– Или – времени? – поправил меня Слава для разрядки.
– Значит, совпадение исключаем, – спокойно сказал Костя. – Что тогда?
– Значит, он знал эту Женю! – сказал я. – И попробуйте меня опровергнуть. А потом решил ее ликвидировать, когда она стала опасна. У них было что-то в Чечне. Вот там они могли совпасть, понимаете? А потом продолжили связь в Москве. Не берусь судить, какого рода была эта связь. Что у них было общего. Но для меня понятно, по крайней мере, что все в этом убийстве не случайно. Она много знала. Она рвалась к нам в прокуратуру. А ей дали от ворот поворот. Что она знала? Что именно? Пока мы это не узнаем, боюсь, мы ничего не найдем.
Выждав, когда я закончу свою тираду, в комнату заглянула Лара.
– Александр Борисович, чаю?
– Неси, – кивнул я. – И погорячее. Разговор долгий.
– До петухов! – сказал Слава, подмигнув ей.
Она улыбнулась и затворила дверь.
– Итак, он ее знал, общался, приехал, когда пришла нужда скрываться, – задумчиво сказал Костя. – А потом вдруг она стала для него опасна? Что-то здесь не так… Ведь ее шеф Толя Воронин убеждал нас, будто чеченской темой после неудачного похода в Генпрокуратуру она перестала заниматься. Все больше ее интересовали нелады и неурядицы в нашей столице. Я правильно говорю? – спросил он Фрязина.
– Да… – рассеянно сказал тот, думая о своем. – Я успел просмотреть газеты с ее материалами. О Чечне – ни слова. О том, что вокруг Чечни, – тоже.
– Не за это же он ее убил? – спросил меня Костя. – Пока разоблачала, была нужна. Перестала – застрелил. Так?
– Ерунда какая-то, – махнул рукой Слава. – А почему она снимала квартиру? Ведь это накладно. Она что, не москвичка?
– Ее родители живут под Москвой, – сказал Фрязин. – Я их видел, приезжали…
– Ты хоть поговорил? – не отставал Слава. – Спросил про Тягунова, может, они его знают? Показал фоторобот, да?
– Им было не до этого, – смешался Володя. – Надо было, конечно. Но я взял их адрес. Завтра съезжу на электричке, запишу их показания.
– И потратишь день впустую! – сказал я, не скрывая раздражения. – А тут каждый час дорог. Они были здесь, говоришь, а сам…
– Не то состояние,– сказал Слава. – Вот тут ты, Борисыч, не прав. Пусть съездит. Старикам приятно будет, разговорятся… А что они могли сегодня сказать в их состоянии?
– Беру свои слова назад, – сказал я Володе. – Слава – мудрый человек. Но к нему все равно мы тебя не отпустим. Я правильно говорю, Константин Дмитриевич? – спросил я Меркулова.
– Правильно, правильно… – рассеянно ответил Костя.
Мы с Грязновым переглянулись, потом одновременно посмотрели на Костю. Вот кому сейчас достается! Вот кто попал между молотом начальства и наковальней общественного мнения! Принимает все удары на себя. Что бы мы смогли без него? А ничего! Впрочем, пока и с ним – тоже ничего…
– Еще раз, – сказал Костя. – Если соседи не видели Тягунова, значит, бывал он у нее – если бывал – достаточно редко. Я правильно говорю? С другой стороны – мы не знаем, была ли она в курсе того, чем он занимается. Могла и не знать…
– А как узнала – он ее пристрелил! – воскликнул Слава.
– Но что у них, кроме Чечни, могло быть общего? – спросил я. – Была любовницей, приезжала к нему домой, внезапно увидела его снайперское снаряжение… И все поняла?
– Просто увидела его фоторобот, – тихо сказал Володя.
– Фоторобот их газета еще когда напечатала, – вздохнул Костя. – Конечно, если она его знала, то не могла не знать, с высокой вероятностью, чем он занимался.
– Сейчас пьесу сочиним! – подмигнул мне Слава. – Она знала, но слишком его любила. И взяла с него слово, что он больше не будет. А он, негодяй, принялся за старое… И она пообещала, что пойдет в органы и настучит. Здорово я придумал?
– Смех смехом, но похоже на то, – сказал я. – Вспомните, какой большой был перерыв между очередными убийствами.
