Батарее Карелина поначалу везло. Она проскочила наполовину обезвреженное минное поле и вместе с батальном Клычко выбила остатки немцев из первой траншеи.
Затем продвижение замедлилось. Повторялась та же история, что и на других участках. Лобовая атака наткнулась на сильный встречный огонь пулеметов, густо летели мины, стреляли гаубицы-"стопятки".
Маневренные самоходки уходили от прямых попаданий, лавировали и упорно продвигались вперед, посылая снаряды в огневые точки. Два закопанных в землю немецких танка первым увидел наводчик Никита Федосеев.
– Кажись, "пантеры"! – крикнул он. – Павел, видишь?
– Вижу, – отозвался Карелин, всматриваясь в бинокль.
Одна из машин была "пантера". Старший лейтенант узнал ее по длинному пятиметровому стволу пушки и закругленной башне. Второй танк, находившийся немного поодаль, был модифицированный "Т-4" с удлиненной до трех с половиной метров пушкой того же калибра 75 миллиметров.
Это была засада из трех машин, рассчитанная на новые "тридцатьчетверки", недавно появившиеся на фронте. Во время артподготовки один из "Т-4" был поврежден, а новые русские танки прошли стороной.
Командир "пантеры" (и одновременно командир танкового взвода) решил пока себя не обнаруживать и терпеливо ждал приближения русских самоходок, чтобы ударить наверняка и сразу покончить с этими странными, слабо бронированными машинами.
– Курт, – связался он по рации с командиром "Т-4", молодым лейтенантом. – Я беру головную и левую "штугу", ты бьешь по правой. И сразу же беглый огонь по пехоте. Если нет серьезного противника, отыграемся на "иванах". Они прут целой толпой.
Опасно недооценивать противника в самый ответственный момент боя. И тем более хоронить его. Обер-лейтенант слышал от пленных клички этих открытых, как прогулочный кабриолет, странных машин: "брезентовый фердинанд", "братская могила". Работают они на бензине, и костры будут видны издалека.
У Карелина имелось очень немного времени, чтобы принять правильное решение. Он видел, как разворачиваются едва заметные среди травы башни, а по рации слышны переговоры на немецком.
Самоходки подошли слишком близко к засаде – метров шестьсот, но если действовать быстро… Лейтенанты Зацепин и Евсеев услышали команду одновременно:
– Засада! Ныряйте в любое укрытие.
Каждая из трех самоходок выполнила эту команду по-своему. Сам Карелин и его старый товарищ Саня Зацепин выстрелили с короткой остановки и погнали машины в сторону ложбины. Двадцатилетний Ваня Евсеев увидел замаскированные башни и стволы чужих орудий с запозданием. Он посчитал убегать без выстрела трусостью.
Три снаряда, выпущенные батареей Карелина, не достигли цели. Тем более в стволах были осколочно-фугасные заряды, рассчитанные на уничтожение огневых точек, а не танковые башни с броней 70-100 миллиметров.
Зато не промахнулась "пантера". Бронебойный снаряд, способный проломить броню любого танка за километр и более, ударил легкую самоходку в лоб рядом с люком механика-водителя.
Механик был убит, а раскаленная болванка, смяв двигатель, мгновенно воспламенила его. Пробив в борту рваное выходное отверстие, закрутилась среди травы, которая тоже вспыхнула.
Три человека из экипажа, находившихся в рубке, были еще живы, хотя сильный удар свалил и контузил их. Более опытные самоходчики уже бы выпрыгнули наружу, не дожидаясь команды. Машина горела, из отверстия в полу пробивалось пламя.
Но все трое продолжали медлить. У младшего лейтенанта Евсеева была сломана нога, его тащили к задней дверце. Сдетонировали сразу несколько снарядов. Теперь горела рубка. Евсеев понял, что в запасе остаются считанные секунды.
– Прыгайте, ребята!
– А ты, Ваня?
– Сейчас вытащим…
Имевшиеся в запасе секунды истекли. Взорвались сразу не меньше десятка снарядов и оба топливных бака емкостью четыреста литров. Самоходка превратилась в клубящийся огненный шар, внутри которого продолжали детонировать снаряды, раскидывая горящие обломки.
