– И не сомневайся, – Кущ подмигнул, отчего сразу превратился из плантатора во флибустьера, что было гораздо ближе к внутренней сути, чем прежний "белоснежный" образ. – Останусь. Но сейчас от меня последует следующее предложение. И для вас оно покажется еще менее выгодным, чем предыдущее! Не люблю я жадных!
Это прозвучало так неожиданно и так смешно, особенно для того, кто хоть немного знал автора этих слов, что Губатый не выдержал и рассмеялся, совершенно искренне, громко. Правда, смеялся он в совершенном одиночестве. Ельцов играл желваками, глядя на Куща с плохо скрываемой злостью. Изотова лишь улыбнулась, и то, скорее уж с грустью, чем весело.
– Что смешного я сказал? – процедил Кущенко угрожающе. – Я, наверное, что-то не понял! Или ты, Губатый, что-то не понял…
– Не поверишь, – сказал Пименов, все еще улыбаясь, но очень неуютной улыбкой. – Такое совпадение… И я тоже не люблю жадных! Просто страсть как не люблю! И еще одно, Вова – не называй меня Губатым, если не трудно. Не нравится мне эта кличка…
Они уперлись друг в друга взглядами, словно два боксера перед боем, старающиеся запугать противника, грозно раздувая ноздри.
– Брек, мальчики! – вмешалась Изотова, спокойно оценив обстановку. – Давайте без петушиных боев!
Она принялась рассматривать фотографии.
Пименов и Кущенко глядели друг на друга через стол с раздражением. Девицы притихли окончательно и пощипывали зелень с тарелок, стараясь оставаться незаметными. А Ельцов, похоже, наоборот, развеселился и "хмыкнув" а-ля Сухов в "Белом солнце пустыни", залихватски налил себе еще рюмку водки и одним махом опрокинул ее в рот. Ситуация казалась ему забавной, и он явно не стал бы переживать, если бы Кущ и Губатый вцепились друг другу в горло с любым, вплоть до смертельного, исходом.
– Здорово, – резюмировала Ленка и выбрав из пачки несколько фотографий, спросила. – Вот эти подаришь?
– О чем речь! – оскалился Кущенко, вспомнив об образе из которого с такой эмоциональностью выпал. – Бери хоть все…
– Ну, все мне ни к чему… А вот там где я получилась…
На отобранных снимках Изотова действительно получилась неплохо. Если бы не крупное зерно и сугубо утилитарное назначение карточек, то фото вполне могли быть и художественными.
На одном Изотова стояла в три четверти, поставив одну ногу на надувной баллон "Адвенчера" и протягивала руку Пименову, все еще находящемуся в воде. На мокрых волосах играли солнечные блики. Зад, обтянутый неопреном, выглядел просто здорово. И, вообще, вся картинка напоминала плакат к какому-нибудь голливудскому фильму о дайверах.
На втором фото неизвестный фотоохотник снял Ленку в фас, когда она тащила баллоны на перезарядку. Момент был схвачен профессионально, чувствовалось и напряжение мышц, и усталость. И даже в прохладном воздухе кают-компании "Ласточки" ощущался влажный жар полуденного солнца, исходивший от фотографии.
На третьем – Изотова курила, стоя на корме "Тайны", с зачесанными за уши, мокрыми волосами и тяжелым остановившимся взглядом, обращенным, казалось, чуть мимо объектива.
– С обрыва снимал? – спросила Ленка.
Кущенко кивнул.
– Эстет он, как я погляжу.
– Или скучал сильно, – вставил свои пять копеек Ельцов.
– Или скучал, – согласилась Изотова. – Но получилось все равно классно!
Пименов мысленно с ней согласился и подумал о том, что Кущ явно нанял для своих шпионских действий кого-то из городских фотографов-профи, благо таких было немало и, скорее всего, сочинил какую-нибудь историю – например, о неверности и страстной любви. Хотя при его положении мог и ничего не сочинять. За хорошие деньги вопросы бы не задавали. А объективчик для работы на расстоянии до километра стоил не одну штуку баксов, такими для "National Geographic" снимают животных в среде обитания, значит заинтересовался "Тайной" Кущенко крепко, и денег на сбор информации не пожалел.
