- Прения будут неофициально, конечно, записываться на магнитофон. Это я точно знаю. Как мне, чёрт возьми, притворяться, что я верю в вину подсудимого, и не выглядеть последней свиньёй? Ведь ситуация-то очевидная! Островскому хорошо, может вовсю разоряться и взывать к небесам, дураку понятно, что он в сговоре не участвовал, а мне изображать из себя конченого дебила тоже неохота. Вот ты и могла бы что-нибудь подсказать в нужный момент. Зря, что ли, нацепила этого жучка!
Под внешней небрежностью и даже наглостью неумело скрывалась столь горячая мольба, что Патриция не смогла отказать. Кайтусь смотрел на неё таким взглядом, от которого у любой нормальной женщины становилось тепло в груди. Этот блеск глаз, говорящий, что она - единственная в мире… А ему уже надо было бежать, чтобы оказаться в зале раньше судьи. Патриция могла себе позволить задержаться.
Судья опаздывал. Народная молва загадочным образом прознала, что как минимум минут на двадцать. Патриция решила выпить пива, опять же яичница настоятельно этого требовала. Журналистка без труда себя убедила, что она - не английский лорд, а значит, не обязана дожидаться пяти вечера, чтобы подкрепиться алкоголем. Не говоря уже о том, что пиво - тот ещё алкоголь…
В буфете суда становилось тесновато, поскольку большинство публики тоже не принадлежало к английской аристократии. За столиком в углу сидели Стася и Мельницкая. Проснувшаяся в Патриции журналистка заставила её протиснуться с бокалом пива поближе и пристроиться на полочке - для такой милой беседы, стоя - сразу за девицами. А вдруг удастся подслушать что-нибудь занятное?
Оказалось, не зря протискивалась.
- …как раз хотела и ждала его, - говорила Стася. - Да только его караулила там одна в машине. У самого входа!
Мельницкая недовольно выговаривала подруге.
- Подумаешь, всё равно могла бы дождаться.
- Я тоже думала, что дождусь, да где там! Дохлый номер.
- Почему? И вообще, кто она такая?
- Не знаю. Никогда её не видела. Брюнетка, волосы длинные до середины спины, а худющая, не поверишь, настоящий скелет! Одни кости. Руки и ноги ну точно как на тех фотографиях из концлагеря. Жуть!
Патриции и Мельницкой стало очень интересно, хоть и по разным причинам. Патриция сразу догадалась, о ком рассказывала Стася, и тут же выбросила из головы все мысли о процессе, а Мельницкая никак не могла поверить в "скелет".
- А тебе не показалось? Ты так хорошо её разглядела в потёмках?
- Запросто! В каких таких потёмках? Там фонари горят, а в придачу лампочка у входа, ну и видок у неё - чистая покойница. Половину на улицу выставила, а половина в машине, но я уверена, задница у неё такая же костлявая. И рёбра.
Патриция тоже была в этом уверена. Сидевшая к ней лицом Мельницкая пребывала в сомнении. Журналистку так и подмывало вмешаться и подтвердить Стасины наблюдения. Едва сдержалась…
- И что? Погоди… Неужели не могла эту костлявую переждать?
- Именно. Я поначалу думала, что смогу, а потом там такое началось…
- Что началось-то?
- Настоящий скандал. Только тихий, без крика. Там совсем пусто сделалось, кажется, всего-то одна машина проехала, и больше никого, а когда он пришёл…
- Прокурор?
- Прокурор. Она на него аж набросилась, так его своими худющими руками хватала, в объятия, значит, будто в клетку запихивала! Не поверишь, я как в землю вросла и смотрела…
- А они тебя не видели?
- Нет, я в тени стояла. Да и не до меня им было! Он её руки разжимал и с себя отпихивал, а казалось, их у неё штук шесть, не меньше, а что говорили, плохо слышно. Она о каком-то тиране поминала, а он так от неё отбивался, что я его даже пожалела…
Мельницкая поморщилась и с осуждением констатировала:
- Нечего было с такой связываться. А потом?
- Они всё боролись, а тут фургон подъехал, тот специальный для перевозки лошадей, наверное, из Лонцка, ну, ты знаешь…
- Знаю. В Лонцке есть такие. Большой или маленький?
- Маленький. Не прицеп, а фургон на одну лошадь. Только без лошади, пустой.
