Глава 7
Охота на Удава
Начальник районной полиции Тимофей Игнатьевич Шамраев, получивший прозвище Удав, быстро продвигался по службе. Для этого у него имелись все необходимые качества. Расчетливый крестьянский ум, опыт, приобретенный в Первой мировой и на Гражданской войнах, ненависть к советской власти, деловая хватка и редкая даже для полицаев жестокость.
Следует отметить, жестокость взращивалась в нем многие годы и получила резкий толчок во время коллективизации. Крепкий хозяин и отец четверых детей не хотел вступать в колхоз. Когда его прижали, Тимофей согласился, но продал перед этим двух своих лошадей и лучшую корову в хозяйстве.
– Пропадет животина в ихнем бардаке, – смахивая слезу, прощался Шамрай с конями, которые тревожно ржали и рвались к нему, когда их уводил новый владелец.
Такого проступка крепкому середняку Шамраеву не простили. Его немедленно объявили кулаком, то бишь злейшим врагом трудового крестьянства. Семью раскулачили и отправили в ссылку на перевоспитание под город Салехард за шестьдесят пятую параллель.
Здесь Тимофей со старшим сыном работали на лесоповале и пытались снова сколотить хозяйство. Жили в землянке, выкопанной собственными руками. В первую полярную зиму умерла от простуды и сырости младшая дочь.
Тимофей, недолго раздумывая, сговорился с бригадиром. Тот за три царских червонца, глубоко упрятанных в одежде, позволил набрать хилой северной сосны для постройки дома.
Незаконно привезенный лес заметили те, кому было положено следить за ссыльными. Спасибо бригадиру – не проболтался, иначе получили бы Шамрай и старший сын лет по десять лагерей.
Но и полгода следствия в местной тюрьме обошлись дорого. Сын сцепился с уголовниками и был убит ударом заточки в живот. Разъяренный Шамрай свернул шею авторитетному вору, искалечил двух шавок-подручных. Начальство на тюремные разборки смотрело сквозь пальцы и Шамрая как опытного лесоруба, нужного стране, отпустило домой.
Таким было возвращение. Несмотря на то что сожгли для обогрева землянки весь лес, приготовленный для строительства дома, умерла и вторая дочь. Жена застудилась, и через год ее похоронили.
Младший сын ушел в море зарабатывать вольную рыбацкую деньгу и бесследно пропал вместе с баркасом и своей бригадой. Так меньше чем за пару лет сгинула крепкая крестьянская семья.
Какое-то время Тимофей Шамраев снова работал на лесоповале, затем в шахте, а в сороковом году вернулся в родные края.
Когда началась война и пришли немцы, сразу поехал в райцентр. Крепкий широкоплечий мужик с желто-зелеными, как у хищника, глазами был принят рядовым полицаем и быстро пошел вверх.
В первые же недели расправился с бывшим председателем колхоза и одним из активистов из комитета бедноты. Застрелил в собственных подворьях на глазах у жен и детей. К нему с криком кинулась одна из женщин:
– Зверюга ты, а не человек!
– Зверюга, – согласился Шамрай. – У тебя дети вон живые и у самой морда сытая. А у меня четверо сгинули и жена.
Затем расправился с двумя лейтенантами-окруженцами, случайно попавшимися ему на глаза. Пистолеты забрал себе, а документы отнес в комендатуру. Комендант-майор, немного понимавший по-русски, выговорил Шамраю:
– Зачем убивал? Они могли нам пригодиться.
– Один – коммунист, другой комсомолец, – отмахнулся Тимофей. – Чего с ними чикаться!
Вскоре Шамрай был назначен начальником волостной полиции. А прозвище Удав получил за то, что, входя в ярость, несколько раз душил людей прямо во время допросов. Сдавливал мощными пальцами горло и ломал гортань.
Внимательным цепким взглядом окидывал улицы и дома. Все видел. И чью-то постиранную гимнастерку на заднем дворе, и присыпанные снегом следы, ведущие от леса к огороду. Трудно было скрыться от Удава чужому человеку, появившемуся в деревне. Докопается, разыщет, выяснит, кто такой.