Пименов посмотрел на Ленку, та едва заметно кивнула головой, обменялся взглядами с Ельцовым и сказал, глядя на Кущенко, взвинченного неожиданным сопротивлением своих жертв.:
– Ну, чего ты комедию ломаешь? Может тебе наши поиски и не интересны будут? А ты в бочку лезешь! Ты что, думаешь мы без тебя миллионы делить собираемся?
Владимир Анатольевич развел в сторону руки, изображая растерянность.
– Так я откуда знаю, что и как вы собрались делить? Да и какая разница? Есть у меня предчувствие, что делить будет что…
– Ну, как тебе сказать, – произнес Губатый, отпивая из бокала минеральную воду. – Если честно, то мы и сами не знаем, что и как будем делить…
И это, как ни странно, была правда.
Пименов давно уяснил, что правда многолика и зачастую выглядит, как отъявленная ложь. Впрочем, и ложь прекрасно маскировалась правдой, а искусство переговоров всегда и во все времена состояло в умении нужным образом смешать ингредиенты, придав достоверности рассказу, который к истинным событиям имел относительное отношение.
Коктейль изо лжи с некоторой толикой правды, приготовленный Губатым для Кущенко, хоть и был импровизацией, но задался на славу. Так изощренно врать Пименова научило длительное общение с проверяющими и силовыми органами, и стоило ему настроиться и представить себе, что на месте Владимира Анатольевича сидит какой-нибудь налоговый полицейский, как рассказ полился из его уст, словно народная песня во время пьянки. Даже "оруженосцы" и те открыли рты, слушая историю о золотых монетах – остатках финансов экспедиции, лежащих на дне, в капитанском сейфе.
Когда Леха закончил, Кущ задумчиво пожевал губами, меланхолично опрокинул вовнутрь стоящую перед ним рюмку водки, и спросил:
– А сколько ж там этого золота? Ну, хоть приблизительно?
Пименов пожал плечами, а ответил за него Ельцов:
– Можно только предполагать, сколько осталось. Но то, что деньги были – это точно. Может быть тридцать тысяч золотом, может сорок…
"А может и восемьсот двадцать три рубля сорок четыре копейки, как написано в последнем письме капитана "Ноты" в Адмиралтейство, а написано оно еще в августе 17-го года", – подумал про себя Губатый, наблюдая, как от названых Олегом цифр у Куща нехорошим красным светом начинают светиться глаза.
В голове славного защитника Отечества работал калькулятор: сорок тысяч золотыми десятками, четыре тысячи монет из чистого золота, каждая весом чуть меньше 9 грамм – это больше тридцати килограммов. Тридцать килограммов. Это ж… Это ж…
И монеты эти лежали совсем рядом, на дне. Для их получения не надо ничего – только нагнуться и поднять. Или нырнуть и поднять. Да какая разница?! Все равно нырять Владимир Анатольевич не собирался. И делиться, как предполагал Пименов, Кущенко тоже считал совершенно лишним.
– Ну, что? – спросил он, наливая себе новую рюмку.
Рука, держащая бутылку, слегка подрагивала.
– Будем договариваться?
Пименов кивнул. Кущ явно держал его "за старшего", и разубеждать его в этом Леха явно не собирался.
– Я думаю, – произнес Кущенко спокойно, – что предложенные мною 60 на 40 и есть справедливая цена.
Изотова засмеялась.
– Ты, видать, действительно от жары головой тронулся, Володенька! Приплыло оно, извольте любить и жаловать! Максимально одну четвертую часть! И то надо подумать! А не устраивает – бери своих сосок и дуй в Новороссийск, там торгуйся! Ты, наверное, так ничего и не понял? Это наши деньги! И ты к ним никакого отношения не имеешь!
– Люблю женщин, – сказал Кущ, обращаясь к Пименову и Ельцову. – Очень люблю. Но исключительно в горизонтальном состоянии!
Он повернулся к Изотовой всем корпусом.
– Солнышко мое! Что ж ты так папочку злишь? Не я, ексель-моксель, не имею к этим лавэ никакого отношения, а, скорее, вы все…
В руках у него появился мобильный телефон.
