- Вряд ли, но попробовать можно. Меня, честно говоря, одно останавливает. Мы Лешего у себя будем ждать, сложа руки, а он в это время новые дела будет проворачивать. Убивший отца о сыне вряд ли вспомнит. Кстати, у воров закалка зоной в чести. Я о том, что сам Бурьян не промах. Ведь на мокрое дело пошел. Тебя решился задушить. А следователь прокуратуры чем отличается? Формой? Да ради свободы, даже надежды на нее, он половину Шанхая передавит своими руками. И мне жаль ребят из прокуратуры. Ведь они ничем не защищены от негодяя. Пока допрос будет писать, у Бурьяна сотня возможностей убить и сбежать. И поверь, этот ни одной не упустит. Окна в прокуратуре не зарешечены. Выходят в тупик. Безлюдный и пустынный. И все наши труды по поимке могут попросту накрыться. И наш риск к нулю будет сведен.
- Да все это понятно. Но мы с вами можем только предполагать. А решение остается за Лешим. Им он не поделится с нами, - невесело усмехнулся Балов.
А утром следующего дня прокурор города, словно подслушав разговор, обратился за обеспечением охраны при доставке на следствие троих воров. И с радостью согласился на предложение начальника милиции о проведении допросов в горотделе милиции. До предъявления обвинения троим ворам оставалось в запасе десять дней. В тюрьме, где они содержались, была усилена охрана. Для большей надежности их поместили в разные камеры и не спускали с них глаз ни днем, ни ночью.
Все ждали появления Лешего. А он будто исчез из Охи или затаился, обдумывал свое.
На десятый день прокурор снова позвонил начальнику милиции, сказав, что завтра арестованных привезут в горотдел для предъявления обвинения.
Назначили время, обговорили, казалось, каждую деталь. И все же удивилась милиция, увидев следователя, которому поручили такое трудное дело.
Молодая женщина, узнав, что фартовые еще в пути, прошла в предназначенный для следствия кабинет, достала из папки необходимые документы, глянув на оперативников, дежуривших у кабинета, сказала:
- Не стоит так откровенно проявлять страх. Займитесь своими делами. Не беспокойтесь. Меня арестованные не тронут. Не решатся.
- И чем вы подкрепите свою уверенность? Когда-либо доводилось вплотную встречаться с блатными? - изумился Балов.
Следователь не успела ответить - по коридору вели задержанных фартовых.
Едва воры вошли в кабинет. Бурьян, глянув на следователя, присвистнул:
Вот это фря! А ништяк, мусора позаботились, подсунув нам эту шмару. Хоть и одна на троих, сойдет для начала.
- Я ваш следователь, - ничуть не отреагировала она и назвалась - Ирина Кравцова…
- Вовсе извелись мужики, сплошь пидоры да фраера! Бабу подставили нам, - усмехнулся Бурьян.
Его ткнул локтем в бок старый фартовый по кличке Фишка и шепнул:
- Захлопнись, кент.
Предъявив обвинение всем троим, следователь объяснила порядок ведения дела.
Говорила спокойно, уверенно, ничуть не смущаясь, не реагируя на реплики обвиняемых.
Молчал лишь Фишка. Но перед уходом спросил разрешения на один вопрос:
- Отец твой - следователь Кравцов?
Ирина ответила утвердительно. И фартовый совсем сник.
Ни Бурьян, ни Кляча ничего не знали об известном всему Северу следователе Кравцове. Его звали колымским дьяволом. Его одного боялись и уважали все фартовые. Он ушел на пенсию совсем недавно. И теперь его заменила дочь. Ей было у кого учиться и перенять опыт…
Через Кравцова прошли судьбы многих воров. От него ничего невозможно было скрыть. Он чувствовал истину, его наблюдательности, знаниям завидовали видавшие виды воры. Он никогда не врал, не выдавливал показания под угрозами. Не унижал никого.
Услышав через открытую дверь вопрос и ответ следователя, Балов понятливо вздохнул: "У этой девчушки должна быть железная хватка отца. Молодец прокурор, знал, кому поручить дело. Не всякий мужик-следователь потягается с этой выпускницей", - подумал молча и услышал, как уходившие из кабинета фартовые тихо переговаривались меж собой.