– Ну да, и он разрывался между ней и желанием продолжать свое дело, – не унимался Слава. – Ерунда, старик, сам видишь.
– Еще раз… – прикрыл глаза Костя. – Если он приехал к тому дому не случайно, то наверняка приехал к ней. Так?
– Нормальный посыл, – пожал я плечами. – И она не знала, чем он тут занимается. А парень интересный, представительный, настоящий мужчина, не то что сверстники…
– Подождите! – вдруг прервал меня Володя. – Так это мы сейчас выясним! И все станет на свои места!
– Что – выясним? – спросил Костя.
– Что могло быть между ними, – сказал Володя. – Толя Воронин оставил мне свой телефон. В том числе домашний.
Володя извлек из кармана визитку.
– Я могу… – Он взял трубку, повернув ко мне голову. – Я могу воспользоваться?
– У меня в конторе тебе не придется спрашивать разрешения, – хмыкнул Слава. – Валяй, старичок. Звони.
– Подожди… – прервал я Славу. – О чем ты собираешься его спрашивать? Об ее интимной жизни?
– Ну хоть встречалась с кем, – пожал плечами Костя. – Может, подружкам плакалась на чье-то невнимание, или, напротив, отбою не было.
– Пожалуй, вернее второе, – сказал я, рассматривая фотографию погибшей девушки. – Я бы приударил, честно говоря… Но на него это не похоже, понимаете? Не знаю почему, но не похоже. Вот сказали бы мне, что он однолюб, я бы поверил. Слишком сентиментален – вот что. Пришел к жене на премьеру. Здоровый, мужественный, жить бы да жить. Никакого фанатизма в глазах… Правда, застывшие какие-то.
– Когда-нибудь напишу диссертацию, – мечтательно сказал Слава. – Сотрясение воздуха, как следствие отсутствия информации. Может, все-таки дадим ему позвонить? – сказал он. – Надо как-то убить время, пока не определимся с пальчиками. У меня на Петровке научно-технический отдел дымится! А мы тут вокруг да около: дала или не дала. И может, он ее за это застрелил, когда застал с другим.
Я вздохнул, переглянувшись с Костей. Слава, конечно, прав. Предполагать мы можем все, что угодно. Но до определенного предела. Факты нужны, факты…
– Извините, Анатолий Петрович, за поздний звонок, – сказал Володя. – Это из Генпрокуратуры… Не хотелось бы вас лишний раз беспокоить вызовом, к тому же время не ждет. Именно так, вы правы, дело общее. Так вот, не было ли у Жени Клейменовой парня… Ну, скажем, жениха, работавшего в вашей редакции… Ничего не слышали? Но может, она с кем-то дружила, с какой-то девочкой, которая могла про это знать…
– Черт знает что! – не выдержал Слава. – Слушай, прекрати! Только-только умерла, а нам уже не терпится узнать ее интимные тайны.
– Как-как? – отмахнулся от него Володя, что-то быстро записывая. – Ее телефон… Спасибо. И простите нас еще раз. Просто время не терпит.
Он положил трубку и беспомощно посмотрел на нас.
– Я больше никому звонить не буду, – тихо, но твердо сказал он.
– Кисейная барышня, – сказал я. – Будешь – и еще как! Или ты хочешь, чтобы этим занялись мы? И мы сделаем это – и зам генерального прокурора, и следователи по особо важным делам. В следственной практике нет черновой работы. Вся светлая. И я не побрезгую поинтересоваться у незнакомой девочки про то, с кем встречалась ее погибшая подружка. Это профессия! Это наша работа!
На Володю было жалко смотреть. Покраснел, заморгал… А как я в его возрасте? Как все мы начинали? Только так, самая неблагодарная работа.
– Ну ты уж чересчур! – заявил Слава. – Какая девчонка скажет полдвенадцатого ночи, неизвестно кому… Я понимаю: кое-кому не терпится! Но признаем тот неоспоримый факт, что утро вечера мудренее. Вызовем ее на допрос. Дай мне повестку, мои парни съездят, вручат, раз уж до этого дошло…
– Ничего страшного, – сказал я. – Не будем откладывать на завтра то, что нужно сделать сегодня. Мы ищем убийцу ее подружки. Если спит, разбудим! Мы и так без конца разводим политесы где надо и где не надо. А убийца или убийцы не церемонятся… И выполняют работу ассенизаторов общества! Правда, не во всех случаях они правы: последний случай тому пример.
