Генриэтту изолировали. Ребенок сидел дома, в комнате, до потолка набитой дорогими игрушками, и молчал.
Вы можете себе это представить?
Я – нет.
Впрочем, врач разрешил водить ребенка в театр. И Элла таскала дочь на дневные представления кукольного театра, репертуар которого Генриэтты через полгода выучила наизусть.
В общем, через полтора года мучений Генриэтты обрела правильную речь. Чего это стоило родителям в моральном плане – не представляю.
Вот так и вышло, что сейчас, к десяти годам, девочка была совершенно нормальным полноценным ребенком, и ее жизнь нисколько не осложняли дурацкие скобки на зубах. Генриэтта привыкла к таким мучениям, что скобки на их фоне казались просто развлекательным аттракционом.
Хуже то, что из-за непрерывных болезней она не смогла обрасти подружками. Девочка оказалась очень одинокой.
Но так уж вышло, что в жизни Эллы тоже образовался полный вакуум.
Раньше общаться с подругами у нее просто не было возможности. Болезни дочери поглощали ее целиком. А когда болезни, наконец, были побеждены, Элла с удивлением обнаружила вокруг себя пустоту.
Старые приятельницы разбежались по своим делам: кто-то делал успешную карьеру, кто-то удачно вышел замуж, кто-то выправлял непутевых детей…
В общем, старые подруги потерялись, а новые как-то не наживались.
Тем более что пять лет назад Волховы решили переехать подальше от Москвы, чтобы Генриэтта дышала относительно чистым воздухом, а не столичным суррогатом из отходов производства и плавящегося асфальта.
Так что в каком-то смысле мое появление было для Эллы просто манной небесной.
Конечно, явись я перед ней в дешевой китайской куртке, ни о каком общении "на равных" не было бы и речи. Но мой внешний вид говорил о том, что я – человек не бедный, следовательно, достойный внимания.
Или, выражаясь языком Эллы, "человек ее круга".
Итак, на второй день после моего возвращения из беспамятства я выяснила, что нахожусь в поселке Старое Бочарово, расположенным в шестидесяти километрах от Москвы. Поселок был относительно новым, но застраивался не слишком быстро. Цены на землю здесь были ого-го, а вот условия настораживали. Скажем, канализация. До ближайшей трубы следовало тянуть два километра, и цивилизованный комфорт влетал в копеечку. Опять же, природные условия подкачали: лес в наличии имелся, а речки поблизости не было. Так что поселок застраивался по принципу "знакомые рядом".
Первым новоселом стал некто Саша. Тот самый мужчина с неприятными двухцветными глазами, который делал мне уколы.
Как мне удалось выяснить, по основной своей специальности Саша был врачом. Точнее говоря, военным хирургом.
Закончил он военную медицинскую академию довольно давно, еще в конце семидесятых, и тут же отбыл исполнять интернациональный долг в Афганистан. Там и прослужив вплоть до вывода войск. Вернувшись назад, купил небольшой участок подальше от Москвы, благо цены тогда были еще не ломовые, и построил симпатичный домик.
Отсутствие соседей Сашу ничуть не смущало. Человек он, судя по всему, был нелюдимый, к общению не стремился и разрастание поселка отнюдь не приветствовал.
С личной жизнью у отставного военного хирурга дело обстояло глухо. Элла могла предъявить мне только смутные слухи. Говорили, что в Афгане Саша женился на какой-то местной освобожденной женщине востока. Вроде бы имелся и ребенок, только непонятно, сын или дочь. Но произошла очередная смена власти, и его семью вырезали "непримиримые".
Опять-таки, за достоверность этих данных Элла не ручалась. Ясно было только одно: жил Саша один и менять статус-кво явно не собирался.
Пять лет назад Максим познакомился с бывшим военным хирургом на съемках какого-то фильма. Сашу пригласили выступить консультантом, на что тот неожиданно согласился.
Странно, но с Максимом они подружились очень быстро, и настолько крепко, что Волохов решил построить дом поближе к новому другу. И как Элла ни заламывала руки, указывая на отсутствие общества в радиусе шестидесяти километров, муж остался непреклонным.