- Ты, Бурьян, трехай, да мозги не просирай. Секи! Эта девка - дочь самого Кравцова! Не залупайся! Дыши, как законник, считай - верняк, в лапы колымского дьявола влипли. Из них, на моей памяти, никто не слинял. Девка, чуть что, к родителю за советом. Он - враз… Не таких обламывал.
- На нашего пахана и его лапы коротки оказались, - не поверил Бурьян.
Он его накрывал. Линял пахан из мусориловок, зон, суда. От дьявола слинять - такой счастливец не возник на свет. Заруби, - шептал тихо.
А шмара - ништяк! Хрен с ней, что следователь. Мне б ее на ночку. Уж не пожалела б, - веселился Кляча, влезая в "воронок".
Фишка глянул на обоих кентов, свирепея. И сказал уже в машине:
Приключений на жопу ищете? Валяйте. Но вытягивать с говна никто не будет…
А через неделю фартовых начали по одному привозить на допросы.
Балов, видя уверенность следователя, внутренне успокоился.
Но ни он, ни оперативники не спускали глаз с кабине-та во время допросов. Знали непредсказуемость и внезапность "малины".
Но все проходило спокойно. Даже в городе, помимо мелких краж сигарет и водки из ларьков, ничего не случалось.
Поутихли фартовые с вашей легкой руки, - сказал как-то Балов Ирине. Та ответила, подумав:
Не с добра. Нынешний покой - это затишье перед бурей. Теперь ее в любой момент можно ожидать.
Почему так думаете? - удивился Геннадий, глянув на уставшую после допросов Ирину.
Так всегда бывает. Фартовые после провалов не бросаются сгоряча, сразу выручать своих. Чтобы снова не попасть в ловушку. Они, в отличие от нас, берегут своих людей. И каждое дело долго готовят, основательно все просчитывают. Потому мы так подолгу раскручиваем их дела.
Я, наоборот, думаю, что уехали воры из Охи, опасаясь за себя. А может, не доверяют Кляче и Бурьяну, боясь, чтобы те их не раскрыли.
- С чего ради? Они об этом не беспокоятся. И вполне возможно, что выручать своих они не станут. Зная наверняка "вышки" никому из троих не будет.
- Да, но Бурьян пытался убить меня. Разве этого недостаточно для расстрела? - удивился Балов.
- У Бурьяна эта судимость - первая. И на момент совершения преступления ему не исполнилось восемнадцати лет. К тому ж вы - живы, тяжелых последствий для состояния здоровья не наступило. Потому о высшей мере наказания в его случае и говорить не приходится, - ответила Кравцова.
Геннадий сконфузился. Но было обидно, что Бурьян останется без наказания за попытку к убийству.
Балов иногда интересовался у Кравцовой, как идет следствие. Она, видимо, не любила расспросов и отвечала однозначно:
- Нормально.
Лишь у себя дома она могла позволить слабину. И делилась с отцом всеми подробностями дела.
Особо ей запомнился первый допрос Бурьяна. Он вошел в кабинет вразвалку, выказывая следователю полное презренье. Кравцова сделала вид, что не заметила, проглядела.
Когда Бурьян сел на табурет, вместо ответов на вопросы уставился на грудь, взглядом шарил по фигуре Ирины. А потом спросил, ухмыляясь:
- Так как мы, сботаемся? Ты мне по кайфу. Имеешь хазу?
Ирина, не одергивая, начала допрос:
- Как проникли вы в помещение универмага?
- Во, баба! Да с такими буферами ты за одну ночь жирный положняк сгребла бы! Чего кантуешься в этой мусориловке? Такие сиськи и корма без понту носишь! - не отвечал на вопрос Бурьян.
- Не забывайтесь, обвиняемый! Вы на допросе! Не будете отвечать, вернем в камеру. Пока пыл не охладится! - не сдержалась Ирина.
Бурьян и вовсе повеселел.
- У нас на Шанхае за твои буфера кусок за ночь дали б. Да за жопу столько же. Когда ты такие башли тут сорвешь? Не тяни резину! Хиляй к нам. Не простынешь, не закашляешься, - рассматривал следователя в упор, нахально.
