Виктор поежился. Обжечь палец спичкой - уже больно, а тут огненная баня… Можно было лишь надеяться, что Пьер Андрези задохнулся раньше, чем до него добралось пламя.
- Известно, как это произошло?
- Пожарные предполагают, что ваш приятель решил выкурить трубку или сигарету рядом с газовой лампой, чиркнул спичкой - бабах! Комиссар с судмедэкспертом повезут тело в морг, но быстро не управятся из-за всей этой катавасии в квартале.
- Будет расследование?
- Ждем инспекторов.
Во время разговора Виктор как бы между делом перешагнул через веревку, натянутую вокруг мастерской, но страж порядка не зевал - ухватил его за рукав:
- Месье, сюда нельзя, попортите нам все улики.
- Простите, я так потрясен… просто хотел удостовериться, что…
- Оставьте мне визитную карточку. Если найдутся какие-то личные вещи, вас известят.
Виктор медленно побрел прочь. Смерть Пьера Андрези поставила его лицом к лицу с самим собой, столкнула в бездну собственного "я", куда он старался не заглядывать. Половина жизни прошла - ради чего? Погоня за редкими книги, бездарно потраченные за изучением библиографических каталогов часы, дурацкие торги с клиентами в лавке - все это вдруг показалось ему таким же бессмысленным, как прежние отношения с женщинами, которых он покорял одну за другой. Каждая победа была всего лишь прелюдией к амурным утехам, поскольку ничего больше не имело значения, и не удивительно, что он пресытился… На подступах к улице Сен-Пер Виктор пришел к выводу, что любовь к Таша - единственное оправдание его присутствию в этом мире, построенном на жестокости, чувстве вины и стремлении к красоте.
"Люди уверены, что для общения с Богом им необходим институт церкви и все его религиозные ритуалы. Но быть может, Бога легче разглядеть, наблюдая за полетом птицы, за тем, как тянется к небу травинка, или любуясь звездным небом, замирая от восторга перед произведением искусства, слушая песню ветра?.."
В лавке "Эльзевир" Виктор с досадой обнаружил, что трех Мойр и один велосипед на посту сменили две матроны. Бланш де Камбрези не заметила, как он вошел, и продолжала вещать, брызжа слюной в мордочку мальтийской болонки, которая съежилась на груди Рафаэль де Гувелин. Отчаянные жесты и ожесточенные кивки последней не возымели действия - Бланш пронзительно разорялась, сотрясаясь от гнева:
- Разумеется, подобные бесчинства недопустимы, и необходимо, дабы власти со всей решительностью обуздали зарвавшихся студентов. Тут я всецело разделяю мнение моего супруга: нашей католической молодежи заморочили голову все эти оккультные секты, исподволь разрушающие наше общество. А откуда они берутся? С Востока! И поток иммигрантишек все растет, шагу некуда ступить - наткнешься на какого-нибудь азиата, и каждый подпевает социалистам! Куда катится Франция!.. Что с вами, дорогуша? Вы застудили шею?
Рафаэль де Гувелин закашлялась, моська зашлась лаем, и хозяйка поспешила поставить ее на пол рядом со своей собакой породы шипперке, которая тотчас оскалилась и зарычала.
- Полно вам, дорогая Бланш, вы наслушались болтовни всяких пустозвонов, - попробовала все исправить Рафаэль. - Христианская добродетель требует быть терпимыми, не так ли, месье Легри? Где же вы пропадали? Нехорошо с вашей стороны заставлять нас ждать!
Заметив наконец Виктора, Бланш де Камбрези торопливо сменила тему, но ушла не слишком далеко:
- Известно ли зам, что в мире неуклонно растет число разводов? В Японии, к примеру, один развод приходится на три свадьбы. Приветствую вас, месье Легри, да-да, это опять я, ваша клиентка. Мне совершенно необходим "Синий ибис" Жана Экара.
Виктор снял шляпу и приложил все усилия, чтобы в голосе не прорвалась враждебность, - воинственные интонации, как и собственно разглагольствования Бланш де Камбрези действовали ему на нервы.
- Здравствуйте, дамы. Жозеф вами займется.
- С нетерпением жду встречи с вашим управляющим, однако он был настолько нелюбезен, что удалился в хранилище. Хорошенький прием у вас тут оказывают постоянным покупателям!
