- А что же вы раньше никогда не появлялись? А впрочем, какое мне дело… Только что вам нужно теперь, через десять лет? Тогда ею никто не интересовался, пришел какой-то тип из милиции, задал несколько вопросов… Поставили точку и забыли, мало ли что случается в большом городе. Выпала из окна, и все шито-крыто. - Она расплющила окурок в стеклянной пепельнице, стоявшей на подоконнике.
По-видимому, она не очень-то верила в то, что это был несчастный случай, но какие основания имела я, пришедшая через десять лет, ворошить давнюю историю?
- Видите ли, - пустилась я в отчаянное плавание по морю безнадежного вранья, - так сложились обстоятельства, что в тот момент, когда все это случилось, я находилась очень далеко и ни о чем не догадывалась… Нас с Ольгой разлучили в раннем детстве, и мы ничего не знали друг о друге… А сейчас вскрылись некоторые обстоятельства… В общем, я почувствовала необходимость узнать о ней все, что можно…
Я лгала примитивно, бесталанно, сказочка получалась просто карамельно-ванильная, ни один здравомыслящий человек ни при каких обстоятельствах в нее бы не поверил. Этакий незамысловатый сюжетец из мексиканской "мыльной оперы".
Кажется, она и не поверила, но не стала разбираться в моем бреде, просто выслушала со скучающим видом.
- Не знаю, что такого полезного и интересного об Ольге я могла бы вам рассказать. Близкими подружками мы с ней не были, просто выходит, что сегодня в мастерских из тех, кто ее знал, я одна осталась. Остальные - кто уволился, кто - на пенсию ушел, иных уж нет… А потом Ольга была очень скрытным человеком, здесь она ни с кем не делилась секретами, если таковые у нее, конечно, имелись…
- Но были же у нее подруги какие-нибудь, у каждой женщины есть подруги, - начала я и осеклась. А были ли подруги у меня?
- Не знаю, ничего не знаю, знаю только, что хоронили ее за счет музея. Слава Богу, тогда еще у музея деньги имелись, сегодня, наверное, отвезли бы на кладбище для бомжей. На похоронах почти никого не было, соседи, несколько человек из мастерских…
- А молодой человек, у нее ведь был молодой человек?
- Представления не имею, - пожала она плечами, - возможно, что имелся, она ведь была очень привлекательной девушкой, даже красивой.
- А где она жила?
Я приготовилась снова услышать "не знаю", но она сказала, близоруко щурясь в окно:
- Да тут недалеко, в нескольких кварталах. Видите ли, у музея когда-то было что-то вроде общежития, которое со временем превратилось в обычную коммуналку. Там Ольге выделили маленькую комнатку, метров двенадцать, с тремя или четырьмя соседями.
Она достала из верхнего ящика стола ручку и, оторвав листок от настольного календаря, что-то быстро на нем начеркала и протянула мне:
- Вот адрес, если хотите. Может, соседи вам больше расскажут, хотя сомневаюсь, контингент там успел, наверное, смениться.
Я поняла, что точка в разговоре поставлена, и попрощалась, но, когда я подошла к двери, она меня окликнула:
- Знаете, я еще кое-что вспомнила. Ольга ведь подрабатывала, я это точно знаю, помогала одному известному московскому коллекционеру. Как же его?.. Герман Иратов, отчества не помню. Что-то про него давно ничего не слышно, уж не умер ли… Жил где-то на Тверской, и дома у него были такие раритеты!.. Если мне не изменяет память, однажды в нашем музее проводилась выставка из частных собраний с его участием.
* * *
Я вышла из флигелька и окунулась в ранние фиолетовые сумерки. Желтые фонари робко роняли слезливый свет в темные уголки заброшенного переулка, во влажном воздухе висела мелкая снежная пыль, длинные тени кряжистых деревьев-уродцев, лишенных солнца почти круглый год, расчерчивали сугробы ломаными линиями. Внезапно мне стало страшно, возникло такое ощущение, словно что-то огромное и невидимое, но осязаемое стелется вслед за мною, пытаясь обнять своими скользкими щупальцами. Я запахнулась в шубу, спрятав голову в воротник, и, невольно ускорив шаг почти до бега, кинулась к светившейся неоном, наполненной шумом проносящихся автомобилей улице.