Дом построили, семейство переехало.
Сама Элла к Саше относилась сдержанно. "Темный тип" ─ вот определение, которое она дала мне, не задумываясь.
Я вспомнила переливчатые глаза непонятного цвета и согласилась с хозяйкой дома.
Третьим камикадзе, примкнувшим к их закрытому обществу, стал некто Стефан Викторович Богданович.
О нем Элла говорила трепетным голосом, пряча глаза, и я предположила, что это и есть тот самый самец из категории красивых павлинов, который способен разрушить благополучную женскую судьбу.
Стефан был значительно младше Эллы. Блистательные мужские тридцать пять против осенних женских сорока трех наводила на грустные мысли о переменчивости и непостоянстве. И, в общем, оказались правильными.
Стефан перетащил следом за собой некую Викторию Грачеву, даму деловую, успешную, издательницу нескольких популярных женских журналов.
О ней Элла говорила с нескрываемой злобой, и я поняла, что это и есть та самая удачливая соперница, которую ненавидит любая женщина, даже заочно.
И, наконец, пятым обитателем поселка был загадочный тип, про которого ходили разные слухи. Одни говорили, что это доверенное лицо президента одной бывшей республики Советского Союза. Лицо, которое готовило своему шефу плацдарм для отступления после выборов и последующей новомодной революции.
Другие считали, что это удачно обанкротившийся владелец крупного алюминиевого завода.
Третьи предполагали…
Впрочем, неважно.
Версий было множество, ни одна не подкреплялась доказательствами, следовательно, все они имели право на существование.
Еще три коттеджа строились для людей, незнакомых старожилам. Строились они медленно и никакой роли в этой истории не играли.
Вот вкратце вся диспозиция.
Максим Леонидович в мою комнату не заходил ни разу, исключая тот день, когда я пришла в себя. Его отношение к своей персоне я прекрасно ощущала: он мне не доверял.
Впрочем, имел право. Не говоря о том, что он меня совсем не знал, я сама себя не знала и могла оказаться кем угодно. В том числе агентом, засланным конкурирующим продюсером.
Поэтому на отсутствие его визитов я нисколько не обижалась, и даже радовалась им.
На третий день я решила встать с постели и пройтись по дому. Чувствовала я себя прекрасно, конец февраля подарил нам чудесные морозные дни, и мне хотелось вдохнуть в себя уходящий зимний воздух.
Поэтому я попросила принести мою одежду. Молодая приветливая горничная притащила отстиранные и отглаженные тряпки, которые почему-то казались мне чужими.
Серый свитерок без всяких узоров и финтифлюшек.
Элла говорила, что это хорошая шерсть и что такой свитерок не продается на барахолках столицы.
Черная шерстяная юбка.
Лейбл отсутствовал, что указывало на то, что юбка была сшита, а не приобретена в готовом виде. Но опять-таки по утверждению Эллы, крой был отличный, швы тщательно обработаны, а фасон с "запахом", несмотря на свою скромность, не был стандартным.
Дальше. Белье.
Элла говорит, что белье дорогое, и не верить ей у меня оснований нет. В чем-чем, а в хороших шмотках она разбирается превосходно. Не один год потратила на получение достойной квалификации.
Дальше. Чулки.
В этом вопросе Элла меня слегка осудила. Не за качество, боже упаси! Чулки были достаточно дорогими, чтобы снискать ее одобрение. Она по-матерински отругала меня за то, что я расхаживаю зимой в тонких трусиках и чулочках, не обременяясь теплыми подштанниками.
─ А если начнутся осложнения по женской части? Если родить не сможешь? – негодующе спрашивала Элла, и даже сплюнула через плечо от ужаса.
Впрочем, через минуту она нашла объяснение моей нерадивости. В тонких чулочках без всякого прикрытия я расхаживала, разумеется, только потому, что ездила в машине. Вопрос, куда подевалась эта машина, и почему я притащилась в поселок пешком, остался за кадром.