Виктор с трудом подавил раздражение:
- Прошу вас подождать еще пять минут, мне нужно срочно поговорить с месье Мори. - И без дальнейших объяснений помчался наверх по винтовой лестнице, перепрыгивая через две ступеньки.
Бланш де Камбрези яростно поправила пенсне.
- Что за манеры! Ничего удивительного, что он живет во грехе с этой русской эмигранткой, которая повергла в ужас достойных людей в галерее Буссо и Валадона. Порядочные девушки блюдут себя до свадьбы, а затем посвящают свою жизнь хлопотам у домашнего очага и воспитанию детей!
- Ну, не все, дорогая моя, не все, - усмехнулась Рафаэль де Гувелин. - К примеру, старейшая подданная Великобритании Полли Томсон, каковая намедни отпраздновала свой сто седьмой день рождения, никогда не была замужем, ибо полагает, что мужья заставляют жен работать как проклятых. Она рассудила, что предпочтительнее будет добывать пропитание только для самой себя.
- Надеюсь, у нее еще остались зубы, чтобы сгрызть добытую корочку хлеба, орошая ее солеными слезами одиночества, - фыркнула Бланш де Камбрези.
Кэндзи Мори любовался гравюрой Утамаро Китагавы, приобретенной в Лондоне. Он только что повесил ее над ларем эпохи Людовика XIII.
- Виктор, что вы скажете о "Красавице, набелившей шею"? Не находите ли вы, что она выглядит как живая? Здесь тонко передано… Да на вас лица нет! Что-то случилось?
- Трагедия. Пьер Андрези погиб. Сгорел вместе с мастерской.
Кэндзи побледнел, попытался вдохнуть - и не смог, грудь как будто пронзили шпагой.
- Кэндзи, вам плохо? Мне нужно спуститься в лавку, там клиенты, но если…
Японец вяло отмахнулся:
- Нет-нет, идите… - И, глядя в спину убегающему Виктору, прошептал: - Смерть выше гор, но она же и тоньше волоска…
Он рассеянно опустился на краешек стола, сдвинул очки на лоб и уставился в пространство.
- Есть промысел в каждом событии. Люди умирают, промысел воплощается…
Перед мысленным взором Кэндзи предстала его возлюбленная Дафнэ. Они снова шли вдвоем по аллее ботанического сада, окружившего хоспис в Челси, он снова слышал ее дыхание. Дафнэ покоится на Хайгейтском кладбище уже пятнадцать лет. Целых пятнадцать лет! Тогда, потеряв ее, он чувствовал себя во власти враждебных сил, которые хотели его поглотить и уничтожить. А потом понял, что смерть уносит только тело, душа же любого человека вечна.
"Мертвые вспоминают о нас, когда мы вспоминаем о них".
Горло перехватило, перед глазами встало другое лицо - Джины Херсон. Эту женщину, мать Таша, наделенную неоспоримой грацией, он встречал всего-то пару раз. Губы сердечком, роскошные золотисто-каштановые волосы… Она напомнила ему Астарту Сирийскую с картины Данте Габриеля Россетти, дышащей эротизмом. Джина выглядела зрелой и уверенной в себе, и это странное сочетание женственности и какой-то почти мужской силы духа безудержно влекло, пугало, обезоруживало его. Кэндзи Мори по натуре был победителем, он всегда добивался желаемого. И одиночество нашептывало ему: "Попытай судьбу!" Но не было и малейшей надежды, что Джина Херсон когда-нибудь станет значить для него больше, чем Дафнэ.
…Таша отставила тарелку кабачков, тушенных в сметане, - есть в такую жару совсем не хотелось. Уж лучше еще немного потрудиться над полотном, оно уже закончено, но можно кое-что подправить. После возвращения из Берлина, откуда она привезла мать, Таша дважды в неделю давала уроки акварели и большую часть свободных дней тратила на иллюстрирование Гомера. Времени на живопись при этом почти не оставалось - она писала картины урывками, как сегодня, вместо обеда, но была счастлива, что помогает матери. Теперь, когда Джина была с ней, не хватало еще двух близких людей - сестры Рахили, которая поселилась в Кракове с мужем, чешским врачом Милошем Табором, и отца, Пинхаса. Отец часто писал ей из Нью-Йорка, и в этих посланиях, исполненных энтузиазма по поводу жизни в Америке, то и дело прорывалось чувство неприкаянности.
