– Молодец, Григорий, соображаешь. Надо бы и ее из болота вытащить. Сейчас попрошу танкистов помочь. Думаю, они не откажут. Как говорится – долг платежом красен.
Бойцы Кричмана и танкисты сержанту не отказали, немецкий легковой автомобиль "Опель-Капитан" вытащили при помощи танка. Вострецову, хоть и не сразу, удалось его завести. Десантники собирались передохнуть, когда к ним подошел командир роты.
– Бражников, возьми своих ребят, сходи в разведку, надо осмотреть пути отхода. Поторопись, времени для выполнения задания у вас не более трех часов.
Пошли впятером. В ночи, насколько это было возможно, разведали пути отхода. На обратном пути услышали приглушенные голоса немцев, залегли. Голоса доносились из неглубокой ложбинки. Бражников подполз к Вострецову, шепнул:
– Давай за мной. Посмотрим, сколько их.
Гришку приказ Степана смутил.
– Рискуем. Можем нарваться.
Бражников слушать не стал.
– Выполняй приказ. Идем вдвоем, остальные в случае чего доложат обстановку командиру.
Гришка спорить не стал, последовал за Степаном. Ползком добрались до ложбинки. С трудом разглядели мотоцикл с люлькой и трех немцев. Один из них копался в двигателе, второй подсвечивал ему фонариком, третий, озираясь по сторонам, стоял с винтовкой на изготовку. По сигналу Бражникова отползли от ложбинки. Степан обратился к Гришке, прошептал:
– Давай за остальными. Будем брать немцев. Надо взять их без шума и наверняка.
– У нас задания брать "языка" не было.
Бражников зло прошипел:
– Выполняй, мать твою.
Вострецов приказ выполнил. Разведчики появились у мотоцикла неожиданно, но немец, охранявший товарищей, оказался бдительным. Он успел выстрелить, но сам был убит ножом Бражникова. Остальные немцы сопротивления не оказали и предпочли сдаться. В короткой стычке разведчики взяли верх. Один из них был ранен, но зато удалось уничтожить одного немца, а еще двоих взять в плен. Взяли и захваченное у немцев оружие. Больше ничего ценного у них не оказалось. Немецкие солдаты были связистами и отстали от колонны. Неисправный мотоцикл пришлось оставить. Не теряя времени, покинули ложбину, выстрел мог привлечь немцев. К своим группа Бражникова вернулась не с пустыми руками, привели "языков". Бражников доложил командиру роты об итогах ночного поиска:
– Взяты два "языка". Красноармеец Вострецов допросил пленных. Если они не брешут, то с их слов получается, если нам следовать на северо-восток от этого болота, то в том направлении фрицев быть не должно. Мы в той стороне во время разведки движения тоже не обнаружили. И еще. Товарищ лейтенант, у нас тут с Вострецовым задумка одна появилась, только для этого придется фрицев малость подраздеть.
Командир роты думал не долго.
– Выведайте у "языков" все, что они знают и раздевайте, если надо. Все равно придется их в расход пустить. При прорыве они нам только помехой будут. Да и звания они небольшого. Но прежде доложите мне о вашей затее подробнее, а там решим, как быть.
* * *
В два часа ночи части тридцать четвертой дивизии двинулись на прорыв через озеро Дед-Хулсун. Рота, в которой были Бражников и Вострецов, решила прорываться посуху, используя воинскую хитрость. Вострецов и Бражников, переодетые в немецкую форму, сели в "Опель" на передние сиденья. Гришку, как хорошо владеющего немецким языком и умеющего водить автомобиль, посадили за руль. На заднем сиденье "Опеля" расположились командир роты и один из гвардейцев. Десантники Кричмана устроились на танке. Еще семнадцать бойцов роты, все, что от нее осталось, разместились в уцелевшей при обстреле полуторке. В таком порядке колонна пошла на прорыв.
О ровной дороге можно было только мечтать, степь только с виду казалась ровной, кочки и ямы поджидали ежесекундно, "Опель" то и дело потряхивало, кидало из стороны в сторону, но сейчас десантникам было не до хороших дорог, главное было выбраться из окружения. Полная луна предательски освещала степь, но она же помогла обнаружить опасность. Немцы появились в ночи неожиданно. Бугор до времени скрывал немцев, и когда колонна перевалила через него, поворачивать было уже поздно. Было понятно, что их заметили. Степан Бражников смачно выругался, повернулся к командиру роты, встревоженно спросил:
– Товарищ лейтенант, впереди немцы! Вижу шесть грузовых машин, крытых брезентом. Рядом до роты солдат. Что будем делать?
