И тут же сам себя устыдился. Разве жена виновата, что от вечного безденежья, от жизни беспросветной, без праздников и выходных, без отпусков и мелких бытовых радостей они стали скандалить, даже драться?
"Посадят, она еще биться будет, как рыба об лед, передачи возить, посылки на зону слать… Нет, уехать надо, уехать, пока эти не нагрянули со всей своей кавалерией, ведь я же живым не дамся, пару человек на месте еще смогу положить голыми руками. А! Пускай бы, кажется, пристрелили, да и дело с концом, но девчонки… Каково им, если увидят, как отца у них на глазах убивают?"
Черная, черная тоска комом встала под горлом. Михаил сидел на кровати, бессмысленно глядя в одну точку на обоях. Потом резко вскочил. Сбегал в кладовку, принес запылившуюся походную сумку, сшитую из камуфляжки, разложил ее на полу в комнате и принялся торопливо запихивать в нее свою одежду.
Из вещей он взял из дома железную кружку, складной нож, пачку спичек и маленький кипятильник. Все деньги оставил жене. Документы, подумав, оставил на прежнем месте, в ящике зеркального трельяжа, взял только военный билет, для которого он снимался давным-давно еще молодым круглолицым парнем.
Взвалив сумку на плечо, он вышел из комнаты в сени. В кухне на буфете громко тикал будильник, отсчитывая последние минуты спокойной домашней жизни. На веранде Михаил выглянул из-за занавески во двор. Брат Николай возился возле сарая, обтесывал колья, чтобы подправить теплицу. Михаил в последний раз оглянулся на своих дочек. Потом тихо открыл дверь и вышел во двор. Никто не заметил, как он уходил огородами, стараясь не попадаться на глаза соседям.
Когда все краны газовой плиты были открыты, Мухтолов вышел в прихожую, на всякий случай выглянул в глазок на грязную лестницу типового девятиэтажного дома, никого не увидел, запер замок на два оборота, накинул цепочку и перешел в соседнюю комнату. Там он наглухо закрыл форточки и даже задернул плотную штору на окне, чтобы сквозняк не смог помешать ему на этот раз свести счеты с жизнью. После чего он вернулся на кухню, закрыл за собой филенчатую дверь с матовой стеклянной вставкой, сел на табуретку перед открытым жерлом духовки и стал ждать смерти.
Жена после очередного бурного выяснения отношений забрала детей и уехала в Нижний Новгород к маме. Друзей у Мухтолова давно уже не было, а соседи им не интересовались, так что никто не мог своим неожиданным приходом помешать ему покончить с собственным существованием в этом суетном и бренном мире. Чтобы не так скучно было ждать прихода курносой в саване и с косой, Мухтолов откупорил припасенную заранее бутылку коньяка "Наполеон", плеснул в хрустальный стакан густую ароматную жидкость и сделал первый глоток. За первым последовал второй, третий и четвертый, и вот в его руке уже пустой стакан. Коньяк явно расходовался быстрее, чем наполнялись смертоносным газом кубические метры престижной крупногабаритной кухни.
Эта трехкомнатная квартира в "закрытом" Арзамасе-16, казавшаяся когда-то настоящим дворцом всем бесквартирным друзьям и родственникам Мухтоловых, проживающим в соседних "открытых" городах, за десять лет постепенно ветшала, пока не превратилась в убогое подобие человеческого жилища, такое же, как и сам ее владелец, – потертое, неухоженное и требующее срочного ремонта. Все, что могло протекать, давно протекало, что могло засориться – засорилось, что могло оторваться – оторвалось. Ничего удивительного в этом не было. Вместе со смертью советской системы постепенно ушло в небытие и привилегированное экономическое положение жителей "закрытых" городов, работающих в сверхсекретных НИИ, КБ и почтовых ящиках. Как тонущий корабль, государство сбрасывало за борт балласт вместе с пассажирами. Некогда процветающие маленькие города, где жила научная элита страны, как и квартира Мухтолова, ветшали, пока вконец не превратились в безжизненные населенные пункты, а на улицах, носящих звонкие имена Кибернетиков и Атомщиков, все чаще в рабочее время стали появляться праздношатающиеся пьяненькие граждане в очках и потертых узких пиджаках с университетскими ромбиками на мятых лацканах.
