– Ну так что, меняемся? – спросил "Антон".
И по-хозяйски протянул руку к Наташе. И тут же грохнулся на землю, после того как она провела свой неуловимый для моего глаза прием. Почти одновременно она ударила его острым каблучком в лицо. И тут же на земле оказались оба "быка", когда на них сзади налетел Гена.
Первый раунд был за нами. Но все еще было впереди… Кругом завизжали женщины, все отпрянули. Я схватил за руку обомлевшую Катю, почти силой втолкнул ее в нашу машину. И только после этого понял свою ошибку. Наш "фольксваген" мгновенно был заблокирован с двух сторон двумя "девятками", откуда выскочили несколько человек. Теперь мы оказались в окружении не столько "быков", сколько толпы, обезумевшей от страха… Послышались первые щелчки затворов.
И тут Гена на моих глазах совершил, казалось, невозможное. Вскочив на капот ближайшей "девятки", он ударом ноги вышиб лобовое стекло, вытащил оттуда, рванув на себя двумя руками, водителя и бросил его толпе под ноги.
– Давай их сюда! – крикнул он Наташе, успевшей уложить на грязный асфальт еще двоих, накинувшихся на нее сзади.
Я увидел, как оглушенный, с окровавленным лицом "Антон", по-прежнему лежавший на спине, медленно поднял руку, в которой был пистолет, и, как в замедленном кино, прицелился в Гену.
Прокричав что-то несусветное, я бросился на него сверху, выбил его "пушку" и с размаху ударил его локтем в лицо, так что он еще раз ткнулся затылком в асфальт. И уже совсем отключился.
– Гена! – вдруг услыхал я истошный бабий крик. Никогда бы не подумал, что Наташа так может кричать.
Я вскочил на ноги и увидел, как из разбегавшейся толпы и под ее покровом в нас целятся два "быка". Я схватил Наташу и прижал ее к земле. И, падая, успел ударить ногой под колени Катю, и она тоже упала, к счастью, прямо на меня.
Выстрелов в этом гвалте слышно не было. Слышны были только щелчки пуль по корпусу машины, на котором появилось несколько вогнутых отверстий с облупившейся по краям краской. Сам я стрелять в толпе не решался, на этом и был построен замысел бандитов.
Гена сидел, уткнув голову в руль, в захваченной им "девятке", на которой он собирался вывезти нас из этого кошмара. Темно-красное пятно быстро расплывалось по его голубой тенниске.
Наташа отодвинула его в сторону, включила зажигание и рванула с места, как только убедилась, что мы с Катей оказались в машине. Я успел заметить, как "Антона" за руки оттаскивали с места событий.
Еще я успел увидеть пожилую женщину, сидевшую прямо на асфальте в луже крови. Около нее уже хлопотали, стараясь поднять, к ней уже подгоняли машину…
– Мафия проклятая! – по нашей машине стучали кулаками, нам грозили, нам вслед кидали камни. Люди хватались за машину, стараясь нас остановить. Кто-то умудрился плюнуть через выбитое стекло в салон, попав в Наташу. Она только молча вытерла лицо, губы ее дрогнули.
– Пропустите! – крикнул я, приоткрыв дверцу. – Мы – милиция, спасли женщин от рук бандитов! У нас тяжело раненный…
И тут же получил камнем по носу, так что на какое-то время то ли ослеп, то ли потерял сознание, погрузившись в темноту.
Катю, прижавшуюся в угол машины, трясло. Наташа беззвучно плакала, сжав зубы, но машину вела аккуратно, осыпаемая проклятиями, плевками и ударами.
Уехали мы недалеко. Нас остановили спецназовцы, экипированные в бронежилеты и каски. Они вытащили меня из машины и, к всеобщему удовольствию толпы, ткнули уже разбитым носом в асфальт.
– Вы что делаете! Отставить! – услышал я над собой, к своему облегчению, голос Вячеслава Ивановича. – А ну поднимите его! Это же наши…
Похоже, спецназовцы сами поняли свою ошибку, увидев Наташу и Гену, который сейчас был бледнее смерти.
