Белая "Нива" шла на средней скорости. Ольга издалека заметила, что у машины отсутствует правая фара, крупное лицо водителя-работяги она тоже успела разглядеть, поэтому решительно подняла руку и вышла на дорогу.
Первое, что увидела Ольга, сев на переднее сиденье к водителю "Нивы", это знакомый символ – белый крест на черном фоне. Девушка удивленно подняла глаза на мужчину и отпрянула. Тот криво усмехнулся. Она вдруг поняла, что адрес водителю говорить не нужно. Он сам знает куда ехать…
Мужской голос звучал откуда-то из темноты. Ольга не видела говорящего, может быть, из-за этого весь разговор казался девушке каким-то дурным фарсом.
– Моя фамилия Ежов, – произнес мужчина с непонятным вызовом.
– Очень приятно, – без тени иронии сказала Ольга.
Возникла пауза. Видимо, допрашивающий ждал, что она спросит его о чем-то. Но Ольга молчала. Надо же так глупо влипнуть! Из десятка выбрать именно ту машину, в которую садиться было ни в коем случае нельзя. Дурочка, обыкновенная самонадеянная дурочка!…
– Вы, вероятно, слышали о моем деде?
– Нет… Впрочем, если речь идет о том самом руководителе ЧК…
– НКВД, – поправил голос.
Ольга кивнула:
– Кажется, Николай Сергеевич?
– Иванович, – аккуратно поправил ее мужчина.
– Допустим. Какая разница?… Чего вы от меня хотите? Чтобы я порадовалась за славное прошлое вашей семьи? – почти не раздражаясь, произнесла девушка. – Ну так я вас поздравляю. Достаточно? Что еще?
– Не надо так горячиться…
Ольга просто почувствовала, как недовольно вытянулись губы говорившего.
– Почему здесь темно? Вы что, экономите электроэнергию?
– Мне не нравится электрический свет, – пояснил мужчина, – но если вас это раздражает, я могу включить. Включить свет?
– Да.
Девушка застыла в ожидании. Ей было любопытно взглянуть на этого мужчину, обладающего таким странным голосом. А голос был действительно странным: для мужчины достаточно высокий, для женщины, напротив, слишком низкий. Иногда, в минуты волнения, голос срывался и человек почти пищал. Даже в темноте было заметно, как Ежов старается говорить на низах, но у него плохо получается. Дрянной актеришка!
– Я передумал.
– Почему?
– Мне не хочется идти на поводу ваших желаний. Тем более что мы скоро расстанемся. Мне не нужно изображать из себя галантного кавалера, и я не буду включать свет. Мне это не нравится… – Мужчина вышел из-за угла массивного шкафа и сел за стол. – Кажется, у вас во время допроса сидят друг против друга?
– Какая разница!
Ольгу почему-то утомил этот высокий, почти не мужской голос и многословность Ежова. Она ждала, когда же он начнет задавать свои вопросы. Но тот, казалось, не торопился.
– Моему деду пришлось жить и умереть в очень трудное время, – начал издалека внук Ежова. – Я считаю, что история отнеслась несправедливо к этому человеку. Слишком несправедливо! В чем его только не упрекали, какие только прозвища ему ни придумывали… Говорили, что руки у него по локоть в крови… Идиоты!
– Наверное, для этого были веские основания, – предположила Ольга.
Ей было невыносимо противно слышать этот голос, угадывать в человеке, сидящем напротив, амбициозного, надутого барчука и, главное, выслушивать банальности, которые произносились тоном великого откровения.
– Разумеется, – почти философски согласился собеседник, – но и в то время, и сейчас в некоторых вопросах не приходится выбирать средства.
– Лес рубят, щепки летят, – подсказала Ольга.
– А вы грубая!
– А вы…
– Что – я?
– Ничего.