– Вот, например, я сейчас сделаю один звонок… И все. Нету вас. Кто должен за вами приехать? Пацаны? Менты? Мои погранцы? И ведь кто б ни приехал – вы кругом неправы! Братва – так та мне по жизни должна, как скажу, так и делать будут! Не по понятиям, а по приказу, больно я человек нужный! Я, Пима, знаю, с кем ты в порту дружбу водишь, но, поверь на слово, замочат тебя по моей просьбе со слезами на глазах и приговаривая: "Что ж ты так, дорогой мой человек!". Веришь?
– Верю, – ответил Губатый.
– Ментам – так ты совсем сладкий, с какой стороны не посмотри. Им тоже причина не нужна, ведь, что забрать у тебя есть.
– Не спорю.
– Ну, а за то, что ты в пограничной зоне вытворяешь, так мои орлы тебя разорвать должны! Турецкий ты шпион или грузинский, мы будем разбираться долго, это я тебе обещаю. Одно могу по старой дружбе организовать – хорошую камеру в изоляторе ФСБ!
Кущенко торжествующе улыбнулся, показывая кривоватые зубы.
– Ну, так что? Обсуждать долю будем? Проценты там разные, участие сторон в работах? Или сразу на все согласимся? Место я теперь знаю, в случае чего – сам все достану… Благо, водолазная команда есть. Звонить?
Он картинно поднял телефон. Трубка была неплохая, новая "нокия" в металлическом корпусе, аппетитно щелкающая при открывании, стоимостью под тысячу долларов, без такой сейчас не обходился ни один мент, бандит или "правильный" коммерсант. Этакое обозначение статуса и принадлежности к касте имущих, современный знак масонов, сделанный в Финляндии.
– Звони, – согласился Губатый. – Правда, связи здесь нет, а так ничего, звони, пожалуйста.
Кущ, слегка растерявшись оттого, что эффектный "наезд" не удался, взглянул на панель "нокии", где виднелась надпись "нет зоны покрытия", но тут же оправился от конфуза.
– А это ничего не меняет! – заявил он, не потеряв ни грамма своей всегдашней самоуверенности. – Мои предложения в силе.
– Ультиматум, – поправил его Пименов. – Предложение, сделанное в такой форме, называется ультиматумом.
– Двадцать пять процентов, – неожиданно вмешался в разговор Ельцов.
Он перегнулся через стол, взял пачку сигарет, лежащих под рукой у Владимира Анатольевича, его же зажигалку, посмотрел Кущу в лицо неожиданно недобро, и, усевшись на место, неторопливо прикурил.
– Что, что? Я не расслышал… – переспросил Кущенко с брезгливостью сильного. – Он что, Пима, что-то сказал?
– Он сделал тебе предложение, – подтвердил Губатый. – На мой взгляд, неплохое. Несправедливое по отношению к нам, но для тебя очень выгодное.
– И я бы на твоем месте его приняла, – добавила Изотова.
– Не смеши, – осклабился Кущ. – Я не торговаться приехал.
– Ну, конечно, – произнес Пименов с расстановкой. – Ты не торговаться приехал. Ты по привычке приехал о-то-б-ра-ть! Ты же по-другому не приучен. Пришел, увидел, отобрал!
– Я? – возмутился Владимир Анатольевич. – Отобрать? Знаешь, Пименов, это даже не смешно!
– А ты уверен, – выговорил Ельцов скалясь в ответ, – что то, что сказал ты – не смешно? Кущенко, ты приехал сюда один и решил сразу показать, кто хозяин положения. Круто. Но рискованно. Ключевое слово – один. Ты приехал сюда один.
– Понял, ёксель-моксель, – Кущ широко заулыбался, хотя Пименов мог поклясться: в словах Олега звучала нешуточная угроза. – Не дурак! Только я не один приехал. Вот Инга! А вот Марго!
Тут он опять перепутал имена, но девицы, не на шутку перепуганные происходящим разговором, на это никак не отреагировали. Им было явно не до того. В прохладном, лишенном запахов и вкуса, воздухе начал ощущаться привкус опасности.
– Ты же не станешь убивать посторонних, Леха? – он опять обратился с вопросом к Губатому, хотя тот не вымолвил ни слова, а угроза исходила от Ельцова, стремительно, на глазах теряющего "плюшевость". – Девочки тебе ничего не сделали? Да? Ты, вообще не будешь убивать…
Он захихикал.
