* * *
Юрий и Артем Рузанцевы были похожими, но лишь внешне: погодки двадцати двух и двадцати трех лет, оба невысокие, светлоглазые, примерно одинакового плотного телосложения. Юрий с детства увлекался искусством. Он рано начал самостоятельную жизнь. По характеру замкнутый, не любил шумных компаний, всегда был погружен в творчество.
Артем же, напротив, до сих пор не мог найти своего места в жизни. После школы в институт не пошел, от армии уклонился, праздно проводил время, находясь на иждивении отца. Николая Георгиевича Рузанцева такое положение не устраивало. Не то чтобы его тяготило содержать взрослого сына - Николай мог себе позволить, не беспокоясь, прокормить не одну семью - он терпеть не мог бездельников. И особенно тревожило, что лодырем является его сын.
Нельзя сказать, что Николаю Георгиевичу профессия Юрия пришлась по душе - все же мужчина должен заниматься серьезным делом. Но препятствовать не стал - это его выбор, жить ему, главное, не тунеядствует. Он уважал старшего сына за целеустремленность: участь начинающего художника не сладка, безденежье - типичный спутник молодого творца. Николай Георгиевич иногда помогал Юрию, хотя тот никогда ни о чем не просил. Жил живописец очень скромно, один в крохотной квартирке на Карантинной улице.
В старой части города в основном двух-трехэтажные дома из ракушечника. Дом Юрия желтый, в два этажа; двор-колодец, закрывающийся на ночь большими металлическими воротами. Ни единого подъезда - все квартиры со своими входами-пристройками. На второй этаж - отдельные лестницы снаружи здания. Во дворе виноград, белье на веревках и кошки на подоконниках.
Воскресное утро сентября. Юрий вышел на веранду. Соседи еще не проснулись, и он наслаждался тишиной. Солнце заливало мягким светом лужайку, на которой уже расположился огромный серый кот. Он сонно щурил глаза и, не торопясь, умывался.
- Гостей намывает, - подумал Юрий, глядя на него. - Хотя кого может принести в такую рань?
К нему самому давно уже никто не жаловал, а соседи раньше, чем в девять, по выходным никогда не просыпались.
Каждый одесский дворик являл собой отдельный мир. Люди, живущие в нем, напоминали соседей по коммунальной квартире или членов одной семьи: соседям друг про друга было известно все. Чтобы скрыть от окружающих личную жизнь, нужно, по меньшей мере, пройти школу разведки. Юрию скрывать что-либо не было необходимости. Все знали, что он живет творчеством. День обычно проводит за работой: с утра уходит на пейзажи, возвращается поздно. Иногда посещает выставки братьев по кисти. Также все знали о его творческом кризисе, начавшемся примерно два месяца назад и продолжающемся по настоящее время.
Однажды он вдруг почувствовал, что исписался: морские пейзажи, виды города, лиманы - все это показалось ему избитым. Свои работы ему перестали нравиться, и он их все уничтожил, оставил лишь одну, свою любимую: "Пересыпь весной". Кризис случился после посещения очередной выставки молодых художников Причерноморья. Юрий понял, что его работы ничем не отличаются от сотни работ других художников. Он был не хуже остальных, но и не лучше, главное, у него не прослеживалось своего отличительного стиля.
Теперь он не торопился приступать к работе. Как прежде, вставал по привычке рано, но никуда не шел, а бродил по квартире. Мог неподвижно сидеть в кресле, глядя в никуда, или, как сейчас, стоять на веранде и смотреть во двор со своего второго этажа.
Он не сразу узнал в появившемся молодом человеке своего брата. Артем открыл кодовый замок на калитке и тихо подошел к лестнице, ведущей на веранду Юрия. Художник очень удивился визиту: в столь ранний час он никак не ждал гостей, а братца тем более. Они с Артемом в последнее время почти не общались, у каждого была своя жизнь, виделись лишь на семейных сборищах в доме отца.
