– Пока не трогать, – по-японски бросил Имоти ожидавшему их за дверью лейтенанту. – Никого к ней не впускать. Она еще пригодится.
– Так зачем вы приводили меня сюда, подполковник? – угрюмо спросил Семёнов, когда они вновь сели в машину. – Только откровенно. Чтобы убедить, что Лукину подослала не ваша контрразведка?
Несколько минут Имоти ехал молча, и генералу даже показалось, что он попросту не расслышал его слов.
– Вы с подозрительностью относитесь к Сото, господин командующий. Мы ведь уже не скрываем, что она является нашим агентом, но вы должны понять, что командование Квантунской армии обеспокоено вашей безопасностью. В течение двух лет это уже четвертая попытка покушения, разве не так?
– Какие конкретно предложения?
– Сото. Мы предлагаем вам Сото. В качестве служанки, любовницы, личного секретаря, телохранителя. Она сгодится на все случаи жизни. Кому придет в голову, что эта маленькая хрупкая японка прекрасно подготовлена в разведывательно-диверсионной школе, владеет множеством приемов джиу-джитсу и неплохо "читает" лица своих клиентов, то есть обладает даром предугадывания их мыслей и поступков?
– Так ведь можно же было сказать об этом попроще, в соболях-алмазах, а не подсовывать её, как подстилку.
– Мы "попроще" не можем, господин командующий, не умеем, – рассмеялся Имоти. Он смеялся впервые за все время их знакомства. – Иначе развеяли бы легенду о нашем особом, японском коварстве.
– Вы правы, – обреченно вздохнул генерал. – Я уже должен был смириться со всем. В том числе и с коварством.
– Для начала влюбитесь в Сото. Не грешите против истины, это ведь совсем несложно.
– Весь ужас в том, что сей этап собственного "усмирения" я уже, кажется, прошел.
– Почему же заявляете об этом столь неуверенно?
– Уже хотя бы потому, что слишком много здесь всего такого… неуверенного, – повертел рукой Семёнов. – Мне подсовывают какую-то бабёнку… Подкладывают нагло… И я должен молча и смиренно проглатывать, в соболях-алмазах!
– Когда вы собираетесь выразить какую-то очень важную мысль, господин командующий, вам не нужно тратить много слов. Достаточно произнести это свое "в соболях-алмазах". И всему штабу бессмертной Квантунской императорской армии все станет ясно, – рассмеялся подполковник.
– А ведь бывают случаи, когда больше и сказать-то нечего. Кстати, до меня… эта самая Сото… С кем она была?
– Ну, это уже откровенная ревность, господин генерал!
– И все же. Утешала генерала Судзуки? Нет?
– Успокойтесь, нет.
– Но она хотя бы замужем?..
– Её муж был истинным самураем. Служил на Филиппинах. Когда его попытались взять в плен, совершил обряд харакири.
– Ишь ты, вдова самурая, значит? А её родители?
– Теперь у неё уже не осталось никого. Последняя из древнего самурайского рода, но вам известно, что она племянница бывшего премьер-министра принца Коноэ.
– Коноэ?! – вновь воскликнул Семёнов.
– Почему вас так удивило это сообщение? Странная реакция на имя принца.
Прежде чем ответить, генерал-атаман пристально всмотрелся в выражение лица подполковника.
– А почему оно не должно удивлять меня?
Имоти промычал что-то нечленораздельное и непонимающе уставился на генерал-атамана. Только поняв, что вразумительный ответ последует нескоро, он пожал плечами и пробубнил:
– Понимаю, в глазах императора принц "потерял лицо", но…
– …Да мне наплевать на то, что Коноэ оказался замешанным в шумном шпионском скандале. О нём мне, кстати сказать, мало что известно.
– Ошибаетесь, генерал, скандал не был и не мог быть "шумным". Премьер-министр генерал Тодзио, пришедший на смену Коноэ, сделал все возможное, чтобы как можно меньшее количество людей узнало об истинной причине отставки принца, поскольку речь шла о члене императорской семьи. Он не мог допустить, чтобы вслед за Коноэ потерял лицо и сам император. Тодзио счел неудобным публично обсуждать создавшуюся ситуацию, хотя именно он яростнее всех добивался отставки принца. Замечу, что засекречиванием этой информации занимался сам главный адъютант императора генерал-лейтенант Сигеру Хондзио.
– Неужели кто-то посмел заподозрить принца Коноэ, премьер-министра Японии в связях с русским шпионом Рихардом Зорге? – скупо ухмыльнулся атаман, позволяя втягивать себя в обсуждение событий, которые на самом деле мало интересовали его в эти минуты.