Я покосился на Костю. Сейчас он произнесет речь, состоящую из правильных слов и безоговорочных тезисов. Заклеймит и пригвоздит меня.
Но Костя молчал. Потом открыл рот, видя, как заинтересовалась его мнением присутствующая общественность, и изрек нечто странное, на него непохожее…
– Да, конечно, – сказал он. – Нас все время опережают. Наши процессуальные действия слишком громоздки и продолжительны. Но это потому, что мы играем по правовым нормам, а преступники по уголовным правилам. Мы догоняем и потому отстаем. А надо опережать. То есть искать там, где нас не ждут.
– И что из этого следует? – спросил я в наступившей тишине. – Не надо звонить? Нам, трем солидным, с положением, мужикам не следует звонить некой девчонке в полночь, чтобы выведать: не стояла ли она со свечкой, когда ее покойная подружка была со своим дружком?
– Опять ты не понял! – в сердцах воскликнул Слава. – Звонить! Обязательно, прямо сейчас! Но – не нам.
– А кому? – оторопело спросил я. – Володя не может, нам нельзя. Но время, время… Этот фактор разве нас не подводит?
И тут в кабинет вошла Лара, неся поднос с дымящимися чашками чая.
– А вот – чем не фактор! – сказал Слава, указав на нее. – Без привода и повестки… Только между нами, женщинами. Я правильно говорю? – подмигнул он мне.
В этом что-то было. Лара умела быть проникновенной. Уж это я знал по себе.
Она удивленно посмотрела на собравшихся. Пожала плечами и стала раздавать чашки и блюдца с баранками.
– Все замечательно! – сказал Слава. – Только одна маленькая просьба! Ларочка, не в службу, а в дружбу. Нам нужно позвонить одной девушке женским голосом. А то вдруг муж подойдет.
Мы рассмеялись.
– Да ну вас, – отмахнулась она, собираясь выйти.
– Это он так шутит, – сказал Костя, продолжая улыбаться. – Хотя все на самом деле очень серьезно. Вы же слышали о гибели журналистки Жени Клейменовой?
– Да, – сказала она, – и не вижу здесь ничего смешного.
– Так оно и есть, – согласился Костя. – Но вот приходится… Словом, к вам есть одна просьба. Скорее, поручение. Не могли бы вы сейчас позвонить ее подружке. Время позднее, я понимаю. Но сейчас мы что-то нащупываем, что называется, по горячим следам. Завтра уже будет не то. Ну не мне вам объяснять, помощнице Александра Борисовича!
– А что я должна у нее спросить? – Лара посмотрела на меня.
– Мы хотим выяснить, был ли у нее близкий, очень близкий друг? Понимаешь?
– Понимаю, – кивнула она. – С которым она спала, хотите сказать?
Я отвел глаза. Чего доброго, начнет намекать. Это было уже лишнее. Итак все напряглись, глядя на нас. Хуже нет мешать одно с другим, пиво с водкой, а работу с интимными отношениями.
– Ну ты поняла меня, – кивнул я, взяв чашку в руки. И почему-то вспомнил о Светлане. Та бы лишних вопросов не задавала. И никаких намеков.
– Давайте номер, позвоню, – сказала Лара со вздохом. – Как прикажете, Александр Борисович.
Без этого она не может. Впрочем, раньше такой не была. Все меняется со временем. К сожалению, не всегда к лучшему.
Она набрала номер, повернувшись к нам спиной.
– Извините, это Алена? – спросила она негромким голосом. – Я никого не разбудила? Да, я понимаю, такая утрата… Простите, что сразу не представилась. Словом, мы тут тоже не спим. Мы – это Генпрокуратура. Да, да… Я секретарь следователя, ведущего это дело. Ну что делать. У нас к вам только один вопрос. Вы, кажется, хорошо знали Женю. Так нам сказали ее товарищи. Да, именно так… Мы просчитываем разные версии случившегося. Их много. Хотелось бы отбросить лишние, чтобы к ним не возвращаться. Вы понимаете? Так вот, как вы думаете, не могли бы ее убить из ревности? Ну был ли у нее парень или мужчина, с кем ее связывали… Да, я понимаю. Ну что вы. Значит, и быть не могло? Вы это точно знаете? А могло быть так, что она от вас это скрывала? Исключено? Ну спасибо. Еще раз извините. Спокойной ночи. Постарайтесь уснуть.
