Без Имени отослал своих дружков обратно в фургон. Он ходил по подвалу с глупой улыбкой, поглядывал на стоящий здесь хлам – на стиральную машину, обогревающую печь, пишущую машинку, поставленную посредине кухонного стола. Нажимал на клавиши и посмеивался. По всей видимости, думал, что на машине времени перенесся в другую эпоху. Его еще и в утробе не было, когда я последний раз видел это место. Что ж, может, он и прав: это и в самом деле другой мир.
– Пойди-ка лучше посмотри, что делают твои приятели, – предложил я.
Он был на редкость противный парень.
– Нет. Мы сделали половину работы. Получили половину денег.
– Когда… – начал я говорить и замолчал.
Без Имени подошел к старому телевизору, устаревшему еще и в мое время. У него была механическая вращающаяся ручка, и изображение время от времени дергалось. Парень нажал на кнопки. Появилась картинка, яркая и хорошая. Черно-белое изображение, но жаловаться не на что. В те времена умели делать вещи.
Передавали новости. Главная тема дня – туман.
– Выключи, – приказал я. – Выключи.
Без Имени принялся шарить по кухонному столу. До меня не сразу дошло, что он ищет пульт дистанционного управления.
Я подошел к телевизору и нажал на кнопку. Рядом Мириам поставила видеомагнитофон. Это было незадолго до того, как все у нас рухнуло. Магнитофон по-прежнему стоял там, покрытый пылью.
В голове мелькнула неясная мысль.
Я вынул из кармана около тысячи долларов, показал Без Имени, что у меня есть и другие деньги, и сказал:
– Я человек не жадный. Но даю деньги только хорошим мальчикам, которые слушаются.
Он широко улыбнулся и взял деньги.
– Мне нравится наблюдать за тобой, Бирс. Ты интересный человек. Это лучше, чем рыскать по Чайнатауну. Я у тебя учусь.
– Да уж, после такой учебы ты кончишь тюрьмой. Элис?
Она взглянула на меня испуганно, потому что знала, что должно произойти.
– Отведи его наверх. Я скоро вернусь. Затем поедем на верфи.
– Меня это тоже касается, – сказала она.
– Нам нужно поговорить без свидетелей.
Я потрепал Стэпа по седой голове.
Он пробормотал что-то нецензурное.
Они ушли. Я вынул револьвер, покрутил его в руке, направил в сторону Стэпа.
– Как только солжешь мне в первый раз, Стэп, – пообещал я, – прострелю тебе колено. В следующий раз – пах. Третью и последнюю пулю выпущу в голову. Пусть между нами не останется недопонимания. Потому что такие вещи лучше прояснить сразу.
Я должен кое-что вспомнить. Ридли Стэплтон к этому моменту четверть века был секретным агентом. Почти столько же времени я просидел в Гвинете и в коррекционном заведении Маккендрика, потея и глядя на стены.
Бесконечная рутинная служба, рабочие совещания и суета выдавили из Стэпа хитрость и воображение, которыми он когда-то обладал. Он думал теперь, как робот. Напуганный, с моралью медузы, но тем не менее робот.
От меня требовалось нажать на правильные кнопки. По какой-то причине Стэп, мой старый напарник, человек, которого, мне казалось, я спас от коррупции, верил в мою виновность.
Мы начали с бара "Сестра дракона". Зачем секретная служба создала в Сент-Килде ночной клуб? Причин этому было не так много, и государственная приватизация в этот перечень вряд ли входила. Это была операция на живца. Агенты следили за кем-то. Легальным образом этого человека было не поймать.
Поэтому они сделали то, чем занимались умные агенты в восьмидесятых годах, да и после, насколько мне было известно. Создали ситуацию, в которой преступник мог раскрыться, и собирали доказательства, дожидаясь момента, когда можно было выскочить из засады и закричать: "Сюрприз!"
Этого, конечно же, не случилось. Случилось 25 июля, день, в который убили семьи Бирса и Лун. Стэп вспомнил об этом с горечью, надо отдать ему должное.
Ридли Стэплтон посмотрел на меня и спросил:
– Зачем мы вернулись к прошлому, Бирс? Разве это для тебя новость?