Всеобщее пьянство от безысходности и повальная, убийственная нищета охватывали население бывших научных центров со скоростью чумного поветрия. Люди пропивали все, что успели накопить в былые годы: машины, мебель, женины драгоценности, дорогую бытовую технику, последние сбережения.
Кто мог, уезжали с насиженных мест, продав за бесценок квартиры. Евреи и этнические немцы потянулись в эмиграцию. Русским, особенно пожилым, решиться на этот шаг было равносильно решению об изменении пола. Вся их предыдущая жизнь, все их представления о жизни требовали радикальных перемен, но для этих перемен не хватало уже ни моральных сил, ни смелости, ни решительности… Всё казалось, что постепенно жизнь "образуется", всё ожидали получить от государства зарплату за декабрь прошлого года, всё надеялись, что "люди как-то живут, и мы проживем". Но "как-то" жили лишь те, кто мог зарабатывать челночными поездками за границу. Остальные даже не жили, а кое-как существовали. А кто же выпустит в челночный вояж подписавшего документ о неразглашении служебной и государственной тайны физика-ядерщика?
…Мухтолов с сожалением наблюдал, как кончается коньяк. Так и есть! Дорогущее французское пойло исчезало в его желудке, желанная смерть пока не наступила, а самоубийцу уже терзала жажда и страстное желание продолжить.
Черт бы побрал этот газ без запаха. Как узнать, много его уже накопилось в кухне или мало? Была бы на кухне клетка с канарейкой, что ли, как у шахтеров. Откинулась птичка, – значит, скоро… Интересно, а аквариумные рыбки для этого дела сгодятся? Может, они тоже будут реагировать на загазованность в квартире? Как-нибудь метаться по аквариуму, выпрыгивать, бить хвостами…
Мухтолов не поленился, сходил в детскую и приволок на кухню огромный тридцатилитровый аквариум, в котором дети разводили скалярий и меченосцев. Примерно треть воды при переноске он расплескал на ковры и половики по всей квартире, но для человека, готовящегося к смерти, что такое несчастные десять литров воды на фамильном ковре?
Потревоженные рыбки недовольно метались из угла в угол, недовольные таким небрежным обращением. Мухтолов взгромоздил аквариум на кухонный стол, при этом задев край фарфоровой тарелочки от чайного сервиза, которым жена разрешала пользоваться только по большим праздникам – этот сервиз ей подарили на свадьбу. Тарелка под тяжестью аквариума треснула и раскололась. Мухтолов в панике бросился было искать клей, чтобы немедленно склеить погибшую вещь, но, вспомнив, что подобные мелочи больше не должны его волновать, махнул рукой, небрежно смел осколки в помойное ведро и снова уселся на табурет, не забыв дополнить содержимое своего стакана.
Жизнь, жизнь!
Как приятно с тобой проститься! Сбросить навсегда груз ответственности за самое себя, за потерянный ценный груз (ох, об этом позорном моменте Мухтолов не хотел вспоминать даже на смертном одре!), ответственности за семью, за жену и двоих детей, которые вечно хотят конфет и бананов и которым три раза на год приходится покупать обувь… Освободиться от вечной зависимости от работы, от денег, от бухгалтерии, которая снова не начислила, от начальства, которому завидуешь смертной завистью, но при этом и ненавидишь… Нет страха, нет отчаяния, есть только удивление: и как это я раньше не догадался? Ведь ответ на все мучительные вопросы бытия и быта валялся на поверхности: "Умереть, уснуть, уснуть и видеть сны…" Ах, как чертовски хорошо сказал об этом Гамлет, принц Датский, в переводе Пастернака. Как емко и кратко выразил суть… суть… Да, нальем-ка еще… Однако, как быстро пустеет бутылка!