Как только я оказалась в людном, освещенном месте, мой неосознанный страх сменился столь же внезапной усталостью. А еще мне безумно захотелось пить, потому я зашла в первое же кафе на углу, где было тепло и тихо. За столиками сидели несколько человек, они молча курили и потягивали коктейли, бармен за стойкой смотрел маленький телевизор. Я заказала себе коктейль и, устроившись за столиком у окна с желтовато-коричневой портьерой, втянула в себя первую порцию спасительной влаги. Я поглощала незамысловатую смесь из джина "Капитанского", тоника и персикового сиропа с удовольствием путника, преодолевшего длительный маршрут сквозь пустыню.
- Вы позволите? - Неприметный мужчина лет пятидесяти отодвигал пластиковый стул.
Я отрешенно пожала плечами. Конечно, в кафе было полно пустых столов, но, с другой стороны, у меня не было никаких оснований ему отказать.
Он уселся напротив с рюмкой коньяку, которую тут же осушил. По всем признакам мой сосед по столику принял коньяк "для поправки".
За окном пешеходы то и дело проносили синеватые в неоне елочки с первых новогодних базаров. Какой-то молодой рослый парень нес свою лесную красавицу легко и торжественно, будто букет для любимой женщины.
- Вы знаете, что сделали печенеги с черепом князя Святослава?
Я вздрогнула и обернулась в поисках того, кто задал мне столь нелепый вопрос. Похоже, это был мой сосед, только что успешно "поправившийся". Теперь он курил, но руки его все еще слегка дрожали.
- Так вы знаете, что сделали печенеги с черепом князя Святослава?
Странно было не только то, что он говорил, но и как - почти не шевеля губами - ни дать ни взять чревовещатель.
Я посмотрела на него с любопытством. А что, собственно, я могла ответить? Откуда мне знать, что сделали печенеги с этим самым черепом? Хотя в голове ни с того ни с сего, будто патефонная иголка запрыгала на заигранной пластинке: "Как ныне сбирается вещий Олег отмстить неразумным хазарам…" Ну, и так далее. Впрочем, хазары и печенеги, кажется, не одно и то же, как и Олег - это вам не Святослав.
Он помахал рукой, пытаясь разогнать облачко довольно-таки противного дыма от папиросы, и констатировал с видимым удовлетворением:
- Не знаете… Они оковали череп серебром, и печенежский князь пил из него как из чаши на пирах.
Лицо мужчины светилось приветливостью.
Ну вот, только местного сумасшедшего мне и не хватало!
- Откуда вы знаете? - спросила я с опаской, мысленно ругая себя на чем свет стоит за то, что ввязываюсь в подобные дискуссии.
- "Повесть временных лет" донесла сию историю. - Он выдохнул очередную струю вонючего дыма.
- "Повесть временных лет"? - уточнила я, будто это что-нибудь меняло.
Решив, что мне пора уносить ноги, я привстала, но он вдруг судорожно вцепился в мою руку:
- Подождите, дальше будет интереснее…
Куда уж интереснее! На всякий случай я снова села, памятуя, что с сумасшедшими спорить нельзя. Боковым зрением я пыталась поймать взгляд бармена, чтобы попросить помощи, но бармен, как назло, был по-прежнему увлечен телевизором.
А незнакомец отпустил мою руку, откинулся на спинку стула и закурил новую папиросу. Если бы он не говорил всех этих в высшей степени странных вещей, его вполне можно было бы принять за инженера-неудачника предпенсионного возраста.
Следующим вопросом он меня добил окончательно:
- Ну уж про организацию с названием КГБ вы, конечно, слышали? Или нет?
На этот раз я таки закашлялась от дыма его папиросы, а он снова на манер ветряной мельницы замахал руками.