И положила трубку.
– Замечательно! – сказал я. – Я бы так не смог.
– Вот так надо разговаривать! – поддакнул Слава. – Учись!
– Она бы знала, говорит… – сказала наконец Лара. – Даже если бы Женя не призналась. Они жили с ней душа в душу. Делились всеми невзгодами, включая сердечные.
– Но Женя могла и скрыть, что знакома с наемным убийцей, если бы за него боялась, – помолчав, сказал Костя, обращаясь к Ларе.
– Не думаю, – ответила Лара. – У меня тоже есть очень близкая подруга, которая просто читает мои мысли и в курсе всех моих переживаний. Вам этого не понять.
Мы примолкли. Все по-прежнему очень зыбко и эфемерно. Кто что думает, кому как кажется или чудится. Факты нужны, факты! А их маловато.
И вот тут позвонил молчавший до этого телефон.
Я поднял трубку.
– Вячеслав Иванович? – послышалось в трубке.
– Это тебя… – сказал я Славе. – Только со всеми подробностями, ты понял?
Слава слушал, темнея лицом, кивая и сдержанно поддакивая. Потом сел и откашлялся.
– Он бывал у нее, – сказал он. – Там нашли его пальцы. Один к одному, как на той бутылке кока-колы. Так что накликали, можно сказать. – И от души выругался. Смутился и попросил прощения у Лары.
Павел не знал, куда вести автобус. Проехав немного по узкой дороге, вплоть до развилки, он обернулся к пассажирам.
– Дальше куда?
Они по– своему заговорили, заспорили, ему показалось странным, что они не знают толком, куда ехать. Но он тем более не знал. И потому поехал туда, куда в конце концов они показали.
Они проехали около двух километров в пыльном зное, когда их снова остановили люди с автоматами и зелеными повязками на лбу.
Второго такого же представления мне уже не выдержать, устало подумал он. Я не Рэмбо. Я сдамся, и будь что будет. Похоже, расстреляют.
Он вылез из кабины, и тут же попал в гущу горячего спора. Похоже, старухи не хотели его отдавать. Другое дело – молодежь. Буквально осатанели, хватая за рукава людей с зелеными повязками. Но вот одна старуха, яростно крича, растолкала их всех и привела к Павлу бородатого мужика средних лет в чалме.
– Это мой сын! – сказала она. – Он здесь главный. Ты спас меня, мою сестру, племянницу от этих бандитов.
Молодежь снова заспорила, замахала руками.
Сын старухи поднял обе руки вверх, как бы сдаваясь, и все замолчали.
– Ты спас мою мать, – сказал он. – Ты спас ее сестру и племянницу от бандитов! От них больше вреда, чем от русских. Они – позор чеченского народа! Поэтому, – сказал он после того, как все замолчали, – я готов тебя отпустить назад в Россию, если обещаешь, что не будешь воевать против нас.
– Я не имею права, – сказал Павел, страдая от жары и чувствуя, как саднят раны от налетевших мух, которых он не мог достать рукой. – Я выполняю свой долг. Как вы выполняете свой.
Молодежь снова загалдела, требуя расстрела русского. Но мать главаря снова вступилась за своего спасителя. И снова стала что-то по-своему доказывать сыну.
– Ты настоящий воин! – сказал тот. – Ты ответил как мужчина. И я отпускаю тебя без всяких условий, хотя знаю, сколько чеченских воинов ты сможешь убить. Но ты это сделаешь, я верю, в честной схватке. Ты не будешь позорно сбрасывать бомбы на деревни, которые мы здесь защищаем. Не будешь сжигать и грабить наши дома…
– Такого приказа я не отдам, – сказал Павел.
Главарь протянул ему руку.
– Меня зовут Имай! – сказал он. – Я бы хотел если попасть в плен, то к тебе, если получить пулю – то от тебя. Ты свободен!