И в разгроме партизанского отряда Бажана главную роль сыграл Шамраев. Выяснил точное место расположения, вывел на него немцев и лично нанес удар с группой наиболее преданных полицаев.
Авдеев уже предпринял попытку ликвидировать опасного для всего района полицейского начальника. Предложил устранить Шамрая Василий Долгов, сын погибшего председателя колхоза, который после смерти отца ушел к партизанам, а затем в отряд Журавлева.
Уговорил, убедил особиста, что группой в райцентр не пройдешь, а он знает все ходы и выходы. Василий Долгов был боец надежный, проверенный в деле и поклялся отомстить за отца.
Лейтенант Авдеев с согласия Журавлева дал "добро". Это произошло после разгрома отряда Бажана и жестокой казни двух партизан-комсомольцев и отрядного связного Сани Гречихина.
Василий действовал смело и обдуманно. Знал, что рано утром за Шамраем подъезжает бричка с полицаями и он едет на свою службу. Перед рассветом сын погибшего председателя и один из подпольщиков затаились неподалеку от нового дома Шамрая. Оба были вооружены пистолетами и гранатами-"лимонками".
Однако Удав их обыграл. Парни не знали, что поздно вечером в дом к Шамраю приходит его помощник Никита Филин и остается до утра, карауля хозяина. Никита был личностью темной. Откуда он появился, где служил или работал, никто не знал. Тимофей Шамраев полностью ему доверял, а Филин был предан начальнику полиции как верный пес.
Подпольщик из местных жителей нос к носу столкнулся с Филиным, который с немецким автоматом на плече стоял возле ворот, дожидаясь, когда подъедет бричка. Полицай узнал парня и окликнул его:
– Ты чего тут делаешь, Сергей? Комендантский час ведь еще. Хочешь в кутузку загреметь?
Филин хоть и был настороже, но подумал, что парень возвращается со свидания. Однако Сергей растерялся (боевого опыта не имел) и выхватил из-за пояса трофейный "вальтер" калибра 9 миллиметров. Это был хороший надежный пистолет, но подпольщик не сумел быстро справиться с двойным предохранителем.
Филин, не раздумывая, сорвал с плеча автомат и точной очередью прошил парню плечо. Полицаю было важно взять подпольщика живым. В это время показалась бричка, а следом бежал боец из отряда Журавлева Василий Долгов. Он держал наготове заряженный "ТТ", а в другой руке "лимонку".
Шамрай выскочил из калитки с карабином, он метко стрелял и предпочитал именно это оружие. Василий на бегу несколько раз выстрелил, целясь в Шамрая. В горячке он не заметил Филина, который дал очередь и перебил Долгову обе ноги.
Теряя сознание от боли, боец сумел выдернуть кольцо "лимонки". Взрыв убил его и изрешетил полицая, соскочившего с брички. Подпольщика Сергея взяли живым, но, пока везли в больницу, он истек кровью.
Шамраев, обозленный, что его едва не застрелили возле собственного дома, провел аресты. Семья подпольщика была расстреляна. Двоих товарищей Сергея, подозреваемых в связях с партизанами, долго пытали, а затем повесили. Расстреляли также несколько человек, сидевших по разным обвинениям в полицейской тюрьме.
Капитан Журавлев видел, что особист Авдеев переживает за гибель ребят, но не удержался и высказал лейтенанту:
– Помнишь плакаты Главпура (Главное политическое управление армии)? Там полицаев сплошными идиотами изображают. Пьяные, небритые, с тупыми мордами. Может, мы с тобой на эту неумную пропаганду ведемся? Недооценили Шамраева.
– Наверное, – согласился Авдеев. – Но группу я уже готовлю. В райцентр лезть смысла нет. Шамраев каждую неделю бывает в Вязниках. Ему Трегуб продукты собирает, видимо, наш Удав и немецких офицеров подкармливает. Думаю, на дороге можно устроить засаду.
– Если будешь знать точное время выезда.
