- То ли во время третьей, то ли четвертой встречи, забыл, когда именно, я предложил заехать ко мне, посмотреть, как я живу, ну и все такое… "Как-нибудь потом, - ответила она. - Только не сегодня, Бирнаард".
- Бирнаард?
- Да. Так она произносит мое имя. И знаешь что? Я ненавижу, когда меня отвергают.
- Оригинально.
- Нет, серьезно, я просто этого не выношу! Она вела себя очень вежливо и мило, но все равно я чувствовал себя полным болваном.
- И ни разу больше не пытался?
- Конечно, пытался, несколько дней спустя. И во второй раз почувствовал себя полным болваном. А потом, в субботу, после кино, заметил, что вечер выдался чудесный, не мешало бы прогуляться.
- И?..
- И мы прогулялись по Бродвею, до Восемьдесят шестой. А потом повернули и вновь направились к центру, но уже по другой стороне улицы, а потом вдруг остановились и слились, как ты выражаешься, в экстазе.
- Что, обнимались и целовались?
- Обнимались и целовались, а потом дошли до площади Колумба и там снова поцеловались, после чего она отстранилась, заглянула мне в глаза и попросила поймать ей такси.
- И не пригласила тебя с собой?
- Нет. "Пока ищщо не время, Бирнаард".
- Господи, вот уж не думала, что у нее такой сильный акцент.
- Это когда она дрожит от страсти.
- И этот порыв страсти унес ее прямиком…
- Прямо в такси.
- Ну и как ты это объяснишь, Берн? Она что, тебя динамит?
- Не думаю.
- Или же просто использует, пытаясь выжать из тебя все?
- Ну, слишком много из меня не выжмешь, - заметил я. - Во всяком случае, за свой билет она платит сама и за такси - тоже.
- А кто платит за кофе?
- По очереди.
- А попкорн?
- Попкорн я покупаю сам.
- Ну вот, так и знала! Выходит, она проделывает все это ради попкорна. Послушай-ка, Берн, а может, она немножко замужем? Ты об этом не думал?
- Еще как думал, - ответил я. - Но потом сказал себе: ну разве замужняя женщина станет каждый день пропадать из дома на целых три часа.
- Но она могла сказать мужу, что ходит куда-нибудь в Нью-Скул на курсы макраме.
- По семь раз на неделе?
- Ну и что тут такого? А может, ей вообще не пришлось ему ничего объяснять, может, он работает вечерами, с семи до двенадцати, на каком-нибудь эфэм-радио. "Итак, друзья, сегодня темой нашего разговора будут Жены, Которые Никогда Не обманывают Мужей, и Мужчины, С Которыми Они Их Не Обманывают"! - Кэролайн нахмурилась. - Весь фокус в том, - продолжала она, - что эта ведет себя несколько странно для замужней дамы. Те, кого я знала, предпочитали поскорей запрыгнуть в койку. И последнее, чего им хотелось, так это шляться по улице и лизаться на каждом углу у всех на глазах.
- Я не думаю, что она замужем.
- Ну а о своей личной жизни она хоть что-нибудь говорила?
- Ничего особенного. В смысле, она вообще не слишком рвется рассказывать. Мы успели встретиться раз пять, прежде чем она объяснила, откуда родом.
- Да, помню. До этого ты только и твердил: "Ах, она у нас из Европы!"
- И знаешь, не то чтобы я не спрашивал. Ведь спросить: а откуда вы родом, это ведь не считается неприличным, верно? Совсем другое дело, если бы я спросил, большие ли она платит налоги или удачно ли у нее сложилась половая жизнь. Я прав или нет?
- Но, может, у них, в этой самой Анатрурии, задавать такие вопросы считается неприличным?
- Может, и так.
- А знаешь что, Берн? Я никогда прежде не слышала об этой Анатрурии.
- Не расстраивайся. О ней почти никто никогда не слышал. Вся штука в том, что настоящей страной она никогда не была. И сейчас не является. Я-то, правда, слышал, но только благодаря тому, что в детстве собирал марки.