Юрий хотел было поприветствовать брата, но тот его жестом остановил: не надо нарушать тишину. Быстро поднялся на веранду и увлек за собой хозяина.
Артем, не разуваясь, прошел в гостиную и уселся в кресло.
Юрий терпеть не мог привычки брата не снимать уличной обуви при входе. В другой раз художник бы возмутился, но сейчас ему было все равно. Он до того ушел в себя, что ничего не замечал вокруг. Это подтверждала и обстановка в квартире: разбросанная всюду одежда, кое-как заправленный диван, грязные чашки и тарелки горой возвышались на письменном столе. Сам Юрий имел вид под стать квартире: лохматый, в старом свитере с вытянутыми рукавами, он выглядел таким же заброшенным. На лице его было выражение не то глубокой печали, не то полнейшего безразличия.
Из размышлений его вывел голос брата:
- Чаю хочешь?
- Нет, - чуть помедлив, ответил Юрий, - не хочу.
- Тогда я попью сам.
Артем прошел на кухню, давно скучавшую по уборке. Откопал среди нестираных полотенец чайник, в нем что-то плескалось. Он добавил воды и поставил его на плиту, такую же грязную, как и сам чайник. Вообще все вещи на кухне идеально сочетались друг с другом: пыльные полки украшали по-дикарски разорванный пакет с манкой и сваленные набок стаканы, пеналы с серо-желтыми разводами грязи хорошо подходили к жирным стенам с отколупавшейся краской. Если бы на этой кухне появился хоть один чистый предмет, он явно нарушил бы своим видом гармонию - это как выделяется одно начищенное до блеска оконное стекло среди остальных немытых.
В холодильнике сиротливо лежал остаток испортившегося сливочного масла. Тут же на отдельной полке стояло несколько банок с яркой жидкостью. Артем понюхал содержимое.
"Несъедобно, - пришел к выводу он, - хоть бы пожрать купил, что ли, богема криворукая".
Затем он пошарил по шкафчикам в надежде найти чего-нибудь к чаю. Нашлась палитра, вилка с одним зубцом, обертка от шоколада и еще куча всякого хлама - все, кроме мало-мальски пригодных продуктов.
- Ты имеешь сахар? - обратился он к Юрию.
- Посмотри там, в сахарнице, - донесся из комнаты голос.
"Осталось только ее найти", - подумал Артем.
По характерным остаткам на стенках одной из стеклянных банок Артем определил, что именно ее брат именовал сахарницей. "Будет чай без ничего, хоть заварка нашлась у этого аскета".
Артем вернулся в комнату с чашкой в руках и остановился около картины, единственной в квартире. Он никак не мог начать разговор. Когда он сюда шел, ему казалось, что все будет просто, но, увидев брата, его отсутствующие глаза, он растерялся, чего раньше за собой никогда не наблюдал.
- Красиво рисуешь, Юрик. Прямо Вагнер.
- Вагнер - это композитор, - поправил Юрий, - Ван Гог - художник.
- А я что сказал? Прямо Ван Гог с Кустодиевым.
- Зачем ты пришел, у меня нет экспозиции. Если стал интересоваться картинами, ступай на Дерибасовскую, там сейчас выставка, - насупился Юрий.
- Да, вижу, дела у тебя не идут. Ты не подумай, что я пришел просить занять мне денег.
- Тогда что тебе надо?
- Могу я соскучиться за родным братом, что ты, как приемный?
- Раньше за тобой тоски не наблюдалось, - недоверчиво буркнул художник.
- Так дела, некогда, замотался, закрутился.
- Какие у тебя могут быть дела? Все порхаешь где-то.
- Давай не будем об этом, я пришел к тебе с предложением. - Артем наконец-то решился. - Хочешь поехать в гости к Репину?
- К какому Репину? - не понял Юрий.
- К Репину, который "Боярыню Морозову" нарисовал. Ну, ты его должен знать, известный художник.
