Полина иногда докладывала мне, что Ларису снова преследует Салман:
- Он в нее влюбился, сказал, что сделает из нее королеву, предлагал деньги, а Ларка его послала подальше. Не нужны ей его деньги. У нее есть парень, студент. Алеша. Она называет его бойфренд, и когда Ларка закончит школу, они поженятся. А Салман сказал, что Алешу замочит. Он бесится и обещает, что все равно своего добьется. Любыми путями. Ларка его боится. И я тоже. Он такой большой, волосатый. Фу! От него вечно воняет потом…
В середине мая Салман пропал. Наверное, уехал за спиртом. Но он вернулся дней через десять и сразу поверг меня в ад.
- Ты будэш платыт? - орал он, натолкнувшись на меня возле подъезда и крепко прижав к входной двери. Рядом, с интересом наблюдая за этим шоу, стояли его отец и еще один, маленький и носатый, по фамилии Таваури. Имени его я не знал. - Минэ что, на тэбя жаловат мусорам? Пацанам рассказать про тэбя? Самому тэбя рвать? А?!! Гавары!!!
Я не мог говорить. У меня тряслись губы, язык стал огромным и непослушным…
А через два дня все повторилось. На этот раз я натолкнулся на Салмана на лестнице. Он снова орал, брызгая мне в лицо капельками слюны, а потом как следует приложился по моим почкам. Так, что всю ночь я не мог найти себе места от боли.
С этого дня я стал приближаться к дому короткими перебежками. Я перестал подходить к телефону, я старался подольше задерживаться на работе. А осетины повадились каждый день трезвонить в нашу квартиру, пугая Татьяну и доводя до истерик Ларису…
* * *
- Да, надо что-нибудь делать, - пробормотал я. - Потерпите, дайте мне пару дней отлежаться, и я предприму какие-нибудь шаги.
Полина лишь ухмыльнулась в ответ.
Я выбрался из-под пледа и, облачившись в тесный Татьянин халатик, пустился в долгое путешествие до туалета. Меня штормило, я придерживался рукой за стену и громко шаркал ногами по полу.
- Не обоссы унитаз, - заметив меня из кухни, крикнула соседка Инесса Вахтанговна, и до меня донесся гулкий, словно далекая канонада, смех ее мужа Ильи Пантелеймоныча. Все в нашей квартире называли его ласково - Понтя - и любили за веселый разбойный нрав в той же мере, в какой терпеть не могли меня.
- Красавец, - пророкотал из кухни Пантелеймоныч, когда я, сделав дела, выбрался из туалета. - Иди-ка сюда, разведчик. Покурим. Доложишь обстановку на фронте.
Я стрельнул у него сигарету и устало ткнулся задницей в табуретку.
- Опять всю рожу расковырял, - сокрушенно покачала головой Инесса Вахтанговна. В ответ я зевнул.
Коммунальная кухня жила своей насыщенной жизнью. Забежала забрать закипевший чайник балерина в отставке Эсфирь Леонидовна.
- Эх, жалко Татьяну, - буркнула она в пустоту, но все поняли, что эти слова предназначены мне. Потом приковыляла старая дева М. Моисеева.
- Чего фулюганил сегодня днем? - недовольно спросила она. - Рожа разбитая, пьяный, а спать не загонишь. Уж дочки с тобой и так, и по-хорошему. А он все туда же.
Следом за М. Моисеевой объявился Валера. Валера, которого я ненавидел. Которому я завидовал. К которому, по моим подозрениям, по ночам шастала в гости Татьяна.
- Ха-а-а! - радостно гаркнул он и шлепнул меня по спине огромной ладонью так, что я чуть не свалился на пол. Валера успел подхватить меня за халат. - Сиди-сиди, немощный. Не боись, не убью. Чего же ты, гадина, снова такой разукрашенный?
Я попробовал встать, но Валера положил мне на плечо тяжелую руку.