Его понесло дальше:
- Думаете, наверное, что за сумасшедший ко мне пристал, с какими-то черепами… Еще и КГБ приплел. Не бойтесь, я адекватный, как принято говорить… А вы очень красивая женщина… Есть люди, чувствующие красоту особенно обостренно, но почему-то им мало ею восхищаться, они непременно должны ее использовать…
Вот так переход, а еще утверждает, что не сумасшедший.
Вдруг он упал грудью на столик, глаза его лихорадочно заблестели:
- Хотите открою вам маленькую тайну? Сегодня можно. В КГБ существовал специальный отдел, который разрабатывал различные гипотезы, почти мифы… Допустим, в каком-то источнике - а таким источником может быть даже Библия, например, - упоминается нечто такое… что то ли было, то ли нет, а потому официально считается не более чем красивой легендой… Так вот… А почему бы не допустить, что это нечто в действительности существует, просто его никто не видел, оно недоступно никому, потому что хранится в частной коллекции и может в любой момент покинуть страну. Самое ужасное: никто не станет искать, зачем искать то, чего нет?
Ну бред наяву! Он даже закатил глаза во время своего фантастического монолога. Господи, ну и страна, здесь даже с ума все сходят на одну тему! Ни одна приличная галлюцинация без КГБ не обходится.
Мужчина похлопал себя по карманам в поисках новой порции курева, но обнаружил лишь пустую пачку. Тогда он зажал в уголке рта спичку - отвратительная привычка! Теперь я рассмотрела его лучше: у него были невыразительные, но довольно цепкие глазки серовато-зеленоватого цвета, массивный нос, испещренный ранней старческой сеточкой лопнувших сосудов, постриженные кое-как густые черные волосы. Взгляд странный - не то чтобы безумный, просто левый глаз слегка косил. В сущности, это было лицо человека, привыкшего взваливать на себя страдания и неудачи с готовностью и покорностью вьючного верблюда: чуть-чуть присядет под тяжестью и по привычке пойдет дальше. Ни жестокости, ни жгучей обиды я в нем не ощутила, значит, не буйный.
Он встал и, не прощаясь, ушел: не очень-то вежливо с его стороны после всего, что он мне наговорил. Но проходя уже по улице мимо окна, он неожиданно оглянулся и подмигнул мне тем самым глазом, который косил.
* * *
Я вернулась домой за какие-то десять минут до Рунова. У Мальчика, выглянувшего в прихожую, лицо было слегка разочарованным: то ли он надеялся увидеть вместо меня любимого патрона, то ли вообще рассчитывал, что я уже никогда не залечу на своей метле в этот уютный рай с евроремонтом.
- Явилась, - протянул многозначительно, - ну-ну… - И нырнул в кухню.
Не исключено, что ему пришлось прерваться на самом интересном месте с крутой перестрелкой, в которой противники окончательно приканчивали друг друга.
Я принялась разглядывать в зеркале признаки красоты, о которой говорил сумасшедший в кафе. Мое лицо показалось мне усталым и бледным: отдельные его детали - глаза, нос, губы - были как бы сами по себе, если можно так выразиться, не объединенные общей идеей. Что означало только одно - я не давала себе труда добавить к внешнему облику хотя бы немного внутреннего содержания, то бишь души, без которой самый утонченный лик не более чем маска.
Мне требовался стимул, и, слава Богу, он не заставил себя долго ждать. Я услышала, как в замочной скважине повернулся ключ: Рунов вернулся домой. Мое отражение в зеркале тотчас ожило, глаза заискрились, волосы засияли, в воздухе запахло жасмином и олеандром, экзотическими фруктами, морским прибоем и продолжительной любовью на теплом песке.
ГЛАВА 9
Той ночью я не любила, но позволяла себя любить, и со мной такое случилось впервые. Опыт, который я когда-то приобрела с Кареном, был совсем иным, он всегда вел себя в постели, как испанский конкистадор, осваивающий очередную колонию в святой уверенности, что обращает бесхитростных дикарей-язычников в истинную веру. Рунов мог и так, но мог и иначе, превращая игру, известную со времен Адама и Евы, в неповторимую импровизацию.