Атака замедлилась. Горели два танка и две самоходные установки, возле траншей лежали десятки убитых и тяжело раненных. В некоторых местах взводы и роты залегли, прячась от плотного огня. В других местах бой продолжался.
Дальше всех продвинулись поредевший батальон майора Клычко и две машины из первой батареи Захара Чурюмова. Их непрерывно обстреливали. Чурюмов не отвечал, желая сохранить две уцелевшие "сушки" для решающего момента.
Батальон Клычко, заняв вторую линию траншей, отбивал контратаку огнем своих и трофейных пулеметов. Десантная рота капитана Бобича тоже действовала активно и приближалась перебежками к отбитому доту и машинам Чурюмова.
Но единое, твердое руководство боем отсутствовало. Командир полка Орлов раздавал команды, смысл которых сводился к охрипшим крикам: "Вперед! Любой ценой вперед!"
Когда ему доложили о двух закопанных в засаде немецких "пантерах" (разведчики ошиблись, "пантера" была одна), полковник оживился:
– Долбаные кошки! Думают, они хозяева на поле боя. Соедините с гаубичным дивизионом.
Но гаубицы выпустили положенное количество снарядов, о чем хмуро доложил командир дивизиона.
– Найдете! Приказываю уничтожить "пантеры". Они срывают наступление.
У командира дивизиона оставались в запасе по три снаряда на орудие, на случай прорыва немецких танков. Бить с расстояния двух с половиной километров по укрытым в земле "пантерам" было бесполезно. Кроме того, дивизион не подчинялся напрямую Орлову.
– Нет снарядов, – повторил артиллерист. – Звоните начальству. Пусть пришлют.
– Долдон хренов, – выругался полковник. – Снарядов у него нет. Врет! Сейчас пошлю кого-нибудь проверить.
В этот момент адъютант отвлек внимание Орлова.
– Товарищ полковник, первый батальон вместе с самоходами прорвались к доту. Теперь самое время наращивать удар.
– "Пантеры" можно накрыть тяжелыми минометами, – высказал свое мнение начальник штаба. – Мина шестнадцать килограммов весит. Не пробьет броню, так оглушит экипажи.
Однако полковник в ответ на дельное предложение грамотного начштаба лишь засопел. По его приказу все шесть 120-миллиметровых минометов полковой батареи полностью израсходовали боезапас.
Пускать на "пантеры" оставшиеся два танка Орлов не рискнул. Обозленные потерями танкисты смотрели на горящие машины и костерили "умное начальство". Тогда Сергей Фатеевич Орлов приказал выкатить на прямую наводку три "сорокапятки", открыть огонь и одновременно поднять в атаку полк.
– Хватит отлеживаться! А ты, лейтенант, – обратился он к командиру взвода "сорокапяток", – ударь сразу из трех своих пушек.
– Не возьмем мы их броню, – виновато возразил лейтенант.
– Закидай снарядами, расшевели. А там гранатометчики поближе подползут и бутылками с горючкой их сожгут.
– У каждой "пантеры" по два пулемета. Не подпустят они никого к себе.
Полковник внимательно и недобро оглядел лейтенанта. Не слишком молодой, лет двадцати восьми. На аккуратно заштопанной гимнастерке медаль "За боевые заслуги" и нашивка за тяжелое ранение.
– Тебе по годам батареей командовать и в "капитанах" ходить, а ты все "ванькой-взводным" числишься. Если боишься, я лично с тобой пойду.
– Не Ванькой меня зовут, а Егором, – вызывающе ответил лейтенант. – А приказ мы выполним и сами. Нам погоняло без надобности.
Гибель противотанкового взвода видели многие. Это был неравный, обреченный на смерть поединок Лейтенант умело выбрал позицию. Три "сорокапятки" открыли огонь и успели выпустить десятка два своих мелких снарядов весом полтора килограмма.
Затем все три пушки были разбиты прямыми попаданиями танковых 75-миллиметровых снарядов. Хорошая оптика позволила немцам обойтись пятью-шестью выстрелами. Через четверть часа все было кончено.