- Никогда не была страной, и все равно там выпускали марки?
- Примерно в конце Первой мировой, - объяснил я. - Когда распались Австро-Венгерская и Оттоманская империи. Тогда множество стран объявили о своей независимости - на каких-то минут пятнадцать, не больше, и некоторые из них стали выпускать марки и даже собственную валюту, так сказать, для самоутверждения. И первые анатрурийские марки представляли собой турецкие, только с надпечаткой. Они довольно редкие, но не слишком ценятся, потому что марки с надпечаткой всегда легко подделать. Затем вышла серия настоящих анатрурийских марок, зимой в конце двадцатого или начала двадцать первого года, с портретом Влада Первого в маленьком кружке в правом верхнем углу и разными видами на каждой. Церкви, государственные учреждения, пейзажи - ну, знаешь, все те обычные штуки, которые изображают на марках. Гравировали и печатали их в Будапеште.
- Погоди минутку. Разве Будапешт в Анатрурии?
- Нет, в Венгрии.
- Так я и думала.
- Эти марки не добрались до Анатрурии, - объяснил я. - Случилось так, что единственным правительством независимой Анатрурии стало правительство в изгнании. Просто небольшая группа патриотов, рассеянных по всей Восточной Европе. Они провозгласили независимость Анатрурии. Они даже пытались подбить Лигу Наций на признание, но ничего у них не вышло. А потом поместили на одну из марок портрет Вудро Вильсона, но и это не помогло.
- Почему именно Вудро Вильсона? У него что, были родственники в Анатрурии?
- Нет, просто он был помешан на самоопределении наций. А как раз к тому времени, как эти марки напечатали, президентом стал Уоррен Хардинг. Сомневаюсь, чтоб анатрурийцы что-либо о нем слышали, и готов поклясться, что и он в свою очередь знать ничего не знал об Анатрурии.
- Я тоже. А где она все-таки находится?
- Ты представляешь, где граничат между собой Болгария, Румыния и Югославия?
- Ну, приблизительно. Только никакой Югославии больше нет, Берн. Теперь там пять разных стран.
- Так вот, часть одной из них входит в состав Анатрурии. И еще кусочек Болгарии и Румынии. Короче, именно там родилась Илона, но на родине практически не жила. Год-другой прожила в Будапеште или, кажется, в Бухаресте.
- А может, и там и там?
- Может. И еще жила в Праге, которая раньше была в Чехословакии.
- Раньше? А куда же она подевалась?
- Просто никакой Чехословакии больше нет. Вместо нее теперь Словакия и Чешская Республика.
- Ах, ну да, конечно! И знаешь, в чем главный парадокс? Все это происходит в то время, когда Европа решила стать одной большой страной. А Югославия решила, видите ли, разделиться на пять маленьких. И что мы теперь имеем? Бывшую Югославию, бывший Советский Союз, бывшую Чехословакию. Все это очень напоминает историю с "Бывшим Джоем". Помнишь "Бывшего Джоя"?
- Еще бы!
- Это там, где нам не понравилась еда, помнишь? Многие люди наверняка придерживались того же мнения, а потому долго он не продержался. Был между Западной Четвертой и Западной Десятой ресторан под названием "Джой", просуществовал долгие годы. А потом вдруг бац! И закрылся. И тоже на долгие годы. И пустует.
- Знаю.
- Ну и когда там наконец устроили новый ресторан, то назвали его "Бывший Джой". А теперь там опять ничего нет, и если вдруг кто-нибудь снова откроет там ресторан, как же, интересно, его назовут? "Бывший Бывший Джой", что ли?
- Или "Два парня из Анатрурии".
- Как знать, что им в голову взбредет… А ты сегодня с ней видишься, Берн?
- Да.
- И снова на фильм Богарта?
- Угу.
- Как долго еще продлится этот фестиваль?
- Еще дней десять-двенадцать.
- Шутишь? - Она взглянула на меня. - Нет, не шутишь. Так слушай, в скольких же фильмах успел сняться этот парень?
- В семидесяти пяти. Просто они не смогли собрать их все.