– Вячеслав Иванович! – крикнула Наташа. – Его надо везти в Склиф, немедленно!
– Сейчас будет вертолет, – сказал он. – Я уже вызвал. Сейчас везде пробки, на машине могут не довезти… Ну, а где тут наши медицинские светила?
Гену положили на носилки из ближайшей "скорой", около него уже хлопотали двое в медицинских халатах, прилаживая капельницу. Мне приложили что-то холодное к носу, из которого безостановочно текла кровь.
– Ну что, граждане? – обратился между тем Вячеслав Иванович к притихшей толпе, которая и не думала расходиться. – И в кино ходить не надо? Может, сначала разобраться надо, прежде чем в лицо плевать?
И показал на Наташу, которая плакала, уже не сдерживаясь.
– Настоящая мафия – тю-тю, ищи-свищи. Сами видели, все на машинах и в разные стороны! И никто ничего не видел, да? Никто ничего не помнит, верно я говорю? И описать их никто не сможет, так?
– Почему, видели… – неуверенно заговорили в толпе. – И слышали.
– Неужели все разбежались? – переспросил я. – Все до единого?
– А ты думал… Ты голову запрокинь, а то хлещет. Может, потом поговорим?
– Были же у них раненые, – сказал я, послушно запрокинув голову.
– Они своих теперь с собой забирают. Это они теперь ученые стали. Понимают. Все равно что следы оставить. Добьют раненого в другом месте – и все дела… Ну так что, в свидетели пойдете? – расхаживал перед толпой Вячеслав Иванович, по-прежнему держа рацию возле уха.
Все молчали, переглядываясь.
– А вот с этим труднее, – сочувственно сказал Вячеслав Иванович. – Возмущаться проще. И безопаснее… А потому нечего на мафию жаловаться, граждане. Она тем и живет, что нашим страхом. Ведь все их видели, я правильно говорю?
– Ну, – заговорила толпа. – Видели… И что?
– Но ведь не скажете, какие они, верно? В свидетели ведь никто не пойдет!
– А кто потом нас от них защитит? – выкрикнули из толпы. – Детей наших кто будет охранять? У вас оружие, организация, вон каски… А у нас? Дверь фанерная с глазком. За вами сейчас вертолет прилетит, а за нами "скорая" через два часа приползет…
– Правильно проблему ставите, – согласился Грязнов. – Только не у меня это надо спрашивать. А у ваших избранников, которые сами под охраной сидят – лучше нет красоты, чем плевать на вас с высоты! Так что к ним эти вопросы, граждане. Не к нам. Мы вот чем можем ответить, – он кивнул в сторону лежащего Гены, потом на плачущую Наташу. – Кровью и жизнями наших товарищей. Несмотря на оружие и каски.
Со стороны центра донесся характерный рокот вертолета. Все замолчали, глядя на слепящее летнее небо, стараясь разглядеть винтокрылую машину.
Я сидел на асфальте, прислонившись спиной к колесу "скорой". Меня мутило, болела голова, во рту была сухость. И все же не покидало чувство облегчения – Катя и Наташа живы и невредимы.
– Вон там, – указал я судмедэксперту в белом халате на место, где лежал "Антон", – возьми там кровь, пока не затоптали…
– Ты как? – спросил Вячеслав Иванович уже в машине, наклонившись ко мне. – Может, тебя тоже в больницу?
– Все в норме, – сказал я, боясь шевельнуть откинутой головой, чтобы вновь не хлынула кровь. – Вот вам и моя карьера адвоката.
– У тебя все впереди… Пока в тебе следователя больше, чем адвоката… Теперь самое главное, – сказал он вполголоса, присев передо мной на корточки. – Слушай внимательно. Тех "лифтеров" нашли с перерезанными глотками. Судя по фотороботу – те самые. Это от "друзей" Баха пламенный привет. От нашего стола вашему. Так что основное препятствие для назначения срока суда снято, господин адвокат. Готовьтесь к процессу.
После этих слов я даже перестал чувствовать боль.