- Во-первых, "Боярыню Морозову" написал Суриков, а во-вторых, оба живописца давно умерли. Куда ты меня приглашаешь, на кладбище, что ли?
- Я тебе предлагаю поехать в Репино, что под Петербургом, так сейчас дачный поселок называется, в котором Репин жил. Устроить тебя в его усадьбу, извини, не получится - связи не те, но домик у залива организую.
- Какой домик, у какого залива? - Юрий начал сердиться. - Что ты мне голову морочишь?!
- Вовсе не морочу, - Артем сделал вид, что обиделся. - Я помочь тебе хотел, у тебя кризис и все такое. Думал, съездишь, развеешься. Опять же, новые пейзажи, впечатления. У моего приятеля дача в Репино, он в Чехию уехал, так что никто не помешает, и народу вокруг мало - как ты любишь. Короче, живи и наслаждайся.
- Ты это серьезно? - В Юриных глазах появилось оживление.
- А то.
- И что я буду должен за это сделать?
- Ничего. Денег за жилье не возьмут, ни о чем не беспокойся.
- То есть ты мне просто так предлагаешь поехать в Репино и ничего в обмен не просишь, я правильно понял? - Юрий смотрел на брата с недоверием.
- О чем может быть разговор? - весело произнес Артем. - Мы же братья, а братья должны помогать друг другу просто так, бескорыстно.
- Честно говоря, не ожидал от тебя, прости, брат. Наверно, ошибался.
- Ну что, поедешь?
- Подумать надо, неожиданно как-то: и ты и поездка.
- Пока ты будешь думать, сезон закончится - погода в Питере пока хорошая, но там не Одесса, через две недели может снег выпасть. Тащи бумагу, адрес запишешь.
Юрий никуда не собирался ехать, но послушно достал листок бумаги.
- Да, - сказал Артем уже в прихожей, - запиши телефон дачи, где жить будешь, мало ли, пригодится.
Он вырвал лист из своего блокнота и протянул Юрию. - Пиши: четыреста пятьдесят шесть… - Артем продиктовал номер. - Пока, Юрик! Хочешь, могу проводить до поезда.
- Ну что ты, что ты, - Юрий смутился от внезапно нахлынувшей братской заботы, - я сам. И потом, я пока ничего не решил.
Когда за Артемом закрылась дверь, Юрий стал обдумывать произошедшее. Предложение брата выглядело заманчиво. Ему и правда нужно развеяться, поменять обстановку, начать работу, наконец. После того, как на последней выставке он услышал нелестные отзывы о своих пейзажах и перестал появляться в среде молодых художников, о нем все вдруг забыли. Раньше Юрию казалось, что он имеет обширный круг знакомых, что его постоянно окружают приятели. Дня не проходило, чтобы Юрий провел его в одиночестве: ему постоянно кто-то звонил, он с кем-то ежедневно договаривался о встречах. Занятия в студии, обсуждения творчества, и так постоянно, покой наступал лишь поздним вечером, когда он приходил домой, чтобы лечь спать. Несмотря на то что он жил один, Юрий никогда не чувствовал себя одиноким. Друзей у него не было, с родственниками, за исключением отца, он практически не общался, но благодаря насыщенной жизни художник не испытывал недостатка в общении.
Когда прекратилась бурная деятельность, он вдруг ощутил, что никому не нужен. Никто больше не звонит, не с кем встретиться, поскольку цели для встреч исчезли: раньше встречались, чтобы договориться о работе, обсудить что-то, подготовиться к выставке. А теперь с кем можно обсудить свои тревоги, мысли, да и вообще встретиться ради самой встречи?
Оказалось, что он один. У всех свои интересы, свои друзья, семьи, дела. Лишь брат о нем вспомнил, пришел, предложил помощь. Младший брат, от которого он, Юрий, участия ожидал меньше всего.
