– Скажи на милость, а почему только мы должны ломать себе голову? – воскликнул Вадим, хлопнув себя по лбу, – помнится, мы кое-кого завербовали в лагере Баха… Хотя еще ни копейки этому двойному агенту не заплатили. Как его… Аркадий Валерьянович, если не ошибаюсь? Может, он нас просветит на эту тему?
– Во-первых, мы ему заплатим, если потребуется, с нашего гонорара, – сказал я. – Уж суд наш близится, а договора все нет.
И тут же стал набирать номер Лекарского.
– Слушаю, – голос Лекарского казался усталым и отрешенным.
– Здравствуйте, Аркадий Валерьянович! – ответил я жизнерадостно.
– Про договор спроси, – подсказал Вадим. – И хорошо бы сразу аванс.
– Здравствуйте, Юрий Петрович, – Лекарский все так же уныло отреагировал на мой энтузиазм. – Вы, наверное, хотите узнать по поводу вашего договора? Он готов.
– Ну что вы, какие пустяки, – сказал я. – Какой-то там договор… Я про другое хотел узнать. Вы все-таки доверенное лицо Баха…
– Сейчас я в опале, – вздохнул Лекарский. – И до сих пор не знаю, радоваться этому или печалиться.
– Но мы-то вам не давали отставку, – испугался я.
Все-таки это был свой человек в лагере нашего патрона. К тому же с манерами интеллигента-предпринимателя. Не хотелось бы так сразу его лишаться.
– Спрашивайте, – покорно произнес Аркадий Валерьянович. – Вы мне симпатичны, как и Вячеслав Иванович. Все, что смогу.
– Так вот, как доверенное лицо Баха… Можете вы что-то сказать о назначении Петра Савельева старшим следователем в известном вам деле? С чьей подачи, по крайней мере?
– Вопрос интересный, – отметил Аркадий Валерьянович. – Что-то такое припоминаю… Ну да, Бах в тот день был пьян, что редко с ним случается. Матерился, что случается, правда, чаще. И говорил об этом бабнике Савельеве, которого он знал по прошлым делам… Мол, тот сам позвонил ему и сказал, будто его назначили расследовать дело, в котором замешан Игорь. Бах понял это так, что Савельев запутался в своих денежных долгах. Ибо постоянная смена жен и любовниц очень дорого стоит. И вот он решил на этом деле подзаработать. Мол, ничего не стоит замять это дело об участии вашего сына, если сойдемся в цене.
– И вы об этом до сих пор молчали? – воскликнул я, глядя на Вадима и как бы призывая его взглядом тоже возмутиться.
– Все это бездоказательно, – вздохнул Лекарский. – И не очень красиво. Бах велел мне об этом молчать. Опять же дело в том, что он не допускал и мысли о вине сына. Он не верил, что Игоря могут посадить. Все-таки есть свидетели, которые видели, как его сына силком затаскивали в этот лифт.
– Их теперь не заставишь и слова вымолвить, этих свидетелей… – сказал я.
– Он знал, что Игорь влюблен в Олю Реброву, но это платоническая влюбленность, не больше того… Даже стихи о ней писал. Но ей не показывал. Чувствовал, понимал всю безнадежность своего чувства.
– А эти стихи мы сможем увидеть? – спросил я.
– Чтобы потом зачитать их на суде? – хмыкнул Лекарский. – И растрогать прокурора? Не смешите. Скорее там найдут фрейдистские мотивы его поведения… И превратят в обычное издевательство. Так вот, Савельев запросил непомерную сумму. Бах потом удивлялся: ну и наглец! С его-то долгами, в его-то безвыходном положении и такие претензии… Теперь жалеет об этом. Он даже не предполагал, чем это все обернется.
– Странно для такого прожженного дельца, – пробормотал я. – И вы говорите это о человеке, который столько раз вмешивался в ход расследования… А в случае с сыном он что, действительно поверил в бескорыстность правосудия?
– Он верит в невиновность сына. Ищите здесь объяснение.
– Он потом пытался повлиять на Савельева? – спросил я.
– Лучше я вам ничего не отвечу, – сказал Лекарский, помявшись. – Какое теперь это имеет значение? Ну пытался. Разве можно осудить отца, пытающегося спасти сына?