На пригорке валялись обломки "сорокапяток" и тела артиллеристов. Несколько человек уползали прочь и тянули на плащ-палатке своего лейтенанта. Рана была тяжелая, но взводный не терял сознания. Недавно у него родилась вторая дочь, и он очень хотел жить.
– Ничего, дотащим, – упирались сапогами в землю артиллеристы.
Они любили своего командира, с которым прошли путь от Днепра до Белоруссии. Сегодня ему не оставили разумного выхода, и взвод, имевший на счету пять немецких танков и несколько броневиков, был расстрелян как в тире.
Сержант Федосеев, сопя, протирал прицел орудия. Алесь Хижняк, заглушив двигатель, проверял давление масла в системе. Подошел лейтенант Зацепин и, сняв танкошлем, сказал, кивнув на пригорок.
– Видел, Пашка, как "сорокапяток" размолотили? Дурь сплошная…
– А Ваня Евсеев догорает со своим экипажем, – отозвался заряжающий Бурлаков.
Ложбину обстреливали из минометов. И хотя огонь был не слишком интенсивный, прямое попадание 80-миллиметровой мины могло разбить или поджечь самоходку.
Впереди продолжался бой. Огонь немецкой артиллерии был направлен на батальон Клычко и батарею Чурюмова.
– Что будем решать? – спросил Зацепин, но старший лейтенант Карелин предостерегающе поднял руку. – Тише… с Чурюмовым наконец связался. Захар, как обстановка?
– Лучше некуда… и хуже тоже, – раздался голос капитана. – Повисли между небом и землей. Надавить бы чуть-чуть и фрицев можно оттеснить. Ты сам как?
– С немецкими танками что-то делать надо. Нас тут две машины, и пехота понемногу скапливается.
Было отчетливо слышно, как отдаются в рации звуки разрывов. Чурюмову приходилось туго. Затем связь прервалась. В ложбину переползла пехотная рота и сразу принялась окапываться. Ее командир, тоже старший лейтенант, подошел к Карелину. Хотя тот не был его начальником, доложил:
– Нас семьдесят человек, два расчета противотанковых ружей и один "максим". Какое решение примем? Здесь под минами долго не высидим. Либо назад, либо – вперед.
Карелин закурил, предложил папиросу командиру роты. Впереди их поджидали танки, не говоря об укрытых в глубине обороны гаубицах-"стопятках". Но главное – танки. Павел знал возможности своих машин. "Пантеру" и усиленный "Т-4" они без посторонней помощи не одолеют.
Неизвестно, как бы дальше повернулись события, но в эти минуты вышел на связь с Орловым командир дивизиона 122-миллиметровых гаубиц. Он видел горящие машины и как расправились немецкие танки со взводом "сорокапяток". Отрывисто сообщил:
– Мы сможем ударить четырьмя гаубицами по танкам. По пять снарядов на ствол. Кстати, "пантера" там одна. Второй танк – это "Т-4", но с усиленной броней. Сомневаюсь, что таким количеством снарядов мы уничтожим их.
– И что дальше? – раздраженно отозвался полковник, которого теребили за медлительность из штаба дивизии.
– А дальше свяжитесь с самоходками. Там их две штуки. Если расшевелим немецкие "панцеры", пусть будут готовы нанести удар. Орудия у наших "фердинандов" сильные, могут врезать хорошо.
Еще через десяток минут сообщение было передано Карелину, а гаубичная батарея ждала команды выпустить свой "НЗ" – двадцать снарядов, которые при навесной стрельбе вряд ли накроют такую небольшую цель.
Две самоходки шли по ложбине, приближаясь к немецким танкам. У них тоже было немного шансов добиться успеха, но другого выхода не оставалось.
– Сколько до фрицев метров? – переговаривались между собой наводчик Федосеев и заряжающий Бурлаков. – Наверное, метров четыреста.
– Еще бы на сотню метров приблизиться, тогда сумеем их взять.
– Или они нас обоих насквозь, как Ваньку Евсеева, – буркнул заряжающий, нащупывая в боеукладке подкалиберный снаряд.