- Ну, что? Поговорили? Теперь давайте к делу, Борис, хватит паясничать! О Шанхае, видимо, вам придется забыть на время.
- На время? - осекся вдруг Бурьян, и наигранную игривость как рукой сняло. Выдал себя: - Значит, на "вышку" тянуть не будешь? За легавого? - дрогнули губы.
- Наказание вам определит суд. Но исключительной меры наказания, думаю, вы избежите.
Бурьян выдохнул шумно, словно гору с плеч свалил.
- Так что ж, продолжим допрос? - спросила Ирина.
Фартовый никак не мог прийти в себя от еле сдерживаемой радости.
- Как оказались вы в универмаге ночью? - задала вопрос Кравцова.
- Ясное дело. Не в гости прихиляли. Не с парадного. Интересовались, чем точка дышит. Вот и возникли.
- Вы пришли в магазин до закрытия?
- Это уж наш кайф, когда прижмет, тогда и привалим.
- В ваших интересах, Борис, быть правдивым на следствии, это будет зачтено при определении наказания.
- А ты мне что, пахан иль мама родная? Чего это я перед тобой колоться стану? Да еще в лягашке! Пусть я - шанхаец, но не фрайер, чтоб сопли перед тобой пускать. Чего тянешь с меня - зачем, да почему, да как? Сегодняшнее накрыли мусора. А дальше, - осекся, прикусил язык Бурьян.
Кляча, в знак протеста, отказался давать показания следователю.
Осторожным охотником на промысловой тропе повел себя Фишка.
Кто был организатором ограбления универмага? - спросила его Кравцова.
- У нас нет начальников. Они - в зоне. Всяк сам по себе фартует. Так и мы.
Леший какую долю себе оговорил? - огорошила вопросом следователь.
Я сам по себе. Сколько бы взял, то и мое. Да не повезло, - вздыхал Фишка.
- Это потому, что обязанником он стал у вас после того, как вы ему помогли из суда уйти? Освободил на этот раз от доли? - удивляла осведомленностью следователь.
- Я к суду не прикипался! И чужое мне не клей! - испугался вор, вспомнив, сколько людей сгорело в пожаре.
- Кто ж, как не вы, опытный вор, надоумили Клячу и Бурьяна спрятаться в гардеробной за полчаса до конца рабочего дня. Знали, не войдут туда продавцы. Летом там никто не переодевается. Но кто-то подсказал вам раздевалку. Сами о ней знать не могли, - говорила Ирина.
- Кто мог надоумить? Сами. На то и фартовые, - смекнул Фишка, что не раскололись кенты, держатся молча на следствии. Но, глядя на Ирину, боялся внутренне: "Ох и неспроста эту Кравцову назначили следователем. Расколет она кентов по самые…"
- С Фомкой на Печоре познакомились, в зоне? - продолжала допрос следователь.
- Да.
- Бурьян впервые с вами в деле?
- Да.
- А Кляча? - сыпала вопросы Ирина.
- Первый раз. И в последний, - ответил, вздохнув.
- Да, положенье ваше - сложное. Поджог суда вами и Фомкой уже доказан. Универмаг - довеском станет.
"Значит, "вышка" обеспечена", - подумалось с грустью. И решил отмазаться, свалить все на Фомку. Мертвый кент - простит живого. Ему уже все равно.
- Поджог суда расследуется не мною. Меня интересует лишь универмаг, - прервала следователь Фишку. И задала очередной вопрос: - Сколько лет знаете Лешего и давно ли воруете вместе?
- Я сам по себе. Никого не признаю.
- Сам по себе, а почему в универмаг вчетвером заявились? Почему не сам по себе? Молодых в делах учил?
- Сами навязались. Хавать всем охота.
- Почему не Леший, а вы пошли в универмаг?
- Причем Леший? Я захотел и возник.
- Но сына своего он не каждому доверяет. Выходит, вы у него в чести. На особом счету.
- С хрена ли загуляли? Да я взял, потому что вместе - проще.
- В чем же? В убийстве? - усмехнулась Кравцова.
- А разве тот легавый накрылся? - округлились глаза Фишки.
- Да нет. Живой. Но покушение было. И бесследно оно не пройдет, - предупредила жестко.
- Я его не хотел мокрить. Трамбовал, это верняк. Но и мусор махался.