– За вами еще должок, Вячеслав Иванович, – горячо заговорил я, – по поводу экспертизы. Ваша ведь идея, что при идентификации пробу от подозреваемого примешали к исследуемому образцу? И вы еще не нашли Савельева, заделавшего мою подпись под протоколом следственного эксперимента… Если не найдете, считайте Игорю тюрьма, а мне – крышка как юристу. Так что выручайте!
– Может, в другой раз отчитаюсь, когда в себя придешь? Вон весь в крови, – сказал он.
– Цейтнот, Вячеслав Иванович, мое время измеряется уже не днями, а часами…
– Найдем Савельева, куда денется. Наверное, давно квартиру и документы поменял, и не один раз… Сейчас это просто, нашел другую бабу, ему это раз плюнуть, или снял жилплощадь где-нибудь за городом, ищи его… – говорил он, глядя, как Гену на носилках вносят в вертолет. – А с экспертизой – дело серьезное. Не моя епархия. Ладно, теперь с этими "лифтерами" хоть какая-то ясность… Удивляюсь только, как они их раньше не нашли.
– Значит, не могли найти, – сказал я. – Теперь понимаете, почему столько времени не было изнасилований в этом районе? Они легли на дно либо охотились по-одному и в другом месте. Просто другие их искали лучше, чем вы.
– Ну, может быть, может быть… – согласился Вячеслав Иванович с недовольным видом. – Может, и лучше. Только это надо проверить досконально. Вот с этого дня прокуратура возбуждает уголовное дело по факту похищения и применения оружия при задержании. Пусть проверяют… Борисыч с утра звонил, об этом сказал, потом пристал, понимаешь, чтобы я проследил за вашей безопасностью… Словом, Юра, сейчас наши дорожки начинают расходиться. Как говорится, разбегаемся по разные стороны баррикады.
– Не рано ли? – спросил я.
– Мы с Юрием Петровичем проводим адвокатское расследование, – сказал Вадим журналистке Ирине Федосеевой. И покосился на мой распухший нос, на который она смотрела с ужасом, не отрываясь.
Мы сидели в комнате редакции газеты возле метро "1905 года", в которой находились еще несколько девушек. Все они наблюдали в окно, как летает первый тополиный пух. Ирина оказалась пикантной молоденькой блондинкой, как раз во вкусе Вадима.
– А это у вас… – она несмело показала на мое лицо со следами боевых травм.
– Истина требует жертв, – сказал Вадим за меня, хотя я его не просил об этом. – Как от вас их требует информация. Вчера Юра дрался, как лев, ради нескольких фактов для защиты подсудимого, как вы ради нескольких строчек в газете…
Этот фонтан красноречия надо было срочно остановить. Уж больно он вдохновился вниманием этой девицы, смотревшей ему в рот.
– Я сам расскажу об этом, если потребуется, – перебил я. – А пока мы хотели бы кое о чем вас расспросить и попросить.
– Слушаю вас, – кивнула она, по-прежнему поглядывая на мою опухшую физиономию.
– Вы много писали, как вы сами выразились, о клане Бахметьева, – сказал я. – О его неприглядной роли, его происках и так далее. Это были заказные статьи?
Ее кукольное личико слегка порозовело, а Вадим нахмурился. И даже толкнул меня под столом ногой. Такой девушке следует говорить только комплименты, прочитал я в его взгляде. А хамить надо старым грымзам, вроде вахтерши, которая долго не хотела нас сюда пускать, подозрительно разглядывая наши документы.
– Можно, я не буду отвечать на ваш вопрос? – спросила она.
– Значит, заказные, – утвердительно сказал я. – Кто вам их заказывал?
– Ну да, вы же теперь его адвокат, – сказала Ирина и тут же перевела свой взгляд на Вадима, ища у него поддержки.
– Мой друг вчера перенервничал под пулями бандитов… – начал Вадим, но я его перебил.
– Вот именно, – сказал я. – Тех самых, кто заказывал эти статьи.
Я подумал, что она выгонит нас в шею, в крайнем случае оставит возле себя одного Вадима, который наговорит ей много такого, что компенсирует мою грубость. Но я ошибся. Она побледнела, и только. А за соседними столами отвлеклись от тополиного пуха и компьютеров девичьи головки.
