- Официально - да. А это частное.
Де Витт искоса глянул на Бишопа.
- И персональное?
- Лишь постольку, поскольку я сам причастен к этой аварии.
- Да, верно, вы ведь тоже были там. Мелоди говорила мне.
- Она рассказывала об аварии?
- Немного. Я был знаком с Брейном, поэтому поинтересовался, - Де Витт сложил руки, сжал ладони и медленно повернул их, как будто растирал табак. - Вас не удовлетворило заключение о том, что смерть произошла в результате несчастного случая?
- В то время, пожалуй, удовлетворило. Но потом нет.
Несколько минут де Витт молчал. Казалось, он следил за тем, что происходит на корте. Официант унес стаканы. Глухие, резкие удары теннисных мячей вторили друг другу.
- Вы пришли к какому-то новому, собственному заключению?
- Не совсем.
- Но примерно так?
- Пожалуй.
Де Витт прямо взглянул на Бишопа и спросил:
- И каким будет ваше заключение, когда вы его вынесете?
- Убийство.
- Неужели? И кто обвиняемый?
- Неизвестные лица.
- Лица? Их несколько?
- Да.
- Интересно. И вы собираетесь установить их имена?
- Да.
- Трудную задачу вы на себя взяли, - мягко проговорил де Витт.
- Мне она нравится. - Откинув назад голову и не глядя на собеседника, Бишоп принялся набивать трубку. - В определенном смысле и вы, и я интересуемся одним и тем же предметом. Людьми. У вас прожектор - вы рассматриваете толпу. У меня - фонарь узко направленного света, я навожу его на отдельного человека. Видимо, поэтому вы и сказали, что вас интересует мое маленькое расследование. Без всяких личных на то причин.
Он щелкнул зажигалкой, наблюдая за профилем де Витта, который сидел к нему вполоборота. Его гладкое лицо лоснилось от пота. Солнце палило, заполняя веранду. На ближайшем корте один из игроков бросил ракетку и в изнеможении лег на спину. Казалось, прошло несколько минут, прежде чем Бишоп услышал задумчивый голос де Витта:
- Брейн больше подходит для того типа исследования, которым занимаетесь вы, чем для моих наблюдений, Бишоп. Он был личностью. На такого человека можно наводить резкость, брать его крупным планом. Я мало его знал, но раза три или четыре видел, когда они приезжали сюда с Мелоди. Мне он нравился. И другие его любили. Он был здесь очень популярен.
- Да. Мне уже говорили об этом, - медленно проговорил Бишоп. - Все, по-видимому, его сильно любили. Кроме двоих.
Голова де Витта повернулась как на шарнирах.
- Неизвестные лица?
- Да. Когда я нашел их, я думал, они тоже скажут, как они любили Дэвида Брейна. Если его так все обожали, отчего он попал в такое трудное положение?
Де Витт пожал плечами.
- Нет человека, которого любил бы весь мир. - Он лениво скосил глаза на дым, поднимающийся из пенковой трубки в лучах яркого солнца. - Вы хорошо знаете Мелоди?
- Почти совсем не знаю.
- Она похожа на Брейна во многих отношениях. Чертовский характер. Полагаю, поэтому они так хорошо поладили.
- Индивидуалисты обычно не ладят. Слишком сильные личности, слишком упрямые.
- Это верно, однако они, может быть, оказались исключением из правила. Они составили прекрасную пару. Знаете, иногда встречаешь двух людей, которые вместе, и останавливаешься, чтобы посмотреть на них, поскольку понимаешь, что увидел нечто редкое. Разновидность живой гармонии. Это заметно по тому, как они смотрят друг на друга, как разговаривают - я говорю не о том обожании со сладкими, томными, коровьими взглядами, которые видишь в отелях для молодоженов. Я имею в виду действительную гармонию. Глубинное соответствие. - Он взглянул на Бишопа и неожиданно саркастически добавил: - Впрочем, такая гармония совсем не в их характере, как мне представляется.
- Да?