– Меня зовут Павел Тягунов. Я майор Российской Армии, – сказал Павел, пожимая его руку. – И желаю, чтобы никто из нас не попал ни к кому в плен или в прорезь прицела. Желаю всем вам вернуться домой.
И чуть покачнулся. Тепловой удар, подумал он, надо устоять. Но его уже подхватили на руки и занесли в ближайший дом. Там дали воды, обмыли и обработали раны.
– Вот мы тебя вылечим, а ты вернешься к своим и будешь убивать наших мужчин? – спросила его на ломаном языке молодая женщина.
– Не суди ее строго, – сказал Имай. – Ее мужа и брата убили. Я сам служил в армии и знаю, что такое долг. Мой приказ останется в силе. Переночуй с нами, утром уйдешь.
– Но может, вам лучше обменять меня на кого-то из ваших? – спросил Павел. – Это будет по справедливости. Это все поймут правильно.
Они снова горячо заговорили, заспорили, поглядывая на добровольного пленника.
– Ты настоящий мужчина, – сказал Имай. – Так и сделаем. Обменяем тебя на воина. Если бы в России и в Чечне все рассуждали, как ты, никогда бы войны не было. Жили бы как братья!
Наверное, писал когда-то стихи, подумал Павел. Вот не ожидал встретить среди них говорящих с таким пафосом. А главное, все с ним согласны.
Все одобрительно кивают. Прямо оперная сцена. Когда-то в оперу его водила Алла.
– Я был учителем русского языка и литературы, – сказал Имай, приглядываясь к Павлу. – Вот что война сделала со всеми. Великий Толстой писал про Хаджи-Мурата, неужели ваши правители его не читали?
…Утром Имай разбудил Павла.
– Вставай, пора ехать, дорогой. Русские согласны обменять тебя. Только если подсунут нам какого-нибудь уголовника, как в прошлый раз, никакого обмена не будет. Я лучше так тебя отпущу.
И как был, в шортах и шлепанцах, вышел в сад, где в глубине среди деревьев стоял старый, обгорелый, покрытый ржавчиной танк Т-55. К его дулу была привязана бельевая веревка, на которой висели выстиранные тряпки.
Хозяин залез в танк, на место водителя. Люк с визгом и скрежетом давно не смазанного металла с трудом повернулся в сторону. Завел двигатель. Сад наполнился синеватым вонючим дымом. Из дома выбежали женщины, замахали руками, но – поздно. Веревка оборвалась, и под крики женщин, на которых Имай не обратил никакого внимания, танк выехал из сада на пыльную дорогу. Павел догнал его и сел на броню. Они ехали по некогда богатой деревне с черепичными крышами, гаражами и металлическими воротами. За ними бежали мальчишки, что-то кричали, улыбаясь, кидали вслед камнями и комьями грязи, стараясь попасть в русского. И вот подъехали к охраняемому несколькими подростками с дробовиками большому сараю. Имай вылез из танка, приблизился, что-то сказал им. Те покачали головами, глядя на Тягунова. Потом нехотя отодвинули железный запор с дверей. Они вошли внутрь, Павел, подумав, вошел тоже. Там было несколько заросших, исхудавших пленных солдат и пара мужичков-бомжей, оборванных, в чем только душа держалась…
Рабы, вспомнил Павел рассказы бывалых. Держат русских как рабов. И при случае обменивают, как пленных, на своих родственников. А после, приглядевшись во тьме, увидел еще одного – офицера, прикованного цепью к стене.
– Мы договорились обменять трех на трех, – сказал Имай Павлу. – Тебя, еще двоих надо подобрать.
Павел молча смотрел на офицера. Он с трудом узнавал его и не верил своим глазам.
– Паша… – пригляделся тот. – Ты? Здесь? Это я, Прохоров. Ваня. Не узнаешь?
Все смолкли, глядя на них. Пацаны, показывающие на бомжей, притихли.
– Он – второй, – сказал Павел Имаю. – Третьего сами выбирайте.
Подростки, услышав это, загалдели, замахали руками, засверкали глазами.
– Не отдают! – сокрушенно развел руками Имай. – Только за доллары.
Охранники, услыхав про доллары, усиленно закивали: да-да, пятнадцать тысяч.