- Сиди-и-и, - нараспев прокричал он. Все остальные с радостным огоньком в глазах наблюдали за этой сценой. - Сиди и рассказывай, когда же ты сдохнешь. Или свалишь куда-нибудь. Здесь ты всех уже заманал.
Валера, здоровый сорокалетний самец-производитель, работал тренером по какой-то восточной борьбе. Лариса два раза в неделю бегала к нему в спортклуб и, по моим наблюдениям, не чаяла в нем души. Впрочем, так же как и Полина. Так же как и Татьяна. Дочки мои пропадали в Балериной комнате целыми днями, возились с его компьютером, торчали перед его телевизором. Часто варили ему обеды. По ночам их сменяла Татьяна. Правда, я ни разу на этом не ловил ее за руку, - или был на работе, или спал в стельку пьяным, - но едкие намеки соседей ввергали меня в пучину сомнений. Я давно собирался серьезно поговорить об этом с женой, но каждый раз малодушно откладывал объяснения.
- Набил бы морду тебе, - продолжал Валера, не снимая руки с моего плеча, - так бить уже некуда. Не оставили для меня свободного места. - Он вздохнул.
Я вздохнул тоже.
- Чего, сука, вздыхаешь?!! - вдруг взвился Валера. - Гнида вонючая, на что ты еще живой?!! И ведь не прибить тебя, недоноска, посадят! - Валера собрал в горсть халат у меня на загривке и легко оторвал мое вялое тело от табуретки. - Пшел вон из кухни! Воняешь! - Он с силой запустил меня в коридор, и я загремел костями по вытертому линолеуму. - И чтоб сидел в комнате. Никуда не вздумай свалить. Придет Таня, будем решать, что с тобой делать.
В дверях нашей комнаты стояла Полина и испуганно наблюдала за тем, как я с трудом по стеночке поднимаюсь с пола; как, шаркая, ползу черепахой к спасительному дивану.
- Тебе разогреть покушать?
- Спасибо, дочка. Даже не знаю.
- Я разогрею. - Полина с жалостью смотрела на то, как я, скрючившись, пытаюсь натянуть на себя плед. - Папа, ты не ходи больше на кухню. Ладно? Они над тобой смеются.
Я не ответил. Затих и принялся размышлять о том, что жизнь для меня закончилась. Давно закончилась, я превратился в зомби. И лучшим выходом для меня и для всех окружающих будет, если я воткну себе в уши два зачищенных провода, а два других их конца суну в розетку. Или вгоню себе в вену пару кубиков воздуха. Или раствора соды. Или… Я перебирал в голове самые изощренные способы суицида, я жаждал смерти и даже представить не мог, что она меня слышит, что уже собирается в путь на встречу со мной.
Что до этой встречи остается только два дня.
* * *
Татьяна с Ларисой объявились около девяти с интервалом в пятнадцать минут. Сначала Татьяна - заскочила в комнату, пахнула на меня острым ароматом итальянских духов, которые на 8-е марта ей подарили в больнице, ухмыльнулась, посмотрев в мою сторону, и, не сказав ни единого слова, убежала на кухню. Потом Лариса - развесила на спинке стула влажный купальник, выстрелила в меня огнедышащим взором и что-то шепнула Полине на ухо. Полина выпорхнула из кресла, и девочки вышли из комнаты, оставив меня один на один с кровожадной депрессией и радужными мыслями о самоубийстве.
Мне выделили еще полчаса спокойного пребывания на диване в тягостных размышлениях о никчемности всей моей жизни. Потом в комнате появилась Татьяна. Следом за ней - Валера.
- Что, юродивый, как самочувствие? - поприветствовал он меня и с ходу опустился на стул, впечатав в широкую спину влажный Ларисин купальник. Татьяна устроилась у меня в ногах на диване.
- Разговор будет недолгим и, думаю, продуктивным, - как кирпичом, стукнула она этой фразой по моей больной голове. Валера удовлетворенно хихикнул.
