Вечером мы должны предстать перед очами генерального, доложить о результатах следствия. Пару недель он для нас отвоевал – ни пресса, ни кто другой нам не мешали работать. Только и всего. Две недели – два покойника. Вот такой сейчас счет. Такая хронология.
Я посмотрел на часы. Где же Володя Фрязин? Уже не так жду его пули, как его самого. Вспомнил его интеллигентную маму, когда орал матом на этих фашистов-националистов, представив, как она будет смотреть на меня с немым укором. И еще предложит чай – мне, виновнику того, что ее сын оказался заложником.
К тому же улетел не долечившись. Хуже нет незавершенки. Все следует доводить до конца или лучше вовсе не браться. Поэтому пулю, которую он мне везет, мы, конечно, тоже сравним с другими пульками, изъятыми с места происшествия.
А дальше? Кстати, Костя не зря спросил о Салуцком. Что его может связывать с этими помощниками, ныне убиенными? Я уже не говорю о бандите Садуеве и фашисте Меланчуке. Ничего себе компания…
Я отыскал у себя телефон банкира Савранского и набрал номер.
Трубку подняла, по-видимому, Сонечка и плаксивым голосом спросила:
– А кто это?
Очень по– домашнему, подумал я. У Савранского вообще себя чувствуешь как в гостях на даче. Того и гляди предложат домашние тапочки.
Очень несовременный банкир, что и говорить. И потому у киллеров рука не поднимается. Да и за что убивать этого вечно сощуренного сквалыгу, мудреца и добряка?
Мой голос он узнал сразу.
– Александр Борисович, я правильно вас понял? – спросил он.
– Правильно, – в тон ему ответил я. – Думал, вы меня забыли.
– Как вас забудешь, – добродушно сказал он. – Не каждый день встречаешься с интеллигентным милиционером.
– Я вовсе не милиционер, – сказал я. – Вы с кем-то меня спутали.
– Ну может, я ошибся, хотя вы не можете не признать, что ваш голос я узнал сразу. И Сонечка, кстати, тоже. Тебе этот сыщик звонит, сказала, представляете? Она очень способный ребенок, хотя и со странностями. Вы хотели у меня что-то спросить?
– Посоветоваться, – сказал я. – Я много времени не займу. Если можно.
– Хотите по телефону или тет-а-тет? – вежливо спросил он.
– Желательно последнее, – ответил я.
– Ну так что же, раз последнее, значит, не первое, – вздохнул он. – Двадцать минут я для вас наскребу, если вы прибудете ко мне через полчаса. Это во время моего обеда, чтоб вы знали. А обедаю я по часам, как мне прописал мой лечащий врач, наверное, я вам о нем еще не рассказывал…
Удивительно, как он чувствует время, думал я по дороге к нему. Слава Богу, для меня нашлась машина. В последнее время с этим все хуже и хуже. Прокуратура не оплатила какие-то счета обслуживающему нас автопарку. Поэтому машин для нас, "важняков", выделяют все меньше и меньше. Наши следователи ездят по делам на собственных машинах, если они есть или если они на ходу. А чаще всего – общественным транспортом.
А тут еду к банкиру на чай, чтобы потолковать о том о сем.
– …Ума не приложу, что их всех связывает, – сказал я Савранскому, после того как его племянница Сонечка вышла, унеся с собой двадцать баксов и обещание дяди разориться в ближайшее время.