В начале сентября легче приобрести железнодорожные билеты, нежели в конце августа: все, кому нужно было успеть к началу учебного года, уже уехали. Юрий решил поездку не откладывать, все равно здесь, в Одессе, его ничего не держало: семьей еще не обзавелся и на работе отпрашиваться не надо - свободный художник, во всех смыслах этого выражения.
* * *
Известие о неизлечимой болезни его не напугало. После того, как врач объявил страшный приговор, Николай впервые нарушил рабочий график. Он отменил все назначенные на день встречи и отправился домой. В три часа приехал в огороженный каменным забором особняк, чем внес смятение в ряды обслуги. Никому не говоря ни слова, Николай Георгиевич прошел в свой кабинет и там заперся. После выкуренной сигареты он сел за стол и стал подводить итоги. Прежде всего подсчитал отпущенные ему часы. Потом составил список дел, которые необходимо было завершить: важные сделки, переговоры, оформления. Времени катастрофически не хватало. Если бы судьба подарила еще хоть один день! Он взял список и решительно вычеркнул из него несколько пунктов. После недолгих размышлений список укоротился вдвое.
"Теперь самое главное", - подумал он и набрал номер нотариуса.
Смерть он встретил подготовившись. Ему удалось осуществить большую часть задуманного. Он так распределил ускользающее время, что успел выполнить даже те дела, которые первоначально вычеркнул. Настигшую болезнь он не воспринимал как трагедию. Уже за то, что кончина не случилась с ним внезапно и была возможность подвести итоги, он благодарил судьбу.
Если бы он умер иначе, от пули конкурентов, сердечного приступа или еще бог весть от чего, разве смог бы отдать свой главный долг?! Он все время его откладывал, забывал в суете, считал, что всегда успеет, и в то же время помнил всю жизнь, ни на день не забывая о случившемся.
* * *
У Артема Рузанцева отношения с отцом давно были натянутыми. Ему надоели нравоучения этого ворчуна, которые случались всякий раз, когда он бывал в отцовском доме.
- Да что он смыслит в жизни?! - в сердцах рассуждал Артем. - Сутками пашет, как заведенный. Даже ночью думает о своем бизнесе.
Последнее утверждение было правдивым. Николай Георгиевич действительно много трудился, он часто перемещался с постели к письменному столу и обдумывал идеи, посетившие его в момент пробуждения.
"Если бы я обладал такими накоплениями, - думал Артем, - я бы жил на всю катушку. А этот старый боров сидит на золотых сундуках. Сам не пользуется, так хоть другим бы дал".
Те суммы, что Николай Георгиевич ежемесячно переводил ему на карточку, Артем в расчет не брал - слишком мало для сына предпринимателя такого масштаба. Но пока он финансово зависел от своего родителя, ему приходилось терпеть нотации "старого борова".
- Почему ты бросил курсы? - строго спросил Николай Георгиевич.
- Я на следующие пойду, трехнедельные, в июне будут.
- А эти тебя чем не устроили? Опять экзамены завалишь!
- Ну пап, - протянул Артем. - Я же тебе тысячу раз объяснял, учиться в Финэке я не хочу, в технологический поступлю.
- Да ты ничего не хочешь! Здоровый детина, а до сих пор без профессии. Учти, - пригрозил отец, - не будешь учиться, содержать больше не стану, ни копейки не получишь.
Он очень удивился, когда Николай Георгиевич появился в загородном доме среди бела дня. Вел себя как-то странно: ни с кем не здороваясь, отец быстрым шагом прошел через двор и направился к себе.
Артем, когда заметил приближающийся отцовский автомобиль, лихорадочно стал придумывать повод, чтобы избежать неприятной встречи. Ничего не приходило на ум, и младший Рузанцев решил затаиться в одной из гостевых комнат: может, не все так критично, отец наверняка сейчас уедет.
