– Тогда давайте закончим эту бодягу, дайте мне уйти, – Рут шлепнула ладонью по столу и встала. – А с Брюсом разберется Уоким.
– Сядь, Рут. Ты никуда не пойдешь. Брюс сидит в тюрьме с вечера, а в зависимости от того, что ты мне расскажешь, судья либо отпустит его под залог, либо оставит за решеткой.
Мы обменялись яростными взглядами, и она снова села. Беседа продолжилась теми же темпами и с такими же результатами. Когда мы дошли до того, как Брюс утащил ее в свою комнату, я спросила, не включал ли он телевизор или видео.
– Ага, он врубил кассету, но я не стала смотреть.
– Он говорит совсем другое.
– Вы кому верите, ему или мне? Вы вообще на чьей стороне?
– А что это был за фильм? – продолжила я, игнорируя ее всплеск.
– Я его раньше видела, у Уокима. Порнушка. Там лижутся две девицы. Я почти не смотрела на экран.
Отлично. Даже на этом этапе версия Брюса кажется более правдоподобной.
Зажужжал интерком, и Лора попросила меня подойти.
– Если вспомнишь, что не все было так, как ты рассказала полиции, то сейчас самое время поделиться этим с Кэрол. Если после присяги ты дашь ложные показания в суде, ни Кэрол, ни я не сможем тебе помочь.
С этими словами я извинилась и вышла, пообещав вскоре вернуться.
– Алекс, это миссис Харвинд, мать Рут. Знакомый сказал ей, что дочь поехала к нам, и она пришла поговорить с тобой.
В коридоре скромно стояла женщина средних лет, взволнованная и заплаканная. Я представилась и отвела ее в конференц-зал, объяснить, что происходит. Рут просила не рассказывать матери о случившемся, и я не стала упоминать, что она сидит у меня в кабинете.
– Мисс Купер, вы должны найти мою девочку. На нее пришла повестка из суда Квинса по семейным делам, потому что она опять убежала из приюта, в который ее поместили.
– Как давно это было? – Я была полностью сбита с толку, потому что Рут не в том возрасте, чтобы жить в приюте.
– Две недели назад. Это все тот парень, Уоким, он прячет ее в своей квартире. Моя девочка выглядит взрослой, но ей всего пятнадцать.
– Пятнадцать?
Я усадила миссис Харвинд и объявила ей, что Рут у меня. Раз у нее повестка, то закон обязывал меня выдать девочку суду.
– Лора, позвони в прокурорский отдел. Спроси сержанта Марона и передай ему, чтобы немедленно выслал сюда человека. Женщину-детектива и еще кого-нибудь.
Вряд ли удастся избежать проблем. Девочка наверняка станет всем перечить. Рут и Кэрол сидели у меня в кабинете, так что я устроила миссис Харвинд в конференц-зале, а сама вышла на лестницу ждать детективов. Еще до того, как они появились, из лифта вышел мужчина лет сорока, с двумя банками содовой в руках, и направился к Лоре. Я услышала, как он спросил про Рут.
– Извините, вы Уоким? Я Алекс Купер, один из прокуроров, ведущих дело Рут. Мы почти закончили. Не могли бы вы подождать в кабинете Кэрол до конца беседы?
Без малейшего намека на протест он попросил передать Рут содовую, а сам направился обратно к лифту. Нечего ему ошиваться поблизости, когда я скажу Рут, что она не может вернуться к любовнику.
Сержант Марон и детектив Керри Шрегер появились через пару минут.
– Могут возникнуть проблемы. У меня тут сидит очень грозная девочка-тинейджер, которой нужно явиться в суд в Квинсе. Побудьте рядом, хорошо? А потом поможете мне туда ее доставить.
Я вернулась в офис. Марон и Шрегер остались за дверью, но Рут мгновенно поняла – что-то не так.
– Давай сначала, Рут. Когда ты родилась?
– Я же сказала, мне девятнадцать, – ответила она, косясь в приоткрытую дверь на полицейских. – А они тут зачем?
