- Фулюган окаянный, чтоб те понос через ухи! - дрогнул старик, от неожиданности выронил нож в мох. Испугался. И тут же услышал за спиной:
- Чего кантуешься, старая плесень? Обосрался от бурундука! А зачем в тайгу нарисовался? Чё тут дыбаешь, гнида сушеная? - смотрел на него в упор мужик, возникший неведомо откуда.
- Грибы сбираю. Аль не видишь? А ён, гад, наполохал. Свистит, как легавый! Над самой головой. Поневоле спужаешься.
- Тебе-то что мусоров бздеть? Всего-то дышать осталось на одну разборку, - рассмеялся человек.
- В тайге того не ждешь. В нее, матушку, сердце уносим на роздых. Для покою. А сколь коптить мне доведется - одному Богу ведомо. Может, скоро отмучаюсь. Никто не вечен. А ты чего сбираешь? - глянул в пустые руки мужика.
- Орехи. Шишки стланниковые. Зимой вместо семечек хавать стану.
- Ну, Бог тебе в помощь, мил-человек. Пусть и тебя тайга не обойдет, - пожелал улыбчиво.
Мужик от неожиданности растерялся. На хамство и грубость доброе пожелание услышал. Такого еще не случалось в его жизни. И, скребанув в свалявшихся на затылке волосах, спросил глухо:
- Бабка эта - при тебе?
- Моя старуха. Чей же ей быть. Ягоду на пироги сбирает, - наклонился над подосиновиком и, срезав его, крякнул довольно. Чистый гриб, без червей. Можно в корзину его класть.
Разогнулся почтальон, а мужик ровно испарился, исчез неслышно. Дед, перекрестившись, снова за грибы взялся, поминая незлым словом Герасима, пославшего его сюда.
До самого вечера уже никто его не тревожил, не подходил, ни о чем не спрашивал. И старик, нагрузившись до отказу, к сумеркам вернулся в Оху.
Банщица Клавдя вместе со своим сожителем пришли и тайгу другой дорогой. За брусникой. На варенье.
Под кустами брусничные гроздья ищут. Переговариваются громко. Надоело жить шепотом да тишком, боясь соседей, их уши каждое слово ловят. А Клавдя, что ни скажи, - баба. В одиночестве трудно ей. Вот и свела судьба с Ваней. Уже пятнадцать лет - любовь меж ними.
Жена Вани Клавдиной подругой была. Вместе в бане работали. А недавно умерла. Двое детей осталось. Пожениться бы, жить семьей, чисто, открыто, никого не боясь. Да года со дня смерти жены не минуло. Ванька боится Клавдю в дом приводить раньше времени, чтобы люди, соседи, знакомые не срамили его за блуд. Да и детям в глаза смотреть, не совестясь.
Клавдя не торопит. Больше ждала. Теперь уж, чего там, полгода осталось.
Вань, а мы с тобой запишемся иль так останемся, как есть? - допекает сожителя.
Да к чему в наши годы расписываться? Пятнадцать лет без той мороки прожито. И разве плохо было? - скрывает мужик от сожительницы разговор с дочерью, какая не соглашалась принять в дом мачеху: "Распишешься, значит, от мамы и от нас откажешься. Не буду с тобой под одной крышей жить. Уйду…"
Ну, как о таком Клавде сказать?
А сбереженья у нас на одной книжке будут иль врозь? - допытывается баба.
Да не спеши. Жизнь покажет, как лучше…
А в какой комнате жить станем? - глянула в упор.
Во, шалава навязалась! - высунулась из кустов пропитая рожа ханыги.
Клавдя покраснела, захваченная врасплох чужой репликой. Но тут же взяла себя в руки:
А тебе, засранец, чего надо? Что своим носом в чужую гранду суешься?
В твоей хварье медведю жарко не будет. А и я свой хрен не на помойке поднял, чтоб с такой лярвой мазаться, встал мужик во весь рост.
Да с тобой паршивая сука не согласится обнюхаться! Говном за версту прет. Все мужичье пропил, а туда же прется, забулдыга!
- Эй, мужик, валяй сюда, к нам! Не то тебе эта стерва живо век укоротит! Пошли ее подальше, курву облезлую!
