Хорошо, что Зоська знала, где брат запасной ключ прячет. Минутное дело – распахнуть дверь, устроить сквозняк – благо была открыта форточка в комнате, где Теща дрыхла. Но все равно – газом тетя изрядно надышалась. Когда "скорая" привела жертву забывчивости в чувство, она повела глазами, уставилась на Зоську и резко спросила:
- Чего здесь делает эта шкурка от помидора?
"Шкурка от помидора" была удивлена больше, чем если бы в ее парикмахерскую ввалились "Бони М" в полном составе и попросили сделать им химическую завивку.
- Теть Мань, вы чего?
- Ничего! Граждане, я эту девицу не знаю!
Видать, сбил с толку теть-Маню насыщенный-перенасыщенный цвет новой Зосиной прически. Но вот ведь – в комнате куча людей, которых тетя тоже впервые видит, а прицепилась почему-то именно к ней, к Зосе.
- Вот спасибочки вам в шапочку, тетя Маня. Я вам, между прочим, жизнь спасла! А вы обзываетесь! В следующий раз тонуть будете – так я вам гирю брошу, чтоб долго не мучились. И вообще, я вам теперь прическу надурняк только в морге сделаю!
Так что, когда Федорин наконец добрался домой, ему оставалось только воспользоваться случаем – так сказать, и рыбку съесть, и косточкой не подавиться. Сиречь – прочесть доклад на тему забывчивости некоторых женщин слегка пожилого возраста как угрозы безопасности окружающей среды. Естественно, отэксплуатировал он этот шанс так же радостно, как если бы стоял у барабана на "Поле чудес". И речь произнес, и завершил ее почти с великолепными интонациями самого Якубовича:
- Я более чем уверен, что, уезжая второпях, вы и дверь в квартиру запереть забыли. Что? Не забыли? Да правда ли!
Теща побелела, охнула – и бросилась искать расписание поездов. Пошарила на полке, в одном ящике, другом… Рванула на себя третий – тот самый, злополучный!
Что было дальше, рассказывать? Или не надо, и сами представляете? Ну, тогда заодно представьте и грохот, с которым сначала вывалился на пол ящик, а потом на него же приземлилась Кошкодамова.
Федорин переступил поверженное тело и с видом: "А я что говорил? Мало того, что все забывает, родню не узнает, так еще и мебель ломает!" – победителем вышел из кухни.
Однако стреляли…
Итак, хоть и позже, чем хотелось бы, но счастливый момент все-таки наступил: Федорин проводил Тещу на вокзал и даже билет ей купил за свои. Правда – плацкартный. Уже и вещички ее в вагон занес, и аккуратненько там расположил, и все наставления выслушал, и все жалобы на некоторых по имени неназванных зятьев тоже мимо ушей пропустил, и сожаление высказал, что недолго гостили-с… Собрался уж откланяться честь по чести, мол, пора, мама, – вам в Новозадвинск, а мне на работу, – как вдруг что-то как под дых садануло.
Уже потом, анализируя все произошедшее, Федорин вспомнил, что он тогда буквально на секунду то ли увидел что-то, то ли померещилось ему, какая-то странная картинка. Вроде отражение работающего телевизора в запыленном зеркале, висящем на стене в соседней комнате. Сперва почудилось, потом в глазах потемнело. И ноги сами понесли. Успел только крикнуть: я сейчас! – и приземлился на перроне. А в голове одно только стучит:
- Через переход не успею. По рельсам, напрямик!
На первом пути, правда, московский скорый стоит. Но под вагоном пролезть – это в два счета.
Ага, пролез! И нагнуться не успел, как дернулся московский – и покатил. В Столицу. А ты стой вот, как этот… и жди. И вагоны считай, чтобы не скучать. Девятый, десятый, одиннадцатый… все!
Опоздал.
Сначала три выстрела подряд грохнули, потом еще два – эти уже подальше. А чуть погодя – шестой, последний. Как сигнал точного времени.
Не успел.
Осталось только позвонить шефу и огорошить его новостью:
- Там вчера какой-то Юпитер сенсации жаждал? Получите и распишитесь.
- Федорин, что за дурацкие шутки? Ты где? Срифмовать? Или не надо?
- Какие рифмы! Тут четыре трупа на вокзале! Один женский, два в штанах, а четвертый вообще в милицейской форме.
- Федорин, если это розыгрыш, то можешь прямо сейчас покупать билет до самой дальней гавани Союза. А трудовую книжку мы тебе вдогонку вышлем. Доплатным письмом.
- Лучше тройной гонорар. Потому как у нас на вокзале натуральное Чикаго времен сухого закона. Сейчас материал соберу и быстренько напишу.
- А дудки! Стой там, никуда не рыпайся, никого не спрашивай. И ничего не пиши. Я эту трагедию лично на себя беру. Тряхну, в общем… чем положено. А то некоторые особо грамотные уже высказываются по курилкам, что начальник, мол, в одном только жанре преуспевает – сумма прописью.
Но ни милиция, ни примчавшийся галопом Калиныч не смогли вытрясти из свидетелей хоть что-то полезное. Никто просто не заметил, что за несколько минут до разразившейся трагедии на милицейского сержанта, обходившего владенья свои, наткнулся Некто, внешне невыразительный, идеально растворяющийся в людской сутолоке, но тем не менее, сержантом замеченный. Сержант цепко взял его за рукав и буквально пригвоздил к перрону вопросом:
- Ты опять здесь ошиваешься? Я тебя, кажется, предупреждал?
- Да ничего я не опять, – заскулил Некто, – тут… понимаш, кака штука… приятель позвонил, что проездом из Москвы будет, я примчался, московский поезд – вон он, а приятеля нет. Да ну что ты, в самом деле? Рукав-то отпусти… вот… огоньку дашь?
Сержант вынул из кармана зажигалку:
- На, кури – и вали отседова, живой покедова!
- Да ладно тебе! – невыразительный затянулся дымком и потихоньку поковылял в сторону выхода. Сержант тоже собрался продолжить обход, но тут его окликнул дежурный носильщик:
- Командир, это не ты уронил?
Сержант остановился, оглянулся, затем наклонился и поднял с асфальта листик бумаги, на которую указывал носильщик. Прочел, перестал улыбаться и напевать, дернулся, смял листик, отшвырнул его в сторону и бросился ко входу в вокзал.
Когда загремели выстрелы и началась паника, Некто невыразительный вернулся, подобрал белый комочек, сунул в карман и растворился в общей сутолоке.
Из газеты "Матюганские известия":
"Шекспировские страсти на городском вокзале
Вчерашняя жуткая трагедия, унесшая жизни четырех молодых людей, повергла в шок буквально весь наш край. Редакция публикует первые результаты независимого журналистского расследования от своего специального корреспондента.