– Я не спрашивала, сколько тебе лет, Рут. Я хочу знать дату твоего рождения.
Она была сообразительна, но, как и многие из нас, плохо считала в уме. Год, который она назвала, делал ее шестнадцатилетней.
– А твоя мать говорит, что тебе пятнадцать. Это правда?
Рут схватила со стола свод законов по уголовному праву и запустила им в окно. Томик пролетел в каких-то дюймах от моего правого уха.
– Ненавижу мать. Вы это хотели услышать?! Брюс Джонсон не насиловал меня, да. Брюс Джонсон дал мне десять баксов, чтобы я его ублажила. И я это сделала! Хотите знать еще? Это не был мой первый раз! – Из ее глаз потекли слезы. – Уоким убил бы меня, если бы застал с Брюсом. Но Уоким ничего мне не дает. Ни денег, не одежды, ни подарков. Вы бы тоже согласились, если бы вас приперло.
Я дала ей салфетки и постаралась успокоить:
– Ты же понимаешь, что нельзя явиться в суд, поклясться говорить правду, а затем солгать. Я понимаю, что Брюс плохой человек, но нельзя сажать его в тюрьму, только чтобы спастись самой. Ты сказала Уокиму, сколько тебе лет?
Она шмыгнула носом:
– Он знает правду. Знает, что мне пятнадцать.
– Ты понимаешь, что его могут арестовать за то, что он занимается с тобой сексом? Ведь ты несовершеннолетняя. Если ты хочешь вести себя как взрослая, Рут, то тебе придется отвечать за последствия. – Я помолчала. – Мать ждет тебя в коридоре.
Она вскочила, громко ругаясь, и нацелилась проскочить мимо детективов. Я велела Керри задержать ее. Потом усадила Рут на стул и объяснила ей, что она должна предстать перед судом по семейным делам, потому что нарушила условия прохождения исправительной программы и самовольно отлучилась из приюта.
– Ты можешь сделать все по-хорошему. Я разрешу тебе уйти с матерью, вы сядете на такси и поедете в Квинс. Или можешь пойти по трудному пути. Это означает, что детективы наденут на тебя наручники и отвезут в суд, как преступницу.
– Да идите вы все в задницу! Я никуда не пойду ни с ней, ни с копами! – Она снова закричала и даже пнула стол. – Мне плевать, что станете со мной делать, потому что я убегу, и Уоким заберет меня домой?
Сержант Марон отцепил от пояса наручники и вопросительно посмотрел на меня.
– Думаю, клиентка предпочла сложный путь.
Рут посмотрела мне прямо в глаза и плюнула в меня через стол. Плевок попал на старое судебное постановление, что лежало сверху на стопке бумаг.
– А ты, сука, еще получишь свое. Надеюсь, ты…
– Ты ведешь себя, как пятнадцатилетняя, – заметила я. – Лучше помолчи. Рут, разве ты не понимаешь, как тебе повезло, что у тебя есть мать, которая заботится и…
– Где Уоким? – заверещала она. – Я хочу домой, к Уокиму!
Керри Шрегер сковала ее руки за спиной, а я позвонила в Службу поддержки свидетелей, чтобы попросить нашего социального работника, Маргарет Фирик, поехать в суд по семейным делам вместе с Рут, ее матерью и детективами. Неожиданно в кабинет явился Пэт Маккинни и заорал, заглушив даже вопли Рут:
– Что тут у вас происходит?! Это прокуратура Купер, здесь люди работают!
Я попросила сержанта Марона пойти в кабинет Кэрол, привести Уокима, вынести ему строгое предупреждение за сожительство с несовершеннолетней и отправить домой.
Наконец все участники разыгравшейся драмы были готовы покинуть мой кабинет, прихватив с собой Рут Харвинд. Но к тому моменту, как я отправила их в суд, позвонила полицейскому надзирателю Брюса, чтобы выяснить, может ли он аннулировать условно-досрочное освобождение на основании совращения несовершеннолетней, проглотила обезжиренный йогурт и разобралась с кучей записок, пробило уже четверть пятого и пора было идти в федеральную прокуратуру.