- Позор! И как только ты все это выдерживаешь, Берн?
- Не знаю, - ответил я. - Мне даже нравится. Первую неделю еще удивлялся, что это я здесь делаю, но знаешь, потом привык и даже начал испытывать некое удовольствие от того, что каждый вечер можно на несколько часов погрузиться в какой-то совершенно иной волшебный мир. - Я пожал печами. - В конечном счете Богарт есть Богарт. На него всегда интересно смотреть, пусть даже сам фильм и полная чушь собачья и ты никогда его прежде не видел. А уж если это картина, которую видел добрый десяток раз… Ну, может, скажи, надоесть "Касабланка" или "Мальтийский сокол"? С каждым разом они нравятся все больше.
- А что сегодня?
- "Мятеж на "Каине"", - ответил я. - И "Свингуй свою даму".
- "Мятеж на "Каине"" помню. О, как же он там хорош, когда играет этими шариками!
- Думаю, все же подшипниками.
- Наверное, ты прав. А тот, другой? "Свингуй своего партнера"?
- "Свою даму".
- Первый раз слышу.
- Об этой картине вообще никто никогда не слышал. Там Богарт играет организатора поединков по борьбе. Где-то на плато Озарк.
- Это ты выдумал, сознайся!
- Ничего я не выдумал! И еще, если верить программе, там в маленькой роли снялся Рейган.
- Рейган? Рональд Рейган?
- Именно.
- Хорошо хоть в маленькой. Надо же, спортивная борьба в Озарке. И еще там, наверное, танцы. Иначе зачем бы называть фильм "Свингуй свою даму"?
- Возможно, ты права.
- Борьба, танцы и Рональд Рэйган… А знаешь что, Берн? Я уверена, сегодня тебе наконец повезет. Любая женщина, заставившая мужчину пройти через все это, просто обязана его вознаградить. Ты как считаешь?
- Не знаю, Кэролайн.
- А я знаю, - сказала она. - Так что пакуй свою зубную щетку, Берни. Сегодня тебе наверняка повезет.
И вот после того, как Богарт создал сперва совершенно сногсшибательный образ капитана Квега, а затем бродячего организатора поединков Эда Хэтча, и после того, как этот самый организатор, сам потрясающий борец, оставил бизнес и спорт, чтоб жениться на женщине-кузнеце и провести весь остаток жизни, подковывая лошадей, мы вышли на улицу, быстро выпили по чашке кофе, немного подержались за руки, обменялись долгими вздохами. А потом снова вышли на улицу, и я взмахом руки остановил такси и придержал для нее дверцу, а она упала в мои объятия и подставила губы для поцелуя.
- Бирнаард, - пролепетала она. - Едем со мной.
- С тобой?
- Да, со мной. Ко мне. Сейчас.
- О!.. - ответил я, судорожно пытаясь придумать какое-нибудь удобоваримое оправдание, но тут на выручку мне пришли пятнадцать вечеров, проведенных в обществе Богарта. - Только не сегодня, дорогая… - протянул я. - Сегодня, к сожалению, у меня одно важное дело. Но приглашение оставляем в силе. - И я легонько чмокнул ее в губы, а потом подсадил в машину и смотрел, как она уезжает.
И это называется "повезло".
Глава 6
Я проснулся с на удивление ясной головой, но не стал доискиваться причины, а просто вышел на улицу и поспел как раз к десяти, к открытию лавки. Накормил Раффлса, сменил ему воду в миске, вынес на улицу столик с книгами по три штуки на доллар - и занял место за прилавком с Уиллом Дьюрантом в руках. Мир, по его мнению, всегда был довольно омерзительным местом. Как ни странно, но эта мысль почему-то утешила меня.
Утро выдалось прохладное, и я притворил дверь, а потому слышал звон колокольчика всякий раз, как она открывалась. Обслужил пару ранних пташек, каких-то юнцов, пробил два чека по нескольку долларов каждый и стал просматривать книги, которые принес мне Маугли.