– И все-таки, – сказал я, – вдруг эта информация повлияет на судьбу Игоря?
– Ладно, скажу больше… Я вспомнил еще кое-что. Но это глубоко между нами… Через какое-то время Бах предложил Савельеву те же деньги, что тот запрашивал. Тот сказал, не без сожаления, что уже поздно. Он ничего не может исправить. – Лекарский помолчал. – Но я вам ничего не говорил, вы поняли?
– Понятно, – ответил я. – А все-таки, Аркадий Валерьянович, тут мой коллега толкает меня в бок: какая сумма прописью проставлена в нашем договоре? И когда мы могли бы ее получить?
– Передайте ему от меня привет, – Лекарский пытался шутить. – И объясните от моего имени, что Бах за всем следит и благоприятно отзывается о вашей работе. Могу также вас заверить, что Бах умеет быть благодарным. Иначе я давно бы прервал наше с ним сотрудничество. Иногда мне удавалось уладить некоторые его деликатные и щекотливые проблемы…
– Спасибо за информацию…
– Кстати, я вот что подумал, Юрий Петрович, – прервал он меня. – Насколько я знаю, вы ищите Савельева, который, похоже, все поменял и прервал все свои связи. Он прячется, не так ли?
– Похоже на то, – сказал я, – правда, пока не понимаю от кого. И сам ли прячется или его спрятали?
– Дело в том, что моя супруга неплохо знала его последнюю жену, Алину Вербицкую… Какой-то нехороший у них произошел разрыв, понимаете? На почве ревности. У нее даже был скандал с его новой пассией.
– Он всегда пользовался успехом у женщин, – согласился я и подумал, что, слава Богу, такого рода скандал между Катей и Наташей не предвидится. Подумал почему-то с грустью. Кажется, я теперь не нужен им обеим.
– И он этим пользовался, хотите вы сказать?.. – спросил он. – Что ж, человек он неординарный, талантливый. Но уж очень распущенный… А такие, к сожалению, женщинам нравятся. Так вот я подумал, моя супруга смогла бы вам помочь найти его последнюю жену. Может быть, она подскажет, где или у кого следует его искать… А уж дальше вы сами.
– Заранее вам признательны, – поблагодарил я его. – Только вам не кажется странным, что мы вдруг заговорили о нем в прошедшем времени?
– Мне это не кажется случайным, – ответил он. – Я вам перезвоню через некоторое время, как только что-то узнаю у своей жены.
– И что интересного он тебе рассказал? – нетерпеливо спросил Вадим, едва я положил трубку. – Какова сумма договора?
– Потом, потом… – отмахнулся я. – Есть один весьма интересный момент. Савельев сам звонил Баху и рассказал о своем назначении на расследование этого дела, представляешь?
Вадим присвистнул.
– Теперь следи за мной, чтобы я ничего не пропустил, – продолжал я. – Сначала прокуратуре это дело было навязано. Потом Савельева назначили через голову Турецкого. И наконец Савельев позвонил Баху и назвал цену, за которую готов развалить это дело.
– Ничего себе… – Вадим снова присвистнул.
– А цена была непомерной, понимаешь? Даже Баха он удивил своей жадностью. И своим упрямством. Тем более Савельев к тому времени уже запутался в своих бабах и долгах… И его положение было безвыходным. Понятно, почему он решил продаться, но непонятно, почему он упорно торговался. Ведь он рисковал не получить от Баха, уверенного в невиновности сына, ни копейки! Они так ни о чем и не договорились, понимаешь? А тебе это что-нибудь говорит?
– Мне – нет, – с вызовом ответил Вадим. – А тебе?
– Ну да, когда в голове только одно – сумма прописью совсем другого договора… – хмыкнул я. – О чем еще тут думать? Неужели ты не понимаешь, если у него долги и положение отчаянное, а он все равно стоит на своем…
– Значит, ему до этого уже предложили определенную цену, чтобы посадил Игоря. А с Баха он затребовал еще больше, чтобы Игоря освободить от ответственности, развалив это дело, – продолжил Вадим. – И потому торговался до последнего, будучи уверен, что так или иначе, не с того, так с другого, больше или меньше, но свой куш он сорвет.