Недолгое пребывание в Берлине заставило Таша в полной мере осознать, насколько ей дорог Виктор, и хотя замужество не входило в ее ближайшие планы, девушка уступила уговорам переехать к нему. Их общее жилище состояло из спальни, кухни, туалетной комнаты и фотолаборатории. Помещение во дворе, занятое под живописную мастерскую, при необходимости превращалось в гостиную-столовую.
Узы, соединившие ее с избранником, стали еще прочнее, когда Таша решила писать картины с проявленных Виктором фотографий, - теперь у них появилось общее дело.
Расследование, касавшееся эксплуатации детского труда, привело Виктора к мысли сделать серию снимков на выступлении труппы юных акробатов. Именно тогда его увлекла тема ярмарочных праздников - он открыл для себя новую вселенную. Гуттаперчевые люди, борцы, укротители, шпагоглотатели, пожиратели огня, клоуны, жонглеры и чревовещатели олицетворяли собой некую непостижимую реальность, и Виктор с азартом естествоиспытателя исследовал ее, тем более что Таша была не меньше, чем он сам, зачарована балаганной феерией. Ее вдохновили фотографии карусели с деревянными лошадками. На первом снимке гарцевала компания из двух солдат-новобранцев и их подружек - пышные девицы хохотали, опьяненные вращением; их юбки развевались по ветру. На втором малыш обнимал своего скакуна за шею с таким гордым видом, будто собирался по меньшей мере выиграть дерби в Шантийи. Таша написала две картины, поместив их героев в странные декорации вне времени и пространства - ей захотелось применить на практике советы Одилона Редона. Беспечная поза одной из "кавалеристок", откинувшейся назад, чтобы поцеловать солдатика, по мнению самой Таша, ей особенно удалась. Воздушная фактура напоминала манеру Берты Моризо, зато весьма оригинальной была прорисовка контура.
Виктор относился к их общему делу со всей серьезностью и называл его "наше детище". Дети… Джина настраивала дочь на замужество, внушала, что пора создать семью, ведь ей скоро двадцать шесть. А Таша лишь улыбалась при мысли, что придется предстать на церемонии бракосочетания перед чиновниками в Ратуше и выслушать наставления о женском долге. Она не представляла себя с ребенком на руках. Может быть, через много лет, а пока ей нужна свобода для того, чтобы воплотить в жизнь все, что она задумала. Виктор, со своей стороны, вопроса о браке больше не поднимал. Хочет ли он стать отцом?.. Таша сладко потянулась. Мадам Виктор Легри! Он с ума сойдет от счастья, если она согласится взять его фамилию - это навеки свяжет ее с его фотографиями. И ведь он так старается обуздать ревность. Хотя, конечно, ему случается оступиться, как, например, в тот четверг в марте…
В тот день они были на выставке художника Антонио де ла Гандары в галерее Дюран-Рюэль. Таша внимательно изучала пастели и наброски, долго стояла перед портретами графа Монтегю и князя Волконского. Картина маслом под названием "Дама в зеленом" совершенно околдовала ее мастерством исполнения и переливами цвета, она поспешила выразить свое восхищение художнику, а горячий идальго, поблагодарив ее за комплимент, не преминул окинуть фигурку поклонницы одобрительным взглядом и пригласил попозировать. Тут Виктор с наигранной веселостью сообщил, что его спутница предпочитает рисовать других, а не позировать, и минут десять притворялся, что поглощен созерцанием летучей мыши на карандашном рисунке, однако, судя по тому, как он то и дело косил глазом в сторону Гайдары, можно было не сомневаться в его эмоциональном состоянии…
- Слава богу, ты здесь! Я так беспокоился! - Виктор вбежал в комнату и обнял Таша. Она прижалась к его груди.
- Что случилось?
- Волнения в Латинском квартале и… - Он коротко рассказал о смерти переплетчика.
- Это чудовищно! - Таша похолодела, несмотря на жаркие объятия, - слишком живы были воспоминания о погромах… Улица Воронова залита кровью, повсюду отблески пламени, человек лежит на пороге своего дома, пролетают всадники с шашками наголо… - Это был несчастный случай?
