- Зачем вы оба вмешиваетесь не в свое дело? - Голос Струве был твердым, лишенным эмоций.
Фюрте кивнул Бишопу. Он большую часть жизни провел под водой и слова были не по его части. Бишоп объяснил Струве:
- Похоже, вы хотели поднять шум. А людей, которые устраивают скандалы во время званого вечера, выводят. Это старое правило.
- Я пришел поговорить с Мелоди. А о чем - не ваше дело.
Бишоп пожал плечами.
- Но ей не хотелось. Это было очевидно. Она попросила помощи. Что бы вы сделали на нашем месте?
Лицо Струве лоснилось от пота. Глаза его стали очень тихими и спокойными. Он спросил тусклым, монотонным голосом:
- А каково ваше место?
- Я сопровождаю ее в этой поездке.
Струве перевел взгляд на Фюрте.
- А вы?
- Я не вижу, что здесь, собственно, обсуждать, - сказал Доминик. - Даму эта ситуация беспокоила, и мы не хотели драки. Меня удивляет, как вы не понимаете.
- Значит, вас удивляет? Я летел на самолете, чтобы увидеть свою возлюбленную, а меня вышвыривают из ее комнаты два посторонних…
- Вы обручены с ней? - спросил Фюрте.
- Конечно.
- Она мне об этом не говорила. Ей явно… - Он подбирал верное слово, - …не доставляют удовольствия такие отношения, раз она просит вас не досаждать ей. Поэтому я думаю, что вы лжете.
Фюрте бесхитростно смотрел на соперника. Чувствовалось, как напрягся тяжелый подбородок Струве.
- В любом случае, - продолжал Доминик, - она оказала мне честь, приняв предложение развлекать ее во время пребывания в этом городе. - Он поглядел на Бишопа.
- Все верно, - сказал тот.
Струве вдруг ударил Фюрте прямо в челюсть. Доминик качнулся назад, ноги его согнулись, наткнувшись на край стола. Бишоп уже примеривался, куда ударить, когда Фюрте крикнул:
- Нет!
Он обрел равновесие и теперь шел прямо на Струве. Бишоп немного переместился влево и нажал на кнопку звонка в стене ниши. Пока Струве в отеле, неприятностей не избежать, а это создаст лишние трудности.
Струве поднял колено, но Фюрте захватил его в замок. Стол перевернулся и покатился вниз по ступеням. Бишоп поймал его и поставил подальше от двух сцепившихся мужчин. Они вдруг переместились к окну. Подоконник был низким, и Струве уперся в него задом. Фюрте опрокинул соперника, Струве ударился затылком о стекло - и осколки со звоном посыпались вниз. Фюрте тоже оказался в проеме окна. Ноги его мелькнули в воздухе. Одной он ударил Струве, но тот уже и так потерял равновесие.
В коридоре первого этажа стали открываться двери номеров; Бишоп увидел Мелоди, выходящую из комнаты, где собрались ее гости. Двое служащих отеля торопливо поднимались по лестнице; оба рослые, крепкие. Видно, кто-то вызвал их по телефону после того, как Струве вывели из комнаты.
Фюрте и Струве исчезли в проеме разбитого окна. До земли было невысоко, и Бишоп, оставив их в покое, подошел к Мелоди.
- Давай вернемся и продолжим вечер, - сказал он.
Она стояла, глядя поверх его плеча на разбитое окно, и по выражению ее лица он вдруг понял, почему она вела себя сегодня так необычно. Мелоди была довольна. Двое мужчин вывалились в окно, сражаясь из-за нее. И это доставило ей несказанное удовольствие. Бишоп вспомнил о том случае, когда ее выгнали из ночного клуба в Лондоне, об убийстве в кафе "Черная орхидея". Сейчас происходило то же самое.
- Ты легко могла бы справиться со Струве без чьей-либо помощи, - пробормотал он, - сказав ему там всего несколько слов. Разве не так?
Мелоди улыбнулась. Глаза ее сияли.
- Конечно.
- Однако интереснее, когда из-за тебя дерутся?