Благодаря летним отпускам в лифте почти никого не было. По дороге в Хоган-плейс я поболтала с секретаршами и свернула на Центр-стрит, потому что это был самый короткий путь к офису Ким Макфедден.
Весь год перед Верховным судом по гражданским делам велись строительные работы – власти упорно пытались превратить треугольный участок заасфальтированной земли в зеленый сквер.
Я перешла улицу на светофоре, миновала вход на отгороженную фанерой строительную площадку, и тут из потока машин, следовавших на север по Центр-стрит, выскочило обшарпанное такси с затемненными окнами. Я обернулась на визг тормозов и гудки.
Старое такси неслось по тротуару, где стояла я, зажатая между припаркованной полицейской машиной и оградой строительной плошадки. Водитель врезался в патрульную машину, и та полетела прямо на меня. Я вжалась в фанеру. Машина впечаталась правым крылом в пожарный гидрант, левым задела забор, тот упал, и я вместе с ним.
Я больше смутилась, чем испугалась, обнаружив, что лежу в грязи. Сердце колотилось как бешеное, а губы тряслись. Трое судебных приставов, которые видели аварию со ступенек здания суда, подбежали ко мне.
– Вы присяжная, мэм? Сможете подать в суд на город, – заметил один из них.
– Со мной все нормально, – ответила я, когда они помогли мне встать на ноги. Вытряхнула песок из волос и попыталась отчистить от строительной пыли костюм цвета морской волны. На ногах были царапины, а локоть я разодрала до крови.
– Вы не запомнили номер машины? – спросил один из приставов. Вокруг уже стала собираться толпа зевак. – Мы поможем вам написать заявление в полицию.
– Нет, спасибо. Я не рассмотрела номер. – Но лицо шофера я разглядела прекрасно.
– Должно быть, псих какой-то, – заметил второй пристав. – Слышали, что он кричал?
Я покачала головой. Но когда я поблагодарила офицеров и продолжила путь, слова водителя: "Сдохни, сука!" – все еще звучали в ушах.
16
Миновав охранников на входе, я поднялась в конференц-зал. Поджидая меня, Майк и Мерсер рассказывали о своих подвигах четырем федеральным агентам в строгих костюмах. Мне не потребовалось зеркало, чтобы подтвердить очевидное – все было ясно по реакции Майка, когда он меня увидел.
– Господи боже… что случилось? Несчастный случай на производстве? Если меня так отделают, то я пойду выбивать себе пенсию по недееспособности.
Мерсер подошел, чтобы осмотреть царапины и ссадину на руке и узнать, как я себя чувствую.
– Упала по дороге.
– Столько лет занимаешься балетом, а не научилась стоять на ногах. Тебе было пройти всего-то четыре квартала. А где это случилось?
– Потом расскажу. Давайте сначала сделаем то, зачем пришли.
– Нет уж, расскажи сейчас, блондиночка.
– Наткнулась на человека, которому не нравлюсь. Уоким Вейкфоря, сорокалетний бывший зэк. Сегодня днем я отобрала у него пятнадцатилетнюю подружку, а ему это не понравилось.
И я вкратце пересказала им всю эту историю.
– Еще один трехнутый Понс де Леон в поисках источника вечной молодости, – произнес Майк. – Давайте составим заявление в полицию о попытке тебя задавить.
– Нет, – сказала я твердо. – Не хочу давать делу ход. Я не пострадала, а его злость пройдет, как только он вернется домой и найдет очередную Лолиту. Он просто увидел меня на улице и решил выплеснуть злость. Увы, какому-то копу будет еще хуже, чем мне, когда вечером он выйдет из секретариата и найдет свою машину, пострадавшую куда сильнее моей гордости. Покажите, где здесь женский туалет, я приведу себя в порядок.
