– Еще как! Но учтите, одно ваше непродуманное действие – и невинно пострадают все ваши дети, а также внук и зять.
Григорий грустно улыбнулся.
– Все действия, что мог, я уже совершил. И потом, мною дано слово чести офицера.
Уже при въезде в дачный посёлок генерал обратил внимание на запыленный черный "мерседес", который, вынырнув из какого-то закоулка, последовал за их открытым дипломатическим "остином".
– Я тоже обратил внимание на него, – уловил Петраков любопытство Семёнова. – Водитель прекрасно знает здешние места, поскольку появляется у нас на хвосте в третий раз, непонятно куда исчезая и так же откуда-то появляясь.
– За вами, как видите, следят. Кстати, местные консульства постоянно следят друг за другом. Разведки здесь не для того, чтобы любоваться морскими пейзажами.
– Только создается впечатление, что в данном случае следят за вами, господин генерал. Подозреваю, что слежка началась с того момента, когда мы вывезли вас с поместья, поскольку у советского консульства началось открытое дежурство японской агентуры.
– Думаете, японцы не захотят выпускать меня из рук?
– Трудно сказать, что у них на уме, но одно ясно: сегодняшняя наша поездка окончательно собьет их с толку. Они и так не могут понять, почему мы до сих пор держим вас в консульстве и вообще в пределах Маньчжурии. Возможно, думают: Москва захочет оставить вас здесь, чтобы вы вместе со своими казаками добивались перехода городов Дальний и Порт-Артур под юрисдикцию России. Правда, это уже была бы головная боль не столько японцев, сколько китайцев, тем не менее…
– Послушайте, господин майор, а ведь, действительно, мои казаки могли бы немало сделать для того, чтобы помочь русскому правительству и дипломатическому корпусу, – атаман всячески старался избегать термина "советский", – в передаче этих городов, а возможно, и всего Ляодунского полуострова, России. Может, мы так и развернем нашу дальнейшую совместную работу? Как вам эта идея, а, господин майор?
Петраков приостановился на развилке, чтобы сориентироваться, куда ехать дальше, поскольку атаман так увлекся, что забыл о своих обязанностях штурмана-проводника по лабиринтам поселка.
– Лично я не против, – ответил он, определившись с направлением. – Скорее даже "за", исходя при этом из национал-патриотизма. Во всяком случае, она кажется мне более благородной, нежели идея создания государства Восточная Российская Окраина или Страны Даурии.
– Я мог бы обратиться к казакам и к гражданским белоэмигрантам; мы перебросим сюда значительную часть их и прочего люда из Харбина и других районов Маньчжурии, – как-то по-мальчишески вдохновился этой мыслью несостоявшийся правитель. – С генералами Жуковским и Бакшеевым подготовим соответствующее воззвание. И пока продлолжается капитуляция Японии с переброской остатков её армии, а здесь царит военно-политическая неразбериха, мы могли бы объявить о создании некоего русского государства в Маньчжурии, союзного советской России. Скажем, русского казачьего государства, в соболях алмазах! Как вам эта аллюрная мысль, майор?
– Вот именно, опять "аллюрная". Впрочем, лично мне она кажется куда более патриотичной, нежели ваши намерения создать Белый интернационал, который стал бы инструментом борьбы с интернационалом коммунистическим, красным.
Атаман недовольно поморщился и отчаянно повертел головой, словно пытался заглушить неуемную зубную боль.
– Ясно, мою брошюру "План мировой борьбы с большевизмом" вы изучили внимательно, – недовольно проворчал он. – Однако заметьте, что план этот я составил еще в двадцать первом году, на волне Гражданской войны и представлений тех времен.
– Вы, генерал, составили его перед своим отъездом в Париж, где лихим кавалерийским наскоком решили возглавить все мировое Белое движение и, прежде всего, созданный вами Белый интернационал.
– Точнее, тот Белый интернационал, который еще только намеревался создавать. Причем очень жалею, что не хватило для этого ни мужества, ни элементарного политического опыта. Помощника-организатора надежного под рукой не оказалось – вот в чём беда.
– Добавьте к этому еще одну деталь: в Париже вам не очень-то обрадовались: ни красные, ни белые, поэтому вы постоянно опасались террористов. Вернувшись в Шанхай, вы пополнили свои оскудевшие финансовые запасы и отправились на судне в Канаду, чтобы затем из славного города Ванкувера перебраться в США.