– Наконец-то ты разобрался, – сказал я. – И не только это… Думаю, это говорит и о другом. Когда Бах потом сам пытался с ним договориться на тех же условиях, было уже поздно, понимаешь? Не потому ли, что от Савельева уже ничего не зависело?
– Хочешь сказать, он уже никак не мог повлиять на результат экспертизы? – спросил Вадим. – Дело уже было сделано?
– Именно так, – ответил я.
С минуту мы молчали, стараясь осмыслить все то, о чем сейчас говорили. Вадим даже забыл про свою потухшую трубку, что случалось с ним крайне редко.
– Или я ни черта в этом не понимаю, но разве отказ Савельева – не косвенное подтверждение версии Грязнова в отношении экспертизы? – спросил Вадим.
Я только кивнул. Мне хорошо знакомо это заблуждение следователя, когда он упирается в собственную версию и все факты подгоняет только под нее, как иной школьник решение задачки под ответ в конце учебника. Но здесь было нечто другое. Подтверждение пришло оттуда, откуда мы его не ждали. И следовало подумать, что с этим теперь делать. Одно было нам понятно. Мы потеряли массу времени, ожидая от милиции каких-то известий о пропавшем Савельеве. Теперь полагаться можно было только на себя. И на своих близких друзей.
Лекарский позвонил нам спустя полчаса. Назвал номер телефона Алины Вербицкой, последней жены Петра Савельева.
Я приехал на Востряковское кладбище, где хоронили Гену Андросова, ближе к вечеру, как раз к тому моменту, когда похоронная процессия проходила через ворота. И я со своим букетом красных гвоздик пристроился к ней сбоку. Здесь присутствовали в основном крепкие парни, но и седые, пожилые мужчины выделялись статью и основательностью.
Моросил мелкий дождь, но зонтов было мало. Под ними в основном скрывались немногочисленные женщины. Поэтому я вскоре заметил под одним из них Наташу. Словно почувствовав мой взгляд, она обернулась, а увидев меня, издали кивнула, а потом до самого конца ритуала даже не взглянула в мою сторону.
Стояла в стороне от плачущей матери и младшей сестры Гены, и я заметил отчужденные взгляды, которые то и дело устремлялись на нее. Я подошел к могиле одним из последних и бросил на гроб цветы. И почти тут же на его крышку упали первые комья земли.
Только потом, когда все стали расходиться, мать Гены подошла к Наташе, обняла ее и они обе расплакались. А сестренка погибшего осталась стоять в стороне и косо глядела на бывшую невесту старшего брата.
Потом мать Гены почему-то перевела взгляд на меня, возможно, потому, что я стоял, никуда не торопился, потом снова на Наташу, которая тоже не уходила. Может быть, она почувствовала между нами какую-то связь и о чем-то спросила Наташу.
Наташа коротко кивнула, по-прежнему не глядя в мою сторону. Они поцеловались в последний раз, и мать отошла к дочери. Та по-прежнему хмуро смотрела на Наташу. И когда уходила, оборачивалась то на нее, то на меня.
Мы с Наташей еще долго не могли подойти друг к другу.
– Зря ты пришел, – сказала она. – И так думают обо мне Бог знает что… Ну как я теперь пойду на поминки? А его мать просила помочь ей собрать на стол.
– Она обо мне что-то знает?
– Какое это имеет значение, – отмахнулась она. – Словом, мне надо идти, понимаешь?
Я кивнул. Говорить сейчас было не о чем. Она положила мне руки на плечи. Потом, о чем-то думая, сняла их.
– А где Катя? – спросила она. – Она разве не…
И запнулась, глядя мимо меня. Я тут же обернулся и увидел Катю. Она стояла метрах в двадцати от нас, с цветами, растерянная и жалкая.
Похоже, она собиралась уйти, но, поскольку мы ее заметили, несмело подошла к нам.
Я впервые видел ее такой исхудавшей и столь неуверенной в себе. Она спросила, обратившись к Наташе:
– Я опоздала, кажется?
– Здравствуй, – сказал я.