Патриция вдруг поняла, откуда у свидетелей бзик насчёт кражи коней.
- И что?
- Выскочил оттуда какой-то тип, не водитель, а пассажир. Водитель сразу развернулся и уехал, чуть о тумбу не зацепился, так спешил. А тот, что выскочил, сразу к ним помчался.
- Батюшки! Подрались?
- Ничего подобного! Фургон только подъехал, а он, прокурор, значит, шмыг в дверь, и нет его. Она за ним метнулась, да где там! А который приехал, обозвал её по-всякому и велел уток печь…
- Что?
- Уток. Я точно расслышала, он на всю улицу орал. Уток должна на завтра печь, "марш домой", приказал, а она заплакала и села в машину. В смысле он её затолкал. И уехали.
- Наверняка это тот тиран и есть, - сделала вывод Мельницкая. - Как он выглядел?
Стася пожала плечами, что было отлично видно.
- Да ничего особенного. Толстый, крепкий такой из себя мужик. Мне показалось, муж это её, за женой приехал, а она вцепилась в прокурора и, видать, бежать с ним хотела.
- Похожа на дуру?
- Похожа, - серьёзно подумав, пришла к выводу Стася.
Патриция сразу прониклась к ней расположением.
- Так на него вешалась… А чего за толстого тогда выходила?
- Думаешь, он её голодом морит?
- Нет. Велел же ей уток печь. Спокойно могла целую утку слопать, разве так морят?
- Факт. Слушай, а потом, как те уехали, ты не пробовала постучать? Вдруг бы удалось поговорить с прокурором?
- Стучалась, - смущённо призналась Стася. - Пару раз даже, правда, не очень громко. Как-то неудобно стало… Ну, прямо не знаю… После такой свары он мог разозлиться. А потом и вовсе поздно сделалось.
- Жаль, - огорчилась Мельницкая. - Не везёт. Теперь и не знаю, что ещё можно предпринять. Правда, по слухам, всё равно апелляция будет, разве что тогда…
Донеслось сообщение, что судья уже идёт, и маленький зальчик быстро опустел. Больше Патриция ничего интересного не услышала.
Что она о себе думала, приличными словами не скажешь. Ведь при минимуме усилий могла преспокойно подслушать всю эту компанию. Больше всего проку наверняка было бы от Гонораты с Павловской. Так нет же, как последняя дура, занялась своей персональной войной с Кайтусем и хулой в адрес юстиции. Пропади она пропадом, эта юстиция! Ладно, хоть что-то подслушала…
Рыжая анорексичка отпадала, поскольку ничего общего не имела ни с лошадьми, ни с толстым тираном и вообще была из Варшавы, а не из Лонцка, столько-то Патриция о ней знала. Выходит, тут нарисовалась некая иная кощеиха. Получается, более ранняя и уже отставная, судя по реакции Кайтуся. Реальность описанных событий подтвердил и Зигмунд, который из вредности конец сцены у прокуратуры опустил. Пропади он пропадом, этот Зигмунд!
Ладно, значит, надо помочь Кайтусю…
Патриция сдалась, убедив себя, что надо дать этому стервецу ещё один шанс, чему совершенно неожиданно помог провинциальный скелет со своими утками. В конце концов, есть же у Кайтуся и положительные стороны. Может, и правда плюнет на девок?
А может, просто в Зигмунде так разочаровалась?
* * *
Судья, что якобы уже пришёл, застрял где-то ещё на четыре минуты. Наконец, примостившись в кресле, он отдышался, покопался в бумагах, пошептался с заседателями, не пойми зачем грохнул молотком по столу и с явным удовольствием предоставил слово прокурору.
Кайтусь поднялся, напыжился и торжественно начал:
- Многоуважаемые граждане судьи!
Патриция сразу поняла, что тот по своему прокурорскому обыкновению сейчас разнесёт бедолагу Климчака в пух и прах, представив его или недоделанным уродом, который даже не в состоянии элегантно приударить за девушкой, или законченным садистом и извращенцем, охотящимся за невинными детьми. И то и другое - верх идиотизма и прямо противоположное тому, что он хотел. Опять сядет в лужу.
- …после двух дней вдумчивого и исчерпывающего следствия столь значимый судебный процесс близится к своему завершению, - высокопарно вещал Кайтусь.