- Мужчины должны сражаться за своих женщин, Хьюго. В наше время чаще всего женщин просто покупают. - Ей пришлось повысить голос из-за возбужденного рокота собравшихся в нише людей. - Кроме того, Эверету не следовало приезжать сюда за мной. Пусть это будет для него уроком.
Бишоп следил за лицом Мелоди. Оно ожило, зарумянилось, глаза на миг потеряли свою холодность. Он знал, что в эти минуты она чувствовала себя счастливой. Ради нее мужчины рисковали собой. Наверное, такой счастливой Мелоди редко бывала, всего несколько раз в жизни - во время скандала в ночном клубе, во время драки в "Черной орхидее", может, еще несколько раз, о которых он не знал. А в ту ночь, когда разбился Брейн?
Струве и Фюрте только что вывалились в окно. Еще один несчастный случай? Кто-то из них мог свернуть себе шею, сломать позвоночник, разбить голову, ударившись о землю…
Бишоп стоял рядом с Мелоди в стороне от толпы. Гостей развлекло это происшествие, словно устроенное для них экспромтом. Многие вышли со стаканами, кто-то предлагал пари, ставя два к одному против американца.
- Помнишь ночной клуб, где убили директора? - спросил Бишоп Мелоди.
Она пристально посмотрела на него, потом отвела глаза и ничего не ответила.
- Думаю, помнишь, - продолжал Бишоп. - И помнишь, что случилось с Дэвидом Брейном. Если сегодня один из ребят сломал себе шею, вывалившись в окно, это будет третья смерть в твоей жизни. Может, их было много больше, и ты потеряла им счет до того, как тебе исполнилось двадцать один?
Мелоди смотрела на разбитое окно. Казалось, оно завораживало ее. Бишопу она не отвечала, а через минуту вдруг резко повернулась и ушла в свой номер. Он последовал за ней. Пластинка давно закончилась. Мелоди вытащила другую, поставила ее и включила проигрыватель. Вновь заиграла музыка. Мелоди повернулась к Бишопу и, стоя напротив него, сказала:
- Во время перерывов будут танцы.
Он двинулся с ней под музыку. Ноги их тихо и медленно ступали по толстому ковру. Повернувшись, оба увидели де Витта, прислонившегося к дверному косяку со стаканом в руке. Он тихо улыбался. Сквозь музыку донесся его голос:
- Ты не меняешься, дорогая. Тебе это никогда не надоест. Все кончается, а Мелоди продолжает жить.
Она улыбнулась ему в ответ; они с Бишопом танцевали вблизи от него.
- Жофре, ты счастливо отделался, но об этом никто никогда не узнает. Пойди, приведи всех обратно. Еще рано, и мой вечер только начинается.
Ход двенадцатый
В комнате стояла тишина. Луна сделала свой круг по небу, и теперь только у самых окон лежали бледные пятна ее света. Он задевал краешек легкой туфельки Мелоди. В комнате горел лишь торшер в углу. Он бросал теплый отсвет на потолок. Угас звучавший под ним гомон голосов.
Пепельницы из красного стекла были полны окурков. В воздухе сохранялся запах табака. Осколки битого стекла валялись на полу. Кто-то оставил меховую накидку; она лежала, забытая возле ножки кресла. На белом ковре проступило темное пятно от виски, вылившегося из разбитого стакана Струве.
Мелоди лежала на полу, устроив голову на упавшей с кресла подушке и закинув на нее руки. Белое узкое платье поднялось, открывая босые ноги. Одна туфля валялась у двери, другая - на краю бледного пятна лунного света. Мелоди сбросила их, когда ушел последний из гостей.
В полной тишине раздался ее голос:
- Я хочу тебя.
Голос был тихим и хриплым. Слова выговаривались замедленно, лениво. Мелоди была сильно пьяна, в той стадии, когда веселье уступает место мрачной, неестественной сентиментальности, и тогда начинаются воспоминания.
- Мы с этим давно покончили, - пробормотал Бишоп.
Он лежал боком в кресле, как в люльке, забросив ноги на один подлокотник и упираясь плечами в другой, и теперь повернул голову, чтобы посмотреть на нее. В своем белом платье Мелоди казалась упавшим на пол призрачным лучом лунного света.
- Когда-нибудь, Хьюго, я все равно тебя добьюсь.
- Для самоутверждения?