В этот момент экипажи услышали приближающийся шелест снаряда, летящего со скоростью пятьсот двадцать метров в секунду, а следом первый пристрелочный выстрел. После трех выстрелов гаубичная батарея ударила залпом, следом последовал второй… третий. Самоходки Карелина и Зацепина выскочили наверх, готовые также открыть огонь.
Обер-лейтенант принял решение переждать обстрел в своих капонирах. Менять позицию под летящими тяжелыми снарядами казалось ему неразумным. Взрывы раздавались совсем рядом, его "панцер" массой сорок пять тонн порой встряхивало. А один из фугасов рванул метрах в семи, отбросив обер-лейтенанта в глубину башни.
Командирскую башенку с ее оптикой залепило влажной землей. Чтобы как следует оглядеться, следовало открыть люк, но обер-лейтенант рисковать не стал. Лучше подождать, когда закончится обстрел. Вряд ли он будет длиться долго.
Внезапно заработала рация. Лейтенант, командир "Т-4", сообщил:
– Завалило аппарель, возможно, повреждена гусеница.
– Пошли людей, пусть проверят.
– Уже послал, – отозвался лейтенант и тут же встревожено добавил: – Две русских "штуги" заходят с левого фланга.
Командиру "пантеры" мешала увидеть цель выброшенная взрывом земля. Электромотор плавно разворачивал башню, а механик прибавил газ. Мощный двигатель в 700 лошадиных сил легко толкал "пантеру" из капонира наверх.
Расстояние от самоходки Карелина до знаменитой "пантеры", которая считалась лучшим танком вермахта, составляло около четырехсот метров. Однако снаряд пушки "ЗИС-3", способный пробить на таком расстоянии семь сантиметров брони, отрикошетил от покатой башни, так как шел под углом.
Удар оглушил наводчика, а выпущенный ответный снаряд "пантеры" с воем прошел мимо. Карелин наводил орудие, которое мгновенно перезарядил Бурлаков.
– Бей, Паша!
Подкалиберный заряд, состоящий из мягкой оболочки и твердого вольфрамового жала, врезался в одно из колес "пантеры", пробил его. Машина выползла из капонира. Двигалась она рывками, перекошенное колесо задевало соседнее, но длинноствольное орудие упрямо ловило дерзкую русскую самоходку. Хижняк без команды дал задний ход.
Рывок подбросил легкую машину. Карелин ударился лицом о прицел, а Костя Бурлаков отлетел в угол в обнимку со снарядом. Механик спас экипаж от бронебойной болванки, способной прошить "фердинанд" насквозь.
Зацепин выпустил два снаряда в "Т-4", который застрял на выезде из капонира, и тоже едва увернулся от кумулятивного заряда, разлетевшегося веером огненных брызг от удара о землю.
Обходя танк с тыла, к нему бежали десантники из роты Бобича, с ними вместе поднялась пехота. "Пантера" уходила в запасное укрытие, стреляя из двух пулеметов. Было отчетливо видно, как болтается продырявленное вывернутое колесо.
"Т-4" выбирался через груду земли, засыпавшую аппарель (выезд из капонира), и не мог вести прицельный огонь. Зато "пантера" из своих пулеметов уже срезала несколько атакующих и снова ловила в прицел самоходку Карелина. Лейтенант Зацепин среагировал быстрее и, развернув машину, дважды выстрелил в опасную "кошку".
Снаряд отрикошетил от лобовой башенной брони, но очередной удар оглушил наводчика. Выпустило последний подкалиберный снаряд орудие Карелина. Раскаленное жало угодило в двигатель. Из жалюзи позади башни показался дым.
– Горит чертова "кошка"! – загнав в казенник очередной снаряд, потрясал кулаком заряжающий Костя Бурлаков.
Но поврежденная, потерявшая ход "пантера", победа над которой никогда не давалась легко, выстрелила в последний раз. Фугасный снаряд (его хватило бы, чтобы просадить броню самоходки) взорвался с недолетом.
Крупный осколок врезался и застрял в "подушке" орудия. Другой кусок железа ударил в голову сержанта Бурлакова, снес заостренным краем верхушку танкошлема и пробил голову.