Специальный агент Райньери решил начать, не дожидаясь меня, – группа и так потеряла двадцать минут по моей милости. Когда я вернулась, он как раз отвечал на вопрос одного из детективов:
– Да, к нам обратился перебежчик. Именно тогда мы и начали расследование. Кажется, его надули на большой сделке, вот он и решил сдать своих коллег-дилеров. Цель этого мошенничества, как вы знаете, – держать цены на аукционах на низком уровне. Кто-то из банды покупает произведение искусства, а затем перепродает его за огромную сумму – обычно частному клиенту – и делится немалой прибылью с компаньонами по бизнесу.
– А Дениз Кэкстон?
– Она тоже в этом участвовала. И не забывайте, у нас есть не только документы по сделкам и распечатки телефонных разговоров, но даже записи всех телефонных ставок, принятых во время аукционов. Также есть данные по расходам и кредитные соглашения галерей.
Пришлось напомнить Майку, что предметы искусства не только указывают на статус в обществе и требуют огромных расходов, но являются единственными вещами в мире, которые можно приобрести на крупном аукционе из любой точки земного шара и за любую валюту.
– Вам известны другие сообщники по этому бизнесу?
Мне ответила единственная присутствующая женщина-агент, Эстель Грейсон:
– Она сходилась и расходилась с партнерами. Лоуэлл Кэкстон не занимался подпольными аукционами, не входил в эти шайки. У него свои источники, и он платит за эту привилегию огромные деньги. Почти не оставляет бумажных улик и не играет в одной песочнице с другими детишками.
– А Брайан Дотри? – спросила я.
– Увяз по уши. Не в первых рядах, но сложа руки не сидит. Он давал ей наличные для совершения сделок и уговорил заняться современным искусством.
– Вы можете назвать имена, всплывшие по ходу расследования?
– В этом году Дениз Кэкстон потратила много времени на аукционы. Иногда приводила с собой персонального клиента, крупного коллекционера, – Райньери заглянул в бумаги и зачитал список имен, некоторые из них показались знакомыми. – Иногда она приходила с подругой или другом, поэтому трудно сказать, был ли в таких встречах деловой подтекст. Чэпмен сказал, что вы разговаривали с приятельницей миссис Кэкстон, Мариной Сетте. Она тоже заметная фигура. Очень много тратит. Два любовника Дениз Кэкстон – Фрэнк Ренли и Престон Мэттокс – тоже иногда сопровождали ее. Опять же, один из них торговец антиквариатом, другой – архитектор, поэтому мы их тоже проверили. Но ничего пока не нашли. Так и не знаем, развлекались они на аукционе или работали.
– А они что-нибудь покупали?
– Ренли часто покупает. В мире аукционов есть новая фишка, новое кодовое слово – перекрестный маркетинг. То есть когда Сотби продает, например, импрессионистов, они не начинают торги с Моне. Прошлой весной первом лотом стала пара серебряных соусников, изготовленных французским мастером серебряных дел восемнадцатого века. Когда-то они принадлежали Дж. П. Моргану. Соусники ушли более чем за семь миллионов долларов. Аукционные дома стараются привить коллекционерам новые пристрастия.
– Это Ренли купил соусники?
– Нет, нет. Но он появляется на торгах регулярно и купил очень много серебра – все бывшая собственность французских монархов. А Дениз Кэкстон и Престон Мэттокс как-то сражались за фрески из старинного шотландского замка. Иными словами, мы так и не выяснили, что их связывало – любовь или бизнес. И тем не менее Ким велела выявить связи миссис Кэкстон с любым человеком, который мог бы иметь причину ее убить. Мы ищем и через пару месяцев, когда у нас будут все необходимые бумаги, наверняка что-то найдем. А пока если вы выписали повестки на те же распечатки телефонных разговоров или на те же деловые документы, что и мы, то можем дать вам копии. Возможно, вы найдете то, что для нас интереса не представляет.
Я полезла в свою битком набитую сумочку, чтобы достать повестки. После моего падения сумка перевернулась, и теперь в ней вместо обычного беспорядка царил хаос.
– Как ты здесь что-то находишь? – вопросил Чэпмен, глядя на помаду, компактную пудру, платок, упаковку "Тик-так", четыре ручки и бумажник, пытаясь добраться до папок с повестками.
– А что вам известно о краже в музее Гарднер?