- Для удовольствия.
Он устроился пониже в кресле. Слышно было, как тикают часы у него на руке. Бишоп взглянул на них - почти четыре. Линия горизонта над морем стала светлее, чем лунный свет.
- Уже утро, - сказал он.
Несколько минут Мелоди лежала спокойно, потом попросила:
- Дай мне сигарету, пожалуйста.
Он выбрался из кресла и, присев возле нее, вытащил пачку "Уинстона". Мелоди не шевельнулась. Он закурил для нее сигарету, и она раздвинула губы, принимая ее.
- Тебе понравился вечер? - спросил он через некоторое время.
- Да. А тебе?
- Тоже. Очень. - Дым кольцами поднимался от ее рта. Бишоп следил за тем, как он тает в воздухе. - Ты не хочешь узнать, что с Домиником?
- Не особенно. Он жив.
- Да. К некоторому твоему разочарованию. Видишь, даже лучшие вечера не всегда удаются.
- Я вовсе не хочу его смерти.
- А Струве?
- Эверет дурак. Ему, наверное, предъявят обвинение. Какая может быть формулировка?
- В Англии это называлось бы "тяжкие телесные повреждения". Как это звучит здесь, не знаю.
- Ну, я думаю, он не станет дожидаться ареста. Эверет быстро соображает. Во всяком случае, он не любит иметь дело с законом.
- Из-за того расследования, которое вело против него ФБР?
Она уставилась на него тяжелым взглядом, медленно трезвея.
- Он сам тебе об этом рассказал?
- Нет. Зачем ему рассказывать? Не такое это дело, чтобы болтать о нем с кем попало. А мне с ним и вообще поговорить не пришлось.
- Ты многое знаешь о людях, не так ли?
- Расследование ФБР нелегко скрыть.
- Думаю, вообще трудно что-либо скрыть от того, кто хочет знать.
Разговор на несколько минут прервался. Тишину нарушил Бишоп:
- Сегодня я воочию убедился, какое удовольствие доставляет тебе зрелище, когда мужчины дерутся из-за тебя не на жизнь, а на смерть.
- Как любой женщине. Любой настоящей женщине.
- Я знал много настоящих женщин. У них не было такой привычки - устраивать смертельные схватки, чтобы развеять скуку.
- Может, им не было скучно, Хьюго. А мне ужас как скучно. Я испытываю это чувство с тех пор, как поняла, что представляют собой мужчины.
- И что же они собой представляют?
- Заигранную пластинку, которую заело, и она без конца повторяет одно и то же. Некоторое время я их слушала, а потом просто спятила. Теперь я разбиваю их вдребезги, и музыке конец.
- Именно так ты делаешь свою жизнь более привлекательной?
- Да.
- Но тогда она строится только на разрушении, верно? Жить, все время выключая музыку…
- Нет, Хьюго. - Голос Мелоди перекрыл его слова с неожиданной тихой яростью, словно мелькнувшая кошачья лапка. - Не разрушение. По-другому я просто не умею жить - ни лучше, ни хуже. Я угодила в ловушку, и все, что мне остается…
- Какую ловушку?
- Собственную. Я сама и есть ловушка. Мужчины стремятся ко мне. Что-то в моих глазах ослепляет их настолько, что они больше ничего не видят. Но как только я сдаюсь, они уходят. Здравый смысл возвращается к ним, и я больше их не вижу. Люблю я их сильно или слегка - неважно. Я не могу удержать их после того, как они меня узнают. И тут ничего не поделаешь.
Бишоп вытянул ноги и, откинувшись на локти, следил за тем, как разгорается свет за окном. Тишина была хрупкой, как слабое сияние зари; казалось, крикни - и спугнешь и то и другое.
- Насколько ты обманываешь саму себя, Мелоди?
- Нисколько не обманываю. Какой в этом смысл?
- Не знаю, но может тому есть веские основания. Трудно поверить, чтобы такая женщина, как ты, чувствовала себя настолько одинокой и потерянной…
- Я одинокая, но не потерянная. Я знаю, что меня ждет. В том-то и беда. Я обладаю каким-то магнетизмом, но он имеет двойственную природу. Он привлекает, а потом отталкивает. И отталкивает навсегда…
- Не могу поверить этому.