– Видите ли, Саша… Вы позволите себя так называть? Так вот, видите ли, людей часто связывают удивительные обстоятельства. То, что вы мне сейчас рассказали, меня мало удивляет, если честно. Ну если с убитыми помощниками министров есть какая-то ясность… хотя что тут ясного, понять трудно. Но можно. Они не власть, они при власти. Они не несут ответственности, поэтому у них развязаны руки. Они могут тихой сапой успеть больше, чем их патроны, вынужденные действовать открыто. К тому же они являются носителями некой информации о своем патроне. И потому с ними вынуждены считаться. Предполагается, что они верны тем, кто их приблизил, но на поверку они верны только сами себе. Я не удивлюсь поэтому, если существует некий параллельный орган власти, назовем его советом серых кардиналов, где тоже принимаются свои решения… Покойный Сема Салуцкий как-то мне намекал на подобный внегосударственный институт, где будто бы принимаются решения, от которых зависит судьба страны. Я не придал тому значения, а сейчас думаю: был ли я прав? Представим себе человека, который столкнулся с этими ребятами. И понял, что от них многое зависит. Они не на виду, они ни за что не отвечают, но патроны слишком от них зависят. И потому смотрят им в рот. Патроны уходят в отставку, на пенсию, их снимают или разоблачают, а эти – умывают руки. Они неподсудны. Их подписи нигде не стоят. Патроны хватают инфаркты, инсульты, выговора, нарываются на публичные скандалы, эти же типы – всегда в тени. Что делать такому человеку, которому понятно, скажем, кто виноват в роковой перемене его судьбы, но он бессилен как-то отомстить обидчикам правовым путем, через суд или прокурора? Мне кажется, здесь надо искать, только здесь… Сережа Горюнов, да, я его неплохо знаю, он – из таких. Довольствуется тайной властью над имеющими власть. Возможно, не исключаю, собирает на них компромат. И потому – неуязвим. Вы понимаете, что я имею в виду? А как еще можно объяснить то, что происходит? Причем заметьте, такая роль этих спичрейтеров и референтов для нашей страны внове. Возможно, это бывало и раньше, но они не имели таких возможностей, как сейчас. Какой-нибудь хитрый адвокат фирмы может в своих интересах такое внушить своему патрону, который в праве ни черта не смыслит и понимать не хочет, ибо он завзятый бурбон, самодур и самодовольный болван, воспринимающий себя и свое положение на полном серьезе. И вот этот бурбон, узнав, что его использовали, подставили (в силу его правового невежества), разве он признается в этом? Да никогда! В распутстве и пьянстве признается. В собственной тупости – ни за что! И они, эти ребятки, всем этим пользуются. Мне кажется, я повторюсь, вы уж извините, вам следует копать где-то здесь. В том плане, что, возможно, есть человек, которому эти мальчики когда-то здорово насолили. И он понял, что бессилен перед ними. И ему ничего другого не остается. Мне показалось символичным из всего, что вы рассказали, убийство телохранителя турецкого премьера. Я так и представил себе: вот они поднимаются по трапу, снайпер свободно может стрелять в того, кто у всех на виду. Из-за кого будет больше шума. И за кого бы ему в десять раз больше заплатили. Но он своим выстрелом как бы показывает – вот кто истинный виновник. И потому я выбираю его. Вы следите за моими рассуждениями?
– Хорошо. А Салуцкий? – спросил я. – Семен Салуцкий? Он же был на виду, он не был в тени.
– Вот тут я с вами не соглашусь. То, чем занимался Сема, да, было на виду. Но мы не знаем, чем он занимался на самом деле, поскольку не знаем, как он приобрел капитал, чтобы открыть банк. Возможно, кому-то был нужен такой банкир. Ну вот как я, по вашей версии, был нужен генералу Тягунову, чтобы тот мог спокойно строить свою дачу за миллион – сейчас уже больше – долларов. Понимаете? И если Сема был связан с Сережей, почему Сережа не мог таким образом его использовать, как вы это приписали мне? Вы хотите что-то возразить? Только учтите, у меня осталось ровно пять минут. Потом мне принесут мой протертый суп, и я уже не смогу вам больше уделять внимание.
Я уже говорил о чувстве времени у Савранского. Он говорил не спеша, на часы, по-моему, не смотрел или смотрел из деликатности так, что я этого не заметил. Не дергался, не спешил. Пусть дергаются другие. А он этим воспользуется, выводя их из равновесия своим спокойствием.
– Вас бы к нам в Главное следственное управление – главным аналитиком, – улыбнулся я.
– Ну что вы, за недостатком времени… только иногда и только с вами я могу вот так поделиться своими неспешными размышлениями и наблюдениями.
– Вы неплохо знали Горюнова, – сказал я. – Сейчас он уехал в отпуск. И почему-то на Алтай, где он прежде служил.