Спокойный голос лейтенанта ответил:
– Не суетись, сержант. Будем действовать, как и договаривались. Всем приготовить оружие к бою. Поравняемся с немцами, откроем огонь. Вострецов, прибавь скорость до полной и не дергайся.
Гришка и не дергался, в подобной ситуации ему уже приходилось быть, когда их разведгруппа под командой Николая Селиванова и освобожденные ими военнопленные красноармейцы на-ткнулись в степи на немецкую колонну. Тогда из передряги удалось выбраться только ему. Гришка надеялся, что в этот раз все будет иначе. Он надавил на газ, машина с ревом понеслась к немцам. Они стояли кучкой рядом с одной из машин. Похоже, что-то обсуждали. Неожиданное появление колонны их встревожило, но, видя перед собой немецкий автомобиль и солдат в немецкой форме на переднем сиденье, они подвоха не заподозрили. Только немецкий офицер в фуражке встал на пути следования автомобиля, махнул рукой и что-то спросил. Вострецов, не сбавляя скорости, крикнул в приоткрытое окно на немецком языке, чтобы он посторонился. Офицер понял, отступил, приветливо улыбнулся. Прозрение пришло к немцам, когда из окон "Опеля", с брони танка и из полуторки по ним открыли огонь из винтовок, автоматов и ручных пулеметов. Снаряд, выпущенный из танка, угодил в одну из немецких машин. Брошенная Брагиным граната повредила вторую. Взрывы добавили паники среди немецких солдат. Когда они пришли в себя, до замыкающей колонну полуторки с красноармейцами было более десяти метров. Ей-то и досталась вся ярость озлобленных немцев. Трассирующие пули понеслись вслед колонне, поражая бойцов в кузове автомобиля.
До позиций частей Красной армии добрались с потерями. В полуторке привезли четверых убитых и пятерых раненых. Удалось прорваться и дивизии. Через озеро Дед-Хулсун она вышла севернее поселка Олинг, где и заняла оборону. Но не всем удалось сразу выйти из окружения. Еще полмесяца бойцы группами и поодиночке пробивались к своим, но многие так и остались лежать в холодной калмыцкой степи или попали в плен. Дивизии не удалось избежать потерь в живой силе и технике. И они были велики…
Глава двадцать восьмая
Вострецова, как и его товарищей, огорчало, что наступление остановилось и пришлось отступить, но все надеялись, что оно продолжится, надеялись, что это временная неудача, понимали, что перед новым рывком нужна передышка. Этот временный отдых дал Гришке возможность написать письма матери и сестре в Ярославль и Маше в Астрахань. Теперь ему нечего было стыдиться. Своей кровью он искупил вину и вернул себе доверие, звание и награды. Эту радостную новость через три дня после выхода дивизии из окружения ему неожиданно привез все тот же лейтенант Гордеев.
Оперуполномоченный явился в полк с особым заданием расследовать причины его окружения и отступления, где и узнал от командира роты о воинской смекалке и геройском поведении бойцов Степана Бражникова и Григория Вострецова. Лейтенант нашел время переговорить с Гришкой, а напоследок похвалил:
– Молодец, Вострецов! Кстати, на повторном допросе легионер из туркестанского батальона, если не ошибаюсь, Рустам Закиров, чтобы вымолить себе пощаду, поскольку за ним водились кое-какие грехи, снова подтвердил, что накануне захвата частями Красной армии селения Хулхута всячески помогал некоему красноармейцу-разведчику, которого немцы пытали для того, чтобы узнать у него о каких-то важных документах.
– Как же, помню. Его охранять меня поставили, а утром, когда наши бойцы в Хулхуту вошли, он меня им и передал.
– Значит, все верно. В который раз убеждаюсь, что не зря я тебе поверил.
То, что ему поверил оперуполномоченный Гордеев, Гришку радовало, но теперь было важно, чтобы поверила Маша. А может, она все это время не переставала верить? Этого он не знал и надеялся узнать о ее чувствах к нему из ответного письма девушки.
Гришка, сидя на корточках, дописывал письмо, когда к нему подошел Бражников. Степан сел рядом на дно окопа, закурил, бросил взгляд на письмо.
– Амурное послание возлюбленной?
Вострецов покосился на Степана, заложил огрызок химического карандаша за ухо, свернул листок в треугольник.
– Вроде того.
– Наверное, Маше, которую ты во сне видел.
– Ей.
Гришка отчего-то решил поделиться с товарищем и рассказал Бражникову о том, что было между ним и Машей. Степан успокаивать не стал.
– Ты больно не тешься, кто знает, может, и отвернулась от тебя твоя Маша, после твоего пребывания в НКВД. У меня друг был, так тот в тридцать шестом от родителей отрекся, когда их врагами народа объявили. Правда, и я с ним после этого водиться не стал.