Она вдруг подалась вперед.
- Послушай, Хьюго. Когда я была семнадцатилетней девчонкой, я тоже предавалась юным мечтам, разделяла обычные для моих сверстниц представления о любви, о том, как я вырасту, стану взрослой женщиной, как встречу мужчину, которого полюблю и который полюбит меня на всю жизнь. И это вскоре сбылось. Мне еще не было двадцати, а со мной уже приключилось несколько любовных историй. От меня требовалось только взглянуть на мужчину, который мне нужен, и он шел за мной. Несколько дней или недель нам было хорошо, а потом он уходил. Тогда меня это не особенно волновало, потому что мы были молоды и не хотели сохранять отношения надолго. Но потом я встретила того, с кем хотела остаться на всю жизнь. Он говорил то же самое, что другие: "Нет ничего, что он не сделал бы для меня, он готов положить весь мир к моим ногам, он никогда не сможет полюбить другую…" Я была безумно счастлива. Мы вместе поехали в Италию, потом вернулись в Англию, чтобы пожениться.
Мелоди отдала Бишопу полусгоревшую сигарету; он потянулся к одной из пепельниц и затушил ее.
- Он оставил меня точно так же, как делали другие, и я не могла вернуть его обратно, - закончила она.
- А в те годы это казалось тебе концом света? - тихо произнес Бишоп.
- Да, Хьюго. Потом я обнаружила, что мир круглый и у него нет конца. Вскоре история повторилась, и я поняла, что всю жизнь мне суждено делать одно и то же. Ходить по замкнутому кругу. Больше я не обманывала себя. Просто наблюдала за тем, как это происходит: новый мужчина, любовь, потом он уходит, и опять новый мужчина. Я тоже превратилась в заезженную пластинку, которая повторяет одно и то же. Они хотели меня, и если я тоже хотела, я им отдавалась. А потом они отчаливали, словно я вдруг внезапно старела или дурнела. Иногда я раздумывала, может, так происходит потому, что они узнают, какая я на самом деле. Но я никогда не чувствовала себя старой или уродливой.
Она снова откинулась назад, будто вдруг устала.
- В тот момент, когда я ощущаю необычайный подъем, их лихорадка проходит, и им становится просто скучно со мной.
- Ты действительно в это веришь? - спросил Бишоп.
- А чему мне еще верить?
Он не ответил. Несколько минут прошло в молчании, прежде чем Бишоп мягко проговорил:
- И поэтому ты стала ненавидеть их. Мужчин.
- Да.
- Полагаю, это вполне объяснимо. Но ты молода. И если на то, чтобы найти мужчину, который захочет остаться с тобой на всю жизнь, потребуется еще десять лет, ты вполне можешь…
- Таких мужчин просто нет. Их не существует в природе. Или мне нечего им предложить, только похоть в обмен на похоть. Иного не будет, я слишком хорошо и давно это знаю. Я родилась для такой жизни и предназначена для нее. Глупо было бы пытаться изменить свою природу. - Голос ее понизился до шепота, горячность ушла из него. - Кроме того, сколько времени отпущено мужчине, который решит соединиться со мной? Сколько он выдержит? Я не могу отключить то электрическое поле, которое меня окружает и которое сжигает мужчин… Господи, а как бы я хотела его отключить! Мужчине нравится, чтобы его женой восхищались, а не желали ее страстно везде, где она ни появится. Да и смогу ли я устоять? Смогу ли хранить верность одному после того, как знала столь многих? Если кто-то решит вдруг связать со мной жизнь до конца дней, Хьюго, он примет меня как яд.
Чуть помолчав, он спросил:
- Значит, ты будешь продолжать в том же духе?
- Да, и теперь я даже не против.
- А что случилось? Почему ты примирилась?
Мелоди ответила ему твердым взглядом:
- Я узнала Дэвида. И он стал моим на всю жизнь.
- Вот почему ты говорила в прошедшем времени, когда мы беседовали в Лондоне. В определенном смысле, Брейн был последним из твоих мужчин. Больше ты не хочешь иметь никого на всю жизнь. Никого, даже на него похожего.
- Никто на свете не может быть похож на него, Хьюго.