- А кто, как не вы, кричали, что этого легавого по-особому замокрить надо? Фомка уже был убит. А грубый, низкий голос - ваш. Значит, было такое намерение, умысел на убийство.
- Да у меня при себе ничего не было. Чем бы я его размазал?
- Вы судились пять раз. Дважды - за убийство, при ограблении. Удара вашего кулака по голове оказалось достаточно, чтобы умер сорокалетний здоровый человек. Там у вас тоже не было при себе оружия.
- Кто ожмурить решил кого-то, о том не ботает. Тихо распишет, - оправдывался Фишка.
Но через две недели долгих, утомительных допросов Кравцова выяснила многое.
Лишенные общения меж собой, воры понемногу проговаривались. Особо молодые часто путались в показаниях.
Кляча, поняв, что молчаньем ничего не добьется, а дело раскручивается, испугался, что кенты засыпят, взвалят на него все каленые, решил давать показания.
К тому времени и Бурьян остепенился. Перестал оценивать Кравцову целиком и по частям - в денежном выражении. И, поняв, что хамство на следствии и на Шанхае расценивается по-разному, заговорил на человечьем нормальном языке.
- Кто у вас был организатором ограбления универмага? - спросила следователь.
Бурьян глянул на Ирину: "Красивая. Умная. Чистая. Кому-то женой станет. Любимой. Детей родит. Кому-то… Такие, как она, недоступны нам. Их не уговорить, не купить, не споить. Они не залапаны, не замараны никем. А ведь кого-то и она назовет своим. Но не его… А жаль…"
- Кто в деле паханил? Наверно, я. Кто ж еще? - усмехнулся горько.
- Борис, вы моложе всех…
- У нас не годы в чести. Другое…
- А чем другим вы отличаетесь? - спросила следователь.
- Есть кое-что…
- Ваш отец?
Бурьян согласно вздохнул.
- Вы знали, где находились ювелирные изделия в это время?
- Нет. Иначе не попутали бы нас в раздевалке.
- А ее вам кто подсказал?
- Универмаг насквозь знаем, как маму родную. Зачем подсказывать? Сами вошли. Знали, что в ней уж полгода света нет. А в темноте, даже войди какая баба, не приметила б…
- Но вы не нашли золото в сейфе, что стали бы делать дальше?
- В подвал бы нарисовались.
- И сумели бы туда попасть?
- Как два пальца. С нами Фомка был, он - медвежатник, специалист по замкам и сейфам. Был…
- Ну, взяли б это золото. Предположим, вы знаете, что воров стали бы искать.
- Нас всю жизнь ищут. Убивают, сажают, а нас меньше не становится. Живем. Чтоб легавые с голодухи не сдохли. Даем им, падлам, работу и кусок хлеба. А они за то даже положняк не платят. Ведь если бы не мы, мусоров давно бы разогнали. Пахать заставили бы. А пока мы дышим, мусора - в уваженье, в почете. Чтоб им в параше ожмуриться! - пожелал Бурьян.
- А почему у вас кличка такая?
- Да хрен ли там! Меня никто своим не признавал. На рожу в детстве менялся часто. Лишь когда усы пробиваться начали, все увидели, что я в отца пошел. А кликуха еще до того приклеилась. Бурьян - ничейный сын.
Так и осталась она при мне. Памятью, в наследство. Зарубкой, - помрачнел Бурьян.
- А вы пытались порвать с Шанхаем?
- Зачем?
- Чтоб жить как человек. Ночами спокойно спать.
- Туфта все это! Как жить? Как все вы? И это жизнь? Да я такого облезлому сявке не пожелаю, - сплюнул на пол Бурьян, забыв, что он не на Шанхае.
Кравцова одернула его взглядом. Тот смутился, впервые в жизни покраснел до макушки.
- А семью свою не думаете завести?
- Семью? - Бурьян вперся глазами в грудь Ирины. Сглотнул горячую слюну, вздохнув прерывисто, сказал тихо:
- Шмары в жены не годятся, а и путная за меня не пойдет. К тому ж нельзя нам жениться, закон не велит.
- Эх, Боря, а ведь красивый парень. Хорошую девушку тебе, чтоб сильнее законов ваших стала. И жил бы счастливо, спокойно.
