Она смотрела на столы вдоль края эстрады. Оркестр заиграл "Изабель". Пятно голубого света упало на микрофон. Итальянец в белой шелковой блузе затянул песню. Голова женщины продолжала чуть заметно поворачиваться, и вдруг глаза их встретились; они с Бишопом смотрели друг на друга поверх ярко освещенных цветов.
Он ошибся, она его увидела и узнала.
- Нет, - проговорил Уинслоу. - Нет, мне стало хуже. Ты нагнал на меня хандру, рассказав…
Бишоп не слушал. Слова шли откуда-то издалека, он не слышал их так же, как не слышал пения маленького итальянца.
Внезапно женщина опустила глаза, уставившись на свои руки, лежащие на столе.
Бишоп расслабился.
- …здесь на прошлой неделе, - долетел до него голос Уинслоу. - Восходящая звезда "Рэнк-организейшн". Но взгляды завораживает, понимаешь. Шестицилиндровые бедра и буря эмоций. Меня ей представили.
Бишоп поглядел на него.
- Да? - спросил он.
Уинслоу кивнул и сказал тихо, размеренно и серьезно:
- Я никогда не привыкну к красивым женщинам. Мне нравится смотреть в их глаза - синие или зеленые, карие или золотистые, мне нравится, как они смотрят, знаешь, так по-особому, достаточно глубоко, чтобы взять мужика за живое, мне нравится, как блестят у них волосы, как они ходят, даже как просто стоят… - Он опустил лоб на сцепленные руки и закрыл глаза, словно ослепленный сиянием. - Если бы они поняли… все, что нам от них надо - смотреть на их красоту, на этот их удивительный дар. Хотя… за ним нередко скрываются жуткие пороки, потому что все они суки в душе. Те, у кого есть душа. - Он открыл глаза и хмуро глянул на Бишопа.
Но от того осталось одно воспоминание, угасающее на фоне стены. Сам Бишоп, видимо, давно исчез.
Уинслоу развернулся на стуле. Понадобилось полсекунды, прежде чем ему удалось скорректировать зрение и направить взгляд в глубину зала. Бишоп двигался вдоль края эстрады. Столик за пятном сиреневого света был пуст. Остались только стакан и пепельница с обрывками бумаги.
Ход третий
Они подошли к двери почти одновременно.
- Добрый вечер, - проговорил Бишоп.
Мелоди Карр обернулась.
- Добрый вечер?
Глаза ее смотрели так, будто не узнавали. В них вообще ничего не было, кроме холодной яркой синевы.
- Я Хьюго Бишоп. Мы виделись с вами прошлой ночью.
- Да, конечно.
- Я подумал, может быть, смогу для вас что-то сделать.
Обращенный на него внимательный взгляд был совершенно спокоен.
- Сделать? - со сдержанной вежливостью произнесла она.
Оркестр позади них перестал играть, итальянец закончил песню. В наступившей тишине прозвучал чей-то смех. Люди расходились с танцевальной площадки.
- Да, - сказал Бишоп. - Кажется, он был вашим другом.
- Дэвид?
- Да.
Она опустила глаза точно так же, как тогда, когда они стояли возле разбитой машины, и минуту молчала. Бишоп почувствовал движение за спиной. Кто-то шел через арочный проход. За ее плечом бледным пятном расплылась белая рубашка официанта. Разговор над столами стал громче. Мелоди подняла глаза, и он опять утонул в их холодной прекрасной синеве.
- Да, Дэвид был мне другом. Вы знаете его?
Настоящее время прозвучало совершенно неожиданно и странно.
- Нет. Я не знал его.
В глазах невозмутимой красавицы проснулось какое-то чувство. Она изучающе посмотрела на Бишопа и через минуту сказала:
- Очень любезно с вашей стороны предложить помощь. Но тут совсем другой случай, никто ничем теперь не поможет. Однако все равно спасибо.
Опять заиграл оркестр. Бишопу не оставалось ничего, кроме отступления, но прежде чем он успел попрощаться, ее тихий голос произнес:
- Мне хочется танцевать. Именно этот танец.