Итак, я поднялась с кровати, аккуратно сложила отстиранные и отглаженные вещи на стул и побрела в ванную.
Вошла, включила свет и внимательно осмотрела крупногабаритный санузел, оформленный в стиле античной мозаики. Красиво, что и говорить.
К моим услугам были душевая кабинка и огромная ванна-джакузи. Немного поколебавшись, я выбрала ванну.
Заткнула водосток, плеснула щедрую порцию душистой пенной жидкости и направила на нее теплую струю из-под крана. Откинула голову на резиновую подушечку, разложила руки по краям ванны и замерла.
Ванна наполнялась быстро. В воздухе запахло цветочным лугом и свежескошенными травами. Запах был легким, ненавязчивым, но довольно устойчивым. Во всяком случае, даже через час после принятия ванны я чувствовала, как пахнет моя кожа.
Я, не торопясь, намылила губку и принялась драить свое тело. Удовольствие от процесса я получала огромное, из чего сделала вывод: в сознательной прошлой жизни я привыкла регулярно мыться.
Что ж, хоть один позитивный вывод.
Содрав с себя неприятный запах болезни, я нашла шампунь с бальзамом и тщательно вымыла голову. Волосы у меня оказались длинными и густыми. Цвет я не разобрала: то ли каштановые, то ли медные. Посмотрю, когда высохнут.
Вылезла из ванной, выдернула пробку и принялась изучать баночки с кремами, стоявшие на полочке перед затуманенным зеркалом. Нашла разные варианты для сухой, жирной и нормальной кожи. Немного поколебалась и выбрала последний. Намазала лицо желтоватым нежирным кремом, кожа благодарно вздохнула и моментально впитала его в себя.
Удивительное комфортное состояние.
Все так же неторопливо я выбрала крем для рук и тела, осмотрела свои ногти.
Маникюра у меня нет, хотя руки довольно ухоженные. Интересно, почему я не отпускаю ногти?
Не помню.
Я открыла шкафчик с матовым стеклом, встроенный в стену. Там лежала куча ненужных после ванной предметов, которыми запасается любая рачительная хозяйка.
Например, фен.
Еще на полочках лежал маникюрный набор, стояли вряд хорошие дезодоранты, парфюмированные и без запаха, множество разноцветных баночек с лаком для ногтей, жидкость для снятия лака, запас ватных шариков и дисков для снятия макияжа, кое-какая косметика. Вернее, не кое-какая, а очень хорошая и дорогая, просто выбор был невелик и рассчитан на блондинку.
Впрочем, неважно.
Я включила фен, и он бесшумно задышал мне в лицо теплым воздухом. Еще я обнаружила множество насадок, из которых мне пригодилась только круглая щетка для поднятия корней волос. Я привычным движением взъерошила волосы на макушке и принялась за дело.
Руки работали легко, сами по себе, без моего участия.
"Что значит механическая память!" ─ подумала я.
Через десять минут волосы были высушены и уложены так, как я, очевидно, делала это в прошлой жизни.
Интересно, как я выглядела?
Этот вопрос мучил меня чрезвычайно, но я сознательно не протирала туманную поверхность большого зеркала. Честно говоря, я не знала, кого там увижу, и боялась определенности.
Вдруг я увижу там страхолюдину, по которой плачет пластическая хирургия? Зря, что ли, Максим, разговаривая со мной, предпочитал смотреть в стенку?
Точно знаю, что я не старая. Сужу по рукам. Кожа на них не морщинистая, гладкая и ухоженная. Стало быть, я еще не в пенсионном возрасте.
Волосы у меня вполне приличные: длинные, густые, блестящие… Впрочем, возможно, они выглядят так хорошо, благодаря дорогим средствам для волос, которые я нашла.
Я не толстая. Это совершенно точно. Одежда, которую мне принесли, выглядела примерно на сорок четвертый – сорок шестой размер.
Нормально.
"Ну, что ты тянешь?" – поторопил меня недовольный внутренний голос. – От того, что ты сутки простоишь перед зеркалом, не смея поднять глаз, красивей не станешь! Давай смотри прямо! Хватить трусить!"
Я глубоко вздохнула теплый воздух ванной и провела краем полотенца по зеркальной поверхности.
В незамутненной полосе отразились яркие синие глаза и кусочек лба с приподнятым над ним волосами.
Я поразилась. Неужели это мои глаза? Такие синие?
Торопливо протерла зеркало, отняла полотенце и замерла перед своим отражением.
Это я?!
Девушке, смотревшей на меня с обратной стороны зеркала, было лет двадцать пять, не больше. Самой яркой и привлекательной частью ее лица были, без сомнения, синие глаза. В сочетании с пышными медными волосами они выглядели обворожительно.
Я наклонила голову ближе к зеркалу и раздвинула корни волос.
Так я и думала. Природный цвет таким совершенно не бывает. Волосы у меня крашеные. А настоящий их цвет…
Я еще раз посмотрела на пробор, скосившись на отражение.
Настоящий их цвет темно-каштановый. Тоже, в общем, неплохо. Но с медным не сравнить.
Остальные черты лица довольно посредственные: нос небольшой пуговкой, узкий рот, прямые брови, потерявшие форму за время моей болезни…
В общем, ничего выдающегося. Но вместе эти усредненные детали создавали впечатление устойчивой гармоничной красоты.
И так бывает.
Фигуру девушки я рассмотреть не сумела. Зеркало отражало ее только до пояса.
Тут я поймала себя на мысли, что думаю о себе в третьем лице. Только раздвоения личности мне и не хватало! Но я никак не могла совместить прелестное видение, отраженное в зеркале, со своей скромной персоной.
В общем, увиденное меня порадовало.
Уже с большей уверенностью я осмотрела свое лицо. Так сказать, в деталях.
Кожа у меня хорошая. Никаких пятен, никаких морщин, никакого раздражения. Ровная, гладкая поверхность, покрытая нежным персиковым пушком. Такая кожа не нуждается в маскировочных средствах. Разве что в хорошей легкой пудре цвета золотистого загара. На ее фоне синие глаза будут сиять особенно ярко, а цвет волос оттенится еще эффектней.
Я порылась на полочках и нашла остатки рассыпчатой французской пудры "Жюли".
Откуда-то я знала, что это дорогая пудра. Интересно откуда?
Я слегка припудрила кожу, защищенную хорошим нежирным кремом, посмотрелась в зеркало и удовлетворенно кивнула.
Пудра легла ровно. Ни пятнышка, ни островка.
Я порылась на полках еще немного и обнаружила розовые румяна. Вот этой находке я обрадовалась даже больше, чем пудре. После болезни кожа выглядела бледной, и немного румян на скулах мне сейчас просто необходимо.
К румянам я присоединила розово-перламутровый блеск для губ и такие же перламутровые тени. Подкрасила ресницы и посмотрела в большое зеркало.
Боже мой, неужели это я?
Девушка, смотревшая на меня из-за рамы, выглядела сногсшибательно. Если бы меня сейчас спросили, что я предпочитаю: лишиться памяти или лишиться внешности, то сомневаться бы я не стала.
С такой внешностью можно прожить и в состоянии полной амнезии.
Я еще немного повертелась перед зеркалом, то собирая волосы, то снова рассыпая их по плечам. Свет мой зеркальце, скажи…
"Хороша", ─ откликнулось беспристрастное Зазеркалье.
"Вижу", ─ подтвердила я.
Порылась среди множества разных дезодорантов, выбрала "Голубой Эден". Отчего-то при виде бело-голубой разрисованной упаковки во мне шевельнулось что-то похожее на воспоминание. И еще не нажав на головку пульверизатора, я уже точно знала, какой у него запах.
Глубокий, рассеянный и неопределенный.
Я люблю аромат, который невозможно определить словами. Про который нельзя сказать, цветочный он, или древесный, или ванильный…
В общем, такой аромат, как "Голубой Эден".
Я брызнула дезодорантом на запястье. Помахала рукой в воздухе и с наслаждением принюхалась.
Да. Этот запах я знаю очень хорошо. Видимо, именно этим дезодорантом я пользовалась в прошлой жизни, о которой ничего не помню.
В общей сложности я провела в ванной почти два часа. Наконец вернулась в комнату, оделась в приготовленную для меня одежду и направилась к двери.
Открыла ее и замерла на пороге.
Переступать порог было страшно. Жизнь, ждавшая меня за пределами гостевой комнаты, могла оказаться мышеловкой, и я вполне отдавала себе в этом отчет.
Однако выхода не было. Рано или поздно мне придется столкнуться лицом к лицу с реальностью. И лучше не тянуть кота за хвост.
Я переступила через порог и оказалась в громадном коридоре. С двух сторон от меня виднелись закрытые двери.
Двери, очевидно вели в другие гостевые комнаты необъятного дома.
Я прошла немного вперед и увидела широкую лестницу, уходившую вниз.
Дошла до первой ступеньки и прислушалась. Внизу раздавались негромкие мужские голоса.
Я глубоко вздохнула, собираясь с духом, и двинулась по лестнице вниз.
* * *
Мой слух меня не обманул. Голоса звучали все ближе, пока я не спустилась на один пролет и не оказалась в огромном холле, похожем на зимний сад из-за большого количества разнообразных живых цветов. Среди этих уютных зарослей стоял угловой диван, перед ним располагался плетеный журнальный стол, а у противоположной стены виднелся гигантский домашний кинотеатр с метровым экраном.
Впрочем, кинотеатр меня, как раз, заинтересовал мало.
На диване, спиной ко мне, сидели двое мужчин. По круглому затылку одного я определила Колобка. По густой шевелюре цвета "соль с перцем" – загадочного Сашу, лечившего меня и делавшего это вполне успешно.
Мужчины переговаривались вполголоса, но не таились. Я посмотрела на часы, висевшие на стене.
Все правильно. От кого им таиться? Элла с Генриэттой еще не вернулись из школы, я, как предполагается, валяюсь в кровати, прислуга на своей половине…
Прятаться незачем. И собеседники не стали обременяться конспирацией.
Разговор шел обо мне.
─ Я бы на твоем месте был осторожнее, ─ говорил Саша Колобку. – Уж очень все это странно: явилась ниоткуда, как царевна-лягушка… Никаких ниточек…
─ Ты уверен, что не пропустил нужного заявления? – еще раз придирчиво вопросил Колобок.
─ Уверен, уверен, ─ досадливо заверил его приятель. – Сам посмотрел все фотографии женщин, пропавших за последние две недели не только в Москве, но и в области! Ничего похожего!
─ Никого! – поправила я, вклиниваясь в беседу. – Я, простите за дерзость, предмет одушевленный…
Мужчины разом обернулись.
Минуту они смотрели на меня, разинув рот. Первым опомнился Колобок; медленно поднялся с места и вымолвил слабым голосом:
─ Боже мой, кто это?
─ Не узнаете? – спросила я, дружески улыбаясь. Подошла поближе и остановилась, давая возможность хорошенько себя рассмотреть. Чего-чего, а внешности мне стыдиться не приходится.
Колобок сделал судорожное глотательное движение.
─ Вы? – спросил он невнятно.
─ Я, ─ подтвердила я.
Повернулась к Саше и протянула ему руку.
─ Здравствуйте.
Тот тоже медленно поднялся с места, не сводя с меня неприятных зелено-карих глаз. Впрочем, их выражение меня сейчас порадовало. Даже не думала, что у подобного человека может быть такое идиотское растерянное выражение лица.
Тем не менее надо отдать должное военному хирургу. Очухался он быстро и молча пожал мою руку. После чего вежливо спросил:
─ Как вы себя чувствуете?
─ Я чувствую себя вполне здоровой, ─ ответила я. – Благодаря вам.
Саша небрежно махнул ладонью.