- Дай ей в рыло и пинка под сраку! - послышалось отовсюду.
- Гони блядищу из тайги! - засвистело, заулюлюкало отовсюду.
Но не такова была банщица, чтобы ее брань смутила. Недаром в сожительницах столько лет жила, да и работала в городской бане, умела любую кодлу отбрить так, что свора мужиков завидовала набору матерщины, каким в совершенстве владела Клавдя.
Ну и здесь она себя в обиду не дала. Выпалила все, одним духом. И довольная успокоилась. Оглянулась. А Ивана нет. Полную корзину брусники набрала, ведро наполнила, но сожитель так и не объявился.
Насовсем ушел. Одну в тайге бросил. Дескать, в любовницы - годилась, а в жены - нет.
Вечером домой пошла. И все оглядывалась, не идет ли Ваня следом. До города дорога длинная, помириться бы успели. Но с кем?
Ванька давно уже был в городе. Он не шел, бежал из тайги. И от стыда, и дело торопило. Подвернулся случай избавиться от Клавди. Да и в милиции ждали. Не с пустыми руками… Понял, эту дорогу стерегут охинские ханыги. Глаз с нее не спускают…
Истопник музыкальной школы тоже в тайгу пошел, вместе с соседом, таким же старым кочегаром.
На двоих купили бутылку портвейна, взяли хлеба буханку, селедку, пару луковиц. И, прихватив по кошелке для отмазки от старух, едва роса просохла, вышли из города.
Одолев первый распадок, сели под кусток, где солнце последний пух с лысин не сожжет, и, расстелив газеты, собрались выпить.
Эти двое прожили по соседству всю жизнь. В одном доме. Они ни разу не ругались. Братья так дружны не бывают, как эти двое, ни куска, ни глотка друг без друга не сделали. Старухи их меж собой иногда грызлись по мелочам. Но они - женщины. Мужчины до того не опускались никогда.
Они жили открыто, не боясь, не прячась друг от друга. Да и что скрывать? И зарплаты, и даже пенсии у них были одинаковы. И достаток в семьях один. Ни посочувствовать, ни позавидовать нечему.
Даже жены их - родные сестры. Когда не ссорились - все вместе делали.
А старики, чуть случай, по глотку вина из одной бутылки пили.
- Эй, мухоморы, не угостите ли глотком? - вышла из тайги баба с пустым мешком на плече.
- Сами еще не почали, не разговелись. Только-то и случай выбрали, в тайге без баб, своих старух, выпить. Ан и тут не подвезло.
- У-у, жмоты старые! Средь зимы у вас холоду не выпросишь, все с собой норовите взять, скряги лысые! - осерчала баба. И, подойдя ближе, оглядела стариков с ног до головы. - В тайгу бухать пришли?
- А ты тут на что?
Я орехи собираю. Детворе своей. На зиму. Видите, уже полмешка шишек есть. Правда, не все поспели. Но ничего. Досушу на печке. Сгрызут.
- И сколько ж их у тебя? - спросил один из стариков.
- Кого?
- Детей!
- Много! Ой, много! Видите, какая я широкая. Потому и ребят прорва! - рассмеялась баба, поглядывая на бутылку.
- А живешь в каком районе?
- В Черемушках. Около горсада. Мне, как многодетной, там квартиру дали, - облизнула сухие губы, увидев, как старики, открыв портвейн, выпили по глотку.
За детей! - запрокинул голову один.
За внуков! - глотнул второй и, переглянувшись, передали полбутылки бабе.
Глотни и ты…
Та с жадностью выхватила бутылку, обтерла горло и иди им духом высадила портвейн до дна.
- За всех разом…
Старики даже остановить ее не успели. Крутым винтом выпила баба, не цедила. Так умели пить только на Шанхае. Без закуски и уговоров.
Старики враз поскучнели. Второй бутылки у них не было. А баба, потеплев, присела рядом. Оторвала себе хвост селедки, ломоть хлеба. И, не очистив рыбу, целиком жевать стала, смеясь:
- Вы, бздилогоны, в тайгу нынче не суйтесь. Не то вам головы домой не донести. Сорвут их лихие мужики. Как тараканам. Пожалела вас, потому что угостили. А зажали бы, не обмолвилась. Понятно?