– Нет, конечно. Просто уход принца в отставку с поста главы правительства был вопросом чести. Он ушел, и проблема была исчерпана. По крайней мере, для императорского двора, поскольку самому Коноэ пришлось ответить на несколько очень неприятных вопросов имперского следователя по особо важным государственным делам. Правда, тот навещал Коноэ уже в больничной палате, в которую принца буквально принудили лечь, но это уже не существенно. Если же быть точным, то русским агентом оказался его советник и личный секретарь Ходзуми Одзаки. Именно он был завербован Зорге и в течение длительного времени оставался активным информатором "русского германца".
– Могу себе представить: в роли информатора русского шпиона выступает личный секретарь премьер-министра Японии! Кемпейтай было над чем задуматься. Кстати, никто из генералов от разведки и контрразведки к харакири прибегать не стал?
– Давайте договоримся, что я стал единственным японцем, к которому вы обращались с подобным вопросом, – сдавленным голосом предупредил его Имоти.
– Понимаю, подполковник, понимаю, – примирительно молвил атаман. – Но уверен, что принц Коноэ обязан был вспороть себе чрево. Обязан бы, в соболях-алмазах, – все жестче становился его голос. – Странно, что неприятности, которые пришлось пережить принцу Коноэ, никак не сказались на судьбе его племянницы, лейтенанта Сото, а?
Подполковник понял, что вопрос является откровенно провокационным, однако мудрить не стал:
– Во-первых, как мы уже выяснили, никаких особых последствий, кроме отставки, для принца эта история не имела. А во-вторых, не следует забывать, что Сото, рано оставшись без отца и матери, находилась до сего дня под личным, хотя и негласным, патронатом самого императора. Кстати, советую помнить об этом, господин генерал-атаман, – назидательно произнес он.
– Хорошо, что я не знал об этом при знакомстве с Сото, – как бы про себя пробубнил Семёнов, со всей серьезностью воспринимая предупреждение подполковника.
40
Ко времени их возвращения в доме барона уже был накрыт стол для продолжения знакомства. Колдовала над ним относительно молодая, рыжеволосая германка, которую Георг фон Тирбах так и не представил, хотя понятно было, что Роберта, как обращался к ней владелец хутора, чувствовала себя здесь полноправной хозяйкой.
Осмотрев этот стол – коньяк, жареная дичь, яичница… – Курбатов не только оценил старание и кулинарные способности Роберты, но понял, что по этому местечку война пока еще не прошлась. И, кто знает, возможно, так и не успеет по-настоящему разгуляться здесь.
Но прежде чем усадить гостей за стол, старый барон открыл стеклянную дверь и предложил выйти на широкий, сотворенный из дуба балкон. Несколько минут они молча всматривались в руины замка, словно фанатики из лесной антихристианской секты – в идолов тайного храма. Их молчание было бессловесной молитвой своему божеству, своим идеям, собственной непоколебимости.
– Вы, очевидно, часто простаиваете здесь? – спросил Курбатов.
– Возможно, даже слишком. По-моему, это уже давно превратилось в своеобразный ритуал, – кротко объяснил Георг фон Тирбах то, что и так было понятно. – Причем в последнее время я совершаю его трижды в день, вглядываясь, причём не столько в руины, сколько в прошедшие над ними века.
– Это станет и моим церемониалом, – пообещал оберштурмфюрер фон Тирбах. – Лишь бы представилась возможность вернуться сюда когда-нибудь.
– Вернетесь. Коль вы умудрились пройти всю Россию, от Китая до польской границы, – значит, вернетесь. Это уже судьба.
– Мне тоже хотелось бы убедиться, что судьба.
– Да-а-а… через множество лет, вы вот так же выйдете на этот балкон, посмотрите на руины замка и вспомните нашу первую встречу. Она покажется далекой и почти невероятной.
– Только смотреть он уже будет не на руины, а на восстановленный замок, – уточнил Курбатов.
– Князь, как всегда прав, – едва заметно улыбнулся Виктор.
– Если для восстановления этого родового гнезда понадобится наша помощь, то мы с князем готовы подключиться, – обронил майор фон Бергер, предпочитавший во время визита отмалчиваться.
– Скорцени, думаю, будет вам более полезен в данном деле, нежели мы, – заметил Курбатов, – тем не менее… Надеюсь, когда-нибудь мы соберемся у камина Шварцтирбах, чтобы поднять бокалы за рыцарство наших предков и за нетленную память о нас самих – их потомков.
– Порыв, конечно, прекрасный – отстроить замок, посидеть у огня, только почему-то не хотелось бы мне дожить до этих дней, – с грустью произнес старый барон.