Слова Бражникова заставили его задуматься, а это побудило к тому, чтобы быстрее отослать письмо и выяснить все окончательно. Гришка снова взялся за карандаш, поднес ко рту, смочил слюной, начал писать адрес.
– А я тебе, Вострецов, новость хорошую принес. Командование за наши с тобой геройские дела удовлетворило просьбу и дало добро продолжать службу в полку, в котором мы приняли первый бой с немцем. Так что готовься, товарищ младший сержант, сегодня отбываем в расположение нашей родной части.
Гришка бросил писать, расплылся в улыбке.
– Вот так новость!
– Новостей много, и хороших, и плохих. Сплошной линии фронта нет, неизвестно, откуда фрицы могут нагрянуть. В общем, неразбериха. Говорят, заместитель по тылу из шестой танковой бригады чуть полевую кухню немцам не отвез. Заплутал капитан в степи. Опомнился уже перед немецкими окопами, развернулся и тикать. Немцы не дурашки, тоже поняли, что к чему, вслед стрелять стали. Кухню изрешетили. Короче, остались у Кричмана танкисты без чая.
– И у нас в полку было такое. Мы тогда от Улан-Эрге к "Ревдольгану" отступили, а ефрейтор Великанов об этом не знал, повез кухню в Улан-Эрге, да чуть было в лапы к фрицам не попал. Опять же неразбериха виновата.
– Да-а, обозникам сейчас тоже нелегко: то снег, то дождь. Дороги в болото превратились, грязь непролазная. Один из них рассказывал, лед на Волге еще толком не встал, переправляться тяжело. От всех этих бед и со снабжением плохо, и с водой. Хорошо, от дождя и снега хоть в этом польза есть. Только успевай котелок вовремя подставлять. А про неразбериху ты, Григорий, верно сказал. Бардака у нас в армии хватает. Говорят, неделю назад наши самолеты сбросили бомбы на позиции восемьсот девяносто девятого полка.
Вострецов возмутился.
– Это что же, своих побили?
– Обошлось. Из пяти сброшенных бомб только две взорвались, но никто не пострадал.
– Повезло. Обиднее нет от своих же пуль или снарядов погибнуть.
– Это верно, но такое непотребство сейчас редко случается, в сорок первом хуже было. Плохо, что немцы зашевелились, наши позиции то и дело на прочность проверяют.
– Наверное, хотят за Хулхуту посчитаться.
– Черта им лысого. Вон, на прошлой неделе попробовали. Помнишь, как мы им по зубам дали? А как туркестанский батальон расчихвостили, когда они на нас от Олинга полезли?
– Как не помнить. Мы тогда четверых пленных взяли.
– И не только мы. В тот день артиллеристы из сто пятьдесят второй бригады два танка немецких подбили. Так-то. Ты слышал, что наш политрук про бригаду Кричмана сегодня рассказывал?
– Нет. Меня комроты к соседям посылал.
Бражников смачно затянулся, затем затушил окурок об землю.
– Танки с десантниками обоз туркестанцев в степи к чертям собачьим разметали, на опорный пункт в Чилгире напали, пушки и минометы у них вместе с прислугой подавили. Мало того, пленных взяли и трофеи. Даже говорят, лошадей пригнали. А немцы вместе с легионерами по степи как тараканы разбежались!
– А ты про экипаж лейтенанта Пегребы слышал? Говорят, что они на своем "КВ" три немецких танка подожгли.
– Слышал, только и немцы не лыком шиты. Посмотрим, чья возьмет. Думаю, друг против друга мы недолго стоять будем. Скоро или они попрут, или мы в наступление пойдем.
* * *
Чутье старшего сержанта Бражникова не подвело. Армия получила пополнение, и в ночь на двадцать восьмое декабря началось наступление. Его целью было прорвать немецкую линию обороны "Тобрук", освободить Яшкуль, Олинг, Улан-Эрге и еще ряд населенных пунктов. За две недели до этого гвардейцам тридцать четвертой дивизии пришлось отразить немецкую атаку роты немецких солдат и пятнадцати танков и самим на другой день ночью напасть на противника. Ночной налет не удался, что-то снова пошло не так, десантники нарвались на мины и шквальный огонь противника. Они отступили, оставляя товарищей лежать на минном поле, но вскоре им предстояло снова идти в атаку.
В наступление Вострецов и Бражников шли в составе своего родного, сто седьмого стрелкового полка, вместе со старыми боевыми товарищами, знакомыми еще по десантному корпусу. Плечом к плечу с ними шло пополнение – бритые наголо, ушастые и безусые юнцы, чуть младше Гришки, почти его ровесники, но он чувствовал себя гораздо старше. Когда же он успел повзрослеть? Случилось это совсем недавно, с той поры не прошло и пяти месяцев, он был таким же, как они: бритоголовым, безусым, романтичным, но первые бои, лишения, гибель многих товарищей, ранение, разведшкола и штрафная рота сделали его другим, более взрослым. Да, он был старше. Нет, не по званию и не по возрасту, это старшинство было иное, и имя ему было опыт.