- Вы бы поняли, если бы знали меня. Я никогда не обманывал себя никакой гармонией. Много ее выставляется напоказ, для других; куда бы ни пошел, везде это видишь. Улыбки, чувства, теплота человеческих отношений. Но это театр, концерт, легкая музыка, исполняемая струнными инструментами. - Насмешливое выражение погасло на его лице. - А потом струнам передается внутреннее напряжение. Они натягиваются и рвутся.
- Но все-таки вы хоть во что-нибудь верите? - спросил Бишоп.
- Да. Я верю в людей. Реальных людей: слабых, страдающих, сопротивляющихся, которым свойственно все человеческое. Я больше верю в них, чем в любое розовое стриптизное шоу, которое при желании можно увидеть на каждом шагу почти бесплатно. И Мелоди такая же. Таким, я думаю, был и Брейн.
Бишоп внезапно решился задать вопрос:
- Вы когда-нибудь встречались с ним в Англии?
- Нет, - ответил де Витт. - Я очень давно не был в Англии. Не был все то время, пока Мелоди жила там. В общем-то именно из-за нее. Она самая замечательная женщина в мире, но если вы хотите устроить себе адскую жизнь, она знает, как это сделать.
- И Брейн знал?
- Да, - мягко произнес де Витт. - Удивляюсь, как это они не отправились на тот свет вместе.
- Они были не очень далеко друг от друга. На одной дороге.
- Вы думаете, она убила его? - спросил де Витт.
Бишоп улыбнулся и сказал ровным голосом:
- Есть множество способов убить человека. И большинство из них довольно тонки, едва различимы. Но Мелоди не очень искусный, изощренный человек. Если бы она захотела убить мужчину, которого любила, она просто пристрелила бы его, я так думаю.
Де Витт ничего не сказал, и Бишоп обратился к нему сам:
- Вы не согласны?
- Согласен. - Голос его вдруг стал вялым. Он смотрел на корт так, словно игра в теннис интересовала его больше, чем разговор.
- Она устраивает сегодня вечер для друзей, - вновь заговорил Бишоп. - Надеюсь, вы придете?
- Да. - Де Витт даже не повернул своего гладкого лица.
Бишоп медленно поднялся, уронив на стул горсточку пепла.
- Ну тогда увидимся вечером.
Де Витт поднял глаза, щуря их против солнца так, что они превратились в щелочки. От этого лицо его утратило свою гладкость и стало меньше походить на маску.
- Бишоп, я плохо понимаю, что происходит у людей внутри. Я не позволяю себе лезть к ним в душу. Люди и так лишены уединения, слишком многое вторгается в их личную жизнь. Одна половина мира не позволяет другой существовать спокойно. Но я бы вот что сказал: Монте-Карло неподходящее место, чтобы соваться сюда из-за убийства.
Бишоп пожал плечами.
- Убийства всегда там, где вы их находите, - сказал он. - Это нередко бывает далеко от дома. До вечера.
Де Витт смотрел, как он удаляется, и когда высокая, худощавая фигура скрылась, он повернул голову и опять устремил глаза на игроков в теннис. На гладком загорелом лице не отразилось никаких чувств, как и в глазах, где только прыгали крошечные человечки в белом, гоняя теннисные мячи через сетку туда-обратно.
Ход одиннадцатый
Стояла ужасная духота. Окна были открыты настежь, но впускали внутрь лишь такой же горячий воздух. Он двигался только тогда, когда перемещались люди. Воздух стал осязаемым, вещественным; он словно царапал, обдирал лица и походил на музыку, которую Мелоди включила, - сладкоголосую и несколько душную. Но никто не возражал; гости говорили и слушали.
Доминик Фюрте стоял, слегка расставив ноги, наклонив вперед львиную голову, и слушал девушку с обнаженными белоснежными плечами. Здесь, среди женщин, цветов и музыки, он казался не к месту, словно охотник, пойманный в капкан голубями. Доминик улыбался девушке; она говорила очень быстро и поглядывала на других, слегка кивая головой. Она чувствовала себя тут как рыба в воде и давала оценку собравшейся компании - для Доминика, для его пользы и блага, словесно раздевая женщин, чтобы разоблачить их возраст, и мужчин, чтобы раскрыть их финансовое положение. Тому, кто знал Доминика, было понятно, что он тем временем думал только о морских глубинах.