– Не хотелось бы?! – удивился Виктор. – Вам не хотелось бы пройтись по залам возрожденного бурга Шварцтирбах?! Или, может быть, я не так понял?
– Нет, не возражаю: увидеть плоды ваших стараний было бы неплохо. Во времена наполеоновских войн замок выдержал сначала осаду французов, затем войск прусского короля; он несколько раз горел и сильно пострадал от артиллерийского обстрела. Средств для восстановления у моего прадеда не было, их хватило всего лишь, чтобы заказать одному архитектору-фортификатору, специалисту, проект реставрации. А в конце девятнадцатого столетия род наш окончательно обеднел, почти разорился…
– Но тот реставрационный проект удалось сохранить?
– Удалось, естественно, если только не выяснится, что он неточен или безнадежно устарел. Однако речь сейчас не о нем. Когда замок будет реставрирован, он превратится в обычное, причем недавно отстроенное жилье, потеряв при этом всю свою таинственность: ту печать времён, святость, притаившиеся в старых камнях. Особенно же, – родовых, к которым я так привык и где столько раз предавался фантазиям и мечтам…
– То есть вы против того, чтобы Шварцтирбах был восстановлен? – все еще не мог постичь логику мышления старика маньчжурский стрелок фон Тирбах.
– Я бы так не сказал. Но развалины… В них таится какая-то особая привлекательность, и когда я поднимаюсь к ним… Впрочем, чувства, которые рождаются у меня рядом со сторожевой башней, словесно воспроизвести так же трудно, как и понять их сокровенный смысл.
– Вас не зря называют "хранителем руин".
– "Хранителем руин"? – удивленно повел бровью Георг фон Тирбах. – Не знал, не приходилось слышать.
– Во всяком случае, именно так называет вас Отто Скорцени.
– Скорцени знает о моем существовании?
– Кажется, я уже говорил, что обер-диверсант рейха помогал мне в поиске родственников. Допускаю, не он первый нарек вас этим титулом, но впервые услышал от него.
– "Хранитель руин", говорите? А ведь очень точно подмечено! Впредь, именно так я и стану именовать себя, поскольку именно так, наверное, меня и следует именовать.
41
Как только водитель остановил машину у отеля "Сунгари", подполковник Имоти вопросительно взглянул на Семёнова.
– Мне показалось, что наш разговор не завершен, – понял свою оплошность Семёнов. За все время пути назад, он ни единым намеком не дал понять подполковнику, что желал бы видеть его у себя в гостях. – Рад буду принять вас в своей резиденции в Харбине, а пока что приглашаю в свой отельный номер.
– Я гость ненадоедливый, – приободрил его подполковник. – Отказываться же от приглашения у нас, японцев, вообще не принято. Тем более что хозяйничает в этом номере все та же Сото.
– Это делает ваш визит еще более романтичным.
Водку и еду Сото заказала в ресторанчике отеля. Однако обслуживала сама. Семёнову доставляло удовольствие наблюдать, как грациозно она приближается к их столику и как маняще изгибается её стан, когда ставит на стол чашечки с рисом, рыбой и прочим, уже заранее доставленным официантами в прихожую.
– Пожалуй, я предложу ей отправиться со мной в Харбин, в соболях-алмазах, – молвил генерал, улучив момент, когда Сото вышла за очередной порцией снеди.
– На вашем месте я поступил бы точно так же, – подыграл ему Имоти, давая понять, что о навязывании главкому японской шпионки в роли телохранительницы напрочь забыто. – Нельзя упускать возможности заполучить этот тихоокеанский бриллиант. Если ваше решение окончательное, я позабочусь, чтобы там, где нужно, восприняли увлеченность нашей красавицей с должным пониманием.
– Только так, с должным пониманием, в соболях-алмазах.
Вопрос о том, согласится ли на переезд сама Сото, был демонстративно обойден. Её согласие предусматривалось как нечто само собой разумеющееся.
– К тому же для нашей службы уже не является секретом, что вы нравитесь друг другу, – несколько запоздало подстраховался Имоти…
Однако генерала волновало сейчас не это. Наполняя рюмки чистой, как слеза, саке, он с горечью думал: если план сепаратного мира Германии с Россией удастся и в одно туманное маньчжурское утро он вдруг узнает, что Россия, Япония и Германия уже союзники, – его воинство сразу же окажется слишком обременительным для Японии. Так как миллионы золотых иен, которые императорская казна ежегодно тратит на содержание белогвардейской армии, – слишком большая сумма для жадных самураев от политики. И при любых переговорах, первым условием – мира ли, перемирия – Сталин выдвинет: "Расформировать банды Семёнова и выдать их главарей советскому правительству". А японцы, с присущим им коварством, наверняка, пожертвуют своими ненадежными и к тому времени уже совершенно бесполезными союзнахлебниками.