– …Где меня чуть было не арестовали прямо на Пенсильванском вокзале, – проворчал атаман. – Гостеприимство по-американски, в соболях-алмазах…
– Я тоже решил бы, что неприятности ваши начались из-за скверности американского национального характера, если бы не знал, что тамошние власти всего лишь хотели получить от вас компенсацию за ту пушнину, которую самым наглым образом подчиненный вам генерал фон Унгерн конфисковывал у некой их фирмы. А также призвать вас к ответу за расстрелы Унгерном американских солдат. От наказания вы ушли только благодаря свидетельствам и заступничеству бывшего их представителя на Дальнем Востоке господина Нокса. Ему-то и удалось спасти вас.
– Заступничеству Нокса? О господине Ноксе вам тоже известно? Признаю: что было, то было. Да. Но Унгерн по существу не подчинялся мне. Впрочем, это уже частности, к которым в США никто прислушиваться не желал.
– В Москве они тоже мало кого заинтригуют, – заверил майор. – После судебных разбирательств в Нью-Йорке, а затем и в федеральном суде Вашингтона вы поняли, что покоя в этой стране вам не дадут. А потому вернулись в канадский Ванкувер, чтобы уже оттуда в панике бежать в Китай. Хотя делать этого вам, очевидно, не следовало. Признайтесь: жалеете, что не зацепились в США или Канаде?
– Вам приходилось когда-либо бывать за рубежом, майор? Я имею в виду – бывать там подолгу?
– Об этом говорить не принято, но вам скажу: только в Китае, в Монголии да еще в Туве, когда она была независимым государством. В качестве военного консультанта и в то же время в качестве стажера. После военной академии.
– Тогда вы можете понять, насколько это тяжко – оставаться за пределами Отчизны. Хотя оказывались вы там всего лишь в ипостаси командированного, а не изгнанника, а это, поверьте на слово, разные вещи. Кстати, вы упомянули о военной академии. Значит, юнкерское училище заканчивали еще в царские времена или в Гражданскую? Если, конечно, это не военная тайна?
– Какая тут может быть тайна? Образование у меня сугубо пролетарское. В двадцать четвертом закончил 5-ю Харьковскую школу красных старшин, в тридцать шестом – специальное отделение академии имени Фрунзе в Москве.
– Специальное, значит, разведывательное?
– Стоит ли так уточнять? А вот первую свою награду – орден Ленина, получил уже в тридцать восьмом, когда организовывал переправу оружия через Тянь-Шань и пустыню Гоби для китайских отрядов, воевавших против ваших японских союзников. То есть какое-то время мы с вами находились почти рядом, хотя союзники у нас были разные. Как и во Второй мировой. Ну а дальше – война с белофиннами и все такое прочее…
– С американцами сотрудничать не приходилось? – поинтересовался Семёнов почти из чистого любопытства.
– Все-таки не можете себе простить, что не остались в Америке. Как это предусмотрительно сделали сотни других белых офицеров и генералов… – улыбнулся Петраков. – К сожалению, в Штатах побывать не пришлось, хотя английский изучил почти досконально. Но могу похвастаться: буквально перед отправкой сюда отмечен американским орденом "Legion of merit".
Сообщение об этом генерал воспринял так мрачно, что даже забыл поздравить майора. Возможно, потому и забыл, что офицер уже притормозил у ограды его поместья.
– Приятные воспоминания, майор, – запоздало пришел в себя атаман. – Мне тоже есть что вспомнить. Но так мы лишь отвлекаемся от идеи, которая способна объединить нас, если только вы настоятельно поддержите её. С вашего позволения, мы еще обсудим её, – произнес Семёнов уже у ворот, открывать которые бросились заранее предупрежденные телефонным звонком Вечный Гость и отставной армейский кашевар.
14
Когда атаман и майор выходили из машины, черный "мерседес" медленно, еле двигаясь, проехал мимо усадьбы. Семёнову вдруг показалось, что на заднем сиденье, прильнув лицом к стеклу, едет женщина. "Почудилось", – подумал он, открещиваясь от увиденного, словно от наваждения. Вот только у него это не получилось: Жуковский, улучив момент, когда майор чуть отошел в сторонку полюбоваться урожаем старой сливы, вполголоса сообщил атаману:
– Вам тут намедни женщина звонила. Японка. Та самая, ваша…
– Неужели Сото?! Это ж для меня как звонок из иного мира, в соболях-алмазах, – впервые за несколько последних дней мечтательно улыбнулся генерал-атаман, подкручивая седеющие, но все еще по-бойцовски торчащие усы. – Что она говорила?