Но разговора не получилось. Он превратился в монолог Татьяны, не такой гладкий и гениальный, как у Пушкина, но зато сверхэмоциональный и убийственный для меня. В монологе говорилось о том, что я довел семью до полного краха. Я сделал из Татьяны старуху, - а ведь ей только тридцать три года, - а из девочек - неврастеничек и оборванок. Я давно уже полностью деградировал, и мне место в клинике Скворцова-Степанова или, еще лучше, в Кунсткамере. В заспиртованном виде. В своей, так сказать, стихии.
Нарыв долго зрел и наконец прорвался. У Татьяны не осталось никаких физических сил тянуть на своем горбу троих иждивенцев, никаких моральных сил существовать в одном грязном хлеву вместе с вонючим животным, которое умеет только жрать водку и притягивать к себе неприятности, последняя из которых - с осетинами - переполнила чашу терпения.
А я не способен не только встать на защиту семьи, я даже не пытаюсь что-либо предпринять для этого. В то время как Татьяне каждый день угрожают, а Лариса давно боится выйти из дому.
- Я говорила этому Магоматову, - ломала руки Татьяна, - чтобы они оставили меня и девчонок в покое, чтобы все спрашивали с тебя. Я даже просила, чтобы они тебя куда-нибудь увезли, чтобы тебя прибили. Но они только смеются и грозятся, что с твоими долгами будем расплачиваться мы. Страшно сказать, но Салман предупредил меня, что за эти долги он возьмет Ларису в наложницы. А если я обращусь в милицию, то нас всех перережут, и никто не найдет даже следа. Я не могу больше жить на вулкане, у меня давно язва желудка. Мне нужен защитник, опора, мужик, наконец, потому что ты, импотент, ни на что не способен уже больше трех лет. А я молодая! Я еще молодая!
Все сводилось к тому, что на мое место готовится заступить Валера. Он будет носить в дом деньги, он будет регулярно трахать Татьяну, он как следует шуганет зарвавшихся осетинов. Его любят девчонки, он крепко стоит на ногах в этой жизни. Как дуб ("Дуб и есть", - думал я.). Найдется, на что опереться.
Все это напоминало мне сцены из жизни "Вороньей слободки". Те же злые разборки на коммунальной кухне, тот же счастливый соперник, к которому от меня уходит жена. Я сам - Васисуалий Лоханкин. Скоро меня распнут на полу и начнут мочалить о меня розги…
- Ты будешь жить в другом месте, - зачитывала мне приговор Татьяна. - Здесь твое присутствие терпеть никто не намерен. Ни мы, ни соседи. Для всех ты давно уже как геморрой, и дверь в квартиру тебе больше никто не откроет. А ключи ты давно потерял. Так вот, у Валеры есть будка на огороде около Пулкова. С печкой, с кроватью, с необходимой посудой. Поживешь там, поохраняешь картошку. Оттуда будешь ездить на работу в свои парники - это даже ближе, чем от нашего дома. Я по-прежнему буду получать за тебя зарплату, и на эти деньги мы станем снабжать тебя фуражом.
""Фуражом", - отметил я. - Словно лошадь. Удачное она подобрала словечко".
Татьяна замолчала. Валера беспокойно ерзал на стуле. Они ждали моей реакции.
- Ладно, - безразлично проскрипел я. - Ясогласен. Буду жить в будке. Купите, пожалуйста, мне похмелиться.
- Щас принесу, - плеснул елеем на мои раны довольный таким скорым исходом дела Валера. - Щас похмелишься. Ты только не думай, Славка… Никто не собирается тебя выгонять. Поживешь на природе до осени, отдохнешь, поправишь здоровье. А потом мы тебя заберем, когда здесь все утрясется. Ведь из квартиры тебя никто не выписывает, ты же не бомж. Таня даже не собирается с тобой разводиться.