Дом будто бы почувствовал несчастье: стало тихо, молчаливые охранники бесшумно скользили по территории, и даже всегда веселая горничная тетя Даша приуныла. Она теперь тенью передвигалась по дому, становясь особенно осторожной, когда приближалась к кабинету Николая Георгиевича.
- Ой, Паша, быть беде, - делилась тетя Даша своими предчувствиями с садовником.
- Не причитай, все обойдется! - успокаивал ее Павел. - Наш Николай мужик умный, из всех передряг выходил и в этот раз выберется.
Прислуга за годы службы в доме Рузанцева научилась распознавать малейшие изменения в жизни хозяина. Старожилы хорошо помнили кризис шестилетней давности. Тогда Николай Георгиевич чуть не лишился всего. В тот раз он нашел единственное верное решение, и дела пошли в гору.
Когда в течение двух часов отец ни разу не вышел из кабинета, Артем забеспокоился. Такое нехарактерное поведение его насторожило.
"Неужто опять катаклизмы? - подумал он. - Только этого мне не хватало. Вот не живется ему спокойно, авантюрист престарелый. Все рискует, побольше прибыль получить хочет. И так достаточно заработал. Не нищенствуем, молодец, папаша. Так угомонись на этом. Я хоть и не имею, в отличие от тебя, экономического образования, но и то понимаю, что бизнес - штука опасная: сегодня ты на коне, завтра тебя растопчут. Он сумасшедший, - сделал вывод Артем, - живет, чтобы работать, а не наоборот".
Во двор въехал серебристый "Ниссан". Его владелец Станислав Романович Артему был хорошо знаком.
"Интересно", - подумал он, провожая взглядом угловатую фигуру гостя, и ринулся к комнате, расположенной рядом с кабинетом Николая Георгиевича. Оттуда при помощи самодельного устройства можно было слышать все звуки, доносящиеся из отцовского кабинета.
- Как же так?! - звенел голос Станислава Романовича. - Ошибки быть не может?
- Нет, все предельно точно, - спокойно ответил Николай, - и давай не будем об этом, времени и так в обрез.
- Я поражаюсь твоему мужеству.
Далее послышались шаги и шелест бумаг.
- Что ж, начнем, - сухо сказал Станислав Романович, - вот образец, заполни.
Они какое-то время молча что-то писали, Артем это определил по характерным звукам. Иногда молчание нарушалось короткими фразами гостя:
- Еще здесь. Теперь подпишись в этой графе.
Время тянулось неумолимо долго. Артем изнывал от любопытства, ему хотелось узнать, что произошло у отца и, главное, чем это все грозит ему самому. В том, что что-то случилось, сын бизнесмена не сомневался, он обладал чутьем на такие вещи.
- Ты хорошо подумал?
- Более чем. Это мой долг.
- А как же твои сыновья?
- Того, что достанется Юре, ему хватит. Он скромный, и вряд ли ему понадобится больше. Что касается Артема…
В этот момент Артем замер и сосредоточенно стал вслушиваться в слова отца. От напряжения у него задрожали пальцы.
- Я решил не оставлять ему ничего. Я бы с удовольствием передал фирму в руки младшего сына, но ему ничего не надо, Работать он не хочет, лодырь, привык получать все на тарелочке. Пусть зарабатывает на жизнь сам, я в свое время поднялся из низов, не имея ничего, и мне никто не помогал. Ему же было предложено раскрученное дело, а он плевать хотел на мое предложение. Не нравится бизнес, я не настаиваю - выбрал бы любое другое занятие. Помог бы. А он… Видно, где-то я недоглядел, раз ребенок бездельником вырос.
- Я правильно понял, основную часть капитала ты завещаешь…
Артем чуть не задохнулся от возмущения:
"Ну, папашка! Ну, старый прохвост!"
Как понял Рузанцев-младший, завещание составлено таким образом, что при любом раскладе он останется с носом. Исключение составлял только случай, когда наследники, указанные в документе, прекратят свое существование.