Я принимала поцелуи и ласки со снисходительностью богини, ненадолго спустившейся с небес, позволяя себе единственный ответный жест - прикосновение к склоненному затылку Рунова. Хотела бы я знать, о чем он думал в этот момент, если мужчины вообще о чем-нибудь думают во время любви. Я все еще его плохо понимала, я его просто чувствовала, а значит, он был для меня сгустком моих же собственных ощущений и эмоций, образом, созданным из моей же плоти, избавиться от которого можно только посредством его разъятая на составляющие. А вот этого я никак не могла сделать, и Рунов оставался для меня единым и загадочно целым. А тут еще история покойной Ольги. Интересно, как она любила его, что происходило с ней, имел ли он над ней такую же власть или, напротив, был от нее зависим?
И снова мне был сон. Пока он еще продолжался, я уже понимала, что он пророческий. Опять я видела озеро в тумане, клубящемся, словно холодный дым, и медленно, бесконечно медленно стелющемся над водой и засохшими камышами. Я сознавала, что этот туман скрывает нечто важное, и до боли напрягала глаза, пытаясь разглядеть, что там за молочно-белой пеленой, но тщетно: мгла упорно не хотела рассеиваться.
Тогда я села на берегу, обхватив колени руками, и стала ждать. И ждала так долго, что уснула, а разбудил меня глухой, летящий издалека полукрик-полустон:
- Помоги!
Я открыла глаза и увидела чистую гладь озера, лодку и женщину в ней. Это снова была я, улыбающаяся и прижимающая к губам какой-то странный, тускло поблескивающий предмет. Господи, да это же…
Я вскочила, не понимая, где я и что со мной. Голова прямо-таки разламывалась. Надо же такому присниться, а все этот сумасшедший со своими бреднями. Чаша из черепа, бр-р, точно, во сне я пила из нее.
Переведя дыхание, огляделась: за окном уже светало, следовательно, время приближалось к девяти. В квартире стояла полная тишина. Что же все-таки происходило со мной? К чему эти сны, странные встречи, как мне вырваться из плена тревоги и беспокойства?
Я была уверена только в одном: всех нас - меня, Ольгу, Карена, Рунова - что-то связывало, и, пока не распутается этот узел, покоя мне не найти. Выпить бы сейчас, подумала я с тоской, но тут же отказалась от спасительной на первый взгляд мысли. Забыться на час, два, на полдня или даже на сутки в теперешней моей ситуации - не выход. А выход лишь в том, чтобы продолжать раскручивать эту темную историю.
* * *
Я три раза нажала на кнопку звонка, прежде чем за дверью послышались признаки какой-то жизни, а именно тоскливое шарканье комнатных туфель. В том, что они были старыми и заношенными, сомневаться не приходилось, только истершаяся кожаная подошва могла издавать такие звуки. Когда дверь наконец нерешительно приоткрылась, я увидела существо неопределенного пола и столь же неопределенного возраста. У существа были пытливые глаза-буравчики, сразу же принявшиеся придирчиво разглядывать мою персону. Думаю, я произвела на него (или на нее?) благоприятное впечатление, чему, вероятно, более всего способствовала моя дорогая шуба.
Существо прокашлялось и спросило неожиданно тонким голоском:
- А вы к кому?
При этом оно на всякий случай отпрянуло. Да не кусаюсь я, не кусаюсь!
- Здесь когда-то жила моя родственница…
Существо напряглось:
- Ой, я не знаю, ничего не знаю…
И сделало попытку захлопнуть дверь перед моим носом.
Я молниеносно вставила ногу в образовавшуюся щель и вцепилась в край двери такой хваткой, что чуть не сломала мизинец.
- Что вы хулиганите? - плаксиво осведомилось существо и заверещало на весь дом - откуда только силы взялись? - противным фальцетом: - Вася! Тут какая-то ненормальная в квартиру ломится!