У Мухтолова появилась даже нехорошая мысль, что он не один в пустой квартире, что тут еще кто-то спрятался и, пока он ходил в детскую за аквариумом, этот кто-то отпил немного коньяка из бутылки. Схватив кухонный нож, он пробежался по всем комнатам, зажигая везде свет, заглянул в ванную, в туалет и в чулан. Но посторонних в квартире не обнаружил.
Вернулся на кухню, опустился устало на стул и снова приложился к бокалу.
…Коньяк кончился. Красиво уйти из жизни не получилось. Оставалось ерзать на жесткой табуретке и пялиться в обвалившуюся местами кафельную плитку. Время тянулось непривычно медленно. Мухтолова с каждой минутой все сильнее мучило желание выпить еще.
Сравнить это можно было лишь с любовным томлением, когда безумный влюбленный готов не есть, не спать, бежать сломя голову в ночь с одной лишь мыслью – встретить даму своего сердца. Не выдержав этой моральной пытки, Мухтолов вскочил, решительно закрутил все газовые краны и кинулся в комнату. Там, на столе, на видном месте перед телевизором, лежала в конверте его предсмертная записка жене и остатки денег – все, что осталось от его тайного и неудачного бизнеса. Деньги он благородным жестом решил оставить своей будущей вдове вместе с мягкими упреками в непонимании и душевной черствости, а также детям, которым в скором времени предстояло стать сиротами. Трясущимися руками вскрыв запечатанный конверт, Мухтолов вытряхнул на полированную поверхность стола зеленые американские купюры. Их было ровно десять. Разложив их веером, Мухтолов после недолгой душевной борьбы жадно схватил одну и сунул в нагрудный карман рубашки. Почувствовав легкий толчок в сердце и прилив головокружения, он бодро вскочил на стул, рывком раздвинул шторы и открыл балконную дверь. Не хватало еще умереть раньше времени, не надравшись напоследок, умереть глупо, когда в кармане лежат деньги и до ближайшего круглосуточного магазина бежать пятнадцать минут! Нет-нет, он сведет счеты с жизнью, но не теперь, не сейчас…
Вернувшись в квартиру минут через двадцать с двумя бутылками, нежно прижатыми к животу под потертой джинсовой курткой, Мухтолов снова принял меры предосторожности, заперев входную дверь на цепочку, и расположился на кухне.
На этот раз (гулять так гулять!) он купил бутылку коньяка "Мартель" с летящей ласточкой на этикетке, с серебряной завинчивающейся пробкой, на которой так же изящно наискосок была выгравирована волшебная надпись: "Produced and bottled in cognac france", из-под которой тонкая шелковая ленточка с теми же витиеватыми латинскими литерами спускалась прямо к круглой серебряной нашлепке-печати, которую следует сорвать, для того чтобы откупорить напиток…
А сама бутылка! Как гладко она лежит в руке, как легки ее формы, как изгибаются по бокам три хрустальные грани, словно крылья. Ее этикетка цвета кофе с молоком вся покрыта едва заметными шоколадными силуэтами той же ласточки, застывшей в стремительном полете, а внизу она опоясана тонкой серебристой лентой, на которой тонко выведено каллиграфическим почерком имя создателя, отца-родоначальника этого божественного нектара. Слава, слава этому неизвестному для простых смертных господину Т. Е. Ф. Мартелю. Кем был ты? Что подвигло тебя в 1715 году растворить янтарь и мед, смешать и превратить их в напиток?..
Стой же ты во главе стола!
А вторая бутылка? Вторая бутылка… Иди же и ты сюда, вторая любимая подружка – редкая гостья, волшебная пери, звездная фотомодель, сошедшая прямо с подиума в грязную и сирую кухню спившегося молодого физика, согласившаяся разделить с ним его последнюю ночь этой жизни, пришедшая утешить и подбодрить его в тяжкую годину. Ты так же прекрасна, как и первая гостья. Вы обе – француженка и шотландка – будете с ним в тот момент, когда закроются его глаза, упадет на стол отяжелевшая голова и "пока смерть не разлучит нас…"
…Пропев мысленно оду крепким спиртным напиткам импортного производства, Мухтолов переместился подальше от открытых конфорок газовой плиты в угол кухни, на такой же жесткий, как табурет, но все же более удобный угловой диван. Сквозь прорехи в дерматиновой обивке дивана вылезал пожелтевший от старости поролон, служивший удобным убежищем для тараканов. Ну все, теперь можно было снова начать умирать. Процесс переселения в мир иной обещал происходить легко и комфортно.