– В отпуск? – удивился он. – В такое время года? Разве он уже не отдыхал? Я что-то слышал о его пребывании на Кипре, но, возможно, я что-то путаю.
– Он взял за свой счет, – сказал я. – Так вот я не могу найти концы. Сейчас вы подсказали мне неплохую идею, которую я обязан был высказать сам, – найти кого-нибудь, кто имел бы на Сережу зуб. Ну, вы понимаете меня. На Сережу и на этих, серых кардиналов, как вы уже говорили…
– Хотите, чтобы я вам что-то подсказал? – задумался он. – Сережа со всеми ухитряется иметь хорошие отношения.
– А как он вообще оказался в аппарате Министерства обороны? – спросил я.
– Вы меня перебили, – сказал он, – а времени у нас осталось совсем немного. Так вот, в силу своих определенных качеств, можно назвать это талантом, он обзаводился нужными связями. А поскольку долгое время служил в армии, то среди военных у него немало знакомых. Знаете, есть люди, которые предпочитают оставаться в тени. Это не недостаток честолюбия, это такая склонность. На мой взгляд Сережа относится именно к таким.
– Вы так о нем уважительно рассказываете, – сказал я, поднимаясь с места, поскольку в кабинет уже вошла пожилая, по-домашнему одетая женщина с подносом, на котором стоял металлический судок с крышкой. Чем-то она напоминала самого Бориса Львовича.
– Вы не знакомы? – спросил он, тоже поднимаясь. – Моя двоюродная сестра Роза Львовна. А этот симпатичный молодой человек – мой новый знакомый Александр Борисович Турецкий. Я тебе о нем рассказывал…
Она подошла и что-то громко, но неразборчиво шепнула ему на ухо.
– Да-да, он сейчас уйдет, мы уже все обговорили… Правда, одна еще деталь, если позволите? – Он вопросительно посмотрел на меня.
Я пожал плечами. Деталь так деталь.
– Только глубоко между нами, – понизил он голос.
– Мне выйти? – строго спросила сестра.
– Ни в коем случае! Ты – это я, – прижал он руки к груди. – Что не должен знать я, то никогда не узнаешь ты. Так вот, что-то там произошло между Сережей, к которому, тут вы правы, я питаю некую симпатию, в которой сам до конца не могу разобраться, и молодым Тягуновым. Что-то по линии любовного треугольника. Словом, у Паши Тягунова была очаровательнейшая жена, впрочем, она и есть, но в один прекрасный момент она сбежала с Сережей. Да-да, не удивляйтесь, я сам глубоко удивился, когда услыхал. Но сейчас она… Алла ее, кажется, зовут, да? – обратился он к сестре, которая по-прежнему стояла в той же позиции, держа поднос. – Ты бы пока поставила, дорогая, у тебя уже руки дрожат, – озабоченно сказал Борис Львович, впрочем не выказывая желания помочь ей.
– Если я поставлю поднос, ваш разговор затянется еще на час, – сказала она грозно.
Он виновато посмотрел на меня, чуть заметно показав на нее глазами: мегера, мол, сам не понимаю, как терплю.
– Она сейчас поет в Театре Станиславского, – вдруг сказала Роза Львовна. – Фамилию вернула себе девичью. У нее масса поклонников. Любит ходить по ночным барам. А ее муж, Пашенька, такой славный был мальчик! Но вот пропал в этой проклятой Чечне… Вы это хотели услышать? – спросила она меня. – А то Боря всегда начинает издалека и не знает, как добраться до сути. – И уже ему: – Садись ешь!
Она со стуком поставила поднос на стол и вышла из кабинета не оглядываясь.
Я, поклонившись, вышел в другую дверь. Спускаясь вниз, я вдруг подумал, что сегодня Борис Львович почти не щурился, глядя на меня.
Наверное, успел рассмотреть все, что собирался, еще в прошлый раз. И, судя по всему, остался доволен увиденным.