Мелоди не сводила с него глаз. Она была в узком длинном белом платье и легких туфлях. Доминик, стоявший неподалеку, тоже то и дело поглядывал на нее своими прозрачными, светящимися изнутри глазами. Ни он, ни Мелоди не улыбались друг другу. В этот момент, примерно через полчаса после начала вечера, между ними не решился бы встать ни один человек. Каждому посвященному было ясно, что попади он сейчас в эту зону, его немедленно испепелит ток высокого напряжения.
Де Витт много пил, сидя на подоконнике и переговариваясь с кем-то на освещенной лунным светом веранде. Он мог бы сидеть так часами, добавляя и добавляя вина в бокал, но не хмелея, а только все больше и больше деревенея. Он мог видеть вас, отвечать вам, опрокидывать бокал под ваш тост, смеяться рассказанной вами истории, обещать позвонить завтра, но на гладком загорелом лице, словно вырезанном из дерева, все сильнее проступал безжизненный автоматизм. Завтра он окажется единственным гостем, о котором вы не сможете вспомнить.
Бишоп занял место у стереопроигрывателя, сам вызвавшись следить за музыкой. Когда пластинка заканчивалась, никто не замечал. Когда он ставил ее еще раз, тоже никто не замечал. Но именно поэтому Бишоп и выбрал место у музыкального центра. Он пил "пиммз" и, держа в руке стакан, слушал торговца маслопроводными линиями, который рассказывал ему о своем товаре и жаловался на то, как трудно прожить, занимаясь таким ремеслом. За его локоть держалась жена. Девица, болтающая с Домиником, тут же отметила, что кольцо на ее руке всего лишь серебряное.
У застекленных створчатых дверей стоял герцог де Виланж. Он был маленьким, темноволосым, жизнерадостным человеком с орлиным носом и яркими глазами. Совершенно трезвый, он много смеялся и давно смотрел на хозяйку, стоящую в другом конце комнаты. Он уже пригласил ее провести несколько дней в одном из его небольших замков, когда будет свободное время, но она отказалась. Сегодня вечером он намеревался попросить ее об этом еще раз. Для Мелоди не составило труда уговорить его прийти на вечер; она просто подошла к нему сама, вместо того чтобы послать приглашение.
Еще с десяток людей собралось тут, частью в комнате, частью на маленькой веранде. Отсюда видны были ряды стандартных коттеджей, сбегавших вниз по холму вдоль дороги, которая вела в город. Он сиял на краю темного бархатного моря словно шкатулка с рассыпавшимися драгоценностями.
На веранде собралось несколько женщин; розоватый свет из комнаты мягко оттенял их кожу, придавая ей наиболее приятный тон; они прекрасно понимали это и сознательно использовали такой эффект. Все они в то же время следили за хозяйкой вечера и за своими мужчинами.
Когда появился Эверет Струве, то единственным, кто обратил внимание на него, был Бишоп, поскольку он его ждал. Он уже дважды видел Струве сегодня: сначала на телеграфе, потом в казино. Ему, видимо, потребовалось некоторое время, чтобы найти отель и имя Мелоди в регистрационном журнале.
Он пришел один, в смокинге. Сразу увидел Мелоди, не успев даже закрыть за собой дверь, но не ринулся к ней с порога. Бишоп подумал, что Струве, видимо, не уверен, кто дает этот вечер. Поэтому, задержавшись у двери, он быстро оглядел комнату. Увидев Бишопа, он перестал крутить головой. Бишоп не торопясь протиснулся меж людей, добрался до двери и сказал:
- Привет, Струве.
Струве с застывшим, каменным лицом минуту смотрел на него, потом проговорил:
- Мелоди знакомила нас, но я забыл ваше имя.
Бишоп улыбнулся.
- Ничего страшного, - ответил он.
Струве прекрасно знал его имя. Если только Мелоди не рассказала кому-нибудь еще, куда она уезжает, то мисс Горриндж была единственным человеком, который мог сообщить Струве информацию об этом. А чтобы получить ее, нужно было позвонить по телефону, который записан на имя Бишопа.