- Только не переборщи с Климчаком! - как можно тише предостерегла брошку Патриция. - Таран тут ни к чему.
В зале было тихо, но к счастью, стулья жутко скрипели, а публика ещё не устроилась окончательно. Деревянный аккомпанемент полностью заглушал шёпот журналистки.
Кайтусь незаметно потёр левое ухо и продолжал:
- В этом деле у нас не было никаких вещественных доказательств, а концепция обвинения строилась исключительно на показаниях свидетелей. Опыт говорит нам, что на такие свидетельства полностью полагаться нельзя, ибо человеческая память частенько подводит, да и сами люди подвержены разным влияниям. А посему давайте проанализируем услышанные в этом зале показания!
- Особенно Зажицкой, - не выдержала Патриция, а Кайтусь глотнул воды, с упрёком взглянув на стакан.
- Следует принять во внимание две концепции. Либо то, что говорила Руцкая, - это ложь и, скажу более, злонамеренные измышления, в результате которых невиновный человек уже сидел в тюрьме и снова окажется за решёткой… - тут Кайтусь не удержался и подпустил шпильку в сторону Климчака: - Впрочем, ему не привыкать…
- Тормози немедленно! - раздалось у него в ухе.
Кайтусю пришлось срочно перестраиваться.
- Следует хорошо представить себе фигуру обвиняемого, - объяснил он неизвестно кому, адресуясь в пространство. - Или же потерпевшая сказала правду и только правду! А в таком случае Климчак виновен и должен быть осуждён! Давайте посмотрим повнимательнее на двух основных персонажей данного процесса. Какое представление мы получили о главном герое Кароле Климчаке? Мне не хотелось бы употреблять определение "альфонс" или "дешёвый соблазнитель"…
Патриция рассердилась:
- А кто тебя заставляет? Альфонс не подходит! Я же сказала, притормози! Отставить альфонса!
Кайтусь продемонстрировал класс. Притворившись, что раздумывает, он мотнул головой.
- Нет, альфонс - не то слово, не подходит. В отношениях с женщинами он, скорее, нежен, легко поддаётся их чарам, не может им противиться, сожительствует с замужней Зажицкой, с влюблённой в него Карчевской, и всё это ничуть не мешает ему после весьма непродолжительного знакомства с Руцкой заманить её на дачу и там принудить её… скажем так… доказать свою любовь…
- Кончай преувеличивать! - зарычала Патриция. - Никуда он её не заманивал! На такси вёз!
Кайтусь не на шутку озаботился. Как прикажете обвинять Климчака, если, честно говоря, сам в его вину не веришь? Раз не преувеличением, то тогда, может, прошлым?
- Климчак предстаёт перед нами как человек, не поддающийся исправлению! Три приговора, три тюремных срока, и это в столь молодом ещё возрасте! А кто ему противостоит? Юная девушка, о которой со всех сторон и буквально ото всех мы слышали, что она скромная и порядочная. Свидетельством тому показания родителей, знакомых, воспитателей и учителей…
При упоминании родителей Патриция непроизвольно скрипнула зубами.
- …Господин адвокат тут пытался намекать на её двуличие, сокрытие от окружающих истинных черт её характера. Разумеется, учителя, как и прочие, могут ошибаться. Но трудно поверить, что Руцкая, в школе ведущая себя безупречно во всех отношениях, вне стен учебного заведения вдруг превращалась в распутницу и алкоголичку. Исключено! Как исключено и то, что именно такая девушка, не раздумывая, согласилась пойти с обвиняемым в первые попавшиеся кусты. Даже если предположить невероятное, что потерпевшая влюбилась в Климчака с первого взгляда, разве можно себе представить, что она решила пережить роман всей своей жизни на бетоне, предварительно расквасив нос о капусту? Хороша обстановка, нечего сказать! А почему не в лесу?
Шипение в наушнике заставило расходившегося Кайтуся сбавить обороты. Он снова напился воды.
- Потому что дождь шёл, - язвительно напомнила ему Патриция. - Уж не говоря о том, что лес был зарезервирован для Зажицкой. Переходи лучше к неожиданности. Для обоих.