– Да. В том-то и дело. Как мне тебя убедить?
– Изобрети машину времени, – сказал он. – У нее под ногтями была твоя кожа. Через рукопожатие этого не бывает.
– Муж и жена не пожимают друг другу руки. А под ногтями Мэй Лун ты тоже нашел мою кожу?
Он вышел из себя и заорал:
– Это не только Мириам и Мэй!
Я растерянно заморгал. Мой старый партнер смотрел на меня, словно на дьявола во плоти.
– В тот день мы потеряли еще семерых. Какой-то ублюдок сдал наших людей Маккендрику. Хочешь увидеть? Вынь из моего кармана наладонник. Дай сюда.
Я вынул штуковину с уличной картой и вложил ему в правую руку. Веревка не помешала ему нажать на кнопки.
– Смотри. Это "Сестра дракона". Так выглядел бар.
Он показывал мне фотографии на маленьком экране. Такие сцены вы обычно видите в новостных передачах, рассказывающих о Бейруте и подобных местах. Повсюду тела и кровь. Раскинутые в неестественных позах руки и ноги мертвецов.
– Это что, тоже имеет отношение ко мне? – спросил я. – Я не знал никого из этих людей.
– В самом деле? Лишь двое наших оперативников не были тогда убиты – Мэй и Мириам, – сказал Стэп. – Их на тот момент не было. Впрочем, и для них ничем хорошим это не кончилось.
– Ты тоже спал с Мириам? – спросил я, хотя знать мне этого не хотелось.
Он закрыл глаза.
– Это были деловые отношения. Ничего больше.
Выражение его лица мне не понравилось. Я прислонил револьвер к его колену и положил палец на спусковой крючок.
Он зажмурился и закричал:
– О'кей! О'кей! Было, два раза. В этом чертовом клубе.
– Почему? – заставил я себя спросить.
– Потому что она была красивой. Потому что сама хотела этого. Потому что…
На лице Стэпа выступили капельки пота. Он испуганно замолчал.
– Потому что?… – подсказал я.
– Потому что это было в том месте. Не заставляй меня объяснять. Или извиняться. Ты все равно не поймешь. Мы создали этот клуб с тем, чтобы люди, назвавшись при входе, становились бы кем-то другим. Мы – надо отдать должное Мириам – делали это очень хорошо. Выходя оттуда, люди оставляли все позади.
Мне хотелось рассмеяться.
– Ты на самом деле веришь в это? – спросил я.
– Я спал с твоей женой дважды в маленьком секс-клубе на Гумбольдт-стрит. Она осталась довольна. Вот и все, что я могу сказать по этому поводу. Кроме того…
Он уже не боялся. Его переполняла ненависть.
– Это ты ее в это втравил, Бирс. Или у тебя выгорела память?
Я почувствовал, как взмок револьвер в моей руке. Я положил его на стол, вытер руку о штаны и снова взял. Захотелось пить.
– Ты хочешь сказать, что я пришел к тебе и попросил тебя спать с моей женой, потому что это понадобилось бюрократам, дергавшим тебя за ниточки?
Он кивнул.
– Вот именно.
– Я лично это сделал? Обговорил с тобой все за кружкой пива?
Он заерзал. Похоже, силился вспомнить.
– Нет. Ко мне пришла Мириам. Она сказала, что это – твоя идея.
Револьвер дрогнул в моей руке.
– Ну…
– Она сказала, что, по твоим данным, здесь идет подпольная деятельность. Что именно, она не уточнила. Я тоже не спрашивал. Когда мы разговаривали, было очевидно…
– Что именно?
– Ей было скучно. Невыносимо скучно. Она сказала, что и тебе это известно. Вы говорили об этом и решили, что немного… опыта не помешает вашему браку.
– Выходит, от меня ты этого не слышал? – спросил я.
– Мне это сказала Мириам! Чего ради она станет сочинять такие вещи? Почему ты… о господи, Бирс…
Я выпустил рядом с его ногой две пули. Они отскочили от каменного пола и со свистом разлетелись в разные стороны. Врезались во что-то деревянное. Я не смотрел: пусть их.