Ольге тоже хотелось наградить собеседника каким-нибудь эпитетом, но она решила сдержаться и промолчала. Ежов подождал несколько секунд ответного выпада и, не дождавшись, продолжил:
– Так вот, в некоторых вопросах не приходится выбирать средства, – он выдержал паузу. Ольга вся напряглась. Она поняла, что сейчас их разговор подошел к главной теме. – И в этом смысле я понимаю своего деда и вообще многих людей. Дело в том, что и сейчас для нас, для нашей организации, наступило такое время, когда нам не приходится выбирать средства. Мы используем все способы, чтобы достичь цели.
– Меня уже пытались подвергнуть пыткам. Вы намекаете на это? – сообразила Ольга, куда клонит Ежов.
– Пытать? – искренне удивился мужчина. – Нет, нет, – засмеялся он. – Мы вас еще не пытали… И не собираемся… Если вы, – он опять стал очень серьезным, – ответите правду. Где папка?
– Я оставила ее в машине.
– Вы спрятали ее, это, простите, очевидно. И мне не хочется, чтобы мы опять разыгрывали комедию.
– Я не разыгрываю комедию, я говорю правду. И ваше право, верить мне или нет.
В эту минуту открылась дверь, в комнату вошел знакомый молодой парень. Ольга напрягла память. Кажется, его фамилия Сергеев… На секунду свет упал на человека за столом. Маленькие, близко посаженные глаза, довольно длинный нос, короткие усики и гладкая прическа заставили девушку усмехнуться. Что же, она предполагала нечто подобное!
Дверь бесшумно захлопнулась, молодой парень подошел к столу и положил на него толстую папку. Девушка невольно вытянула шею, пытаясь разглядеть, что это за папка. Сергеев, четко, по-военному развернувшись, вышел из комнаты. Ежов с деловым видом раскрыл папку, переложил несколько листов и испытующе посмотрел на Ольгу, которая внимательно наблюдала за ним.
– Знаете, что это?
– Нет.
– Это то, что обычно прикладывается к делу как вещественное доказательство преступления. Фотодокументы!
Последнее слово Ежов выговорил по слогам.
– Если есть фотодокументы преступления, значит, есть и само преступление? – осторожно предположила Ольга.
– Есть, – подтвердил Ежов, – и я это не скрываю. Для вас и наверняка для многих людей то, что запечатлено на этих фотографиях, – преступления, но для нас это всего лишь один из приемов нашей борьбы.
– Борьбы?! Какой еще борьбы?
– Вы скоро узнаете. Скоро все узнают… Эти фотографии сделаны во время допроса людей, которые так же, как и вы, упирались и не желали предоставлять нам необходимую информацию. Когда я вам покажу эти снимки, вы поймете, что после всего эти люди были более сговорчивы.
– Вы мне угрожаете?
– Я не хочу доводить дело до такого допроса. Вы женщина, и мне хотелось бы расстаться с вами по-доброму. Я покажу снимки только для того, чтобы избежать всего этого. Поэтому прошу вас: говорите только правду.
– Вы по поводу все той же папки с документами?
– Разумеется, – почти устало произнес Ежов.
– Вы считаете, что я в прошлый раз говорила неправду?
– А разве это не так?
– Да, я говорила неправду, – усмехнулась Ольга, – я тянула время… Дело в том, что во время моего побега я успела позвонить своему начальству и сообщила, где находится папка. Думаю, что ее уже изъяли, так что вы зря стараетесь.
Эту версию Ольга придумала мгновенно, в тот момент, когда, казалось, этот высокий, неприятный голос вконец утомил ее. Ольга поняла, что нужно играть ва-банк, она сыграла. Но тут же пожалела.
– Наша страна отличается не только плохими дорогами, но и отвратительной связью. Вы не смогли дозвониться до вашего шефа. Мы контролируем телефонную линию. И не нужно на старую ложь громоздить новую. – В голосе Ежова послышалась угроза. – Вы не боитесь, что мое терпение лопнет?
– Плевать! – неожиданно для себя самой закричала Ольга.
– Тихо!
– Плевать мне на ваши снимки, угрозы и прочую дребедень. Шуты гороховые!…
Ежов резко встал, на секунду Ольга заметила в его руке металлический предмет. Девушка вскочила, схватила стул, и в этот момент раздался выстрел. Человек с маленькими усиками удивленно повел бровью, ничего не понимая, Ольга обернулась и увидела, что дверь в комнату открыта настежь и полностью освещает плавно опускающегося на пол Ежова.