- А за что нам головы отрывать?
- Чтоб по тайге не шлялись. Сидите дома, тихо. И не суйтесь никуда. Говорю дело. Загребайте кошелки, пока целы, и кыш по печкам! Чтоб духу вашего тут не воняло. Разве вот со склянкой. И то, пи шагом дальше, чем теперь.
- Это кто ж так приказал?
- Много будешь знать, до печки не доползешь. Сказано, слушай. Благодарить должен, что я ваши башки сберегла. Раздобрили меня. А теперь валяйте отсюда, да поживее.
- А грибы как же?
- Старухи нас теперь ругать станут.
- Хороши и без грибов. Пусть радуются, что живы воротитесь. И не торгуйтесь. Некогда уговаривать. Бегите отсюда, не оглядываясь! Живей! - насупила брови. И старики, поняв, что уговоры, просьбы не помогут, торопливо поднявшись, заспешили в город.
Там, оставив кошелки в доме, тут же вышли. И, оглядевшись, задворками - в милицию.
Все, что слышали, пережили, в целости принести надо, не растерять, не позабыть.
Их всех сегодня ждали. В разных кабинетах, разные оперативники, внимательно выслушав, дословно записали донесения своих осведомителей.
Каждый поставил личную подпись под информацией и, получив вознаграждение, заспешил домой, нырнув не через парадную дверь, куда входят все посетители, а через заднюю - дворовую, чтоб не столкнуться лицом к лицу со знакомыми иль родными, которые не без оснований и подозрения поинтересуются, что можно делать в милиции в выходной день?
Самыми цепными оказались для оперативников сведения Ивана. Тот больше других увидел, запомнил и заметил.
Он, единственный, узнал человека, какого обругала сожительница.
Когда-то он работал сантехником на нефтепромысле.
И звали его все меж собою Филином за то, что ночью этот мужик, без света, в полной тьме, мог читать газету, а днем и со столбом лоб в лоб умел поздороваться.
По молодости его за это в армию не взяли. Работал он всегда в третью смену. А потом спился. Связался со шпаной. Выгнал из дома нерожавшую жену. И покатился вниз, по скользкой. Но ум не пропил. Имел золотые умелые руки. Никогда не подводил тех, с кем делил кусок хлеба. И коли он в "малине", то далеко не на последнем месте в ней.
Ивана он не узнал. А может, не захотел того. Раньше они работали на промысле. Вместе. Пару лет. Потом разошлись их пути. Долго не встречались на улицах иль базаре. Но случай свел.
- Днем он меня не увидел. Но ночью лучше его сторожа не сыскать. Он за своих друзей голову положит, не задумываясь. Жаль мужика. Хороший человек, - сказал сочувственно.
Глава 3. ДУЭЛЬ
Вечером, собрав всю информацию осведомителей, Петр и Герасим взялись внимательно изучать ее.
Я думаю, фартовых следует искать там, где почтальон был, - предложил Одинцов.
Но Герасим, покачав головой, ответил:
- Не пойму, почему именно там?
- А ты смотри в донесение. Не шушера, сам фартовый к почтальону вышел. И главное, исчез, так профессионально. Словно испарился. Так уходить умеют лишь законники. А раз на стрему поставлен фартовый, значит, важную птицу охраняет, - ответил Петр.
- Убедительно. Но есть и вторая сторона у этой встречи. Фартовый обязательно узнал бы о почтальоне. На всякий случай. Чтоб знать потом, кому чем обязан. Но не в том суть. Это мы думаем, что к почтальону подошел законник. А оба знаем - фартовые на атасе не стоят. То удел блатных. Но не законников. Черновую работу у них выполняет мелочь. Исчезать незаметно они учатся с детства, как и воровству. Без этого уменья воров не бывает. Они и появляются, и уходят неприметно.
- А ты как считаешь, где их нам ловить теперь, - без возражений согласился с доводами Герасима Одинцов.
- Там, где Иван с Клавдией были.
- Чепуха! Думаешь, где больше блатных было на страже, там и фартовые? - рассмеялся Петр.
- Да нет. Выслушай, наберись терпенья, - перебил Герасим.
- Давай, продолжай!
- Я смотрю не по количеству. В любой драке зевак больше, чем дерущихся. Но тот факт, что именно эту дорогу охраняет Филин, меня и насторожило.