– Это не наша специфика. Но мы уже десять лет сотрудничаем с бригадой, которая ведет то расследование. Они уверены, что рано или поздно похищенное где-нибудь да всплывет. Поэтому они тоже пристально следят за аукционами. Надеюсь, вы слышали про Янгсворта и Коннора?
Больше всего на свете Майк ненавидел признаваться федералу, что о чем-то не знает. Поэтому вместо него призналась я:
– В Бостоне есть два человека – Уильям Янгсворт и Майлз Коннор. Янгсворт торгует антиквариатом, привлекался несколько раз по мелочи, а Коннор – профессиональный вор, специализируется на предметах искусства. Оба сидели в тюрьме во время кражи в музее, но все говорят, что если они не спланировали эту операцию, то уж точно знали о ней. В прошлом году Янгсворт заявил, что может поспособствовать возвращению пропавшего Рембрандта в обмен на пять миллионов долларов вознаграждения, которое обещало ФБР, и на неприкосновенность его с приятелем. Знаете про кусочки краски?.
Еще одна пятерка Джоан.
– Естественно, – фыркнул Чэпмен. – Нам все про это известно. Эти уроды вырезали картину из рамы прямо на месте.
– Именно. Так вот, Янгсворт передал одному из бостонских репортеров несколько таких кусочков, чтобы доказать, что он знает, где картина. Наши эксперты их исследовали. Они не с оригинала, то есть не с украденного Рембрандта. И это последняя информация по той краже.
– А кто ваш эксперт? Не могли бы назвать имя?
– Понятия не имею. Но выясню до завтра.
Следующие полчаса мы отбирали документы, которые я по праву могла изучить на данном этапе расследования. В шесть пятнадцать Мерсер предложил закругляться.
– Нам надо успеть в ритуальный зал, потому что прощание назначено на семь. Возможно, удастся поговорить с друзьями или родственниками Марко Варелли.
Прощание с Варелли проходило в маленьком мрачном похоронном бюро на Салливан-стрит, в неприглядном квартале к северу от Хьюстон-стрит. Мне случалось здесь бывать – тут жил Винсент Трепло Жигант, который бродил по улицам в халате и болтал сам с собой, пока его не упекли в федеральную тюрьму.
Я шагнула из кондиционерной прохлады машины Мерсера на раскаленный тротуар у похоронной конторы Цуппело.
– Как думаете, тут есть телевизор? – поинтересовался Майк.
– Ты же не станешь смотреть "Последний раунд" на глазах у скорбящих? – воскликнула я. – Позвони матери, когда мы будет уходить, и узнай, какой был вопрос, ладно? Потерпи без игры хоть один вечер.
Мы назвали свои имена менеджеру похоронной конторы.
– Здесь сейчас только миссис Варелли. Вы немного рано. Вы друзья покойного?
– Дальние родственники, – ответил Майк.
Мистер Цуппело скептически посмотрел на нас с Чэпменом и перевел взгляд на темнокожего Мерсера.
– Северный итальянец, – пояснил Майк, – с примесью сицилийской крови.
И показал Цуппело свой значок. Владелец бюро провел нас в убогий ритуальный зал. Запах более тридцати цветочных композиций – в основном красных гладиолусов и желтых гвоздик – был особенно удушающим в летнюю жару. Открытый гроб стоял в алькове в дальнем конце зала, а миссис Варелли сидела рядом, сжимая четки. Серый траурный пиджак висел на ней мешком, и, казалось, за последние двадцать четыре часа она выплакала все слезы.
Майк пихнул меня локтем в бок.
– Узнай у нее, может, она согласится ненадолго покинуть эту духоту и гроб мужа. Подружись с ней, Куп. Прояви сочувствие – если еще помнишь, как это делается.
Майк и Мерсер остались стоять у двери, а я подошла к вдове:
– Миссис Варелли, я Александра Купер.
– Приятно познакомиться, мисс Купер. Вы, наверно, знали Марко?
– На самом деле нет, миссис Варелли. Пройдемте со мной в другую комнату, я объясню вам причину визита.