В дверях стоял Сергеев, в его руках был пистолет. Это он только что выстрелил…
На следующее утро мы собрались в кабинете Меркулова на военный совет.
– Итак, – сказал Костя, – что мы имеем?
Задать такой вопрос было очень просто. А вот ответить – гораздо сложнее. Мы с Грязновым переглянулись.
– Ничего, – разом ответили мы.
Меркулов внимательно посмотрел на меня, потом на Славу и произнес:
– Такого быть не может.
– Может, Костя, может, – сказал я, – как будто чья-то рука с ножницами обрезает все ниточки, которые могут вывести нас на след.
– Но что-то же все-таки осталось?
Я вздохнул:
– Единственная надежда остается на то, что следы деятельности Филимонова ведут в Америку.
– Так-так, поподробнее, – попросил Костя.
Я рассказал про телефонные счета и про справки, которые я навел с помощью Кэт.
– Угу, – отозвался Слава, – может быть, это и есть след. Но взять его можно только на месте. А это значит… – Это значит, – проворчал Слава, – что Турецкому снова светит командировка в Штаты.
– Поехали со мной, – предложил я.
– Ну нет, – замахал руками Слава, – я по-английски ни бум-бум. Что мне там делать.
– Хорошо, – легонько стукнул ладонью по столу Меркулов, – значит, как ты сказал фамилии тех, с кем контачили в штабе Филимонова?
– Кипарис и Беляк.
– Кипарис и Беляк, – повторил Меркулов, – Кипарис и Беляк…
Мы с удивлением поглядели на него.
– Что ты заладил как заведенный?
Костя задумчиво почесал затылок:
– Где-то я слышал одну из этих фамилий…
– Это неудивительно, – заметил я, – Кипарис – это такое дерево есть. А Беляк – заяц зимой.
– Да нет, – отмахнулся Костя, – совсем недавно слышал. И даже читал…
Он порылся в бумагах на своем столе, потом дал распоряжение своему помощнику. Через пару минут тот принес лист бумаги.
– Ну вот, – обрадовался Костя, – я же говорил. Вот тут черным по белому написано. Эдуард Кипарис, врач-кардиолог из Америки был убит позавчера в гостинице "Националь" ударом ножа.
Те несколько слов, что я произнес после этого, приводить здесь не буду. Из соображений нравственности. Но Слава и Костя, услышав мою тираду, подскочили на своих стульях.
– Ты не волнуйся так, Саша, – попытался успокоить меня Меркулов, – в конце концов остается еще Беляк. И кстати, личность он более подозрительная, чем Кипарис.
– Значит, Кипариса убил тоже врач? Некий Знаменский? – я ткнул пальцем в рапорт.
– Выходит, так.
– Значит, возможно, этот Знаменский может вывести нас на убийц? А может быть, он и есть убийца?
Меркулов покачал головой:
– Не думаю. Хотя… Ты это проверь, Саша.
Я уже встал со своего места, когда зазвонил мобильник Грязнова.
– Да… Да… – Его лицо вдруг буквально засветилось радостью. – Добро! Сейчас еду!
– Оля Кот нашлась, – радостно сказал он в ответ на наши вопросительные взгляды.
– Где она была? – не удержался я.
– В плену у фашистов.
– Шутишь?
– Нет, – ответил Слава без тени улыбки, – я серьезно.
Документы, обнаруженные Олей, подтверждали наши догадки. Это были письма, в которых говорилось о переводе крупных денежных сумм на счета "Мос-Ком". Почти все были подписаны Эдуардом Кипарисом. Однако адрес, который стоял на письмах, указывал на место жительства Евсея Беляка.
– Ну что, Саша, покупай билет в Нью-Йорк, – сказал Костя Меркулов, когда мы изучили все документы, – только сначала поговори с профессором Знаменским.
– Ну, по-моему, тут все ясно. Пятьдесят свидетелей могут подтвердить его вину. Что вам еще надо?