- Очевидно… Пока неизвестно… - Виктору вдруг представилась картина: чья-то рука бросает подожженный лист бумаги в окошко мастерской Пьера Андрези. Усилием воли он прогнал видение.
Таша, как будто что-то почувствовав, отстранилась. Эта трагедия может побудить его к новому расследованию… Ей захотелось закричать, запретить, но она сдержалась и поцеловала Виктора в щеку.
- Я люблю тебя, - шепнула Таша. - И мне страшно, потому что я не смогу без тебя жить.
- Не волнуйся, я буду стоически терпеть твой дурной характер сколько потребуется, милая. - С этими словами он начал расстегивать ее блузку, а Таша уже тянула рубашку у него из-под пояса.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Пятница 7 июля
- Воистину, мсье Даглан, вы превзошли самого себя! Как выведены буквы "н" в "свиных ножках а-ля святая Менегульда"! Так бы и съела их на бумаге! А уж в вопросе орфографии я всецело полагаюсь на вас. - Тучная женщина, покачивая двойным подбородком, восхищенно разглядывала меню, переписанное набело с ее черновика. Она хотела вознаградить каллиграфа монетой, но тот с улыбкой отказался:
- Оставьте, мадам Милан, кружки пива будет достаточно. И продолжайте записывать для меня результаты ваших тайных наблюдений - очень на вас рассчитываю.
- Само собой, мсье Даглан. Чем больше смотрю на ваши гласные-согласные, на эти палочки-крючочки, тем больше убеждаюсь, что ваше место в министерстве. Сама-то я пишу как курица лапой, прям стыдобища!
- Зато, мадам, вы королева кулинаров. Каллиграфия - пустяки. Хорошая кухня - вот что нужно для счастья! - Фредерик Даглан допил пиво и собрал письменные принадлежности в ящик.
В этот утренний час обеденный зал заведения "Милан" заполняли ломовые извозчики и кучеры со станции фиакров по соседству. Но спустя некоторое время помещение в глубине, за тонкой шторкой, откуда потайная дверь выходит прямиком на двор полицейского участка Шапели, будет отдано во власть помощнику комиссара Раулю Перо, его коллегам и журналистам.
Фредерик Даглан вытер пивную пену с губ тыльной стороной ладони и попрощался с хозяйкой. Когда он ушел, толстуха с мечтательным видом облокотилась на прилавок:
- До чего ж красив! А обаятельный-то, а элегантный, эх! Кабы сбросила я двадцать лет да килограммов тридцать!..
Солнце нерешительно золотило фасады облезлых домишек, небо было заляпано накипью облаков до самой равнины Сен-Дени. "Похоже на крем для бритья", - подумал Фредерик Даглан.
Он любил раннее утро, время, предшествующее открытию мастерских и торговых лавок, принадлежащее безраздельно разносчикам и голодранцам. В этой безмятежной тишине ему казалось, что он вырвался навсегда из повседневной городской суеты, где каждый кому-то должен, из лихорадочной пляски посредственности. Сам Даглан был вольной птицей, и даже тюремные решетки никогда не вставали между ним и его свободой. Бунтарская натура, не признающая ничьей власти, спасала его от плена обыденности.
- Не родился еще тот, кто подрежет мне крылья, - пробормотал он, направляясь к чахлому скверику, кишащему малышней.
Усевшись на скамейку, Фредерик Даглан пробежал взглядом утреннюю газету. Искомое обнаружилось на второй полосе: "УБИЙСТВО ЭМАЛЬЕРА". В заметке говорилось, что расследование зашло в тупик. Нападение случилось настолько быстро, что единственный свидетель не может описать убийцу. Зато на месте преступления найдена визитная карточка без имени, на которой написана от руки какая-то белиберда - что-то про запах амбры и ладана и еще про шкуру леопарда.
Фредерику Даглану сделалось дурно.
- Негодяйское негодяйство!
К скамейке подскакал мяч. Фредерик поднялся, изо всех сил пнул его ногой и зашагал восвояси. Газета осыпалась у него за спиной холмиком опавших листьев.
На улице Шапель его взгляд рассеянно скользнул по рекламным афишам, облепившим слепые стены домов, прошелся от гигантского горшка с горчицей до великанских размеров Мефистофеля, пышущего огнем и серным гейзером из слов:
Дезинсекционный порошок