Это довольно странный тип, выглядит так, словно его и вправду воспитали волки, - изможденный, с ввалившимися глазами, копной спутанных волос на голове и общипанной бороденкой. "Спид" и "кислота" прожгли изрядные дырки в его мозгу, он забросил свою докторскую по английскому в Колумбийском университете и вел теперь кочевой образ жизни, переезжая из одного заброшенного дома в другой, как диктовали обстоятельства.
Еще в бытность свою студентом он начал собирать библиотеку, но затем, опускаясь все ниже по социальной лестнице, постепенно распродавал книги. Ко времени, когда он отыскал тропу в "Барнегат Букс", хорошего у него осталось мало, но мне все же удалось приобрести несколько книг, в том числе полное собрание сочинений Киплинга в прекрасном состоянии. Потом он куда-то исчез, почти что на год, - как я догадывался, начал смолить крэк и утратил всякую связь с окружающим миром, а затем вдруг снова объявился в прежнем своем обличье - вылитый бродяга. Правда, теперь он ограничил свои химические изыскания вполне невинной травкой с примесью натурального мескалина и поддерживал бренное свое существование, покупая книги на уличных развалах, в лавках вторсырья и на блошиных рынках и затем перепродавая разным людям, в том числе и мне.
Я отобрал несколько штук, а остальные не стал. Там был, среди прочего, неплохой нуар 50-х годов Дэвида Гудиса и Питера Рейба, но вряд ли мои покупатели станут платить коллекционные цены за такого рода издания.
- Вообще-то, - заметил он, - меня навел на них Джон из "Сообщников". И я подумал, что тебе подойдет. Ну смотри, разве не чудные обложки?
Я признал, что обложки действительно замечательные.
А выбрал биографию Томаса Вульфа, Синклера Льюиса пера Марка Шорера, а также еще парочку книг, а потом мы стали торговаться как бешеные, пока не сошлись на приемлемой для обоих цене. В конце я задал ему вопрос, который обычно задаю всем своим регулярным поставщикам:
- А они случайно не краденые, а, Маугли?
- Какие же еще! "Всякая собственность есть продукт кражи". Ты знаешь, кто это сказал, Берн?
- Прудон.
- Молодец. Именно что Прудон. Вообще-то Иоанн Златоуст высказался примерно в том же духе. Что, не ожидал от него, а?
Мы немного порассуждали на эту тему, а затем он заметил:
- Ну что тебе сказать, Берни? Лично я ни одной из них не воровал, если только купить Дэвида Гудиса в магазине Армии спасения за пару баксов, когда знаешь, что можешь свободно загнать его за полтинник, не считается воровством. Ну скажи, воровство это или нет?
- Если да, - ответил я, - то всех нас ждут нешуточные неприятности.
Затем колокольчик зазвонил снова, на сей раз явились два свидетеля Иеговы, которым приспичило со мной поговорить. Мы очень мило побеседовали, причем в этой беседе ни разу не фигурировал ни Прудон, ни Иоанн Златоуст. Правда, мне пришлось самому оборвать разговор, иначе бы они все говорили и говорили, но тем не менее ушли свидетели вполне довольными и счастливыми, а я снова взялся за Уилла Дьюранта. Через несколько минут снова звякнул колокольчик, и на этот раз я не поднял глаз от книги, пока не услышал знакомый голос.
- Так, так, так… - произнес лучший в мире полицейский, какого можно только купить за деньги. - Бернард, сынок миссис Роденбарр, собственной персоной! Всякий раз, когда я его вижу, торчит, уткнувшись носом в книжку. Что более или менее объясняет, зачем молодому парню просиживать задницу в книжной лавке.
- Привет, Рэй.
- "Привет, Рэй"… Тебе следовало бы вложить в это больше энтузиазма, Берни. Иначе я вовсе не уверен, что ты рад меня видеть.
- Привет, Рэй!
- Вот так-то уже лучше… - подавшись вперед, он оперся локтями о прилавок. - Но ты всегда почему-то нервничаешь, когда я заглядываю к тебе в гости. Словно подвоха какого ждешь. Отчего это, а, Берни?