Тон следователя Баранова становился все более раздраженным. Он тряс перед собой листками из дела профессора Знаменского, подозреваемого в убийстве Эдуарда Кипариса. И все-таки в его глазах было еще что-то кроме непоколебимой уверенности в вине последнего. Что именно, я еще не понял. Но постараюсь разобраться.
– Я вас прекрасно понимаю. Более того, во многом согласен. Действительно, все, что вы говорите, – чистая правда. Но мне необходимо встретиться со Знаменским.
– Зачем? – в сотый раз спросил Баранов. – Я следователь, расследую убийство, в деле главным, и единственным, подозреваемым проходит Знаменский. Имею я право знать, зачем вам эта встреча?
Я с сожалением посмотрел на него. Ну неужели же ты, птенчик, не понимаешь, что мне десять тысяч лет твое разрешение не нужно. И так любое дело находится на контроле Генпрокуратуры. Неужели я, старший советник юстиции, приперся бы сюда, в городскую прокуратуру, спрашивать твоего разрешения? А пришел я сюда затем, чтобы ознакомиться с делом Знаменского, не привлекая к себе внимания. Чтобы ни у кого, в том числе и у организаторов убийства, не возникло никаких подозрений в том, что интересуюсь я делом Знаменского в связи с убийством Филимонова. И поэтому позволяю этому Баранову компостировать мне мозги вот уже почти целый час.
– Хорошо, – я хлопнул ладонью по столу, как бы давая понять, что ему все-таки удалось уговорить меня раскрыть страшную тайну золотого ключика, – хорошо, следователь Баранов, я вам расскажу, для чего мне нужно встретиться со Знаменским. Но я должен взять с вас подписку о неразглашении.
Ну кто же устоит против такого? У Баранова от любопытства задрожали руки. Так, дрожа, он и написал подписку. Я внимательно посмотрел на бумажку и сунул ее в карман.
– Дело в том, что Кипарис был резидентом иностранной разведки. Тайным, разумеется. Мы же, Генпрокуратура, держали это дело на особом контроле. И дело о его убийстве в оперативном отношении расследуется ФСБ. Вот почему нам так важно направить следствие, которое ведете вы, в правильное русло.
Я многозначительно посмотрел на него. Видели бы вы, с каким интересом он выслушал эту чушь.
– Так, значит, и вы, Александр Борисович, работаете в…
– Тсс! – приложил я палец к губам. – Об этом никто ничего не должен знать. Имейте в виду, что с этого момента вы входите в специальную категорию лиц, которым запрещено разглашать государственные секреты, а то, что я вам рассказал, и есть такой секрет. Вы не можете докладывать об этом никому, даже своему начальству. Никому, кроме Президента России. Вы меня поняли?
У Баранова глаза полезли на лоб.
– Да… – прошептал он, – никому… Только Президенту…
Итак, судя по материалам следствия, Кипариса, скорее всего, убил профессор Знаменский. Мотивы? О, их сколько угодно. Например, зависть к своему более удачливому коллеге. Какие-то старые счеты могут быть. Но выбрать местом убийства банкет, на котором присутствовало много народа, причем перед убийством устроить публичный скандал с криками и размахиванием столовым ножом… Это может говорить только об одном. О чем? Правильно, Знаменский не в своем уме. Хоть и профессор. А может быть, именно по этой причине. Как известно, среди ученых полно людей с несколько сдвинутой крышей…
В Бутырках я был через час после разговора с Барановым. Очень скоро в двадцать первый кабинет следственного корпуса привели профессора Знаменского. Судя по его внешнему облику, мои догадки оказались правильными. Не здесь ему место, не здесь. Канатчикова Дача, больница Кащенко или Ганнушкина. Хотя… облик часто бывает обманчив. А если дело касается человека, который впервые попал в СИЗО, – тут вообще лучше не опираться на внешность.
Всклокоченные волосы, дикий взгляд, трясущиеся руки. То, что на нем было надето, не поддавалось описанию. А ведь он просидел всего несколько дней…
Я заглянул в записную книжку, где были анкетные данные Знаменского.