- Из нескольких миллиардов - никто?
Она медленно улыбнулась:
- Не бывает даже двух одинаковых отпечатков пальцев. А отпечатки - это не так сложно, как люди.
- Ты хотела, чтобы Брейн был твоим, - осторожно сказал Бишоп, - во что бы то ни стало?
Холодок появился в ее голосе:
- Это похоже на допрос.
- Ты обещала, что если я поеду с тобой сюда, то ты расскажешь мне о нем.
- Я и не думала, что придется тебе что-то рассказывать. И уверена, что была права. Ты сам прекрасно справляешься, узнавая все, что нужно. Ты проверил журнал регистрации внизу и нашел там его имя. Нынче вечером, когда пришел ко мне в комнату, увидел его фотографию у моей постели. Даже когда ты встретил меня в "Ромеро" вечером после крушения, ты не поверил, что я там одна. Не правда ли?
- Да, правда. Когда мы танцевали, я чувствовал, что ты обнимаешь его, а не меня.
- Так оно и было, пока ты не сбился.
- Я сделал это нарочно, - признался Бишоп. - Не очень приятно чувствовать себя призраком в переполненном зале.
- Но сейчас ты не возражаешь против этого?
- Я останусь самим собой.
- Ты выполняешь свою часть соглашения. Ты говорил мне, что едешь ради того, чтобы узнать о Дэвиде. А я хотела, чтобы ты поехал сюда и был им. Когда я с тобой, он ближе ко мне, ты связываешь меня с ним. А здесь, в Монте-Карло, где мы с ним были ближе, чем где бы то ни было, это тем более так.
- Ну вот, я опять перестал быть собой. Теперь из призрака я превратился в связного.
- Ничего спиритуалистического в отношении Дэвида я не чувствую.
- Просто обычный болезненный страх.
- Если хочешь, пусть так.
- Если бы я пришел за тобой в эту комнату, повторилось бы то же самое, что было в "Ромеро", да? Меня бы здесь не было.
Гибко изогнувшись, Мелоди плавно поднялась и встала, глядя на него сверху.
- Хьюго, не уезжай пока, ладно? Не оставляй меня одну.
- Я возвращаюсь через пару дней.
- Вот и хорошо. Я тоже поеду. Я только хочу видеть тебя иногда, говорить с тобой, вот и все. Как бы ты ни называл то, что происходит во мне - самообман, страх, сентиментальность, - ты единственный можешь понять это, не теряя терпения, не раздражаясь и не испытывая презрения. И я начинаю чувствовать, что все нормально. Я преодолею это. Не уезжай от меня прямо сейчас, пока это не прошло.
Он встал. Не раздумывая, они направились к застекленной двери, на веранду. Воздух стал прохладнее, он струился с улицы, овевая их лица.
- Я не уеду, - пообещал Бишоп, - если не вынудят обстоятельства.
Мелоди коснулась его руки: простое выражение благодарности, но он поспешно отвернулся и медленно пошел к выходу. То была его собственная рука, не Брейна.
- Прекрасный был вечер, - проговорил он.
- Ты уже уходишь?
- Да, если не возражаешь.
Белое платье Мелоди мягко розовело в дверях веранды. Утренний свет стал теперь значительно ярче, чем лунный. Сейчас Мелоди казалась особенно тонкой и холодной; касаясь обнаженным плечом косяка и полуобернувшись, она смотрела на него.
- Как ты красива, - пробормотал Бишоп.
- Спасибо, милый. Я знаю, ты сказал то, что думал.
Он отворил дверь в коридор.
- Увидимся за завтраком? - тихо спросил он.
- Да. На моем балконе. - В бледном свете зарождающегося дня он едва различал улыбку на ее губах. - Без всяких обязательств.
Бишоп молча закрыл за собой дверь. В маленькой нише уже убрали стекло, упавшее внутрь на ковер. Он поднялся по главной лестнице на третий этаж.
Войдя в номер, Бишоп включил верхний свет. Сидящий в кресле лицом к нему Струве не шелохнулся.
- Привет, - сказал Бишоп, затворяя дверь.
- Надеюсь, ты не возражаешь, что я вломился сюда без разрешения.