Он, видимо, не сумел скрыть удивления, потому что она добавила:
- Или, может быть, вы не один?
- Нет. Просто слишком неожиданно мне выпало такое удовольствие.
Они стали пробираться к музыкантам. Площадка была небольшой, уединенной и интимно освещенной. Мелоди повернулась к Бишопу, и они двинулись в танце так легко, слаженно и непринужденно, словно весь вечер провели вместе.
Она больше не смотрела на него. Глаза ее затуманились, она молчала; ни одного, даже тихого звука не сорвалось с ее губ. Бишоп поглядывал на нее и через некоторое время понял, что на самом деле Мелоди не здесь, не с ним. Первое его впечатление, возникшее от того, что они оба легко нашли общий ритм, оказалось обманчивым.
Она по-прежнему была одна и все же… как бы не одна.
Он вспомнил, как мисс Горриндж говорила о его "чувствительных антеннах". И теперь он мысленно выставил их во все стороны, улавливая эту атмосферу, странную, как сон. Через две минуты сознание его холодно и ясно засвидетельствовало: Мелоди одна, но не одинока. Хотя он, Бишоп, держал ее за талию, двигался с ней под музыку, танцевала она с кем-то другим.
И у него возникло странное чувство, будто он принял облик умершего. Не очень-то приятно сознавать, что тебя сознательно превращают в другого. А если этот другой к тому же мертв, то вдвойне неприятно.
Он специально сбился с шага, и она подняла глаза.
- Прошу прощения, - сказал Бишоп.
В ледяной синеве глаз проступало сознание времени и места. Мелоди быстро улыбнулась в знак прощения. Ритм музыки, казалось, сам вел их за собой. Она крепко пожала его руку и подняла голову, чтобы посмотреть ему в лицо.
- Вы сказали, вас зовут Хьюго… Простите, но играл оркестр, и я…
- Хьюго Бишоп.
Она смотрела куда-то поверх его плеча, но взгляд уже больше не туманился.
- Мы собирались прийти сюда сегодня с Дэвидом. Некоторое время я сидела за столом, представляя, что он делает заказ. А теперь вот танцую с вами, а не с ним. - На лице ее появилась слабая улыбка. - Это что-то новое.
Они, танцуя, двигались мимо ее столика. Бишоп видел клочки бумаги. Официант взял пепельницу, чтобы вытряхнуть содержимое.
- Ему такая перемена показалась бы забавной, - говорила она. - Жаль, что вы его не знали. В нас троих есть что-то общее.
- Такие сравнения я нахожу несколько мрачными.
- Конечно, так и должно быть. Ведь вы видели только то, что от него осталось. - Холодок пробежал по спине Бишопа. Ее тон был таким небрежным. - Пожалуйста, скажите мне… он успел почувствовать смерть?
- У него не было на это времени.
Рот Мелоди скривился.
- Я рада. Мучений никто не заслуживает.
Она держалась близко к нему. В ее танце не было заученности, чувствовалась природная естественность. В мягких, сильных движениях тела угадывалась радость того, что она жива. Трудно было, танцуя с Мелоди, говорить о смерти.
- Очень хорошо, что вы не позволили мне на него посмотреть. Он бы поблагодарил вас за это. Вы сказали, что никогда не видели его?
- Нет, не видел.
- Дэвид - одно из последних чудесных животных, очень похожее на его собственную машину - слишком мощное, чтобы бежать и не разбиться.
- Он ехал очень быстро…
- Да, я знаю. Он всегда так гонит. Я сочинила ему эпитафию: "Он сам высек молнию для себя - гнева Господня ему было мало".
Улыбка все еще кривила ее губы.
- Жаль, что я не знал его. Судя по всему, это был интересный человек.
- Не жалейте. Знать Дэвида Брейна далеко не всегда было приятно. У него был свой собственный мир. Он его раскручивал, расшатывал до тех пор, пока все не разлетелось на куски. Некоторым из нас удалось спастись.
Музыка закончилась. Когда они шли с площадки, Мелоди сказала:
- Вы удивились, когда я захотела танцевать. Почему?