Итак, мой визит к банкиру Савранскому можно вполне назвать плодотворным. И даже больше того. Появилась некая певица Алла, некогда носившая фамилию своего мужа, то бишь Тягунова. Да и рассуждения Бориса Львовича нельзя назвать безынтересными. Но какое отношение имеет тот же Меланчук к нашим столичным помощникам, референтам и консультантам, сказать трудно. Или телохранитель премьера Турции… Хотя, говорят, тоже доверенное лицо своего шефа. Что-то опять не складывается.
Не ясна идеология киллера. Во имя чего он убивает? И что или кто за этим стоит? Стопроцентный цинизм, но мне уже интересно, кого он застрелит через пару дней, если выдержит свой временной график.
Кстати, последнее убийство мало что добавило к тому, что нам известно. Непонятно, откуда он стрелял, поскольку никто не мог вспомнить, куда был обращен спиной погибший в момент выстрела.
Ясно, что откуда-то издалека и сверху. Но откуда именно?
И кстати, похоже, винтовку в последнее время он уже не меняет. Вторая его винтовка. Уже понимает (или знает?), что были произведены соответствующие баллистические экспертизы и нет смысла менять орудие убийства. Если только не раздобудет новую винтовку…
Кажется, опять несу черт знает что. Значит, следует отвлечься. На что? Или на кого?
А что, если позвонить Светлане? Неловко как-то после того, как она вручила мне пятьсот баксов. Но хоть появился повод. Раньше его не было, сейчас появился.
Я посмотрел на часы. Если она по-прежнему соблюдает свой режим, то сейчас, в третьем часу дня, ей уже пора вставать.
Так и получилось. Не сразу, но ответила.
– Але… – сказала она полудетским голосом, от которого у меня замерло сердце.
– Это Александр Борисович, – сказал я вполголоса, почему-то опасаясь, что Лара может подслушивать наш разговор.
– Здравствуйте! – обрадовалась она. – Почему вы мне совсем не звоните? Вы на меня обиделись?
О Господи… Обиделся. И это о самом поэтичном адюльтере, какой я когда-нибудь переживал.
– Не было повода, – признался я.
– А сейчас появился? – лукавым голосом спросила она.
– Да. Во-первых, я благодарен вам за вашу… помощь нашим правоохранительным органам.
– Что вы, такие пустяки! Я стараюсь всем помогать. Особенно нищим. Меня все за это ругают, особенно мама, но я не могу пройти мимо. Понимаете? Я как увижу ребенка с картонкой, на которой написано: "Я хочу кушать", – не могу устоять. Ведь я вполне благополучная, моя жизнь удалась, да-да, все думают иначе, я понимаю. Вы ведь тоже так думаете, не правда ли?
– Ну что вы… – пробормотал я.
– Но я же чувствую. Даже по голосу. Я думала об этом, когда вы ушли от меня. Люди не понимают, как мне приятно, что доставляю им наслаждение. А кому-то радость… Ведь они так мало это имеют! Но как им объяснить, что, возможно, это мое призвание? Меня никто не хочет понимать. Мама почему-то уверена, что я останусь одна и у меня никогда не будет детей. А мне многие предлагают выйти замуж… А вы мне не предложили.
– Да я как-то… Все-таки у меня семья. Хотя нет никого в мире лучше вас.
– Ну да, все русские так говорят: семья. А я могла бы выйти только за русского. А предлагают только американцы и японцы. Я совсем заболталась… Так что у вас за предлог?
– Предлог? – переспросил я.
– Ну повод. Я это называю предлогом, какая разница, верно?
– Никакой, – согласился я.
– И потом, вы снова перешли на "вы". Это потому что мы давно не виделись? – спросила она.
– Наверное. – Я не знал, что и говорить. Опять стало не по себе. Можно ли говорить с такой женщиной о каких-то делах?
– Вы… ты рассказывала о своей подруге, у которой муж пропал в Чечне, – начал я. – Помнишь?
– А, ну да, это Алла Светлова. Конечно, помню. Когда мы с ней появляемся, мужчины падают… Кстати, она пригласила меня сегодня на премьеру. Она ведь поет в Театре имени Станиславского, я говорила?
Мир тесен, сказал я себе. Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Эта прекраснейшая из прекрасных уже помогла мне как никто другой. И вот готова помочь снова.