– Есть у меня надежный человек в районной управе, – сказал лейтенант. – Они с полицаями рядом сидят. Обычно Шамрай на своей бричке раскатывает, а когда в Вязники направляется, берет повозку с охраной: три полицая и ручной пулемет. Всего получается шесть человек, включая Филина и личного кучера Шамрая.
– Он не только в Вязниках бывает. По району тоже разъезжает.
– По району Удав целым взводом катается. Человек двадцать пять, когда и больше. Да еще немцы с ним из комендантской роты.
– Ладно, готовься.
В начале ноября выпал снег. Настоящие морозы еще не пришли, но когда замерзнут озера и болотистые низины, наверняка жди "гостей". В двух километрах от лагеря разведка уже видела легкий полугусеничный бронетранспортер "Бюссинг".
Немцы осматривали местность, но лезть в глубину леса не торопились. Опасались нарваться на мины или провалиться под лед. Капитана Журавлева встревожило то, что машина торчала здесь часа три. Экипаж изучал дороги и вполне мог угадать присутствие отряда.
Разведчики ничем себя не обнаружили, и "Бюссинг" укатил восвояси. Однако это был тревожный признак. Поди угадай, случайно или намеренно оказались здесь немцы.
– Две версты, – рассуждал старшина Будько, он же помощник командира отряда по хозчасти. – Если прислушаться, можно голоса услышать. Особенно когда Ленька Жердяй с кем-нибудь спорит.
– В светлое время печки не топить, – еще раз предупредил старшину капитан Журавлев. – И подумай насчет запасной базы.
– Этот лагерь не успели обустроить, а уже на другое место перебираемся.
– Пока здесь остаемся, но зимнюю базу надо готовить. С завтрашнего дня и начни. Посоветуйся с местными мужиками. Желательно, чтобы места непроезжие были, вблизи болота и подальше от дорог.
Запланировали несколько операций, в том числе очередной рейд на железную дорогу. Последняя вылазка саперов во главе с сержантом Степаном Пичугиным оказалась одной из наиболее удачных.
Подпольщики сообщили, что сгорели или получили сильные повреждения два десятка танков и штурмовых орудий. Возле ближнего разъезда выросло целое кладбище похороненных немецких танкистов и технического персонала – более шестидесяти крестов. Две сотни покалеченных и обожженных воинов панцерваффе были доставлены в госпиталь.
Журавлев в очередной радиограмме, сообщая разведданные и результаты боевых действий отряда, представил сержанта Пичугина к ордену Красного Знамени, а двух бойцов из его группы – к медалям. Хотел включить в список и Федора Кондратьева.
Старший лейтенант проводил почти все свое время вблизи "железки". Наблюдал, планировал операции, сам закладывал мины. Орден он заслужил, только сейчас не до наград. Сталинград практически в окружении воюет. Что будет, когда Волга замерзнет?
Своими правами объявил Кондратьеву благодарность перед строем, а Степану Пичугину присвоил звание "старшина".
– Теперь у нас два старшины, – хлопали Воробья по спине. – Один седой, другой рыжий. Да еще Красное Знамя Степке светит.
Успехи омрачала цена, которую заплатили за подрыв эшелона, перевозившего батальон панцерваффе, насчитываший около пятидесяти танков и штурмовых орудий.
Неподалеку от кладбища танкистов были расстреляны триста пятьдесят заложников. К бывшему песчаному карьеру свозили арестованных из районной тюрьмы, задержанных прямо на улицах и в собственных домах, невзирая на возраст.
Два дня слышались пулеметные очереди и крики обреченных. Орудовала в основном эсэсовская "айнзатцкоманда". Часть полицаев стояла в оцеплении, другие принимали непосредственное участие в расстреле. Очевидцы видели, как полицаи вывозили на повозках груды одежды.
Эсэсовцы собирали меховые и кожаные вещи, остальное отдавали своим помощникам. Видели там и Тимофея Шамраева, который привел молодых полицаев и устроил им "присягу" кровью.
Некоторым становилось дурно, когда они смотрели на ров, заполненный шевелящимися людьми в окровавленном нижнем белье. Шамрай хватал за шиворот своих новобранцев и показывал пальцем:
– Туда стреляйте! В тот угол, где баба ногами дрыгает. И мужик вон недобитый ползет.