– Это не ложь! – воскликнул Стэп.
– Прошу прощения, – спокойно сказал я. – Это не твоя ложь. Это – ложь Мириам. Потому и промазал.
– Чего ты от меня хочешь? – спросил я. – Памяти? Кассеты? Фотографии? Чего?
Стэп вздохнул и покачал головой. Я снова поднял револьвер.
– Ты мне начинаешь действовать на нервы, – предупредил я. – У вас что-то пропало. Ты думаешь, что я знаю. Клянусь, понятия не имею.
– О'кей, – сказал он. – У нас там была установлена система наблюдения. Такой раньше никто не пользовался. Мы установили маленькие и большие камеры. Люди, за которыми мы следили, были не дураки. Тоже кое-что имели.
Он нахмурился. Воспоминания были не из приятных.
– Большим местным авторитетом на то время был Гверини. Маккендрик служил у него на побегушках. Но у него были амбиции.
Стэп уставился на меня.
– Гверини обтяпывал дела с выходцами с востока через постель. У нас была одна комната, оборудованная видеокамерами. Люди Гверини не смогли их обнаружить. Мириам и Мэй работали там с клиентами. Когда они ею не пользовались, туда шли люди Гверини и вели переговоры. Для нас это было очень полезно.
– И?
– Не делай скучного лица, Бирс. Мы говорим не о кучке заурядных местных рэкетиров. Все это должно было перерасти в нечто большое.
Я покачал головой.
– Куда податься маленькому человеку?
– Мы могли взять их всех. Гверини. Маккендрика. Подонков с востока. Наши агенты вели наблюдение, выжидали момент. Стоило нам отвернуться, как кто-то явился и поубивал всех до одного.
Он гневно смотрел на меня.
– Мы записали бойню на две пленки. Когда отмыли кровь, обнаружили, что записей нет. Вся наша работа. Все доказательства.
Он снова осуждающе посмотрел на меня.
– Это означает, – сказал Стэп, – они знали, куда смотреть.
– Понимаю, для вас это был удар. Не надо было отворачиваться.
– Пошел ты… – пробормотал он. – Мы все потеряли. Бандиты разбежались. Гверини вскоре убил его же подельник. Маккендрик сделался местным доном и городским благодетелем. Результат? У нас здесь настоящий Дикий запад, а никто не подозревает. Поезда и автобусы ходят по расписанию. Посмотришь вокруг и подумаешь, что с преступностью проблем нет. Да потому что все в их руках.
Это я и сам успел почувствовать.
– Итак, – сказал я осторожно, – если это я оказал им услугу, как получилось, что меня посадили в тюрьму, вынесли смертный приговор, кололи все эти годы иголками?
– Это ты мне скажи.
– Я не знаю.
– Сколько у тебя еще будет ко мне вопросов, Бирс?
– Только один. Получается, я хотел их подловить. Или кто-то хотел.
– Верно.
– С помощью записей?
Он не ответил.
– А если бы они у тебя сейчас были? – спросил я.
– Тогда люди посыпались бы отсюда до самой Атлантики. Маккендрик был бы самой мелкой добычей. Почему, ты думаешь, он держал тебя все эти годы живым? Ему все еще нужны эти записи.
В этот момент я, должно быть, поумнел. Задав следующий вопрос, подумал, что мог бы в свое время стать приличным детективом.
– А когда Фрэнки Солера перед смертью признался священнику в убийстве? – спросил я.
Рот Стэпа скривился в подобии улыбки.
– Тогда Маккендрик узнал, что ты выходишь. Это означало, что скоро ты умрешь. Он продержал тебя в тюрьме больше двадцати лет, старался выжать то, что хотел. Если он не смог добыть этого, а ты получил доступ к свободе, тогда…
Он нахмурился. Думаю, он не знал, сказать ли то, что было у него на уме.
– Полгода назад мы перевели тебя из Гвинета в подобие тюремной камеры. Есть у нас такое заведение в лесу, – продолжил он.