– Я знаю… Знаю… Вы люди с принципами. И потом, Пима, меня не так легко убить, как кажется. Да еще и чревато. Представляешь себе последствия?
– Пока нет, – ответил Губатый, вставая. – Но можем провести эксперимент. Попробуем, а вдруг нам все сойдет с рук? Море, знаешь ли, место такое… Всякое случается? А девочкам ничего не грозит. Они умные. Молчаливые – положение обязывает. А вот с тобой – посложнее. Как ты там сказал? Кого ты вызовешь? Кто там меня на мелкие дольки нарежет?
Пименов был невысок ростом, но когда он встал, Кущ поневоле сжался, словно еж свернулся в шар, чувствуя на себе горячее дыхание лисы.
– Браво, Пима! – сказала Изотова с наслаждением затягиваясь. – Я буду участвовать.
– Так что, Володя? – спросил Губатый проникновенно. – Какое предложение принимаем? Наше? Или продолжаем обсуждать твое?
Пименову весь этот балаган казался вовсе ненужным.
Они с Кущенко торговались ни о чем. О пустом сейфе, в котором и лежали-то всего несколько монет, но до тех пор пока существовала вероятность, что на свет будет извлечен второй сейф, таящий в себе жемчужины китайского мертвеца, подпускать к нему этого жадного мерзавца было нельзя. Пусть, дрожа от вожделения подсчитывает барыши, пусть думает о том, как захапать все. До того, как сейф капитана будет на борту, Кущ не станет ничего предпринимать. Это он блефует, размахивая неработающей трубкой. Как блефует и Ельцов, и Ленка, а и сам Губатый…
Пименов подумал о том, что не стал бы убивать Куща ни при каких обстоятельствах, и внезапно задумался. Где-то в груди шевельнулся холодок, словно спрятался там кусочек льда, соскользнул в средостение и там замер, отмораживая ткани и медленно, медленно тая… Ни при каких обстоятельствах… Сильно сказано. Ни при каких? Или все-таки?
Губатый понял, что не может однозначно ответить на этот вопрос. Вот еще пару недель назад смог бы, да еще и покрутил бы пальцем у виска в адрес задавшего! А сегодня… Он смотрел на одетого во все белое Кущенко и …
Мысль была ясна, понятна, категорична и страшна. Пименов испугался ее сам, ранее чем додумал. Убил бы. Чтобы спасти шанс. Ельцова не убил бы. Изотову, естественно, тоже. Девиц бы не тронул никогда. А этого квадратного, наглого, как паровой каток, вымогателя прибил бы с радостью…
– Четверть? Согласен! – внезапно сказал Владимир Анатольевич. – По рукам?
И протянул короткопалую, крепкую ладонь Пименову.
Губатый пожал протянутую руку почти с радостью.
– Ну, вот, – рассмеялся Кущ. – Дело сделано! А просил бы четверть? Дали бы десять!
– Классно ты просишь, – удивилась Изотова. – Ты, Володенька, осторожней будь, когда ТАК просишь. Люди есть разные, нервные тоже попадаются… Что ж ты такой неосторожный?
– Доверчивый я! – объявил Кущенко и обнял за голые плечи Марго и Ингу. Девицы, наконец сообразив что делать, припали к белоснежному торсу "плантатора", словно ища у него защиты. Качнулись голые груди. – А вот теперь – не выпить ли нам шампусика!
Хлопнув, в потолок улетела пробка.
– Шампанское ты тоже не пьешь? – спросил Кущ, заглядывая Пименову в глаза.
Губатый кивнул.
– Ты не беспокойся, я и минералочкой обойдусь.
– Дело твое, – сказал Владимир Анатольевич, наливая пенный напиток оруженосцам. – Хотя за успех мероприятия мог и выпить.
– Ты б не пил, – попросил Пименов. – Мне помощь нужна… Сам видишь, Ленка кессонку словила.
– Только материальная, – откликнулся Кущенко. – Ты же знаешь, я не просто воду не люблю, я еще и плаваю, как утюг…
– Да ты что? – удивилась Изотова. – Ты же моряк!
– А в нашей профессии плавать не надо. Говно плавает, мы ходим! – Кущ поставил полупустую бутылку "Абрау-Дюрсо" обратно в ведерочко. – Ленка, ну, сама подумай, какой толк от того, что я смогу нырять, как рыба. Стрясется что-то в море, и дальше – лотерея. Чтобы вода была теплая, чтобы спасатели вовремя подоспели, чтобы жилет был без дырки и акула со слухом. А до берега в 99% случаев не доплыть, это всем мариманам известно.