– Я вас тоже приглашаю, – продолжала Светлана. – У меня билет на два лица. Пойдете? Жена вас отпустит?
Что я мог сказать? Что находиться с ней рядом – все равно что сидеть голышом на площади? Где все показывают на тебя пальцем: вон тот придурок посмел показаться в ее обществе, представляете? И все же раз сегодня все само идет в руки, не стоит отказываться. Карта идет только пять минут. Это я помнил четко, со студенческих ночных бдений за преферансом.
Я– то полагал спросить Светлану про подругу, чтобы поговорить с ней, услыхать ее голос -и только, но удача опять бросается мне навстречу. Стоит ли отворачиваться?
– Только после театра я буду занята, – сказала она. – После театра я вас покину. Едва успею в "Метрополь". У меня там встреча. Вы слышите?
Вот зачем она мне это рассказывала? Так деловито и просто. Чтобы не забывался? Может, и так… Но, кстати, сегодня я тоже не могу. Костя тащит меня к генеральному. Хочет выдать информацию по делу. Хотя это называется по-другому, говорил уже, – дождаться, когда замочат очередного. Только плевать я хотел на все эти доклады. Ничего нового я сообщить не могу нашему действительному советнику юстиции. Пусть Костя выкручивается сам. У меня сегодня свидание. Необходимость, перед которой, как говорили древние, склоняются даже боги, вынуждает меня сегодня встретиться с богиней.
Словом, мне нужна дополнительная информация о Горюнове, которого, был грех, я несколько упустил.
– Договорились, – сказал я. – Где и во сколько?
Потом позвонил Косте.
– Сходи один, – сказал я. – Сегодня не могу. Сегодня у меня свидание. Словом, я должен идти на премьеру.
– Куда? – строгим голосом спросил он. – К премьеру?
– На премьеру в оперный театр Станиславского. Может, знаешь, это недалеко от оперетты.
– С каких это пор ты стал интересоваться оперой? – хмыкнул Костя.
– Я ее терпеть не могу! – сказал я с чувством. – Но сегодня придется… Словом, там встречусь с человеком, который что-то знает о Горюнове. А с чем сегодня идти к генеральному? Ничего ведь нового я не скажу.
– Верно говоришь, – вздохнул Костя. – Уж воскресенье на носу, а до сих пор никого не застрелили известным нам способом.
– Ждем-с! – сказал я. – Так что толку от нашего визита к генеральному никакого. А тут светит полезная информация. Словом, справишься без меня.
– Постараюсь, – сухо сказал он и положил трубку.
Обиделся, что ли? Телефон всегда выдает интонации и настроение. Наверное, я показался ему возбужденным, нетерпеливым и непреклонным.
В дверь заглянула Лара.
– Сегодня куда-то идешь? – спросила она.
– Куда-то иду, – вздохнул я.
Теперь придется отчитываться и в этой инстанции. Потом про мой культпоход по наитию узнает жена. Она не будет задавать вопросы. Она будет давать задания на дом. Зайти в аптеку, кулинарию, взять пару батонов и чего-нибудь к чаю…
– Зайди и закрой дверь, – сказал я Ларе. – С этой стороны, с этой.
Я обнял ее за плечи. Вполне по-товарищески. Хотя не прочь был сделать это по-иному. Тем более она уже зажмурилась в предвкушении.
– Пойми, – сказал я. – Это необходимо. Как-нибудь в другой раз. После того как поймаю этого снайпера, будь он неладен, сходим куда-нибудь.
– Жене ты говоришь то же самое? – отстранилась она. – Только не ври!
– Зачем врать? – пожал я плечами. – Увы, арсенал моего вранья так скуден. Ничего не могу придумать новенького. Так что помоги мне поймать его побыстрее.
– Сегодня уже пятница, а он до сих пор никого не пристрелил, – вздохнула она. – А мы до сих пор тыкаемся, как слепые котята.
Я усмехнулся: секретарь чувствует себя полноценным членом моей бригады.
Прозвенел звонок. Это жена.
– Подними трубку и скажи, что я у генерального на совещании, – сказал я. – Это наполовину правда. Я там должен быть.