Эта новость меня глубоко ранила. Оказывается, я был совсем плох, раз ничего не заметил. Он продолжил:
– Вся эта чепуха по телевидению насчет казни была устроена Маккендриком. Он пытался замести следы. Мы гоже старались к тебе подобраться. Не получилось. Пока ты жив.
Мой старый партнер пожал плечами, словно врач, разочарованный тем, что прописанные им таблетки от кашля не помогли пациенту.
– Мы попробовали еще несколько способов. Не получилось. Тогда решили выпустить тебя домой. Посмотреть, что случится.
Он не сводил с меня слезящихся глаз.
– Ты всегда был умен, Бирс. На том банковском счете твоя подпись.
Я подумал о документе в компьютере Сюзанны Аурелио. И о записи на полях.
– Я кое-что увидел в судебных документах. Насчет звонка, который я будто бы сделал. Вы не смогли этим воспользоваться. Почему?
– Незаконное телефонное подслушивание. Я подумал, что это допустимо, потому что Мириам знала об этом. Она поставила жучок в твою линию.
– Нашу линию.
– Твою линию, – сказал он и снова взял свою маленькую игрушку. – Хочешь послушать?
– Конечно, – сказал я и по улыбке на его больном лице заключил, что, возможно, это – последнее, чего мне может хотеться.
Он стал нажимать на кнопки.
– Мы записали это через четыре часа после выстрелов в баре "Сестра дракона". Сразу после убийства Мэй Лун. Мы не знаем, откуда был сделан звонок. В те дни это не так просто было определить. Ты звонил Мириам, после того как понял, что она не собирается играть в твою игру.
Из крошечного микрофона его игрушки послышался скрежет, как от старой граммофонной пластинки. Это действительно был я. И я был зол. Очень зол.
– Мириам. Мириам!
Пауза. И затем:
– Бирс? Где ты? Что случилось? Пожалуйста, приезжай домой. Мы можем все решить. Я люблю тебя, милый. Я тебя люблю.
Ужас в ее голосе был реален.
– К черту твою любовь! – заорал я.
– Рики скоро пойдет спать, милый. Не буди его. Он очень не любит, когда мы ссоримся. Пожалуйста…
– Хватит врать! – заревел я.
Разговор неожиданно закончился. Похоже, что я бросил трубку.
Стэп молчал. Вид у него был довольный.
Подвал словно ожил. Я чувствовал всепроникающее присутствие жены, напоминающее сладкий влажный запах дерева, смешанный с пылью.
Работает телевизор. Она присоединила к нему видеомагнитофон. Это что-то новенькое. Большая блестящая видеокамера.
– Мириам! Мириам! Откуда это взялось? Мы не можем себе позволить такие вещи.
Камера стоит на треножнике лицом к комнате, большая и уродливая. Она присоединена кабелем к видеомагнитофону. Я понятия не имею, зачем она здесь. Рики в школе. Я пришел домой чуть пораньше. Мириам не было. Потом она появилась, и я увидел, что жена взволнована. Возможно, немного смущена.
Она потащила меня в подвал посмотреть на камеру.
– Я ее не покупала, глупый. Ты знаешь Кэтлин Сандерсон?
– Нет.
– Да знаешь, просто не хочешь вспомнить. Ее муж работает на фирму "Сони" или что-то в этом роде. У него есть такие штуки… Их вставляют в уши. Так вот, эти камеры они раздают, чтобы узнать мнение потребителей.
– Хочешь сказать, что это бесплатно?
– Бесплатно, – вздохнула Мириам. – Что за проблема? Смотри…
Она нажимает на кнопки видеомагнитофона. Мне показалось, что она что-то уже записывала, а потом прервала запись. В этих игрушках я ничего не понимаю, но Мириам, похоже, их обожает. В телевизоре появляется картинка. Рики корчит гримасы, ему скучно. Наконец, поет песню, что-то из "Улицы Сезам". У него смущенный вид.
– Смотри, какая прелесть, – говорит она. – Останутся воспоминания.
Я стучу себя по голове.
– Мне и этого достаточно.
– Ты из каменного века, Бирс. Смотри…
Она вставляет магнитофонную ленту, встает перед микрофоном, разлохмачивает волосы и изображает рок-звезду. Поет что-то лирическое.