Двадцатисемилетний слесарь из сельской МТС под Саратовом Костя Бурлаков вряд ли успел осознать, что рана смертельная. Его ждали мать, жена и две дочери, которым он писал: "Война к концу идет, фашиста гоним. Даст Бог, скоро встретимся…"
Уже не встретятся. Война за секунды отнимает жизнь у человека, унося куда-то все его чувства, любовь к близким, надежды на будущее.
У Бурлакова были крепкие мускулистые руки, которыми он перекидал за два с половиной года многие сотни снарядов. Сначала в расчете дивизионной пушки "Ф-22", а затем в экипаже самоходки. Он был дважды ранен и лишь к майским праздникам сорок четвертого года получил свою первую награду, медаль "За боевые заслуги". С десяток секунд Бурлаков продолжал стоять, держась за поручень. Кровь текла по лицу, промасленному комбинезону. Затем пальцы сержанта ослабли, и он осел на дно рубки.
Немецкий танк "Т-4" наконец выбрался из капонира. Он получил повреждения, но оставался в строю и готовился продолжить бой. Усиленная броня, длинноствольная пушка делали его грозным противником. Однако "панцер" потерял слишком много времени.
Вдоль траншеи к нему бежали несколько саперов и десантники из роты Александра Бобича. Две противотанковые гранаты взорвались, не долетев до тяжелой машины, третья прожгла кумулятивной струей бронированный экран, защищавший борт машины.
Рослый сапер, забежав с кормы, швырнул бутылку с горючей смесью. Она разбилась о башню. Горящая жидкость растекалась по жалюзи, грозя воспламенить мотор. Башня мгновенно развернулась, и пулеметная очередь срезала сапера. Башня вращалась, посылая длинные очереди, а механик-водитель набирал ход, стараясь вырваться из кольца.
Он видел, как падали русские саперы и пехотинцы, двоих он сбил корпусом и раздавил. Башня заполнялась едким дымом, механик полностью открыл широкую смотровую щель, но дым продолжал душить его.
– Эй, ребята, откройте люки! – крикнул он.
– Снаружи горит "коктейль Молотова". Прибавь скорость.
Снаряд самоходки пробил башенную броню, стонал смертельно раненный командир танка. Перестал стрелять пулемет, а сбоку вывернулся русский солдат и бросил противотанковую гранату под гусеницу.
Механик ахнул от предчувствия, что сейчас все кончится. Машина прошла с десяток метров, затем звенья левой гусеницы лопнули, а дым повалил такими клубами, что механик-водитель, не раздумывая, выскочил наружу. Предчувствие его не обмануло.
Русский солдат в каске, с блестящей медалью на груди вскинул свой скорострельный автомат с круглым диском.
– Наших давишь, гад!
Механик потянулся к карману комбинезона, чтобы достать фотографию жены и ребенка, но дырчатый кожух автомата брызнул рваными языками пламени. Наводчик, пытавшийся выскочить из бокового люка, был убит другим красноармейцем и повис на броне.
"Пантера" тоже горела. Из нее успели выпрыгнуть трое танкистов во главе с обер-лейтенантом. Они, пригибаясь, бежали в сторону укреплений. Обер-лейтенант увидел осевший квадрат земли – здесь пряталась противопехотная мина.
Он перепрыгнул через опасное место, но уже через три шага наступил на другую мину. Взрыв подбросил его и ударил о землю.
– Хильфе… помогите, – тянул он руки к своим товарищам.
Они были дисциплинированными воинами вермахта, но ничем не могли помочь своему командиру. Он лежал с оторванной ступней, рядом были мины, а экипаж преследовали русские, стреляя на ходу.
Наводчик, как старший по званию, принял решение и махнул рукой заряжающему. Они побежали, однако далеко не ушли. На пути оказался капонир, в котором укрывалась подбитая русская самоходка.
Механик-водитель Иван Грач шагнул им навстречу, не обращая внимания, что оба танкиста держали наготове пистолеты. С закопченным лицом и глубокой ссадиной на скуле он хищно улыбался, наводя на них трофейный автомат "МП-40".