– О боже… В вас еще и стреляли? – тихо спросила Ирина.
– Всякое было, – хмуро ответил я. – Один наш товарищ и сейчас лежит в реанимации в институте Склифосовского.
– Это было возле платформы Ховрино? – спросила она.
– Да, – подтвердил я. – В вашей газете была заметка. Но я же не говорю, что именно вы направляли руки убийц.
Она по-прежнему не отводила от меня взгляда.
– Возможно, нам лучше поговорить об этом в другом месте, – напомнил о себе Вадим.
Я знал, чего ему сейчас не хватало – раскуренной трубки. С ней он чувствовал себя куда увереннее, чем Шерлок Холмс и Хемингуэй, вместе взятые. А здесь, в редакции, везде были развешаны плакаты и таблички о вреде курения. И еще Вадим знал, какое одуряющее воздействие оказывает сладковатый дымок из его трубки на девушек.
– Мы можем спуститься в наш кафетерий, – сказала Ирина, по-прежнему глядя на меня, но похоже, ее внимание было сконцентрировано уже не только на моем расплющенном носу.
– Может, вы проголодались? – спросила она, когда мы оказались в кафетерии, довольно милом заведении, где, кроме нас, сейчас никого не было. – У нас можно заказать обед.
– Спасибо, на это у нас нет времени, – отказался я.
Зато Вадик раскурил наконец свою трубку и, оказавшись в своей тарелке, зарокотал бархатным покровительственным басом.
– Видите ли, Ирочка… – он вопросительно глянул на нее, как бы проверяя, пройдет эта фамильярность или нет, а убедившись, что прошла, продолжал: – Мы читали ваши статьи об Александре Бахметьеве, в которых был искренний разоблачительный пафос. И я, в отличие от своего друга, не думаю, что они были заказными. Напротив, вы писали их от чистого сердца, видя и чувствуя зарождение в России номенклатурного капитализма, от которого мы все не в восторге.
При этом он сделал полупоклон в мою сторону, как бы ожидая моего одобрения. Я лишь пожал плечами. Мол, само собой, никто не спорит.
– Но сейчас мы ведем речь, как адвокаты, только об одной стороне дела. О его сыне Игоре, обвиняемом в участии в групповом… ну я не хочу повторять при вас это слово.
– Изнасиловании, – буркнул я. (И она вовсе не содрогнулась при этом нехорошем слове.)
– Вот именно, – кивнул Вадим. – Мы сейчас не собираемся вдаваться в подробности этого дела, определять, виновен он или нет…
– Но ведь экспертиза подтвердила его вину, – перебила она велеречивость моего коллеги.
– Двое других участников этого изнасилования найдены мертвыми, – сказал я. – Наша версия состоит в том, что это изнасилование было заказным…
– Опять заказ? Разве так бывает? – удивилась она.
Все время, что мы общались с этой милой барышней, она только и делала, что искренне удивлялась, расширяя при этом свои огромные зеленые глаза.
– До сих пор мы знали – заказными бывают только убийства и статьи в газетах, – нравоучительно произнес я. – И к этому все привыкли. Придется ломать устоявшиеся представления – теперь сюда следует прибавить заказы на изнасилование. И на судебную экспертизу.
– Но как это возможно? Каким образом можно заказать такую экспертизу?
– Это как раз выясняется, но только не нами, – сказал я. – А теми, кто достаточно компетентен в этих делах.
– Пока что мы можем это только предполагать, – стал объяснять Вадим. – Но все свидетельствует о том, что Игорь не мог этого сделать. Похоже, его хотели в это втянуть… А заказали те, кто знает, как любит своего сына и привязан к нему Бахметьев-старший. Только представьте, какие муки будет испытывать отец с больным сердцем, когда сын попадет в лагеря, где к нему, как к насильнику, будет особое отношение заключенных. Бах, как называют отца, будет просто деморализован, превратится в живой труп.
Похоже, Вадик уже отрабатывал на нас свою будущую речь в суде, обращаясь к нам, как к присяжным.
– Вы же знаете, что до этого на отца было совершено несколько покушений, – сказал я.