Спустя минуту останавливается и смотрит на меня.
– Твоя очередь, – говорит она, указывая на камеру.
– Нет, нет.
Я не в форме. На мне обычная одежда, потому что я работаю на верфи под прикрытием. Занятие это такое скучное, что я даже пожаловался Мириам. Это на меня не похоже.
– Сделай это ради меня, – говорит она. – Мне так нравятся все эти новинки. Камеры и прочее. Так много можно сделать. Это как Голливуд.
– Голливуд – фабрика снов. Или ночных кошмаров.
– Он замечательный.
– Я не знаю, как с этим управляться.
– Не беспокойся. Я тебе помогу. Встань туда.
Меня ставят напротив камеры. Я смотрю в ее мертвый стеклянный глаз. Мириам перематывает вперед пленку. Слушаю писк. Затем вступает монотонный бой барабана, царапающие звуки банджо, дуэт мужского и женского голосов, пение такое совершенное и прекрасное, что я просто не представляю, как люди могут это исполнить. Слышатся взволнованные голоса.
– Спой, Бирс, – приказывает она.
– Я не знаю слов. Не умею петь.
– Пой!
Она приглушает звук магнитофона. Приглашает меня.
– Давай. Ради меня. Пожалуйста. Потом мы пойдем наверх, и я сделаю все, чего ты захочешь. Даже… Не знаю. Ты сам скажешь.
Это совсем на нее не похоже.
– Мириам…
Она приподнимает подол алого платья, он кружится вокруг длинных загорелых ног в такт музыке. Я моргаю. Под платьем нет белья.
– Сделаем так, – говорит она, – если не хочешь петь, просто скажи это. Представь, что я кинорежиссер или что-то в этом роде. Сыграй, Бирс. Притворись хоть раз в жизни. Сделай это ради меня. Пожалуйста.
Мне очень не хочется разочаровывать ее, хотя я и чувствую себя дураком. Но мы с ней в нашем пыльном старом подвале, где нас никто не видит. А после она спрячет эту запись в ящике за телевизором. Он стоит на столе экраном к стене, потому что передние ножки слишком слабые и неустойчивые. Это – единственное положение, из которого он не сможет свалиться.
Я бормочу рефрен. Эти слова исполнены отчаяния и ненависти.
– Сыграй, Бирс, – кричит она на меня. – Разозлись. Войди в роль.
– Не хочу, – жалуюсь я, как ребенок.
– Выдай мне чувство! Выдай бешенство, черт возьми!
Она подходит и сильно бьет меня по лицу.
Я смотрю в камеру и ору – громко, оскорбленно и зло. Рефрен песни отражает мои чувства.
– К черту твою любовь! Хватит врать!
Она выключает кнопку записи и песню. В комнате вдруг становится тихо.
– Молодец, – говорит Мириам. – Сейчас мы пойдем наверх и… Ох!
Она смотрит на часы.
– Извини. Поздно. Пойду заберу Рики.
Она быстро целует меня в щеку.
– Ты не обиделся?
– Нет, – отвечаю я вполне искренно.
Она показывает на камеру.
– Поиграй с ней, если хочешь.
– Нет, – говорю я твердо. – Это не по мне.
– Бедный Бирс, – говорит она и поднимается по ступенькам к гаражу. Вскоре я слышу громкий треск двигателя, и автомобиль с шумом выезжает на дорогу.
Стэп осторожно смотрит на меня и говорит:
– Через сорок минут после твоего звонка они были мертвы. Это были не мы. Не думаю, чтобы это был Маккендрик. Это был ты, Солера и Тони Моллой. Вы сделали это в клубе и в доме Мэй Лун. Вы пытались всех нас кинуть.
Мне показалось это интересным. Не то, что он говорил, но отсутствие паузы. Мне казалось, что я вышел из разговора на добрые пять минут. Для него все это случилось за мгновение. Должно быть, тюремные наркотики выкидывают со мной такие чудеса.
– В тот день я был на дежурстве, – спокойно говорю я.
– Вроде бы так. Мы проверяли. Ты работал под прикрытием. Несколько недель. Был один. Мог делать все что угодно.