Подумав, с чего начать, с коньяка или с виски, Мухтолов решил сразу откупорить обе бутылки. Ведь кто знает? Начнешь с одной, а вдруг смерть подкрадется незаметно и наложит костлявую лапу на содержимое второй бутылки? Обидно будет помереть раньше времени, не попробовав всего, на что уже потрачены деньги.
Плеснув себе для начала коньячку, Мухтолов выпил сразу половину бокала жадными глотками и закрыл глаза. Мысли его плыли красиво и ровно. Даже удивительно ровно для человека, решившегося на такой крайний шаг. Самоубийца мысленно прощался с супругой и детьми, с бывшими друзьями и коллегами по работе, с немногочисленными родственниками, с которыми еще не успел окончательно поругаться и прекратить всяческие отношения. Он представлял, как все вышеперечисленные люди станут плакать, ахать и охать, узнав о его преждевременной кончине. Немалое чувство удовлетворения в эту картину собственных похорон добавляло и сознание того, что предсмертное письмо, несомненно прочтенное сотрудниками внутренних органов, приведет их прямо в кабинет к тому самому руководителю, который втравил безвременно ушедшего молодого, талантливого, перспективного, подающего большие надежды физика… нет, лучше – подающего большие надежды русского ученого в криминальную торговлю ураном…
Из кабинета арестованного, плачущего и дающего против самого себя показания начальника Мухтолов мысленно перенесся в свою квартиру, где увидел жену свою, сидящую на диване и читающую его предсмертное письмо. Вид у жены был печальный. Ее явно мучили угрызения совести, хотя Мухтолов всячески постарался сгладить тон прощального письма и не попрекать супругу слишком уж сильно.
Вообще, изливая на бумаге свои мысли и чувства, самоубийца постарался придать общему тону письма торжественность и некоторую вневременность, потому что, по его замыслу, предполагалось, что это письмо еще будут читать его дети – не сейчас, разумеется, но когда вырастут и все поймут, – и, в гроб сходя, Мухтолов постарался их благословить, как Державин Пушкина, и передать завет вести себя хорошо, жить честно, трудиться в поте лица, заботиться друг о друге, любить друг друга… и т. д., и т. п. Он живо представил себе эту картину: взрослый шестнадцатилетний сын в костюме, в галстуке, с дипломом об окончании средней школы в руке и его взрослая дочь-студентка в очках, с сигаретой сидят рядышком на диване. Декорация та же: зал квартиры Мухтоловых. Входит постаревшая и поседевшая жена, похожая на бабушку из рекламного ролика про домик в деревне. У жены седые букли замотаны в фигу на затылке, из одежды на ней бесформенное синее платье с белым воротником домашней вязки. В руках она держит шкатулку, в которой все эти годы хранила прощальное письмо мужа. Она достает это письмо и в волнении протягивает его сыну со словами: прочти это вслух. Сын читает, запинаясь в трудных местах. Дочь и жена слушают. Пауза…
И вдруг Мухтолов слышит, как сын, дочитав письмо, совершенно не по сценарию отвечает: "Все равно никогда не прощу этому придурку, что он отравил моих рыбок!"
Мухтолов так и подскочил. Открыл глаза. Схватил со стола аквариум и, обливая живот и ноги, бегом понес его через всю квартиру обратно в детскую. Рыбки едва не выплескивались через верх, все камешки и ракушки сдвинулись со своих мест, а поднявшийся со дна ил замутил воду. Взгромоздив аквариум обратно на подоконник в комнате детей, Мухтолов перевел дух. Уф! Кажется, спасены…
Нагнувшись, он позвенел пальцем по стенке аквариума, проверяя рыбью реакцию. Скалярии и меченосцы забились подальше от него, укрылись за ветками водорослей. На их лупоглазых мордах читалось презрение.