– Жаль, – сказал Пименов. – Я рассчитывал на то, что ты сможешь помочь.
– А уж мне как жаль, – отозвался Ельцов. – Хотя один плюс внизу есть, там не качает.
– Ну, за наш успех! – провозгласил Владимир Анатольевич. – Приятно, что мы договорились.
Он широко улыбался. То, что несколько минут назад между ними происходил обмен угрозами, большая часть, из которых, как понимал Губатый, была реальной, не имело никакого значения. За столом вновь сидели старые знакомые, знающие друг друга со школьной скамьи. Не друзья, но свежеиспеченные партнеры, если так можно сказать. Кущенко заглотал пустышку с капитанским сейфом, как ставридка крючок самодура. И в легкости, с которой опытный "хозяин границы" попался на ложную приманку, видит Бог, было что-то настораживающее.
Через полчаса была выпита еще бутылка шампанского, допита водка, оруженосцы подали разогретое в СВЧ "горячее". Кущенко выдал Ленке обещанный блок сигарет, оруженосец по имени Инга попробовал пристроиться к Губатому на колени, но был согнан и заметался по диванчикам, не зная к кому прильнуть.
Ельцов, выпивший немало, шел красными пятнами, облизывал липким взглядом то супругу, то бесхозную Ингу, чувствовалось, что не может определиться. Кущ похохатывал, рассказывал неприличные анекдоты, которые в его исполнении звучали еще похабнее, как будто бы скабрезные истории рассказывал мальчик.
На закате оруженосцы проявили желание к омовению. Ветер, как всегда бывает перед заходом солнца в спокойные дни, слегка стих, и хотя море не приобрело вида ртутной лужи, но для купания вполне подходило.
Пока девицы спускались в воду с выдвижной платформы на корме "Ласточки", Кущенко балагурил, пощипывал их за ляжки и груди, но стоило им оказаться в воде, как Владимира Анатольевича будто подменили. Куда девалась водочная расслабленность и вальяжность плантатора – повернувшийся к Губатому человек был трезв, собран и целеустремлен.
– Значит так, – сказал он, – завтра с утра, без всякой грызни и споров начинаем подъем сейфа…
– Ты бы не командовал, а? – попросил Губатый. – Без тебя прекрасно обходились всю неделю! Ты зачем этих двух бабочек приволок? Всерьез считал, что тебя тут убивать будут?
Кущенко заулыбался.
– Вот и я о том же… – продолжил Пименов. – Если бы ты так подумал, если бы у тебя такая мысль на полсекунды появилась, ты бы не только сюда не приехал, ты бы и нас и "Тайну" потопил из орудий, с безопасного расстояния…
– Правильно мыслишь, – улыбка Куща стала еще шире. – Еще чего? Что я, совсем головой поехал – тебя бояться. А телок взял, чтобы выглядело все прилично. Мало ли чего тебе и им, он кивнул в сторону Ельцова и Изотовой, в голову придет? А при посторонних – видишь как поговорили! Душевно и с результатом. И, что главное, со свидетелями. А они в таких ситуациях далеко не лишние. Чтобы соблазнов не было, да, Пима? А что я командую – не злись. Привычка. Ты рули, рули, Губатый, мне твой руль без надобности, у меня свой есть…
– Не называй меня Губатым, – сказал Леха. – Я же тебе говорил…
– Да пофиг мне, что ты говорил. Как захочу, так и назову, понял?
– Отчего ж не понять, – вмешалась Изотова. – Зубы показываешь? Кто хозяин? Брось, Володенька! Не прокатит это. Ты у нас мальчик балованный, привыкший к повиновению, а мы, понимаешь, не привыкшие…
– Точно, – обрадовался Кущенко. – Анархисты. И ты, и Пима! А ты, Олежка? Тоже анархист?
Ельцов, на измученный организм которого водка и размеры "Ласточки" оказали расслабляющее влияние, опершись на кормовой леер, рассматривал плещущихся в прозрачной воде наяд.
– Я? – переспросил он задумчиво. – Нет, я не анархист.