- Вы немного опоздали, - любезно продолжал Бишоп. - Что вас задержало? Надеюсь, ничего не случилось?
Взгляд американца сделался тяжелым.
- Меня ничто не задерживало. Меня не приглашали. Я ворвался сюда самовольно. Чей это вечер… ее?
С некоторой растерянностью Бишоп огляделся вокруг, переводя взгляд с одной фигуры на другую.
- Здесь так много женщин. Кого вы имеете в виду? - спросил он Струве.
- Пусть это вас не беспокоит.
- Хорошо. Я тут вроде распорядителя. Что будете пить?
- Предпочел бы шотландское виски.
- Прекрасно. Идемте, я расскажу вам о присутствующих, кто есть кто.
Они пробрались сквозь толпу к стене. Бишоп следил за тем, как Мелоди увидит Струве. Тот стоял спокойно, а встретив ее взгляд, побледнел. Бишоп подумал, что это проявление гнева. Мелоди прикрыла глаза, потом ослепительно улыбнулась:
- Эверет!
- Привет, - ответил он. - Я хочу с тобой поговорить.
Бишоп налил виски и протянул стакан Струве.
- Я тоже хочу с тобой поговорить, дорогой, - сказала Мелоди. - Что ты делаешь в Монте-Карло? Я не знала, что ты сюда собираешься.
- Приехал повидать тебя.
- Как мило. Если бы я знала, что ты будешь таким милым, я бы тебя пригласила с собой. Как бы то ни было, добро пожаловать.
Бишоп улыбнулся де Витту, который глядел на него и тихо перебирал руками, словно рассматривал что-то под микроскопом.
- Спасибо, - проговорил Струве. - Я хотел бы поговорить с тобой где-нибудь наедине.
- Я придумаю что-нибудь завтра. Ты со всеми познакомился? Хьюго Бишопа ты знаешь…
- Меня не интересуют другие. Я хочу поговорить с тобой. И прямо сейчас. - Он не дотронулся до виски. Из стереодинамиков вырывалась бурная, быстрая музыка. Голоса звучали громче, отрывистей, бессвязней. По направлению к Мелоди, Струве и Бишопу медленно двинулся от окна Виланж. Доминик Фюрте глядел на Мелоди не отрываясь. С кротостью, удивившей Бишопа, она сказала:
- Пожалуйста, Эверет, не будь таким настойчивым. Я не могу поговорить с тобой сейчас…
- Ты можешь вернуться обратно.
Мелоди внезапно обратила молящий взгляд к Бишопу, потом опустила глаза вниз, в стакан.
- Не теперь, Эверет. Не сегодня.
- Теперь, - упрямо произнес Струве. - И лучше по своей воле.
Рядом с Мелоди встал Фюрте. Виланж, пройдя полпути через толпу, остановился на минуту, разговаривая и смеясь с кем-то. Бишоп спокойно обратился к Струве:
- Пойдемте, я вас познакомлю с остальными.
Продолжая смотреть на Мелоди, Струве ответил:
- Будьте так любезны, подите прочь, Бишоп.
Мелоди подняла глаза на огромного, великолепного Фюрте и нервно улыбнулась.
- Эверет, - сказала она, - познакомься, это Доминик Фюрте. Доминик, это Эверет Струве.
Мужчины оглядели друг друга. Струве кивнул, Фюрте улыбнулся. Бишоп слегка тронул Струве за рукав и проворковал:
- Берите виски с собой.
- Спасибо, Хьюго, - нежно проговорила Мелоди.
Некоторое время Бишоп не мог сообразить, почему она ведет себя так необычно, совсем не в своей манере. Ситуация становилась все более сложной. Если попытаться вывести Струве из комнаты силой, американец несомненно окажет яростное сопротивление. Ростом он не уступает Фюрте, у него упрямый, непреклонный подбородок. В такой маленькой комнате половина народа будет покалечена, если начнется драка. Бишоп мог бы обратиться к Фюрте за помощью, зажать Струве с двух сторон, лишив его свободы действий, и быстро провести его через толпу к двери прежде, чем кто-то заметит назревающий скандал. Некоторые, может, и обратят внимание, но большинство ничего не поймет. С другой стороны, это будет несправедливо по отношению к Струве - выступать вдвоем против одного.