В холодном воздухе парила кровь, вытекшая из ран. От ее удушающего запаха перехватывало дыхание. Хотелось быстрее все закончить и убежать отсюда. Но привозили все новые группы людей, их заставляли раздеваться, и дни превращались в бесконечную жуткую череду убийств.
Пули, выпущенные полицаями, летели куда попало – у многих тряслись руки. Одного из молодых вырвало водкой и колбасой, которую давали перед акцией. Если Шамрай действовал хладнокровно, то начальник волостной полиции Трегуб впервые за долгое время испытал настоящий страх.
Этот ров, набитый расстрелянными, ему не простят. Едва не треть казненных – женщины и подростки. Немцы пришли и уйдут, а что будет с ним? В жуткой сутолоке массовой казни бывший лейтенант Красной Армии Геннадий Юрьевич Трегуб увильнул от личного участия в расстреле.
Но вряд ли это его спасет. На нем кровь не меньше десятка других убитых им людей. Все знают, что Трегуб стрелял из засады в бойцов НКВД и девушку-радистку. А затем как идиот хвалился этим.
Заметив смятение на лице подчиненного, Шамрай внимательно оглядел его:
– Что, поджилки трясутся?
– Нет. Обычное дело.
– Не совсем, – возразил Тимофей. – Сейчас самая война и начинается. Фрицы и на Волге, и на Кавказе завязли, под Ржевом бои день и ночь идут. Мы с тобой свой выбор сделали, заднего хода не будет. Ты думаешь, они забыли, как мы на крючьях комсу вешали и этого пацаненка Гречихина?
– Я не вешал, – машинально отозвался Трегуб.
– Зато рядом стоял и распоряжения отдавал. Скажешь, этих тоже не убивал? – кивнул на заполненный телами ров начальник районной полиции. – Фрицы, конечно, паскуды еще те. Ни старых, ни малых не щадят. Что молчишь? Не так, что ли?
– Не знаю, – пожал плечами Трегуб, опасаясь, что его провоцируют.
– Тут и знать ничего не надо. Все перед глазами. А знаешь, что я такие же рвы под Салехардом в тридцатом году видел? И детей и баб в них скидывал, не говоря о мужиках. Только те от голода и болезней подыхали. Пока ты в пионерскую дудку трубил и про Сталина стихи читал.
– Все читали. Только что не молились.
– А теперь Гитлеру молимся.
Шамрай, как и другие, пил в тот день с утра, но держался крепко. Желто-зеленые волчьи глаза сверлили Трегуба, пистолетная кобура была расстегнута. Чего он привязался? Может, видел, что Трегуб в заложников не стрелял?
– Видел, – словно читая мысли бывшего лейтенанта, заявил начальник районной полиции. – Халтурил ты сегодня.
Трегуб покосился на расстегнутую кобуру. Шамрай у немцев в авторитете. Прибьет сдуру и объяснять ничего не будет.
– Стрелял, – чувствуя, как пересыхает глотка, ответил Трегуб. – Как и все. Вон обойма пустая. Вторую зарядил.
К ним подошел, слегка покачиваясь, рослый шарфюрер с автоматом в руке. Он немного говорил по-русски:
– Надо зачистить… добить еще живых и закопать ров. Мои ребята устали. Сделаешь, геноссе Шамрай?
– Сделаю, – кивнул начальник полиции.
Тимофей считал, что, расстреливая всех подряд, немцы совершают большую ошибку. Одни люди испугаются, а другие уйдут в лес, чтобы мстить. Конечно, легче пострелять три-четыре сотни безоружных людей, чем искать отряд НКВД, который за пару месяцев уже натворил немало дел.
– Там для вас оставили ром и консервы, – продолжал шарфюрер. – Когда закончите, пусть твои люди снимут напряжение. Молодежь у тебя еще зеленая, не привыкшая к таким делам. Воспитывай!
Шамрай промолчал и пошел отдавать распоряжения.