- Я обрадовался.
- Спасибо… и все же вы удивились.
- У меня создалось впечатление, что вы чувствовали себя здесь очень одиноко; я не мог решиться даже заговорить с вами. Если бы вы пришли сюда развлекаться, танцевать, вас сопровождал бы рой поклонников. Но вы пришли не для этого, и я был чужим.
Они стояли в арочном проеме. Вьющиеся растения поднимались вверх, оплетая решетку, натянутую на опоры. Скрытые лампы имитировали лунный свет. Он отражался в глазах Мелоди.
- Да, вы чужой. Но в определенном смысле вы ближе мне, чем кто-либо еще в этом мире. Вам кажется это странным?
- Да, - осторожно ответил он.
Она покачала головой. Темные волосы качнулись в лунном свете.
- То, что произошло с Дэвидом, ужасно. Всякая смерть - насилие, даже если она тихо приходит во сне к старику, потому что для человека это означает крушение его мира. А весь внешний мир никогда не бывает больше того, что существует в сознании одного человека. Поставьте палец перед глазами, и половина Лондона для вас исчезнет, - Мелоди не отводила взгляда; искренность и возбуждение в ее глазах завораживали Бишопа.
Она тронула его руку.
- Когда рухнул его мир, рядом были только вы. Вы видели то, что совершенно перевернуло мою жизнь. Я теперь тоже попала в другой мир. Я растеряна, испугана, словно мне надо идти в другую школу. А вы стали связующим звеном, ниточкой между двумя мирами.
Она вряд ли понимала, что говорит. Какой-то бред, самообман. Бишоп понимал, что если женщина с ясным умом, какой была Мелоди Карр, ищет спасения в снах наяву, тому может быть только одна причина. Ее беспокоит гибель Брейна, она не бездушна и не безразлична. И сюда, в ночной клуб, она пришла менее чем через двадцать четыре часа не потому, что хотела повеселиться. Она пришла потому, что ей было жутко.
И он спросил напрямую:
- В глубине души вы несчастны. Правда?
Мелоди смотрела на него секунду… две… три. Под взглядом этих ясных холодных глаз возникло ощущение, что время остановилось и никогда не двинется снова.
- Нет, - проговорила она наконец. - В душе я счастлива. Душа моя поет.
И она не лгала. Правда еще никогда не являла себя с такой откровенностью.
- Я не сразу пойму это, - сказал Бишоп. - Мы видим друг друга второй раз.
- Вы хотели бы встретиться со мной еще?
- Очень.
- Я найду ваш телефон в справочнике?
- Да.
- Тогда я вам как-нибудь позвоню. О’ревуар.
Он слегка поклонился и смотрел ей вслед, пока она шла к выходу. Потом вернулся к своему столу. Уинслоу сидел у стены, закинув голову на спинку кресла, и курил, пуская дым кольцами. Полуприкрыв глаза, он рассматривал зал. Бишоп сел рядом и налил бренди.
- Многие пришли сюда совсем не для того, чтобы танцевать. А уж она - тем более, - сказал Уинслоу. - И все же танцевала. Что ты с ней сделал? Приставил револьвер к ее роскошным бедрам?
Бишоп потягивал из бокала, глядя на танцующих.
- Она сама предложила, - задумчиво ответил он.
- Будь я проклят, если что-нибудь понимаю, - медленно проговорил Уинслоу.
- И я тоже.
- Рассказывай все. Я не видел ни пламени, ни дыма, не чувствовал запаха серы, когда какая-то там сила столкнулась с какой-то там волей.
- Возгорание произошло внутри.
- Рассказывай.
- Да не о чем рассказывать.
- Не будь таким скрытным и невозмутимым. Я же видел, вы все время болтали. Старался читать по губам, но ты говорил совсем не то, что я предполагал. Если не передашь мне все слово в слово, я прикончу эту бутылку один и так нажрусь, что тебе придется нанимать целое стадо розовых слонов, чтобы доставить меня домой.
И Бишоп сжалился. Ему нравился Уинслоу. Ведь это он привел его сюда. Встреча с Мелоди Карр состоялась, а это и было целью вечера.