- Принеси похмелиться. - Перед глазами плыли огненные круги. Все, что говорил мне сейчас Валера, обращалось в моем воспаленном мозгу в какофонию булькающих, словно кипящая смола, звуков. - Принеси-и-и же, пожалуйста!
Мой счастливый соперник резво поднялся со стула, смахнув на пол Ларисин купальник, и устремился вон.
- Щас, щас будет тебе бутылка!..
- А девочки знают? - спросил я у Татьяны, когда он вышел из комнаты.
- Да. Лариса довольна, она от тебя очень устала. Полина, если честно, колеблется. Ей тебя жалко. Она еще не понимает, что так будет лучше. Мы сначала хотели отправить тебя в больницу, но… Ты же сам понимаешь: вернешься через сорок пять суток - там дольше не держат, - и все начнется по новой.
- Да, по новой… - пробормотал я и, закрыв глаза, стал размышлять о том, долго ли пробегает за водкой Валера. И долго ли мне еще суждено неуклюже топтаться по этой бренной земле. Огородная будка с печкой и необходимой посудой весьма похожа на дно, которого я наконец достиг. На то, чтобы всплыть на поверхность с этого дна, у меня уже не осталось силенок. Так что, перспектива одна. Перспектива, которая ясна для меня, как день.
Скоро я сдохну! Я уже вышел на финишную прямую. Впереди уже замаячила костлявая старуха с косой. С каждой секундой она подступает ко хмне все ближе. Она все растет и растет. Еще чуть-чуть и она заполнит собой весь горизонт. До встречи с ней у меня осталось совсем мало времени.
Я лежал на диване, мечтал об обещанной мне бутылке; о том, что уже совсем скоро я перейду в мир иной - неизвестный мне мир, где у меня, возможно, появится шанс на новую жизнь. А Костлявая уже собрала чемоданы и выдвинулась в поход. Она спешила ко мне. Она не могла опоздать. Она очень хотела лично пригласить меня в гости.
* * *
Рано утром, очухавшись после выпитой накануне бутылки, которую мне подарил Валера, я обнаружил, что Татьяна, уже не таясь, перебралась к нему на ночь. Я скрючился у себя на раскладушке и четыре часа глухо вздыхал и тихо страдал от ревности, пока меня не побеспокоила младшая дочка.
- Иди завтракать, пап. Уже десять часов, - сообщила она, приоткрыв дверь в нашу с Татьяной тесную спаленку.
Я не стал бриться, я не стал чистить зубы, я отказался от бутербродов с плавленым сыром. Я осилил только две чашки горячего чая, наблюдая за тем, как моя экс-супруга суетится по комнате, собирая в рюкзак мои шмотки.
Лариса засунула в целлофановый пакет купальник и пляжное полотенце, пискнула:
- Я пошла. - И направилась к двери.
- Попрощайся хоть с папой, - оторвалась от моих пожитков Татьяна.
- До свидания, Леонидыч. Удачи тебе. - На лице ни тени эмоций. Я для нее - пустое место.
- Спасибо, дочка. Не поминай меня лихом.
Вот так все просто и буднично. Словно я отправляюсь не в ссылку, а на пару недель в санаторий по профсоюзной путевке. Правда, ссылка моя не в Сибирь, а всего лишь за пятнадцать километров от дома. Но вряд ли мне удастся преодолеть эти несчастные километры и вернуться назад. К дочкам. К Татьяне… Все! Я отрезанный ломоть! Сегодня генеральная репетиция моих похорон…
До Пулкова мы доехали на дряхлом Валерином "опеле". Он за рулем. Рядом Татьяна. Я на заднем сиденье в обнимку с бутылкой пива и своим рюкзаком. К самой будке "опель" подобраться не смог, и метров сто от машины мы шли по узкой меже.
Валера отомкнул массивный висячий замок и торжественно протянул мне ключ.