Полк шел знакомым путем к ильменю Дед-Хулсун, по которому наступал на селение Олинг месяц назад. Тогда пришлось отступить, но теперь бойцы были полны решимости вернуть потерянные прежде позиции и погнать немцев дальше…
Декабрьский злой мороз бодрил, обжигал лицо, подгонял, заставлял быстрее идти туда, где их ожидал враг. Бой завязался днем. Полк подошел к высоткам рядом с ильменем Дед-Хулсун, на их вершинах немецкие солдаты и туркестанские легионеры устроили опорные пункты. Теперь гвардейцам предстояло выбить оттуда противника. В атаку пошли после артподготовки. Только она оказалась слабоватой. Вострецов видел, как взрываются вокруг снаряды и мины, как падают сраженные осколками, пулеметным и винтовочным огнем его однополчане. Снова вокруг кровь и боль. Взбираться на возвышенность, да еще под градом пуль, дело непростое. Гришка чувствовал, как начинает сбиваться дыхание, как деревенеют от напряжения ноги, но знал, что останавливаться нельзя. Сейчас остановка была подобна смерти. А она витала вокруг. Потому и бежал сержант Вострецов с винтовкой наперевес и с криком "Ура!" к вражеским позициям. В небе, над головой, с ревом пронеслись краснозвездные самолеты-штурмовики, обстреляли из пулеметов высотки, сбросили бомбы, умчались дальше. Благодаря их помощи огонь на короткое время ослаб, но этого хватило, чтобы гвардейцы рывком добрались до вершины. Впереди вновь застрочил пулемет. Гришка остановился, приготовил гранату. Пулемет вел огонь по тем, кто бежал левее, они были ближе к немецким позициям. Гришка размахнулся, с силой и злостью бросил гранату, упал на землю. Она не долетела, взорвалась рядом с огневой точкой, но это заставило пулемет замолчать. Зная, что теперь нельзя терять и секунды, Вострецов вскочил, рванулся к пулемету. Десяток шагов – и он у цели. Гришка прыгнул в пулеметное гнездо, сунул прикладом винтовки в лицо мордастому немцу с маскировочным чехлом на каске. Удар сломал челюсть, выбил зубы, отбросил противника к земляной стене. Немец застонал от боли. Недолго думая, Вострецов проткнул его грудь штыком. Солдат вермахта захрипел, упал на дно ячейки. Рядом оказался Бражников.
– Гришка! Помоги пулемет переставить, сейчас мы этих стервецов проводим под их же музыку. – Степан схватился за немецкий пулемет, но в это время за его спиной возник легионер. Узкоглазый, со звериным оскалом туркестанец замахнулся ножом. Гришка послал пулю ему в живот. Легионер вскрикнул, согнулся, повалился на Бражникова. Степан отбросил тело убитого.
– Вот, зараза! Хотел меня, как барана, заре…
Договорить он не успел, на него наскочил второй туркестанец, но в отличие от первого покушаться на жизнь Степана он не собирался. Стоило Гришке навести на него оружие, как он сразу бросил карабин и поднял руки вверх. Его черные большие глаза просили о пощаде, редкие щетинистые усы подергивались вместе с верхней губой. Дрожащим голосом он пролепетал:
– Ни-на-да! Товарищ! Ни-на-да!
Слово "товарищ" неприятно резануло слух и сердце. Волна неуправляемого гнева нахлынула, обдала жаром. На миг Вострецову вспомнился плен, жестокое избиение легионерами в блиндаже, вспомнились Василий Передерин, Николай Селиванов, Санджи Манджиев, молодые, не нюхавшие пороха красноармейцы и старые полковые товарищи, погибшие в этой атаке. В висках зашумело и застучало, дыхание сперло, взгляд затуманился. Гришка без сожаления с силой нажал на спусковой крючок. Пуля угодила в голову легионера. Он упал к ногам Бражникова. Степан недоуменно посмотрел на Вострецова.
– Ты что? Он же в плен сдавался.
Гришка холодно посмотрел на товарища, молча прислонил винтовку к земляной стенке, взялся за пулемет.
– Ты хотел прощальную музыку фрицам сыграть? Так давай сыграем.
Не прошло и минуты, как Гришка нажал на гашетку. Смертоносные очереди, сопровождаемые отборным матом Вострецова, полетели вслед убегающему неприятелю…