Потом пришла Нина-буфетчица звать меня к обеду, и я пожалел, что ничем не могу угостить краба. Мне было известно, что гостю и жить осталось немного, но старался не думать об этом: хотелось, чтобы краб побыл у меня до конца рейса. Когда-нибудь познакомлю его с Люськой, расскажу ей, какие интересные беседы были у меня с крабом в море. Ведь сестра была единственным человеком, с которым мог поделиться сокровенным. Не было у меня существа ее дороже, хотя и виделись мы редко, и понимал я, что у Люськи семейные заботы занимают и то время, которое она хотела бы мне уделить. Но спускаясь в кают-компанию, понял, что никому, и даже Люське, об этих разговорах не скажу. Никто не сумеет влезть в мою капитанскую шкуру, и всякий подумает: рехнулся Игорь Волков.
Весь день хорошее настроение не оставляло меня. Перед ужином в дверь постучали, и вошел помполит.
- Хочу поговорить, Игорь Васильевич, - сказал он. - Тревожный сигнал получил.
- Что еще? - спросил я помполита.
- Амуры, Игорь Васильевич, у третьего штурмана с буфетчицей, амуры…
Был помполит лет на пятнадцать меня постарше. Моря он совсем не знал, раньше служил при аэродроме, к месту и не к месту вспоминал об этом. Как-то намекнул ему, что не стоило б так часто - молодые парни в команде ревниво следят, морской ли у них помполит, - но тот меня не понял, обиделся, и разговора у нас не получилось.
Сейчас я внутренне поморщился, но к сообщению помполита отнесся серьезно.
- Амуры, говорите? - переспросил его. - И далеко зашло?
- Точно не установлено, - ответил помощник, - но факт неслужебных отношений налицо. Считаю своим непосредственным долгом поставить в известность.
- Спасибо, что сказали, - через силу любезно сказал я ему поднимаясь. - Обязательно разберусь.
- Надеюсь, все пресечется, - от двери сказал помощник, и мне показалось, что недоверчивая улыбка мелькнула на его лице: знаем, мол, как разберешься, слишком либерален ты у нас по интимной части.
Проводив помполита, я повернулся к крабу.
- Видел?
"Видел, - ответил краб. - И что же ты станешь делать?"
- Не знаю еще, - ответил ему.
С вечера вновь потянул восточный. Он принес туман, снежные заряды вперемежку с дождем. Лед исчез начисто. До наступления темноты мы успели сделать пару добрых тралений и снова завалились рыбой.
- До обеда хватит с лихвою, - сказал за ужином старпом, искоса поглядывая на технолога.
- До обеда уберем, - спокойно возразил тот и потянулся за кружкой с компотом.
"Нептун" лежал в дрейфе. Крутилась антенна локатора, обшаривая лучами горизонт, временами сотрясали корпус удары пресса в утильцехе, где сбивали в брикеты рыбную муку, судно окутывал густой запах рыбьего жира, в салоне в "надцатый" раз крутили "Кавказскую пленницу", все было знакомым и до одури будничным.
Я обошел судно, поднялся на мостик и сказал третьему штурману, чтоб повнимательнее смотрел в локатор на предмет айсбергов. Усмехнулся, чувствуя, как напрягся штурман и про себя явно чертыхается, ожидая, когда уберется мастер и можно будет снова ощущать себя главным на "Нептуне", повернулся к двери и шагнул в каюту.
В каюте включил приемник, нащупал станцию с музыкой и сел к столу заканчивать письмо Люське.
Долго сидел, покусывая ручку, думал о разном, а нужные слова не приходили. Краб шевельнулся в стакане, я улыбнулся ему и принялся рассказывать сестренке, какого забавного чертушку принес вместе с рыбой трал.
Третий штурман сдавал вахту, когда закончил письмо. Я открыл дверь, ведущую на мостик, и поманил его.
- Присядь, парень.
Показал рукой на диван, и третий нерешительно опустился на край, явно дивясь в душе необычному по времени приглашению.
- Вот, - так начал с ним этот "задушевный" разговор, - доволен тобой, дело знаешь, буду писать по приходу бумагу на повышение. Не знаю, как там решат кадры, а вторым, думаю, годишься, созрел…
Штурман вспыхнул.
- Спасибо, - начал он, - конечно, я…
- Погоди… Дело ты знаешь, но это не все. Смотри, как там другие твои статьи проглядывают, чтоб ажур был во всем и порядок. Ты понял?