- Держи, - сказал он. - Найди место, где его будешь прятать. С собой не бери. Потеряешь.
В будке я обнаружил большую печку-плиту, сложенную из кирпича, запас угля в коробке от телевизора "Радуга", полутораспальную тахту, старый кухонный столик с керосиновой лампой и стопкой тарелок и, что самое радостное, несколько перетянутых бечевками пачек потрепанных книг.
- Читай на здоровье. - Валера заметил, что я с интересом разглядываю эту маленькую библиотеку. - Сковородка… кастрюли… топор… За водой здесь ходить совсем близко. - В качестве чичероне он чувствовал себя очень уверенно, а когда Татьяна вышла из будки на улицу, даже подпустил в экскурсию немного экзотики: - Раньше я возил сюда девок. Эх, чего только эта кроватка не повидала, какие только скачки на ней не устраивали. Однажды я развлекался здесь сразу с тремя, и одна из них была толстой…
Мне это было не интересно, и я вышел на улицу. Татьяна обследовала соседние огороды.
- А здесь есть смородина и крыжовник, - крикнула она мне. - Будешь есть витамины. Боже, как хорошо! Совсем как на даче. Славик, я даже тебе завидую.
Вранье. Мне сейчас мог завидовать разве что сумасшедший.
- Завтра суббота, - продолжала Татьяна. - Здесь будет полно народа, не соскучишься. Не забудь только, что к пяти часам тебе на работу.
Валера принес воды, растопил печку. Татьяна развесила на гвоздях, вбитых в стены, мое заношенное тряпье, принесла из машины трехлитровую "банку с куриным супом.
- Хлеб… колбаса… огурцы… котлеты… сахар… чай… макароны… - перечисляла она. - Кажется, ничего не забыли. Славик, по-большому ходи подальше, вон в те кусты… Ой, какая собачка!
Около будки, виляя крысиным хвостом, стоял коренастый стаффордширский терьер. Без ошейника и без признаков хозяев в обозримом пространстве.
- Маленький, ты один? Ты заблудился? Ты потерялся? - Татьяна выскочила на улицу, но подойти к собаке боялась. - Наверное, ты хочешь кушать?
Я молча достал из миски котлету и протянул ее стаффордширу. Еще котлету… Еще… Кусок колбасы…
- Видишь, Славка, теперь тебе будет здесь веселее. - Валера наблюдал за тем, как мой "фураж" исчезает в ненасытном чреве собаки. - Остается придумать ему название.
Он хотел сказать "кличку". Что же, придумаю. Теперь для этого у меня много времени.
- Поезжайте, - попросил я. - Чего вам здесь делать?
Стаффордшир отправился обследовать будку.
- Смотри, чтобы он тебя не загрыз. - Татьяна подошла ко мне и провела ладонью по моей трехдневной щетине. - Небритый. Побрейся завтра перед работой. И обязательно позвони мне оттуда. Мы приедем к тебе в понедельник.
- Все, уезжайте… - Я отодвинул ее от себя.
- Не обижайся, Славка. - Валера протянул мне на прощание руку. - Не держи зла. Мы же хотим как лучше.
Он обнял Татьяну за плечи, и они не спеша пошли по направлению к "Опелю". Межа была слишком узкой. Татьяна высвободилась, пропустила Валеру вперед. Возле машины она обернулась и помахала рукой.
Я махнул ей в ответ и вошел в будку. Стаффордшир подбежал ко мне, оперся передними лапами о мою ногу. Он смотрел мне в глаза и, кажется, улыбался.
- Вот такие дела, приятель, - потрепал я его за загривок. - Будем жить здесь. Вместе, если не найдутся твои хозяева. Как же тебя назвать, кобеля? - Я задумался: - Бакс! - Стаффордшир активнее заработал хвостом. - Тебе нравится "Бакс"? Замечательно! Пошли, попробуем соорудить для вас, мистер Бакс, конуру.