– Интересовалась, как понимать ваш отъезд: как арест или как сотрудничество с коммунистами?
– Во как! Сразу же ясности требует.
– Я, понятное дело, ответил, что это арест.
– Ну, пока еще окончательно не ясно…
– Не мог же я сказать, что вы пошли на сотрудничество с коммунистами.
– Тоже верно. Хотя теперь уже сам черт не поймет: кто с кем. Сами-то коммунисты вон сотрудничеством с американским империализмом не брезгуют, хотя казалось бы!.. Мир нынче такой пошел, энерал-казак, что все со всеми – как в дешевом провинциальном бардаке.
– А еще японка эта интересовалась, почему вы отказались от переезда в Корею. Оказывается, она лично знакома с японским губернатором Кореи и даже успела поговорить с ним о вашем приезде и устройстве.
– Все еще заботится, паршивка узкоглазая, – самодовольно произнес атаман, поглаживая по головам несмело как-то приблизившихся к нему дочерей. – О её разговоре с губернатором я не знал.
– Очевидно, не успела сообщить или же решила сделать для вас сюрприз. Впрочем, если бы сообщила, разве это, Григорий Михайлович, изменило бы ваше решение?
– Вряд ли… – задумчиво покачал головой Семёнов, с любопытством наблюдая, как "мерседес" вновь проезжает мимо ворот, на сей раз – в сторону Дайрена.
Ему вспомнился силуэт припавшего к боковому стеклу женского лица. Тепер он приобретал четкие черты прекрасного личика Сото.
– Вот и я так думаю, – вздохнул Жуковский. – Чует моя душа, будем мы кровно жалеть о том, что упрямились предложению японцев уйти с Ляодуна. А ведь специально катер предлагали.
– Вот и беги, энерал-казак. Ночью беги. Никто тут тебя, бывшего фронтового разведчика, под мушкой не держит.
– Одному бежать, без вас? Куда и зачем?!
– Заходите в дом, а то жара начинается, – вместо ответа громко предложил атаман своему "гостю" – майору и тихо спросил у друга: – Э, ты сказал: "Та самая, ваша Сото". Ты что, давно знал о её существовании?
– Видеть не видел, но, понятное дело, знал.
– Странно. Я об этом не догадывался.
Встреча генерала с детьми оказалась слишком трогательной, поэтому майор держался на расстоянии, стараясь оставаться незаметным. Лишь после завтрака офицер подошел к стоявшему в гостиной открытому пианино, неумело прошелся огрубевшими солдатскими пальцами по клавишам и поинтересовался, кто из дочерей владеет инструментом.
– Обе играем, – ответила Татьяна, – однако у Лизы это получается лучше.
– Главное, что получается. Тогда чего душу томить? Сыграйте что-нибудь, барышня.
Пока Лиза, заглядывая в ноты, играла "Баркаролу" Чайковского, майор стоял у пианино, положив на него руку, и все казалось, что он вот-вот запоет.
Иное дело – атаман. Семёнов в это время нервно прохаживался по залу, ожидая, когда дочь завершит музицирование. Не зная, сколько времени они с майором пробудут в поместье, он хотел поскорее вернуться к разговору о создании "Ляодунского русского казачьего государства". Эта идея казалась ему сейчас настолько важной, а главное, настолько спасительной, что атаман хоть сегодня готов был отправиться в Москву, чтобы поделиться её деталями со Сталиным, Берией, Калининым и, конечно же, с "маршалом Победы" Жуковым. Который, кстати, в Первую мировую служил унтер-офицером царской армии – Семёнов считал эту строку в биографии маршала очень важной и для себя в какой-то степени оправдательной.
Когда Лиза закончила свою "Баркаролу", майор сдержанно похвалил игру и пообещал после переезда в Советский Союз устроить их в одну из консерваторий, которых там довольно много, для продолжения образования. К тому же заверил: бояться им нечего. Дочери вопросительно взглянули на отца, и атаману не оставалось ничего иного, как утвердительно кивнуть. Девушки как-то сразу же оживились: майор все же привез его на встречу с ними, причем без конвоя – это вселяло в их души определенную надежду. Они привыкли, что в Маньчжурии с их отцом считались все: от белых генералов до командования японской армии; от маньчжурских жандармов – вплоть до самого императора Маньчжоу-Го. Так, возможно, и в России к нему отнесутся уважительно, особенно теперь, когда война уже завершилась?