– Добрый день, Феликс Викторович, – приветствовал его я, – присаживайтесь, пожалуйста.
Знаменский как-то боком подошел к приваренной к полу металлической табуретке и сел.
– Меня зовут Турецкий. Александр Борисович Турецкий. Я старший следователь по особо важным делам Генеральной прокуратуры Российской Федерации.
Знаменский кивнул.
– Я пришел задать вам несколько вопросов.
Опять кивок.
– Вы понимаете, по какому поводу?
Совершенно глупый вопрос. Но Знаменский снова кивнул.
– Скажите, Феликс Викторович, была ли у вас личная неприязнь к потерпевшему?
Знаменский кивнул. Может быть, это у него нервный тик?
– И по какой причине? – задал я вопрос, на который невозможно было ответить простым кивком.
– Были причины… – наконец открыл рот Знаменский.
– Вы не могли бы рассказать поподробнее?
Знаменский вздохнул:
– Отчего же. Могу. Только ответьте мне, пожалуйста, и откровенно, когда меня будут судить?
Я пожал плечами:
– Этого я не знаю. Предварительное следствие очень часто тянется месяцами.
Брови Знаменского поползли вверх:
– Значит, я здесь проведу еще немало времени?
– Скорее всего, да. Ведь вы обвиняетесь не в чем-нибудь, а в умышленном убийстве. Да еще иностранного гражданина. Это серьезно.
– Могу ли я как-нибудь ускорить этот процесс?
– Можете. Если будете точно и честно отвечать на все поставленные вопросы.
– Я готов.
Лицо Знаменского теперь выражало непоколебимую решимость помочь следствию по собственному делу.
– Итак, в чем была причина вашей неприязни к Кипарису?
– Это давняя история. И долгая.
– Ничего, – ободрил его я, – у нас есть время.
– Хорошо, – сказал Знаменский, – я расскажу…
Он рассказывал действительно довольно долго. И по мере его повествования я все больше убеждался, что обвинение этого безобидного человека в убийстве – полная чушь. Ну не мог он убить. Ругаться мог, скандалить мог, даже замахнуться. Но убить… Нет.
– …Кипарис не отвечал на наши письма. А когда нам удавалось дозвониться, вы понимаете, в те годы это было не так просто, тогда он говорил, что с оформлением патентов все очень сложно, что американские законы очень сложны, что ему никак не удается преодолеть массу формальностей, что результата еще нет, но вот-вот будет.
– В общем, кормил вас завтраками?
Знаменский кивнул:
– Именно так. Каждый раз мы слышали от него, что вот-вот будет результат. И мы получим свою долю. Но шли годы, и ничего так и не происходило. Вы поймите, Александр Борисович, это изобретение для нас было всем. Буквально всем. А для Бычкова больше чем всем. Это был труд всей его жизни. И если у меня еще есть время, то у него – нет.
– Кстати, а как мне найти Бычкова?
Знаменский помрачнел:
– Я сейчас расскажу. Полтора года назад нам надоела ложь Кипариса. В том, что он лгал, ни у меня, ни у Бычкова не было никакого сомнения. И мы решили действовать. Как именно? Поехать в Америку и разыскать Кипариса. Однако это оказалось сделать не так просто. Ни с того ни с сего в Америку не пускают. Знакомых, которые бы сделали приглашение, у нас не было. С трудом удалось сделать через одну фирму. Однако на собеседовании в посольстве нас ждало разочарование – мне отказали в разрешении на въезд. Клерк сказал, что у него нет уверенности в том, что я не совершу попытки нелегально остаться в Соединенных Штатах. Впрочем, его можно понять: зарплата у меня мизерная, квартира не приватизирована… В общем, меня не пустили. Делать приглашение для Бычкова мы не стали – его могла ждать та же история. Мы решили поступить иначе. Бычков подал документы на выезд в Израиль. Конечно, туда его пустили без всяких проблем. И через полгода он выехал туда. Два месяца назад он позвонил и сообщил, что купил билет в Нью-Йорк. И что через неделю будет там.