Кивнув, словно отвечая своим мыслям, Кайтусь продолжил:
- Если история потерпевшей, рассказанная с трудом, крайне неохотно, ибо девушка она скрытная, что Климчак подпоил её, вывез за город и изнасиловал…
Патрицию так и подмывало опять возмутиться. Не Лёлик её напоил, а девчонки, не один он её вёз и не набрасывался, словно дикий зверь, на жертву сразу за калиткой. Могла бежать, протестовать, защищаться, кричать, морду ему расцарапать! Да она просто набивалась на это изнасилование! Размахивала своей добродетелью будто флагом!
Журналистка едва сдержалась, чтобы не затолкать всё это в ухо Кайтусю.
- …Если её рассказ правдив, то нет слов, чтобы выразить возмущение! - гремел Кайтусь со своего места, но постепенно раскаты прокурорского грома стали стихать. - А это должно быть правдой, иначе зачем же ей прилюдно признаваться в столь интимных делах, выносить всю эту историю на публику, мало того, на рассмотрение суда, подвергать себя злословию и сплетням? Повторяю, чем иным могла она руководствоваться, как не чувством нанесённой обиды и причинённого ей зла!
- Зажицкая, - подсказал ему издевательский шёпоток.
- Вопреки уверениям обвиняемого, который пытался нас убедить, что Руцкая с Зажицкой сговорились против него…
- С Зажицкой он спал! - напомнил теперь уже злой шёпот. - Напирай на глупость Стаси и то, что её застали врасплох.
Кайтусю было известно, что Зажицкая и Климчак спать-то как раз и перестали, но и сам чувствовал, что выходит у него не слишком складно, а поэтому быстренько перестроился:
- …Мы никак не можем согласиться с такой версией. Наоборот! Если и существовал некий сговор, то именно против потерпевшей. Задача напоить её решалась весьма последовательно. Конечно, можно придираться к мелочам, обвинять Руцкую, что вела себя неразумно. Ведь она могла пойти домой, а не спать у Климчаков, протестовать в такси… Но как ей было предвидеть, что её ждёт? Ведь Гонорату она знала с положительной стороны, Павловскую тоже, да и о Климчаке ничего плохого не слышала. Неожиданность… Случившееся стало для девушки ужасной неожиданностью, с которой она не сумела справиться и которой обвиняемый безжалостно воспользовался! И нет здесь места аргументу, что если наедине остаются два человека, один из которых мужчина, а другой - женщина, то речь не может идти об изнасиловании. В настоящее время подобных изнасилований масса, и это дело таких людей, как Климчак!
- И таких девок, как Стася! - разъярённо фыркнула Патриция. - Сдавай назад!
Кайтусь послушно сдал:
- Однако насилие совершено! - повторил он и ухватился за спасительный стакан.
Воды в нём не было. Прокурор оглянулся на пристава, тот, явно заслушавшись прокурорской речью, спохватился, подскочил, поспешно наполнил стакан из графина, стоявшего на судейском столе, и торжественно доставил воду на стол обвинения. Кайтусь, молчавший всё это время, поблагодарил его величественным кивком.
- Насилие совершено! - повторил он ещё раз. - Застигнутая врасплох попыткой изнасилования девушка испугана, застыла в ужасе и не в состоянии оказывать сопротивление. Мы спрашиваем, почему она не кричала, но давайте представим себе эту сцену! Кругом темно и безлюдно, местность незнакомая…
- А то она думала, что едет в картинную галерею! - возмутилась Патриция. - На неожиданность напирай! Растерянность! Брат подружки!
Кайтусь сердито глянул на стакан, но пить не стал. Пришлось опять сбавить обороты. А как здорово было бы хлёстко сыграть на жестокости бандита, что тычет в зубы и грозит убить или искалечить… Ладно, проехали, используем другие аргументы.
- Широко известно, что во время изнасилований часто совершаются убийства! Мы все прекрасно видим, что Климчак не громила, а Руцкая не эфемерное создание, их физические возможности приблизительно равны. Но из подвала только Руцкая вышла покалеченной, а значит, только один из них использовал силу…
- Это же аргумент защиты! - шёпотом возмутилась Патриция.
Кайтусь чуть было во всеуслышание не ответил ей, что намерен как раз этого аргумента защиту лишить. Никто в здравом уме не поверит, что Стася не могла сопротивляться, разве что совсем сдурела со страху. Вот он и доказывает, что сдурела.