- Так он днем ничего не видит! Хорош стремач!
- Днем он среди блатных мог случайно оказаться. Но после дня наступает ночь. И вот тут никто не сравнится с Филином. Он всякую перхоть охранять не станет. Этот - для избранных. Мелочь возьмут - не страшно. Он, как я думаю, Лешего бережет. И, наверное, не первый день. Он для законников - находка, золотой клад. За его спиной ночами фартовые спят спокойно.
- Может, и так. Но не кажется ли тебе подозрительным, что по всем трем дорогам ворье своих сторожей выставило? Ведь тайга - большая. Почему прямо у дороги? Могли же воры в глухомань уйти. Там их не только люди, звери не сыщут. А не хитрый ли ход придумали блатные, чтоб заманить нас в тайгу и там по одному перещелкать? - засомневался Герасим.
- Нет, Гера. Тайгу фартовые не уважают. И глухомань обходят. Потому что зверья боятся хуже нас с тобой. А не пустили осведомителей в нее не случайно. А вдруг увидят? Сыщи потом в чаще того, кто успел в тайгу войти? Да он не то что нам - всему городу растрезвонит об увиденном. А горожане наши - народ горячий, на расправу короткий. Одно дело - пьянчуги орехи собирают. Другое дело - воры. Прослышат и подожгут тайгу со всех сторон. Такое - не исключено. За сожженный суд сведут счеты. Л из пожара сумей выскочить, да еще ночью. После пьянки законники не смогут из огня выйти. Да и облавы боятся. Нашей. С собаками. Вот и стерегут подходы.
- Меня смущает открытость этой охраны. Вон баба, даже скрывать не стала, что головы старикам оторвут в тайге. А ведь не случайно проговорилась. Голову оторвать могут лишь за фартовых. Но не сами законники, а стопорилы - мокрушники. Не бичи, не пьянь охинская.
И не щипачи с карманниками и голубятниками, - говорил Одинцов.
По-твоему, все дороги в тайгу надо перекрыть? Но ведь фартовые не будут жить среди алкашей. Они своею подлой держатся. Кучно. Чтоб в случае чего вместе сбежать. Их будет кому прикрыть, - говорил на раздумье Герасим и предложил: - Давай глянем в карту местности и попробуем высчитать воров. Ведь в случае облавы, а они и это, поверь, предусмотрели, фартовые не побегут из тайги вслепую. Они уйдут, взвесив все. Краткость отхода, дороги, транспорт, близость населенных пунктов.
А, может, наоборот - в чащу скроются. Где их никто быстро не найдет, - возразил Герасим.
А собаки? От них не сбежишь.
В тайге - не все буреломы. Вот, смотри - река, а вот тут, вблизи, озеро есть. Здесь собаки след потеряют, - глянул в карту Герасим.
Давай посмотрим вместе, - подсел Одинцов и разложил карту местности посередине.
Если мы начнем облаву с той стороны, где был почтальон, тут тайга глухая. На десятки километров - ни жилья, ни дорог. Одни чертоломы. Есть, правда, гаревый участок. Но он - не спасенье, сущая беда. На нем воров, как куропаток, взять можно. Ни реки, ни озера, ни единого поселка…
- Здесь тоже дрянь - не место. Болото. Река, озеро, но от трассы далековато - тридцать с лишком километров. Их не одолеть, - перебил Одинцов.
- А распадок? Его учти. Он как раз к магистрали почти вплотную подходит. И, главное, сухой, извилистый и лесистый. Второй распадок - хуже. Оползневый. Сырой. Тут в нем не убегать, а ловить хорошо. В него лишь по пьянке да по незнанию можно сунуться, чтоб и не вылезти никогда, - указал Герасим.
- Ты сюда посмотри! Вот где местность! Три километра тайги, а дальше, всплошную, посадки. Лесничество пять лет назад поработало. Значит, ни коряг, ни пней. И, заметь, почти до железной дороги. Тут - гаревый участок. Уже под посадки готов. Хоть катись. И это именно там, где Филин, - глянул на Петра Герасим и, усмехнувшись, добавил: - Все блатари, в случае чего, прикроют отход фартовых. Устроют кипеж! И непременно мешать будут облаве. Нужно встречный наряд выставить, вот тут, - указал он на карте пролесок, примыкающий почти вплотную к железной дороге.