Бурьяну и вовсе не по себе стало. Его впервые в жизни назвали красивым. И кто? Та, какая, кроме хамства, от него ничего не видела, - счастья ему пожелала. Такое он слышал только от матери, давным-давно.
- Счастье тоже у каждого свое. Его всяк по-своему понимает. Один - в наваре, после дела. Другой - в бутылке иль в бабах. Есть еще ебанутые, какие в пахоте кайф находят. Мура всё! Счастье - это воля и башли. Шелестят они в клифте, все другое само по себе приходит. Нет воли - нет башлей. Выходит, счастье наше, вместе с нами, по зонам да тюрьмам кантуется. Как тень. Всегда под боком. А не ухватить, не поймать, - глянул на Ирину ниже пояса.
- Человеческое счастье - в другом, - не согласилась Кравцова, - в детях, в работе, друзьях. Оно многолико и цветасто. Потому что во все мы вкладываем душу.
- И как ее хватает - на халяву себя рвать? - пожал плечами Бурьян.
- Скажите, Борис, после зоны снова на Шанхай - к фартовым вернетесь, к Лешему?
- Если б ты приняла, подумал бы, - выпалил одним духом.
Ирина рассмеялась и продолжила допрос.
- Не-ет, форточку мы не открывали. Ее ветром распахнуло. Видать, без крючка, на понте держится. Нам она без нужды, - говорил Бурьян.
- Как узнали о золоте?
- Да о рыжухе весь город трещал. Мы же не глухие. Пронюхали, возникли.
- А грузчик из склада универмага разве не приходил на Шанхай? - словно невзначай спросила Ирина о человеке, которого выследили оперативники угрозыска.
- Может, кто и возникал к фартовым, я не видел, не засекал, никто мне про то не ботал. А про рыжуху, как на духу, чтоб мне век свободы не видать, если стемню, на базаре сам пронюхал, когда хамовку брал.
- Вы сколько раз бывали в деле? - поинтересовалась Кравцова.
Глаза Бурьяна злом сверкнули. Отмерив руку по локоть, показал Ирине, процедив:
- Вот тебе! Ишь, лярва, хочешь "висячки" за мой счет раскрутить? Повесить на меня? Заморишься в параше! Я - не фрайер!
- Успокойтесь, Бурьян! На моем счету "висячек" нет. И я не собиралась колоть вас. Спросила затем, чтобы знать, насколько вы погрязли в фарте? Как мне писать обвиниловку? Что просить для вас в суде, чтобы не перегнуть, не отнять молодость и возможность наладить жизнь, какую еще не успел увидеть. Наказание не должно быть тяжелее совершенного преступления. Потому и задан вопрос, без второго смысла.
- Кончай травить да лепить темнуху, все вы до суда добренькими выпинаетесь. Зато в процессе зубы оскалите, длинней перьев наших.
Кравцова не стала больше убеждать. Пожалела время. Ей предстояло провести еще два допроса.
Ирина ничего не заметила. Не увидела напряженности, усиленного конвоя, охраны кабинета.
Она добилась ценой немалых усилий доверия арестованных.
- Вы можете ничего не говорить. Отказаться от показаний. Но следствие идет вне зависимости от вашего настроения и нежелания. Я от вашей прихоти независима. Следствие по делу будет закончено вовремя. Л уж потом, на суде, сами станете сожалеть об упущенных сегодняшних возможностях рассказать все самому, - предупредила она Клячу.
И тот вскоре попросился на допрос.
Он тяжело подбирал каждое слово для ответа. Долго обдумывал каждый вопрос следователя. Отвечал скупо, сжато.
Кляча сразу сказал, что будет говорить только о себе. О других ему ботать - западло. Пусть всяк о себе сам вякает. И не только о Лешем, о Бурьяне с Фишкой словом не обмолвился. Будто и не знал их никогда.
Фишка все свои грехи взвалил на убитого Фомку. Дескать, он, падла, облажался кругом. И его - Фишку, с панталыку сбил. Бухого сфаловал на дело. А теперь ему, Фишке, в ходку ни за хрен собачий хилять. Да не куда-нибудь, а на дальняк, на самую что ни на есть - Колыму…