- Понял вас, Игорь Васильевич, - сказал штурман. - Только у меня… Понимаете…
- Все понимаю, - снова перебил я его: не хотелось копаться в таких делах. - Ты, в общем, иди. Иди и помни…
Штурман встал и попятился к двери.
- Учту, Игорь Васильевич, - сказал он.
- Вот-вот, учти, - сказал строго ему, и штурман вышел.
"Макаренко! Браво! - подначивал из стакана краб. - Перевоспитал штурмана! Браво!"
- Ладно, не издевайся, - добродушно возразил крабу. - А что ему говорить еще буду? Он и так понимает. Если серьезно у них - никакой властью не запретишь, а баловство какое - так сигнал от меня получил…
Утром пришел в каюту стармех. Он долго мялся, бубнил под нос и вдруг объявил, что пропускает втулка, надо приподнять, а то вода в картер проходит, и посмотреть где чего - словом, машину часика на два хочет раскидать и будет ли на это разрешение капитана.
- Ты что ж это, дед, - недовольным тоном сказал я ему. По традиции звали механика "дедом", хотя было тому едва за тридцать. - А всю ночь что думал?
Дед промолчал, чего тут оправдываться, лучше помалкивать, но из каюты не пошел. Значит, решил я, дело серьезное.
Мы пригласили технолога, оказалось, что рыбы много, до вечера хватит. Поговорил я и со старпомом, затем вышел на мостик. Крутили снежные заряды, но локатор показывал чистое море, даже льды унесло… Группа судов осталась южнее, мы никому здесь не мешали, приходилось дать стармеху "добро".
Двигатель быстренько разбросали, и тогда ворвался ко мне третий штурман и объявил, задыхаясь, что судно несет на айсберг.
Небо разом очистилось от зарядов, и синяя скала возникла перед "Нептуном".
Я проглотил забивший горло комок и повернулся к штурману.
- Не было его, не было! - закричал штурман. - Минуту назад смотрел!
- Прикинь дрейф, - приказал я штурману.
Я знал, что такое бывает редко, но бывает. Лучи радара не отражаются от ледяной горы, когда особая у нее поверхность, и отметка на экране не возникает. Случай редкий, да и что толку орать на штурмана сейчас.
Машинально рванул рукоятку машинного телеграфа к слову "Готовься!", но снизу обиженно - шутите, что ли, - дернули стрелку в прежнее положение. И тогда у меня подогнулись колени.
- Стармеха на мостик!
Прибежал позеленевший дед, заикаясь сказал: часа через три приготовят машину.
- Ты любишь салат из крабов? - зловещим голосом спросил я его. - Так вот, через три часа крабы салат из тебя приготовят…
Стармех умчался в машину, на мостике собрались мои штурманы, молча смотрели на неотвратимую гору длиною полмили и ростом в пять таких "Нептунов".
"Вот и пришло мое время, - подумал я. - А так вроде наладилось все…"
Умирать мне было не страшно, как-то и не думал об этом и за себя не боялся. Лишь бы вот люди, о них беспокоиться надо. И я думал только о них, когда радист соединял меня с флагманом группы.
Флагман был из моих ровесников, раньше плавал на "Нептуне" капитаном, мужик башковитый и деловой.
Когда на аварийной волне его позвали для разговора, он весело приветствовал меня и спросил, что у нас стряслось.
Я коротко доложил.
Флагман молчал. Да и что мог он сказать? Выругаться разве, да не принято в эфире. Этим и хорошо в море: начальство есть, приказывать оно может, а разнести по-кабинетному не моги, сдерживаться надо, не только свои слушают, да и не улыбается начальству обнаруживать собственную слабость криком перед всеми.
- Далеко, наверно, а? - сказал флагман. - Зря паникуешь, капитан…
- Да нет, Виктор Петрович, - спокойно ответил ему. - Понимаешь, близко уже… Нужна помощь.
Спокойный голос мой внушил флагману тревогу. Он поднял на ноги всех, и через десять минут на мостике знали, что к нам идут два траулера с юга, а с севера в ледяных полях пробивается спасатель "Стерегущий".
Айсберг приближался. Океанская зыбь мерно поднимала и опускала траулер. Я закрутил головой и зажмурился, представив, что будет с "Нептуном", когда волна бросит его на ледяную стену.
- Объявите тревогу, - сказал старпому. - Готовьте шлюпки, пусть люди знают, что им придется оставить судно. Только без паники, время пока есть.
Да, какое-то время судьба отпустила для меня. За это время могли справиться с машиной, или кто-нибудь подскочит и возьмет на буксир, или… Третьего не было. Когда останется до айсберга полмили, я прикажу оставить судно.