После комплиментов майора в гостиной наступило неловкое молчание. Генерал испугался услышать распоряжение садиться в машину и возвращаться в консульство. Только поэтому, неожиданно даже для себя, он предложил майору:
– А пойдемте-ка искупаемся напоследок в Желтом море. Здесь до него всего метров триста, а жара – вон какая, перед глазами все плывет.
– Действительно, стоит пойти, – охотно поддержал его Жуковский, намереваясь составить им компанию.
Однако красный офицер предупредительно вскинул руку:
– Если и пойдем, то только вдвоем с атаманом, – твердо молвил он.
– Извините, – стушевался Жуковский. – Просто обычно мы ходим вдвоем, и я как личный адъютант…
– Только вдвоем, – жестко прервал его Петраков. – Или вообще не идем.
– Понятно, понятно, – еще больше смутился Вечный Гость. – Если честно, не такой уж я и любитель плавания, поскольку плаваю неважнецки.
– И потом, поговорить нам с господином майором надобно б, – примирительно молвил Семёнов, крепко сжав плечо старого фронтового друга. – Причем желательно тет-а-тет.
Он быстро переоблачился в шорты и тенниску, предложил майору свои летние "прогулочные" штаны и рубашку. Тот же предпочел остаться в мундире и при оружии, что, впрочем, атаман признал вполне резонным. Уходя, он по-отцовски попросил Татьяну собрать его походный чемоданчик, положив в него все полагающееся в таких случаях. А выходя из дому, прихватил сумку с двумя небольшими полотенцами.
Только они вышли за ворота – как из-за ближайшей виллы донесся шум автомобильного мотора, удаляющегося в сторону моря. Никакого особого значения этому факту атаман не придал, однако майор насторожился. И, как вскоре стало ясно, – не зря.
Не преодолели они и ста метров дороги, ведущей к побережью, как из-за крайнего домика, типичной китайской фанзы, неожиданно появилась девушка в старательно приталенном европейском брючном костюме, напоминающем летнюю армейскую форму, в которой атаману не раз приходилось видеть американских военных летчиков. Единственно роднящей незнакомку со множеством других китаянок была сплетенная из рисовой соломки островерхая китайская шляпа на ней.
С минуту женщина шла впереди мужчин, так что видеть её лица они не могли, но каким-то особым чувством атаман уловил: "Это Сото! В соболях-алмазах, это же Сото!". Каково же было его изумление, когда, резко оглянувшись, женщина улыбнулась ему такой знакомой улыбкой и произнесла:
– И правильно, и осень-то харасо, сто вы узнали меня, господина атамана.
– Вот уж не ожидал увидеть тебя здесь, – растерянно пробормотал Семёнов, в тот же момент ощущая, как в подреберье ему упирается дуло майорского пистолета.
– И-вы действительно и-едете в Россию? – не обратила внимания Сото на выпад русского офицера.
– Теперь уж действительно.
– И осень-то харасо. И-посему вы не согласились уехать в Корею, как предлагал подполковник Имоти?
– Так надо было.
– И осень-то харасо. Кому "так надо было"?
– Это ты сумела уговорить подполковника заняться поиском катера для моего отъезда? – ушел атаман от ответа, который в любом случае оказался бы долгим и невразумительным.
– И-правильно, и-сумела. Потому сто не сумела договориться о самолете, – с сугубо японской услужливостью улыбнулась она. – Если вы и-согласитесь уехать и-сейчас, мои люди – метнула Сото взгляд в сторону фанзы, у стенки которой с пистолетами наготове стояло двое приземистых, худощавых японцев, смахивающих на подростков, – и-сумеют договориться с этим красным. Он вас тут же отпустит.
Генерал тотчас же обратил внимание, что из зажатого в руке женщины платочка на мир смотрит дуло миниатюрного пистолетика.
– Нет, Сото, поздно. Я для себя уже все решил. Спасибо тебе за все, но у нас с майором советской контрразведки свои, сугубо русские дела, в которые вам, японцам, вмешиваться не стоит.
– Это и-есть последнее ваше слово, и-господина генерала?
– Последнее.
– И-правильно, и осень-то харасо, – невозмутимо произнесла женщина, вежливо поклонившись ему. – Имоти мне говорил. Но я хотела услысать от вас, и-господина генерала.
Она что-то гортанно прокричала, взревел мотор и откуда-то из-за фанзы появился тот самый черный "мерседес", сопровождающий их сегодня утром.
Взгляд Сото, в последний раз подаренный своему "и-господина генерала", был преисполнен такого снисходительного презрения, на которое способна только жена самурая, узнавшая, что муж её оказался недостойным заповедей "Буси-до".