– Безрезультатных, – махнула она рукой. – Все говорят, будто он сам их инсценировал.
– Это вы так написали… – я порылся в своем кейсе и нашел эту газетную вырезку. – Вот: "…Сама комичность этой ситуации, при которой киллер промахнулся с нескольких метров, прострелив лишь дорогое кашемировое пальто одного из столпов российского капитализма, наводит на размышления о том, что все это было специально подстроено. В конце концов, пальто, которое стоит пару тысяч долларов, можно подремонтировать или заменить, а вот удастся ли заштопать репутацию самого Бахметьева?" Ну и так далее. Скажите, у вас после этой статьи появилась возможность купить такое же пальто?
– Юра… – охнул Вадим, покраснев. – Простите моего коллегу, Ирина, он не вполне адекватен после вчерашнего побоища.
– Вот что, ребята, придите-ка в другой раз, когда станете адекватными, – она приподнялась из-за столика. – И спасибо за кофе.
– Сядьте, – сказал я сухо. – А ты, Вадим, перестань объяснять мое поведение. У нас нет времени ни на обеды, ни на обиды. И выяснения отношений. Поскольку уже очень скоро состоится суд над Игорем Бахметьевым. Повторяю: этих насильников, которых до этого не могли найти, убили. И нет причин откладывать суд. Их убили наверняка те, кто заказал им это изнасилование. Для суда остался один обвиняемый – Игорь Бахметьев. Потерпевшую, его одноклассницу, которая может отвергнуть его участие, недавно хотели похитить, но только ранили ее охранника. Вы хоть слышали об этом?
– Нет… – сказала Ирина. – Какой ужас.
– Вам это ни о чем не говорит?
– Пожалуй… – растерянно произнесла она.
– А теперь постарайтесь понять меня и простите, если я был груб.
– Это хуже грубости, это лживое обвинение, будто я в чем-то виновата, – сказала Ирина, и губы ее при этом дрожали. Но она не ушла. Села на свое прежнее место.
– А то, что убили Степаняна, друга Бахметьева, потом Колерова, его прежнего адвоката, вы тоже не знаете?
– Нет… – сказала она едва слышно. – Виктора Адамовича разве убили? Какой ужас…
– А вам не кажется удивительным, что вас перестали снабжать информацией по этому делу? – я потянулся к ней через стол, как если бы хотел сказать нечто интимное.
– Наверное, дело в том, что я сама перестала интересоваться этим делом, – пожала она плечами. – У меня появились другие темы…
– У вас появились или вам их дали? – спросил я.
Она беспомощно посмотрела на Вадима. Тот меланхолично пускал кольца дыма к потолку, ожидая своей очереди вступить в этот разговор.
– Вы правы… Мне их дали, сказав, что та тема закрыта. Хотя, как выясняется, это далеко не так.
Мы одновременно посмотрели на нее. Вадим даже вынул трубку изо рта.
– Но почему их убили? – спросила Ирина.
– Хотят довести дело до конца, – ответил Вадим. – То есть посадить сына Бахметьева. А папашу исключить из игры, испортив его репутацию. Причем при его больном сердце… Здесь, возможно, тоже расчет. Убивают ведь не только из оружия.
– Что Колеров собирался вам передать? – спросил я.
– Не знаю, – пожала она плечами.
Мы с Вадимом переглянулись.
– Возможно, поэтому его и убили, – предположил он, – после вашего разговора. Возможно, они знали, что у него есть для вас какие-то документы?
– Ничего не знаю, – она закрыла глаза и замотала головой.
– Тогда вам следует держаться от нас подальше, – сказал я. – Они начали зачистку местности, так это у них называется. И если нас худо-бедно охраняют люди Бахметьева…
– Вряд ли они будут это делать после суда, – меланхолично заметил Вадим. – Они за нас по-настоящему возьмутся, если мы их всех не выведем на чистую воду.
Меня это, признаться, озадачило. Я-то до сих пор полагал, что адвокатов не трогают. Это все равно, что убить милиционера, – себе дороже. Ибо когда их поймают – собственный адвокат окажется хуже прокурора. На суде сделает так, что "вышка" покажется лучшим исходом.