Возвращаясь через зал на кухню, Мухтолов бросил взгляд на прощальное письмо, лежащее возле телевизора. Не дописать ли еще детям пару слов, пока есть время? Он вытащил письмо из конверта, еще раз пробежал глазами пафосные строки: "Моя дорогая Илона и дети! Я никогда не был хорошим мужем и отцом. Постарайтесь простить меня и как можно скорее забыть!" – и далее в том же духе на пяти страницах, но тут его взгляд расшибся, как о стену, о маленькую скромную цифру-единичку с тремя нулями…
Черт его дернул написать жене, что оставляет ей тысячу долларов! Идиот! Идиот! Ведь уже не тысяча, а только девятьсот баксов остались в конверте, а от этого весь пафос письма улетучивался, к чертовой матери! Жена сразу поймет, что даже в последний момент перед смертью он думал не о ней и детях, а о бутылке… Мухтолов кинулся искать ручку, чтобы срочно исправить 1000 на 900, но зачеркнутая и переправленная цифра выглядела еще более подозрительно и выдавала его с головой. Теперь жена вообразит, что он мог оставить ей девять тысяч, и все пропил! Нет, письмо нужно было срочно переписать на чистовик, а первый вариант испепелить.
Мухтолов снова бегом бросился на кухню закрывать конфорки. Он не мог умереть ни с того ни с сего, не переписав на чистовик прощальное письмо. Вот будет картина, если жена, вернувшись домой, обнаружит тело мужа, уткнувшееся носом в недописанный лист. Она сразу обо всем догадается, у нее нюх!
Проклятая жизнь все цеплялась за него, как ревнивая супруга, не отпуская в объятия любовницы-смерти.
Открыв на всякий случай форточки на кухне, Мухтолов удалился в зал и, не забывая прихлебывать из стакана коньяк, принялся аккуратным почерком переписывать прощальное письмо. После всего выпитого рука самоубийцы бежала вперед быстрее мысли и во многом даже ее опережала, поэтому Мухтолову приходилось сдерживать себя, чтобы не напропускать букв в словах.
Наконец письмо переписано. Внизу Мухтолов поставил дату и витиевато, по-профессорски, расписался. Оставалось уничтожить следы первого варианта письма. Лучше всего для этого подходил туалет. Сжечь над унитазом и смыть пепел! Старый, надежный метод, многократно испытанный.
Склонившись над унитазом, самоубийца сложил письмо тонким фитилем, свободной рукой достал из коробка спичку и чиркнул головкой по коричневому боку коробка… В следующую секунду раздался оглушительный хлопок, словно невидимый каратист съездил Мухтолова одновременно двумя руками по ушам, разрывая барабанные перепонки, а перед глазами в воздухе из ничего образовался столб пламени, от которого моментально вспыхнула бумага, волосы и полусинтетическая рубашка.
Пулей выскочив из туалета, самоубийца-неудачник ринулся в ванную и залил самого себя из душа. Бровей и ресниц как не бывало! Рубашка на груди превратилась в обугленную паутину. Мухтолов в ярости сбросил ее и стал топтать ногами. И как это он не принял во внимание, что вентиляционная вытяжка ведет из кухни в туалет и что, следовательно, там скопилось газовое облако? Загасив на себе дымящиеся джинсы, Мухтолов вернулся в туалет с ведром холодной воды. В пластиковой мусорной корзине факелом полыхала использованная туалетная бумага, на полу догорали остатки испорченного предсмертного письма. Не найдя ничего лучшего, Мухтолов вытряхнул горящую бумагу в унитаз и залил сверху холодной водой. Пошел густой едкий дым. От резкой перемены температуры фаянсовый унитаз вдруг страшно затрещал и раскололся. По всей квартире разнесся запах гари.
Разнося тапочками по полу следы черного пепла, Мухтолов вернулся на кухню и без сил опустился на угловой диван, уронив голову на руки. После такой беготни и треволнений ему захотелось спать. То ли газ начинал действовать, то ли он слишком много выпил, но глаза так и слипались. Нужно только снова открыть конфорки газовой плиты, закрыть форточку и уснуть, чтобы больше не проснуться никогда, никогда…