Авдеев уже знал день, когда начальник районной полиции поедет в Вязники. На участке дороги протяженностью двадцать четыре километра он наметил место засады. Сходил и осмотрел дорогу с местным партизаном Иваном Луковым, Николаем Мальцевым и снайпером Василем Грицевичем.
На полпути от райцентра до села Вязники дорогу пересекала небольшая речка (скорее ручей), за которой шел посыпанный щебенкой подъем. В этом месте машины и повозки невольно замедляли ход, а значит, представляли из себя неплохую мишень.
– Будем рассчитывать, что Шамрая сопровождают шесть-семь полицаев, – внимательно осматривал подъем лейтенант Авдеев. – После всего, что натворил Удав, он наверняка будет остерегаться. Нас пятеро. Справимся или еще людей попросим?
– Не надо, – возразил Мальцев. – Большую группу труднее замаскировать.
Его поддержал Иван Луков:
– У Шамрая волчий нюх. Он человеческий взгляд за сто шагов чует. Его зимой один из окруженцев хотел прикончить. Лейтенант или старший, не помню, какое звание имел. Спрятался за плетнем и стал из "нагана" в спину целиться. А Удав словно почуял. Обернулся, в сторону шагнул и первым же выстрелом из карабина в грудь ему пулю засадил. И дом тот сжег, хотя хозяева сами ничего не знали. Избил их и в лагерь отправил.
– Чутье у него звериное, – согласился Авдеев. – Значит, хорошо замаскироваться надо. Первый выстрел по моей команде сделает Василь Грицевич. Ты, Николай, к "дегтяреву" привык, значит, снова меняй свой "ППШ" на пулемет. Остальные поддержат из автоматов.
– Может, живьем попробуем Удава взять? – предложил Грицевич. – Я его в ногу или руку подраню, возьмем гада теплым.
– Не сдастся он живым, – отрицательно покачал головой Авдеев. – Взорвет себя и наших. Рисковать не будем.
На обратном пути сержант Мальцев, не выдержав, снова завел разговор о Геннадии Чепцове. Лучше взять вместо него опытного хорошего стрелка. У Авдеева были свои планы. Он присматривался к Чепцову как к своему будущему помощнику.
За два месяца в руки бойцов отряда попали многие немецкие документы. Даже обычная солдатская книжка могла сказать много, не говоря о документах, обнаруженных у немецких офицеров.
Олег сумел перевести часть бумаг, и выяснилось немало интересного. На Большую землю были переданы номера механизированных и пехотных дивизий, перебрасываемых на фронт, и в первую очередь под Сталинград.
В руки бойцов отряда Журавлева попала инструкция по применению новых противотанковых гранат кумулятивного действия. Они поступали в войска в качестве экспериментального оружия и значительно превосходили советские противотанковые гранаты.
Судя по документам, гранаты с условной маркировкой PVM-1 весили менее килограмма и были способны пробить броню толщиной 150 миллиметров. Неприятный сюрприз для наших танкистов. Но, по крайней мере, они будут знать о наличии у вермахта такого оружия.
В свои планы Авдеев не привык посвящать кого-либо, ответил, что Чепцов неплохо проявил себя на "железке", прошел хорошую подготовку на офицерских курсах, и вообще новичков надо чаще брать на боевые операции.
Между тем случилось несколько происшествий, которые изменили планы начальника районной полиции и существенно повлияли на дальнейшие события.
После массового расстрела заложников резко изменился настрой местного населения. Люди понимали, что им мстят не только за взорванный эшелон. Приближался главный государственный праздник в стране: 25-я годовщина Октябрьской революции.
Все ждали каких-то хороших новостей. И они приходили. Сталинград упорно держался, перемалывая в непрерывных боях 6-ю армию Паулюса, одну из самых сильных и подготовленных на Восточном фронте. Если город не смогли взять за два месяца непрерывных атак, то тем более не сдадут в годовщину Октября.
Выдыхалось немецкое наступление на Кавказе. В двадцатых числах октября наши войска предприняли сильные контрудары, а в начале ноября практически остановили продвижение немцев к морю. Люди с оглядкой переговаривались: