"Мы тебе верим, - говорит он. - Только больше никому не рассказывай. Я бы не рассказывал даже твоей жене".
"Я не женат", - отвечаю я.
"Тем более".
А потом они ушли.
Перед уходом они хорошенько меня оглядели. Я все понял, но этот сукин сын действительно был еще жив, а испытывать судьбу со всеми этими дохлыми убийцами, грабителями банков и маньяками, которых сюда привозят, мне больше не хотелось. Никогда ведь не знаешь, в самом деле они откинулись, или только притворяются, или без сознания, или еще что-нибудь, и потом возьмут и кинутся на тебя. Поэтому в столе я держу револьвер. Теперь я ко всему готов. И в следующий раз: БАМ!
Вот где я раздобуду себе патронов.
Одолжу у своего друга Колченога, который работает в морге и держит под рукой револьвер, чтобы стрелять в покойников.
11. 1934
Вдруг я вспомнил, что утром должен был сделать один телефонный звонок, но у меня тогда не было никеля, а теперь есть, благодаря сержанту Катку, поэтому я остановился у телефонной будки и позвонил.
Того, кому я звонил, не оказалось дома, и монетку мне телефон не вернул. Я ударил его полдюжины раз кулаком и назвал сукиным сыном. Тоже не помогло. После чего я заметил на трубке мазок горчицы, и мне стало немного лучше.
Придется звонить еще раз попозже, а мои первоначальные семьдесят пять центов тратились как-то деловито. Было бы смешно, было бы над чем смеяться.
В любом случае, есть мне больше не хотелось.
Надо и дальше смотреть на светлую сторону.
Нельзя, чтобы меня это пробило.
Если это меня по-настоящему пробьет, я задумаюсь о Вавилоне, и станет только хуже, потому что уж лучше я подумаю с Вавилоне, а не о чем-нибудь другом, а задумавшись о Вавилоне, я не смогу ничего делать - буду лишь думать о Вавилоне, и вся моя жизнь развалится на куски.
Как бы то ни было, так все и шло последние восемь лет, с самого 1934 года, когда я и начал думать о Вавилоне.
12. Блондинка
Когда я входил в морг за самым Залом правосудия на Мерчант-стрит, оттуда выходила плачущая женщина. Одетая в меховую шубку. Дамочка, судя по всему, весьма изысканная. Короткие светлые волосы, длинный носик и рот, который выглядел так хорошо, что у меня заболели губы.
Я уже давно ни с кем не целовался. Трудно отыскать людей, которых можно поцеловать, если у тебя в кармане совсем нет денег, да и сам ты - такой задрот, как я.
Я никого не целовал со дня перед Пёрл-Харбором. Тогда была Мэйбл. В историю о своей любовной жизни я пущусь позже, когда ничего другого происходить не будет. То есть вообще ничего: ноль.
Спускаясь по лестнице, блондинка посмотрела на меня. Посмотрела так, будто мы знакомы, однако ничего не сказала. Плакала дальше, и все дела.
Я оглянулся через плечо: может, за мной идет кто-то еще, на кого она могла посмотреть, но в морг заходил я один, так что, судя по всему, она смотрела на меня. Странно.
Я повернулся и пронаблюдал, как она уходит.
Блондинка остановилась на обочине, подъехал шестнадцатицилиндровый черный "кадиллак ла-салль" с шофером, и блондинка в этот лимузин села. Казалось, машина появилась из ниоткуда. Сначала ее не было, а потом - была. Когда машина отъезжала, дамочка смотрела на меня из окна.
Шофером у нее был очень крупный и гадкий на вид господин. Лицо как у Джека Демпси и массивная шея. Как будто он с удовольствием провел бы десять раундов с вашей бабушкой, да еще так, чтобы до конца на ринге продержалась. После чего ее можно будет везти домой в галлонной банке.
Когда лимузин отъезжал, шофер повернулся ко мне с широкой ухмылкой, как будто у нас с ним был общий секрет: старые кореша или что-то вроде.
Раньше я его никогда не видел.
13. "Сыщ"
Колченога, своего друга из морга, я нашел в комнате для вскрытия - он сидел и таращился на мертвые груди дамского трупа, лежавшего на каменном столе. Очевидно, дама ждала своего индивидуального вскрытия. На этом свете можно получить только одно.
Колченог совершенно ушел в разглядывание ее сисек.
Женщина была симпатичная, но мертвая.
- Ты не слишком для этого старый? - спросил я.
- О "Сыщ", - сказал Колченог. - Ты еще не подох с голоду? Я все жду, когда привезут твой труп.
Колченог всегда называл меня "Сыщ". Сокращение от частного сыщика.
- Мне фартит, - сказал я. - Я раздобыл себе клиента.
- Это смешно, - сказал Колченог. - Я читал сегодня утром газету и как-то не заметил новостей о том, что из местных дурдомов кто-нибудь сбежал. Почему тебя выбрали? В Сан-Франциско и настоящие детективы есть. Список - в телефонной книге.
Я посмотрел на Колченога, потом - на труп молодой женщины. При жизни она была очень красива. А мертвая - выглядела как мертвая.
- Мне кажется, если б я зашел на несколько минут позже, ты бы уже дрючил свою подружку, - сказал я. - Тебе живых бы попробовать. При ебле не простудишься.
Колченог улыбнулся, продолжая любоваться мертвой девкой.
- Идеальное тело, - вздохнул он. - Один недостаток - пятидюймовая дыра в спине. В нее кто-то воткнул ножик для вскрытия писем. Какая жалость.
- Ее закололи ножом для вскрытия писем? - спросил я. В голове блямкнул колокольчик, и я не понял откуда. Но что-то знакомое.
- Ага, она была ночной бабочкой. Ее нашли в парадном. Такой талант - и впустую.
- Ты когда-нибудь лежал в постели с живой женщиной? - спросил я. - Что бы подумала твоя мама, узнай она, что ты вот таким занимаешься?
- Моя мама не думает. Она до сих пор живет с моим папой. Чего ты хочешь, "Сыщ"? Ты же знаешь, кредит тебе не откроют, но, если негде спать, внизу, в холодной кладовой, ждет пустой лоток, или же я могу тебе прямо здесь одеяльце подоткнуть.
И он качнул головой на довольно зловещий встроенный морозильник, где хватило бы места четырем трупам.
Большинство тел хранилось внизу, в "холодной кладовой", а несколько особых держали в комнате для вскрытия.
- Спасибо, только не хочется, чтобы на меня какие-нибудь извращенцы таращились, пока я сплю.
- Тогда, может, кофе? - спросил Колченог.
- Конечно, - ответил я.
Мы подошли к его столу в углу комнаты для вскрытия. На столе у Колченога была плитка. Мы налили себе кофе и сели.
- Ладно, "Сыщ", колись. Ты же не для того зашел, чтобы вернуть мне пятьдесят баксов, которые занимал. Правильно? Правильно, - сам себе ответил он.
Я отхлебнул кофе. На вкус - такой, точно Колченог нацедил его из задницы одного из своих друзей-покойников. Я хотел ему сказать об этом, но передумал.
- Мне нужны патроны, - сказал я.
- Ох, батюшки, - сказал Колченог. - Повтори-ка?
- У меня теперь есть дело, клиент, наличка, но работа требует, чтобы я был при стволе.
- Ты ходишь с пистолетом? - спросил он. - Разве это не опасно?
- Я был на войне, - ответил я. - Я был солдатом. Меня ранили. Я герой.
- Фигня! Ты дрался за этих задрочек-коммунистов в Испании, и тебе прострелили задницу. И поделом. Как тебя подстрелили в задницу?
Я вернул разговор в прежнее русло. Не могу же я весь день пререкаться с этим клоуном.
- Мне нужно шесть патронов, - сказал я. - Мой револьвер пуст. Не думаю, чтобы моему клиенту захотелось нанимать частного детектива, таскающего с собой пустой револьвер. Ты разве не держишь тут револьвер на случай, если жмурики встанут и давай гоняться за тобой с топорами?
- Не так громко, - заозирался Колченог, хотя в комнате больше никого не было. Очень серьезно он воспринял совет сержанта Катка - не рассказывать людям о том происшествии с маньяком и его топором. Я один из немногих, кому он рассказал. Мы были довольно близкими друзьями, пока я не начал занимать у него деньги и не перестал отдавать. Друзьями мы остались, но ему хотелось свои деньги назад, поэтому между нами выросла как бы такая невысокая стенка. Несерьезная, но есть.
- Ну? - сказал я.
- Ну да, он у меня по-прежнему. Кто его знает.
- Так ты, значит, выручишь меня патронами? Шести отлично хватит.
- Сначала ты занимаешь десятки, потом переходишь на пятерки, затем - по доллару, а теперь хочешь патронов от моего, блядь, револьвера. Весь тортик. Ты обсос. Ты настоящий обсос.
- Я знаю, - сказал я. - Но мне нужны патроны. Как я смогу вернуть тебе деньги, если ты не хочешь одолжить мне боеприпасов, чтобы я смог выйти на работу?
Колченогу, похоже, стало противно.
- Охуеть, - сказал он. - Но я же не могу тебе все отдать. Три я оставлю себе - на тот случай, если тут опять какая-нибудь жуть случится.
- Ты все равно думаешь, что это было взаправду, так? - спросил я.
- Следи за языком, "Сыщ", - сказал Колченог. И он снова оглядел всю комнату. Мы по-прежнему были одни. Он крайне осторожно выдвинул ящик стола и достал оттуда револьвер. Отщелкнул барабан, извлек три патрона и протянул мне. После чего положил револьвер на место.
- Недобиток, - сказал он.
Я посмотрел на патроны у себя на ладони. Вообще-то я на них вытаращился.
- Что не так? - спросил он.
- Они какого калибра? - спросил я.
- Тридцать второго, - сказал он.
- Ах ты ж!.. - сказал я.
14. 38–й
- А у тебя - тридцать восьмой, правильно? - сказал Колченог.
- Как ты догадался?
- Зная тебя, это нетрудно.
- Что же мне теперь делать? - спросил я.
- Может, устроиться на работу? - предложил Колченог. - Многие работают. Это не проказа.
- Но у меня клиент, - сказал я. - Настоящий клиент.
- У тебя и раньше они были, и тебя все равно увольняли. Признай, старина. Частно-детективный бизнес тебе не дается. Если бы мне изменяла жена, я скорее бы нанял Утенка Дональда, чтобы выяснить, с кем она путается, а уж потом - тебя. И это при том, что я неженат. Может, сходишь и просто купишь патронов к своему проклятому револьверу?
- У меня нет денег, - сказал я.
- Даже на патроны? Черт, да они же доллар стоят или около того.
- У меня трудные времена, - сказал я.
- По-моему, единственные легкие времена у тебя я видел, когда ты в прошлом году попал под машину, - сказал Колченог. - А некоторым вот не нравится, если их сбивает машина и ломает обе ноги.
- Что мне делать? - спросил я. Колченог покачал головой и вымученно улыбнулся.
Открыл ящик стола, вытащил револьвер и протянул мне.
- Если какой-нибудь мертвяк оживет и придушит меня, пока я буду обмывать ему лицо, виноват, блядь, будешь, ты, я вернусь и стану тебя преследовать по ночам. И ты никогда в жизни больше не выспишься. Я буду махать своим саваном прямо тебе в сраку. Ты об этом пожалеешь.
Я положил револьвер в тот карман куртки, где револьвера еще не было.
- Большое спасибо тебе, Колченог, - сказал я. - Ты настоящий верный друг.
- А ты - тотальный задрыга, - сказал Колченог. - Я хочу снова увидеть этот револьвер завтра утром.
- Спасибо, - повторил я, ощущая себя настоящим частным детективом с заряженным револьвером в кармане. Удача явно поворачивалась ко мне. Я сделал шаг наверх.
15. Утренняя почта
Колченог проводил меня к выходу. Двигался он быстро и для человека с деревянной ногой - изящно. Я про это уже говорил? По-моему, нет. А зря. Интересно же: о мертвых людях заботится колченогий.
И тут я вспомнил, что хотел у него спросить.
- Слушай, Колченог, - сказал я. - Ты видел блондинку, которая вышла отсюда некоторое время назад? Короткая стрижка, меховая шубка, сама такая симпатичная?
- Ну да, - ответил он. - Она тут навещала одного моего клиента: красотку, на которой потренировались, потому что кому-то не терпелось вскрыть утреннюю почту.
- Что? - спросил я.
- Ножиком для вскрытия писем.
- Ты сказал - "ножик для вскрытия писем"? - спросил я.
- Ну да, девушку, убитую ножиком для вскрытия писем. Блондинка на нее посмотрела. Сказала, что это может быть ее сестра. Прочла в газете, но оказалось, что девушка не та.
- Смешно, - сказал я. - Выходя отсюда, она плакала.
- Про это я ничего не знаю, но, уходя от меня, она не плакала. Очень бесстрастная была. Как рыба холодная, - сказал Колченог.
Ножик для вскрытия писем!
И тут я вспомнил.
Сержант Каток играл ножиком для вскрытия писем, который убил девушку, над которой Колченог только что пускал слюни. Я знал, что, едва он упомянул про этот ножик, в голове у меня блямкнул какой-то колокольчик, - и вот, пожалуйте. Ножик для вскрытия писем - орудие убийства.
"Слишком большая куча любительских совпадений без всякой разумной причины - подумал я, - но ко мне они не имеют никакого отношения".
- До свидания, - сказал я.
- Не забудь принести утром револьвер, - сказал Колченог, колченожа обратно в морг.
16. Главный
Уpa, у меня есть заряженный револьвер! Через несколько часов я смогу встретиться с клиентом, и поступь моя будет тверда. Интересно, чего такого он от меня хочет, для чего требуется револьвер? Ой, ладно, беднякам выбирать не приходится. Деньги мне нужнее.
Я собирался попросить пятьдесят долларов на накладные расходы. Это бы сильно изменило мои обстоятельства. Несколькими баксами я бы скинул со спины эту обузу - квартирную хозяйку. Наверняка история про нефть в Род-Айленде, которую я ей впарил, долго не протянет. Я прикинул, что к тому времени, как я вернусь домой, хозяйка уже будет завывать, как банши.
Я еще мог поубивать некоторое время, поэтому дошел до Портсмут-сквера и сел на лавочку возле памятника, посвященного Роберту Луису Стивенсону.
По парку бродили множество китайцев - туда и сюда. Я немного за ними понаблюдал. Занимательный народ. Весьма энергичный. Интересно, им кто-нибудь сказал, что они очень похожи на японцев, а сейчас - не самое удачное время походить на японцев.
Ко мне это больше касательства не имело: моя война уже закончилась. Так я думал, сидя тут, на садовой скамейке в Сан-Франциско, а мир проплывал мимо. В кармане у меня лежал заряженный револьвер, и клиент был готов платить мне за услуги.
Мир - не такое уж паршивое место, поэтому я начал думать о Вавилоне. Почему бы и нет? Еще пару часов мне совершенно нечего делать. Не повредит. Только в грезах о Вавилоне нужно быть очень осторожным. Я ему не позволю меня пробить. Останусь сверху. Вот что я сделаю.
Я покажу Вавилону, кто тут главный.