- Пойдемте, Струве, надо представить вас гостям, - сказал Бишоп с приятной улыбкой. - Пойдемте, я настаиваю.
Струве, наконец, оторвал взгляд от Мелоди и повернулся. Слова вылетали из него словно камни:
- Настаивать никому не рекомендую, если речь идет обо мне. Я хочу, чтобы вы ушли.
Мелоди что-то тихо сказала Доминику, но Струве сосредоточил теперь свое внимание на Бишопе. Тот схватил его за руку так, что со стороны это показалось бы дружеским жестом любому, кто за ними наблюдал. Явно следил за ними только де Витт, но могли быть и другие.
- Нет, уйти я не могу. Раз вы ни с кем не хотите знакомиться, значит вам не нравится этот вечер, и тогда мне придется проводить вас из комнаты. Иначе вы и другим испортите удовольствие.
Лицо непрошеного гостя снова побледнело, и теперь Бишоп не сомневался, что от гнева.
- Я никому не хочу портить удовольствие, Бишоп. Я здесь для того, чтобы увидеть Мелоди.
- Хорошо. Давайте тогда выйдем на минутку подышать свежим воздухом. Потом, если захотите, можете вернуться.
Сказано это было легко и небрежно, почти что дружеским тоном, но конфликт стал совершенно очевидным. Бишоп по-прежнему крепко держал Струве и вдруг почувствовал, что другая рука того дернулась так, что содрогнулось все тело. В толчее у Струве не было никакой возможности нанести удар, и Бишоп сначала не мог понять, что произошло, пока не взглянул на Фюрте. Тот смотрел на американца тяжелым взглядом. Струве отвел свободную руку назад, чтобы вновь замахнуться, но Фюрте опять остановил его. Теперь они с Бишопом держали Струве с двух сторон.
- Доминик… - ласково начала Мелоди и замолкла, когда, резко рванувшись, Струве высвободил руки. Стакан его грохнулся об пол. Бишоп быстро поставил свой стакан, готовясь отразить удар, но Фюрте снова перехватил руку Струве.
Момент, когда можно было уладить дело тихо, прошел, и Бишоп пожалел об этом. Фюрте послал короткий, не очень точный удар, метя в подбородок Струве - лучшее, что он мог сделать в условиях ограниченного пространства, но кулак лишь скользнул по скуле, заставив голову слегка откинуться назад. Какая-то женщина вскрикнула, и разговоры стихли. В трехсекундной удивленной тишине слышно было, как щелкнули костяшки пальцев. И тут же поднялся тревожный шум. Люди стали тесниться, отступая назад. Двое или трое выронили из рук стаканы.
Бишоп почувствовал, что есть еще немного времени, чтобы вывести Струве и продолжить вечер. Если позволить ему действительно разъяриться, вечер пропадет, и пострадают многие гости. Поэтому Бишоп исхитрился и резко ударил ребром ладони по внутренней стороне руки Струве, чуть ниже плеча. Он точно попал в нужное место, рука Струве безжизненно повисла, как парализованная. Бишоп услышал его тихий всхрап, когда Фюрте заломил другую руку за спину и согнул под нужным углом.
Люди жались к стенам. Еще недавно, когда пришел Струве, комната казалась переполненной, теперь же в середине образовалось довольно большое свободное пространство. Струве что-то говорил, но Фюрте сильнее заломил ему руку, и он замолк. Они дошли до дверей; кто-то уже широко распахнул их. Фюрте и Струве вышли из комнаты, и Бишоп плотно закрыл за ними дверь. К его удивлению, американец расслабился сразу же, как только они довели его до площадки между этажами.
- Уберите руки, я не стану драться.
Струве потирал внутреннюю сторону левой руки там, куда пришелся парализовавший ее удар. Они стояли втроем в небольшой нише с окном. Здесь находились кофейный столик и три-четыре стула. Бишоп подумал, что Струве, возможно, намеревается отвлечь их разговорами, пока нервы и мышцы его руки не придут в порядок, а потом обрушить на них этот столик.