- Тут, из посадок, они и выйдут, - добавил уверенно.
- Куда? По этой ветке поезда ходят лишь два раза в сутки! - рассмеялся Одинцов.
- А вертушки-товарняки, а дрезины? Они бесконечно там снуют. Да и подумай, когда фартовые убегали на пассажирских поездах? Мне такое не вспоминается.
- Выходит, здесь их ждать надо? - задумчиво смотрел в карту Одинцов.
- И в распадке. Они могут двумя группами уходить. Если одних поймаем, вторые останутся на воле. Так всегда поступают фартовые, - говорил Герасим.
- Нам нужен Леший и беглецы. Все трое, - нахмурился Одинцов.
- Понимаешь, Леший - тип особый. Тертый калач. Этот не побежит от облавы очертя голову. Он найдет способ, как переждать в тайге несколько беспокойных дней. Он слишком ценит свою голову. И вместо себя любого подставит. А нам нужен он. Без него фартовые, как без головы и глаз. Сам же Леший, пожелай того, новую "малину" в два счета сколотит. И снова заживет. Он не одну облаву и погоню пережил. Сколько приговоров с высшей мерой наказания хранятся в архивах? А он - жив. Хитер или живуч, не знаю. Но пора с ним кончать, - посуровел взгляд Герасима.
В это время зазвонил телефон. И Петр раздраженно поднял трубку.
- Ирина Кравцова, здравствуйте! - молчал, слушал, что говорила следователь прокуратуры. Потом ответил: - Кое-какие соображенья и у нас имеются. Что ж, приезжайте, поговорим…
Следователь не заставила долго себя ждать и вскоре вошла в кабинет.
Узнав, что милиция решила устроить в тайге облаву с собаками, оперативными нарядами, с оцеплениями у железной дороги, поморщилась и сказала:
- Мне тоже не хочется иметь на своем счету "висячку", дело надо завершать, но не такими средствами, не такой высокой ценой. Не только вы в этой операции будете вооружены. Но и они, пожалуй, лучше вас. А потому не исключены жертвы. Такой риск - не оправдан.
- А где выход? - изумились Герасим и Петр.
- Надо их вытащить в Оху. Устроить ловушку.
- Хватит западней! Один раз на этом сгорели. Иль мало Бурьяна? Из-под носа увели. Да и фартовые не дураки. Нужен сверхслучай, чтобы они решились теперь в городе появиться, - отмахнулся Одинцов.
- А что ты придумала, Ира, поделись? - напрягся Герасим.
- Вчера к нам из Катангли доставили хозяина южносахалинских воров. Таксист - кличка его. Дело ведет областная прокуратура. Но нужно им провести на месте следственный эксперимент. Мы уже подкинули к нему "наседку". Думаю, через него…
- А как?
- Да "утка" эта, по поручению Таксиста, сходит в тайгу, к фартовым…
- Не понял. Как пахан воров доверится чужаку, не вору. Такого не бывает.
- У Таксиста нет другого выхода. А связник - нужен.
- Зачем?
- Обязательно попросит, чтобы во время следственного эксперимента ему помогли сбежать, - говорила Ирина.
- А где следственный эксперимент будет проводиться? - спросил Одинцов.
- В Охе. В банке. Он должен показать, как вошел туда. Да еще незамеченным охраной.
- Как же Леший разрешил ему в Охе хозяйничать? Выходит, Таксист гастролер? Но тогда он - не пахан.
- У них был воровской сход. Всех воров Сахалина. И Таксист показал всем, как надо работать. Вроде наглядного урока преподнес. Чисто сработал. Все украденное себе взял. Мы, честно говоря, грешили на Лешего. Он в этом деле не участвовал. Но раскрылась истина недавно. Таксист погорел на купюрах, какие в нашем банке пропали. Взяли его в Южном. Здесь он немного пробудет. Надо успеть.
- Опять же закавыка. Таксиста, если и будут выручать, то только обычные ворюги. Или если фартовые, но без Лешего. Этот не станет свою голову вместо чужой в петлю совать, - ответил Герасим.