17. Парадный вход в Вавилон
Наверное, следует рассказать вам о том, как я вообще связался с Вавилоном. Я закончил среднюю школу и начал искать, что бы мне сделать со своей жизнью.
В средней школе я был довольно приличным бейсболистом. Два года подряд мне давали призы, а в старшем классе я выбивал 0,320 очков, включая четыре хоум-рана, поэтому я решил попытать силы в профессиональном бейсболе.
Однажды днем я пришел пробоваться в полупрофессиональную команду и прикинул, что это и станет началом карьеры, которая приведет меня к "Нью-йоркским янки". Я был первым филде-ром, поэтому "Янки" сначала придется избавиться от Лу Герига который у них тогда играл на первой базе, но я рассчитывал, что победит сильнейший и это, разумеется, буду я.
Когда я прибыл на стадион пробоваться в команду, тренер первым делом сказал мне:
- Ты не похож на первого филдера.
- Внешность обманчива. Посмотрите, как я играю. Я лучше всех.
Тренер покачал головой.
- По-моему, я ни разу не видел таких бейсболистов. Ты уверен, что играл на первой базе?
- Дайте мне в руку биту, и я вам покажу, кто я.
- Ладно, - сказал тренер. - Но лучше, если ты не будешь зря тратить мое время. Мы на втором месте, и до первого нам - всего одна игра.
Я не понял, как это соотносится со мной, но сделал вид, что оценил важность такого достижения.
- Когда я возьму на себя первую базу, вы на пять игр обеспечите себе первое место, - подначил я этого сукина сына.
Вокруг нас стояли около полудюжины недоумочного вида бейсболистов - перебрасывались мячом и трепались.
Тренер махнул одному.
- Эй, Сэм! - заорал он. - Иди-ка сюда, покидай мячиков в этого парня. Он думает, что он - Лу Гериг.
- А вы откуда знаете? - спросил я.
- Если ты тратишь мое время, я лично вышвырну твою задницу с этого поля, - ответил тренер.
Я уже понял, что мы с ним никогда не станем друзьями, но я этому мерзавцу покажу. Очень скоро он подавится собственными словами.
Я взял биту и направился к "дому". Чувствовал я себя очень уверенно.
Питчер Сэм занял место в кругу. Как питчер он не производил никакого впечатления. Лет двадцати пяти и щупленького телосложения, неловко болтавшегося на шестифутовом каркасе. Не думаю, что он весил больше ста тридцати фунтов даже насквозь мокрым и с кегельным шаром в охапке.
- А получше у вас никого нет? - крикнул я тренеру.
- Сэм! - заорал тренер. - Засвети пареньку, чтоб задымилось!
Сэм улыбнулся.
В кино сниматься ему не грозит. Пара передних зубов у него торчала так, что он напоминал двоюродного брата моржа.
На пробу я несколько раз замахнулся. Затем Сэм очень медленно свернулся в пружину. На это ему потребовалось неимоверно долгое время. Как будто змея разматывалась. Улыбка не сходила с его лица.
Это последнее, что я помнил перед тем, как оказаться в Вавилоне.
18. Президент Рузвельт
В Вавилоне было поистине прекрасно. Я отправился гулять вдоль реки Евфрат. Со мною была девушка. Очень красивая, в такой мантии, сквозь которую видно тело. И в изумрудном ожерелье.
Мы беседовали о президенте Рузвельте. Она тоже оказалась демократом. Крупные и тугие груди, к тому же - демократ: идеальная женщина для меня.
- Хорошо бы президент Рузвельт был моим отцом, - сказала она хрипловатым, как мед, голосом. - Если бы президент Рузвельт был моим папой, я бы каждое утро готовила ему завтрак. Я делаю очень хорошие вафли.
Ну и девчонка!
Ну и девчонка!
На вавилонских берегах Евфрата
Ну и девчонка!
Будто песня заиграла по радио у меня в голове.