– Здравствуй… Я разве не поздоровалась?
– Да нет, все в порядке, – сказала Наташа. – Ну я пойду? Меня мама Гены просила помочь с поминками… А ты покажи Кате могилу. Потом созвонимся, да?
Она еще раз посмотрела на меня, резко повернулась и пошла.
– Какая она красивая, – вздохнула Катя. – А я опоздала, вот… Много было работы. Ты давно здесь?
Когда мы возвращались с кладбища и уже прошли через ворота, Катя сказала, глядя куда-то вдаль:
– Не провожай меня… Можешь позвонить, если захочешь.
И ушла, точно как Наташа, не оглядываясь. И не просто ушла, а к машине, возле которой ее дожидался белокурый парень, издали похожий на Есенина.
Он приветственно помахал мне издали рукой. А я почувствовал невольное, хоть и болезненное облегчение…
– Ну так что, – вдруг спросили у меня за спиной, – охранять ее или как?
Сзади меня стоял неизвестно откуда взявшийся Волоха. Собственной персоной. И тоже смотрел в ту же сторону, что и я.
– Клевая девка, – похвалил он. – Такую бы охранять и охранять… Теперь, стало быть, она не твоя уже, что ли? А то мы запутались. То вроде охранять не надо, потом опять надо. А сейчас, думаю, окончательно не надо… Бах знаешь что нам устроит, если опять промашку дадим?
– Тогда охраняй, – сказал я. – Так вы что, так и пасете меня все время?
– Ну, – кивнул он. – А что – незаметно? Пасем, но так, чтоб не мешать. И не раздражать своей назойливостью. Бах нам так велел. Слово в слово передаю. И не мы одни, заметь, тебя пасем.
– Кто еще? – спросил я, оглядываясь.
– Ты только сейчас туда не поворачивайся, – предупредил Волоха. – У тебя за спиной "ауди" черная. Она за тобой, а мы за ней. Вот так и ездим.
Я все-таки оглянулся. Действительно, "ауди". Представительский класс, залюбуешься… Неужели та самая, из правительственной "конюшни", в которой похищали Катю? Быть того не может. Хотя сегодня все может быть. Такое уж нынче время. Любая мечта становится явью. Как и любой кошмар.
– Номер записали? – спросил я.
– Что толку, – отмахнулся Волоха. – Они не первый раз на этой машине. И каждый раз с другим номером. Сначала запоминал. Потом бросил…
– Все-таки на всякий случай записывай, – посоветовал я и, порывшись в своем кейсе, достал для него блокнот и ручку.
– Да брось… – отмахнулся он. – Куда они денутся. Вы же помешаете только, когда мы с ними сами решим разобраться. Лучше я тебе анекдот расскажу.
– Лучше расскажи другое: ты нашел того, кто замочил твоего Леху? – спросил я. – Ты же обещал.
– Это я себе обещал, – сказал он. – Найти и покарать. Сначала, было дело, о тебе подумал… Только что мы стоим? Может, подвезти куда?
Я кивнул в знак согласия.
Мы ехали в синем БМВ с тонированными стеклами и какое-то время молчали. Кроме нас там еще были два крутых "быка", знакомить меня с которыми Волоха не посчитал нужным. И разговаривал он со мной, как если бы мы были вдвоем.
– Леху здесь же схоронили, – сказал он какое-то время спустя, – пока суд да дело, я на его могилку сейчас сбегал, посмотрел, что и как… В смысле, не надо ли чего. Ничего уже Лехе не надо, ничего от него не осталось. Только кое-какие следы, – продолжал он, следя за дорогой. – Хотел тебе о них сказать, да думал, смеяться будешь.
– Ну-ну, – поощрил я. – Что за следы?
– Я раньше, когда первый раз сел, бывал на ваших следственных экспериментах. Много там меня водили: покажи да расскажи, кто как сидел, да как стоял… И кто кого шлепнул, и как при этом посмотрел. И вот запомнилось мне, что следователи все говорили про грязь с кровью из-под ногтей. У того, которого замочили, выковыривали… Я еще подумал: делать им нечего. Только я сам в этом не участвовал, – он обеспокоенно посмотрел на меня в зеркальце, – так только, в чужую драку затесался, хотел их разнять, потом сам не заметил, как втянулся.