– Как считаете, подполковник, возможно, есть смысл вновь встретиться с командующим Квантунской армией?
– Командующий будет весьма польщен вниманием к нему, – и бровью не повел Имоти. – Весьма. Чего не скажешь о генерале Судзуки, известым вам как капитан Куроки. Ему может показаться, что существуют какие-то вопросы, которые вы якобы не в состоянии решить с ним и полковником Исимурой. Что может кровно обидеть их обоих. Такого недоверия, перешагивания через головы японцы не терпят.
– Сабельно, подполковник, сабельно. Тогда, может быть, вы объясните мне, как теперь быть с идеей "Великой Азии", в пределах которой Восточная Сибирь замышлялась как буферное государство между Россией и Японией.
– Идея "Великой Азии" бессмертна уже хотя бы потому, что вечна в самой своей сути, – улыбнулся Имоти, предлагая выпить именно за это. – Но вы, господин генерал, должны понять: усиленное создание отрядов камикадзе еще не означает, что Япония собирается предстать перед разгневанной войнами планетой в роли государства-камикадзе. Это-то как раз не входит ни в планы императора Хирохито, ни в планы его правительства. Хотя выдвинутый военным министерством в качестве одного из основных канонов современного этапа "Кондо" тезис о том, что "Война является отцом созидания и матерью культуры", по-прежнему остается в силе.
– Прекрасная мысль.
– Согласен, прекрасная, но многим европейцам кажется слишком спорной. Раньше ваша армия готовилась к нападению на Россию, теперь ей надлежит столь же усердно готовиться к обороне маньчжурских рубежей. Совместно с доблестными квантунцами, естественно. К тому же мы с вами, признайтесь, порой забываем о китайцах. Но из этого не следует, что китайцы так же упрямо забывают о нашем с вами присутствии в Маньчжурии, и что Чанкайши окончательно смирился с ним. А ведь у него миллионы неплохих солдат.
– Если утром мы переправимся через Амур и двинемся в глубь Сибири, то к вечеру может оказаться, что отступать нам уже некуда. Наши базы будут в руках китайцев. Как видите, я думал над этим, – согласился атаман.
– Было бы странно, если бы главнокомандующий не задумывался о стратегических последствиях подобных действий.
– Упустили вы свой шанс, подполковник. Еще тогда, в сорок первом.
– При дворе императора и в кабинетах генштаба придерживаются иного мнения, – сухо обронил Имоти, давая понять, что обсуждать эту тему не желает.
Однако генерал-атамана уже повело. Он должен был излить душу: если не перед премьер-министром и начальником генштаба, то хотя бы перед этим подполковником.
– Нужно было сразу же двигать войска вместе с германцами. Вместе, подполковник, вместе, в соболях-алмазах, – грохнул кулаком по столику главнокомандующий армией Российской Восточной Окраины.
– Я такого же мнения, господин генерал. Но подобным образом я размышляю лишь тогда, когда сижу за одним столом с вами.
Подполковник умело оперировал не только дипломатическими увёртками, но и обычными столовыми приборами. Палочками для еды он брезговал так же, как и все остальные пребывающие в эти дни в Маньчжурии русские и "полурусские". В сугубо японском ресторанчике отеля знали: генералу Семёнову и его гостям следует подавать ложки и вилки. Уже дважды случалось, что главнокомандующий лично вышвыривал официантов не только из своего номера, но и из ресторана. Вместе с японскими палочками.
– Это не делает вам чести, подполковник, – мрачно констатировал атаман, отирая кулак от крошек на столе.
– Последнее, что я вам скажу по этому поводу, – командование Квантунской армии не будет препятствовать засылке ваших отрядов в Забайкалье, считая, что продолжение Гражданской войны между русскими не может вредить японским интересам в этой части Азии.
– И на том спасибо.
– Да, и еще… Мы по-прежнему заинтересованы в успешном завершении операции "Великий странник Востока".
– Это еще что за операция?
– Вы не в курсе? Так называется в досье нашей разведки великий поход вашего легионера – полковника Курбатова. – И тут же уточнил: – В завершении теперь уже её берлинского этапа.
– Лихое название. Только следовало бы вам знать, подполковник, что операция эта, которая в моем штабе именовалась "Маньчжурские стрелки", уже завершена. Курбатову осталось разве что нанести визит фюреру, к чему он не очень-то стремится.