Это я-то ненормальная? Нужно было как-то успокоить переполошившееся существо, и я не придумала ничего лучшего, чем взмолиться:
- Бабушка, я вам ничего не сделаю, я просто пришла вас спросить…
- Она еще и обзывается! - Фальцет стал еще более пронзительным. - Какая я тебе бабушка? Сама ты бабушка, дура!
Ну и прием, я совсем растерялась.
Тем временем из беспросветного полумрака появился Вася, которого можно было бы назвать типичным коммунальным Васей: здоровенный громила лет сорока в трикотажных шароварах, впившихся резинкой в его голый и лоснящийся живот. Вася вызывал невольное уважение.
Он распахнул дверь пошире, и в нос мне ударил запах жареного лука и замоченного белья. А вместе они составляли единый и невыветриваемый запах старой московской коммуналки.
- Чего тебе? - спросил он, что-то дожевывая.
- Поговорить, - ответила я достаточно спокойно.
Вася опять пожевал и посторонился:
- Заходи.
Тут уж я замешкалась: не слишком ли велик риск? Кто знает, что на уме у этого Васи? Но долго раздумывать было не в моих интересах. Я мысленно перекрестилась и переступила порог неприветливого жилища.
Писклявое существо уже успело скрыться в недрах коммуналки, откуда опасливо пожаловалось в пространство:
- Впустил, а вдруг она воровка?
- Иди сюда, - сказал Вася, пропуская меня вперед.
В прихожей было сумрачно, но, присмотревшись, я заметила изломанные тумбочки, велосипед, оцинкованные тазы, висящие на вбитых в стену гвоздях, и прочую рухлядь. Впереди - длинный аппендикс затхлого коридора и по крайней мере пять дверей, за одной из которых бывшая комната Ольги.
Как оказалось, гостеприимный Вася приглашал меня в кухню, где он сходу плюхнулся на табурет у окна, предоставив мне возможность бросить взгляд на ее убранство. Три стола, покрытых облезлой клеенкой, пара мусорных ведер, стоящий на плите алюминиевый бак, через край которого переливалась мыльная пена, - вот что я увидела.
- Ну, давай выкладывай, - поторопил меня Вася.
- Десять лет назад здесь, в этой квартире, жила девушка, ее звали Ольга, - начала я.
- Ну и что? - хмыкнул он недоуменно. - Этому дому уже сто лет, кто тут за это время только не жил.
Что я могла ему на это сказать? Меня не интересовали те, кто жил здесь сто лет назад, меня интересовала Ольга.
Неожиданно из прихожей вновь подало голос бдительное писклявое существо:
- Скажи ей, что если она пришла за вещами, то у нас ничего нет.
Я была близка к отчаянию: общего языка с коммунальными аборигенами найти никак не удавалось.
- Так тебя интересует та сумасшедшая, которая выпрыгнула из окна? - уточнил Вася, почесывая живот.
Ну наконец-то!
- Мы ничего не знаем. Комнату получили через полгода. Эти хапуги, ну, которые тут жили, уже успели все растащить, так что про наследство, подруга, ты вспомнила поздновато.
Мне показалось, что в его тоне проскользнуло сочувствие.
Я села на жалостливо скрипнувший стул. Ничего, решительно ничего у меня не выходило. Я блуждала в тумане, совсем как во сне, и никто не мог мне помочь. Впрочем, чему тут удивляться, все-таки десять лет прошло. Я была близка к тому, чтобы разреветься.
- Да ладно тебе, не убивайся. У нее, говорят, и барахлишка-то особого не было.
- Не было, не было, - встряло малоприятное существо. - А пьянчуга еще не все пропил. У него еще сервант остался.
Внезапно мне стало не по себе, какая-то необъяснимая жалость сжала сердце. Все, что осталось от золотоволосой Ольги, которую любил Рунов, - сервант, который не успел пропить неведомый пьянчуга. Я больше не испытывала к ней ревности.
- Тот… человек, у которого… этот… сервант, он давно здесь живет?
- Еще бы, - желчно заметил Вася, - эта скотина живучая, он здесь всех переживет.
- А в какой он комнате?
- Да вон зеленая дверь.