– Бывает, – отозвался я.
– Словом, ваши кое-как Леху осмотрели, вскрыли, потом говорят, забирайте, мол. Можете хоронить. А я помню, будто грязь эта имела какое-то значение. Из-за нее ведь срок дали. Не мне конечно, мне-то за драку, а другому за убийство…
Я покосился на "быков". Те по-прежнему сидели неподвижно, будто боялись шелохнуться. Потом я взглянул в зеркальце. Точно, темная "ауди" ехала за нами.
– Они не могут нас подслушивать? – спросил я.
– Вполне, – кивнул Волоха. – А ты говорил… Брось да небось… Сейчас попробую от них оторваться.
– Ну так что дальше было? – спросил я, спустя пятнадцать минут, когда ему удалось оторваться где-то в районе Садово-Кудринской.
– И вот, когда Леху везли обмывать, я поскреб у него маленько под ногтями. И припрятал. А теперь думаю, что с этим делать, кому показать. Дело ведь закрыто, верно? А ты кто теперь? Адвокат, правильно? Значит, тебе это по барабану.
– Ну почему? – возразил я. – Мне как раз было бы интересно… А что, похоже, твой Леха сопротивлялся, когда его куда-то тащили?
– Так просто он не дался бы никому, – сказал Волоха. – Вот потому и подозрительно мне, как ты с ним легко тогда справился.
– А ты злопамятный, – сказал я. – Лучше скажи, то, что собрал у своего друга из-под ногтей, с собой?
– Ну, – кивнул он. – Все время в холодильнике держал, на всякий случай. А сегодня с собой захватил.
И полез рукой в бардачок, откуда извлек небольшой целлофановый пакетик, и протянул его мне.
– Только не сейчас, – сказал я. – Заедем с тобой на Петровку, отнесем в криминалистическую лабораторию, как раз твой тезка там работает… Попросим идентифицировать… Вдруг там есть чья-то кровь?
– Да нет… – замялся он. – Лучше ты сам. Я сроду к ментам близко не подходил. А уж в пасть к ним и вовсе не полезу… По своей воле.
– Но мне ты доверяешь? – спросил я.
– Ну а кому еще? У меня микроскопа нет, чтобы разглядывать… А главное, понятия не имею, чего там искать. Вот ты говоришь: кровь. А как ее увидишь? Как скажешь, чья она? Верно я говорю?
Теперь вопрос был уже обращен к его молчаливым спутникам. Те неопределенно кивнули.
Пакетик Волохи был весьма кстати. Я и так собирался заехать к Володе, чтобы задать ему кое-какие вопросы. После того, как ему удалось идентифицировать Катины волосы в правительственной машине… вернее, в машине из правительственного гаража, никаких известий от него я больше не получал.
– Ну так что, где тебя высадить? – спросил Волоха.
– Поближе к управлению, – сказал я. – Да не бойся, не укусят там тебя. Со мной вас не тронут.
– Говорил уже… – сказал Волоха недовольно. – Я думал, ты меня понял. Сам добежишь. Молодой еще. Значит, здесь тебя подождем.
– Если я задержусь…
– Сколько надо, столько будем ждать, – проворчал он.
Я вылез из машины и огляделся. Наших преследователей видно не было. С проходной я позвонил Володе, он оказался на месте.
– Вот, – сказал я ему, протягивая целлофановый пакетик от Волохи, – посмотри, может, здесь найдешь что-то, что может оказаться интересным. На всякий случай. А вдруг…
– Что там? – поинтересовался он.
– Некто Леха, фамилию не припомню, убит будто бы в драке. Собрано из-под его ногтей… Заведено дело, все, как положено. Кстати, кое-кто хотел на меня повесить его убийство. Не исключаю, это те же люди, что похищали Катю…
– Тогда это не к нам, тогда мы сдадим это в лабораторию судмедэкспертизы. Не хуже меня знаешь, где проводятся биологические исследования.
– Что-нибудь еще нашел в машине?
– Есть. Кудрявые черные короткие волосы. Их отправили в ту же лабораторию для идентификации, – ответил Володя.