- Поехали сейчас ко мне домой, Тедди. Я зажарю яичницу с ветчиной, приготовлю кофе. А потом, если хочешь, можешь кутить всю ночь, пока не свалишься с ног, и мы тебя укроем пледом. Договорились?
Уинслоу кивнул:
- Ладно. Неплохо придумано.
Они еще раз выпили и вышли из клуба. Над Парк-Лейн светила луна - самая настоящая. Серый "диланж" исчез. Бишоп подумал, что если ему снова понадобится найти Мелоди Карр, придется начинать все сначала.
Но Бишоп не беспокоился. Мелоди позвонит - завтра, послезавтра или послепослезавтра. Когда-нибудь она все равно ему позвонит.
Ход четвертый
На следующий день Бишоп долго спал. Мисс Горриндж разбудила его в десять.
- Где Тедди? - спросил он.
Мисс Горриндж раздвинула шторы, и дневной свет ослепил его.
- Уехал домой, - ответила она.
- Когда? - Он потер лицо, стараясь заставить его снова работать.
- Перед самым рассветом.
- Я не помню, - сказал Бишоп. Ему казалось, что в голове работает бетономешалка.
- Меня это не удивляет, - заметила мисс Горриндж.
Она подала ему обжигающий кофе и встала у окна.
- Все было очень трогательно. Когда мне, наконец, удалось-таки вызвать такси, вы с Тедди стояли на тротуаре. На голове Тедди был водолазный шлем, а ты стучал в него стетоскопом и взывал: "Христа ради, отвечай, здесь у нас по борту целая стая акул!"
Бишоп скосил на нее глаз.
- Хотел бы я, - замогильным голосом произнес он, - чтобы ты стояла где-нибудь в другом месте. Вокруг тебя такое яркое свечение, что я ничего не вижу без темных очков.
Она не двинулась с места.
- Я не сержусь из-за герани, я посадила ее обратно в шлем. Но меня беспокоит стетоскоп. Где ты взял его, Хьюго?
Он отхлебнул кофе.
- Не помню.
- Я все время жду, когда позвонит врач.
- Не стоит волноваться по пустякам. Не так уж плохо я себя чувствую.
- Он позвонит из-за украденного стетоскопа.
- А-а. - Он закрыл глаза. Мисс Горриндж отодвинулась от окна.
- Звонил следователь.
Бишоп открыл глаза и искоса взглянул на нее.
- Когда?
- Час назад.
- Кого мы замочили - таксиста?
- Нет, он, кажется, отделался легким испугом. Ты нужен для следствия по делу Дэвида Артура Брейна в следующую субботу в одиннадцать часов утра. Ты был единственным свидетелем катастрофы.
- Да-да, - пробормотал Бишоп.
- Следователь позвонил, чтобы узнать, не хочешь ли ты подъехать в Суррей и осмотреть место происшествия при дневном свете.
Бишоп приподнялся на подушках. Он чувствовал себя лучше. Даже бетономешалка в голове молола гораздо тише.
- Когда они вытаскивают машину? - спросил он, сосредоточивая взгляд на лице мисс Горриндж.
- Сегодня днем.
- Ну тогда мне лучше отправиться туда прямо сейчас. Ты поедешь со мной?
- Ты хочешь, чтобы я поехала?
- Да. Ты сядешь за руль, поведешь машину. Одна из моих голов нынче ночью отвалилась, и я не в себе.
Мисс Горриндж забрала у него чашку.
- Поедем сразу после обеда, - сказала она.
- Сразу после твоего обеда, но не моего. Мне достаточно будет двух таблеток "алка-селтсер" и стакана молока.
В дверях мисс Горриндж обернулась.
- Мне уже приходилось видеть, как ты выздоравливаешь. Через полчаса ты выйдешь из ванной и начнешь трубить, что тебе нужен ростбиф. - Она взглянула на часы. - Обед будет точно в час дня.
Мисс Горриндж закрыла за собой дверь. Бишоп откинулся назад, стараясь не думать о ростбифе.