- Сам не пойму, Рэй.
- Я хочу сказать, ну какой тебе смысл нервничать? Респектабельный джентльмен, сроду не нарушал закона. Да ты должен прямо от счастья трепетать, когда твой закадычный друг полицейский заглядывает к тебе на работу.
- Закадычный… - пробормотал я.
- А что, Берн?
- Мне очень нравится это словосочетание, закадычный друг-полицейский. Нет, ей-богу, в нем что-то есть.
- Рад, что угодил, Берни. Можешь использовать всякий раз, как приспичит, дарю. А теперь ответь-ка мне на один вопросик.
- Если смогу.
- Видел когда-нибудь раньше эту штуку?
Он что-то держал под прилавком - что именно, я не видел.
- Еще бы, - ответил я. - Много раз. Это мой атташе-кейс. Но откуда ты знаешь Хьюго и с каких это пор у него на посылках?
- Ты это о чем, черт побери? Какие еще посылки?
- Просто не в силах подобрать другого слова. Я же говорил ему, что отдавать вовсе не к спеху, - я протянул было к кейсу руку, но Рэй отдернул свою. Я в недоумении уставился на него. - В чем, собственно, дело? - спросил я. - Ты отдаешь мне этот чертов кейс или нет?
- Еще не знаю. - Он положил кейс на прилавок и опустил пальцы на маленькие замки. - Как считаешь, что там внутри?
- Эмпайр-стейт-билдинг.
- Чего?
- Ребенок Линдберга. Откуда мне знать? Я понятия не имею, что там лежит, Рэй. Когда Хьюго Кэндлмас заглядывал тут ко мне на днях, он сунул туда раскрашенные вручную гравюры, не хотел, чтобы помялись, ну и еще пару каких-то пакетиков, что были у него с собой.
- Не знал, что ты торгуешь еще и картинками, Берни.
- Я не торгую, - ответил я. - И не спрашивай меня, где он их раздобыл. Все, что я продал ему, - это томик стихов. За пять баксов с наценкой.
- И положил в кейс? Очень благородно с твоей стороны.
- Я просто одолжил ему этот кейс, Рэй. Приличный пожилой джентльмен, мой постоянный покупатель. Правда, с таких особо не разживешься, но поболтать с ним всегда приятно. Ну а потом он обязательно купит что-нибудь, так, по мелочи. Почему бы и нет. И все же к чему ты гнешь, а, Рэй? Ума не приложу.
Он щелкнул замками и открыл кейс.
- Ой, смотри-ка, а он, похоже, пустой!.. - протянул я. - Отличный фокус, Рэй, правда, немного устарел.
- Он только выглядит пустым, - сказал Рэй. - Но на деле это не так.
- Потому что в нем воздух, да? Это что ж у нас тут, урок физики, что ли?
- Вот сейчас задам тебе физику! - проворчал он. - Тут полно твоих отпечатков, Берни.
- Отпечатков с гравюр? - Я, щурясь, заглянул в кейс. - Что-то я их не вижу. Должно быть, стали прозрачными.
- Да не оттисков. Я хотел сказать, отпечатков пальцев!
- Моих пальцев?
- Полный набор!
- Очень мило, - ответил я. - Но не шибко удивительно. Это же мой кейс. Я ведь только что тебе сказал.
- Да, Берни, сказал. Это и удивительно, что ты признал данный факт.
- А почему бы мне его не признать? Чего тут стыдиться? Вещь, конечно, не от Луи Виттона, но, с другой стороны, вполне приличная. А если ты собираешься заявить мне, что она краденая, то все сроки уже давным-давно истекли. Этот кейс принадлежит мне вот уже лет восемь.
Он принял позу, имеющую отдаленное сходство с роденовским "Мыслителем", и долго, испытующе смотрел на меня.
- Ну и скользкий же ты тип, что твой лед на тротуаре, - заметил он после паузы. - Я-то думал, ты хоть чуточку дрогнешь, когда я покажу тебе эту штуку, однако ничего подобного. Это ты звонил или нет?
- О чем ты?