Нолл-Хилл был слишком красив, чтобы служить фоном для сцены внезапной смерти. В густых зеленых кронах деревьев пели птицы, в летнем воздухе голоса их звучали чисто и звонко. Следы трагедии сохранились только на повороте дороги: в черно-белом ограждении зияла дыра.
Минут десять Бишоп осматривал разбитую машину. Ползая по земле, он исследовал ходовую часть. Гидравлические трубки, подведенные к тормозному агрегату, остались целыми, поскольку их защищали детали ходовой части; утечка жидкости произошла только из топливного бака.
Сильно повреждено было рулевое управление: болтался оторванный конец направляющего стержня со срезанным шарнирным штифтом, сместилась продольная рулевая тяга. Но все это произошло только тогда, когда машина стремительно летела через деревья, не раньше.
Когда Бишоп присел на корточки, чтобы закурить свою пенковую трубку, сверху с дороги стали спускаться рабочие.
- Собираетесь вытаскивать? - спросил он старшего.
- Да, сэр. - Тот окинул взглядом склон. - Придется повозиться.
- Да, вытаскивать дольше, чем падать, - сказал другой рабочий.
Они взглянули на Бишопа, не зная, кто он. Это были рабочие не из той ночной бригады, что выезжала сюда накануне.
- Я пытаюсь найти причину катастрофы, - объяснил Бишоп.
Бригадир покачал головой.
- Опоздали вы, сэр. Вон уже сигнал подают, сейчас мы начнем. А вообще, я думаю, причина тут была в человеке. С машиной все в порядке. Похоже, перед крушением ничего такого с ней не произошло. Я сам ее осматривал и отчет подписывал. - Он выжидающе посмотрел на Бишопа. - Вы, наверное, знаете, что он разбился насмерть?
- Да. - Бишоп выпрямился.
Бригадир медленно кивнул.
- Жуть, такая страшная смерть. Но, видно, парень искал ее.
Бишоп в задумчивости перевел на него взгляд.
- Вы хотите сказать, что он сам виноват? - спросил он.
- Угу.
Бишоп кивнул и отошел от рабочих, направившись вверх по склону. Минуту он раздумывал, не на самоубийство ли намекал ему этот человек.
Мисс Горриндж восседала на подножке "роллс-ройса".
- Закончил? - спросила она.
- Там, внизу, да. - Он снова закурил трубку и, облокотившись на машину, посмотрел туда, откуда на холм поднималось шоссе. На расстоянии примерно семидесяти пяти ярдов от него ответвлялась дорога поменьше и, загибаясь, исчезала среди деревьев.
Он пошел вниз по холму к развилке, задержался там на несколько минут. У боковой дороги стоял указатель поворота на Ист-Нолл. Глядя с этого места вверх на холм, Бишоп видел свою машину и мисс Горриндж, терпеливо ожидавшую его.
Он отправился обратно к пролому в заграждении.
- Надо было устроить пикник, - проговорил он. - Такое солнце, птицы поют.
- У тебя и так был достаточно обильный обед.
Бишоп снова рассеянно поглядел на развилку дорог.
- Да я ведь не о еде говорю. Это совсем иначе - на свежем воздухе, под открытым небом, вот и все.
- Ага, значит ты пребываешь в романтическом настроении.
Он только сейчас смог разобрать надпись на небольшом дорожном указателе - "Ист-Нолл".
- М-м?
- У тебя настроение. Ро-ман-ти-чес-кое.
- Я просто имел в виду булочки "броше" и сыр "бель-физе". И еще бутылку красного сухого вина.
Она терпеливо объяснила:
- Это тебе не "Харродс", тут не дают булочки "броше" и сыр. Мы могли бы заехать в какой-нибудь ресторанчик в Брикстоне. Взять рыбу с картофелем во фритюре и съесть прямо на улице.
Бишоп совершенно серьезно покачал головой:
- Нет, это совсем не то, Горри.
Он медленно обошел вокруг машины и забрался внутрь. Мисс Горриндж спросила его через открытое окно:
- Мы едем, или ты сочиняешь стихи?
Прошла целая минута, прежде чем она наконец услышала:
- М-м?