Шлюпки готовили к спуску, и мне оставалось только ждать, когда истечет отпущенное время. Я был спокоен, мысленно простился с этим миром и, вспомнив о Люське и племянниках, пожелал им счастья.
По моей команде штурманы надели спасательные пояса и стояли рядом, верные мои оруженосцы. Рулевой принес нагрудник для меня, и второй штурман подошел с ним ко мне вплотную.
- Это для вас, Игорь Васильевич, - сказал он.
Я недоуменно глянул на него и молча отвел протянутую руку.
"Чудаки-ребятишки, - подумал я. - Это вам еще плавать и плавать, а мне-то нагрудник к чему…"
Прибежал радист, сказал, что "Стерегущий" снова требует на пеленг поработать. Мы поработали на пеленг. Спасатель подбодрил - скоро, мол, подойдут. Все знали, что льды есть льды, хочешь не хочешь, а они на курсе, каждый думал об этом и о многом другом, своем. Тянулись минуты, и самым тягостным была невозможность сделать хоть что-то для спасения корабля.
А ветер тем временем с силой давил на высокую надстройку "Нептуна" и гнал траулер на ледяную гору.
"Парусность большая, - механически отметил я, - вот и несет".
Подошел старпом и негромко сказал, что шлюпки готовы к спуску.
"Парусность… Постой, постой, - снова шевельнулась мысль, - здесь, кажется, выход…"
- Боцман! - крикнул я и обернулся.
Из-за спины старпома выдвинулась приземистая фигура боцмана.
- Живо все трюмные брезенты собери на баке… Живо!
Старпом недоуменно взглянул на меня.
- Парус! - крикнул я ему. - Понимаешь, Григорьич, парус!
- Ясно! - рявкнул старпом и вслед за боцманом бросился с мостика вниз.
Смешон и жалок был парус, сооруженный в лихорадочной спешке матросами "Нептуна".
По моей команде с мостика его подняли на балке между фок-мачтой и грузовой стрелой, служившей в качестве гика. Но распяленный брезент поймал ветер, наполнил им складки и заставил траулер сойти с роковой линии, привязавшей судно к ледяной горе.
Медленно, очень медленно уходил в сторону "Нептун". Казалось, что и нет никакого отклонения, и хлопоты напрасны, но с каждой минутой синяя скала сдвигалась к корме, и скоро стало ясно, что траулер айсберга не коснется.
Мы отошли от него на милю, когда из снежного заряда вывернул верткий трудяга-спасатель. "Стерегущий" увидел "Нептуна", и басовитый не по размерам судна гудок ударил в уши не промолвивших слова моих рыбаков.
И тогда качнулась ледяная гора, стремительно понеслась к воде ее вершина, из бездны бежали стены, облизанные водой, айсберг потерял равновесие и с оглушительным шумом перевернулся. Казалось, брызги достигли людей на мостике "Нептуна". Опрокинутый айсберг раскачивался, подняв в небо зеленое днище. Поодаль маячил спасатель, с него изумленно глядели на ледяную гору и траулер, ползущий от нее под диковинными парусами.
Потом родились легенды и стопка листков объяснений, которые написали мы со стармехом. Все это было потом. А сейчас все молчали на мостике "Нептуна" и каждый ждал, чтоб первым нарушил молчание капитан.
Надо было что-нибудь сказать, и я сдвинулся с места, шагнул к третьему штурману, не сводившему с айсберга глаз, тронул за плечо и кивнул в сторону трюмных брезентов на фок-мачте.
- Ну чем не клипер? - весело подмигнул ему.
Все повернули головы, заулыбались и вздрогнули разом, когда звякнул телефон и вслед за звонком дернулась стрелка: "Готова машина".
Старпом бросился к рукоятке и поставил ее на "малый ход".
- Убрать паруса! - крикнул я боцману.
В каюте долго стоял перед зеркалом и водил расческой по жестким, отросшим за время рейса белым-белым волосам.
"Придется красить, что ли", - горько подумал я и, издеваясь над собой, вслух произнес:
- Так, что ли, жених?
Собственный голос показался мне хриплым. Я прокашлялся и повернулся к маленькому крабу в стакане.
- А что ты скажешь, брат?
Краб молчал.
Тогда осторожно вынул его из стакана и опустил на стекло письменного стола. Краб не шевельнулся. Я потрогал пальцем тоненькие лапки. Они оставались неподвижными.
Маленький краб умер.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Его оставили одного на весь день, и капитан Волков радовался тишине, строгим шершавым соснам, мягкому солнцу и красным комочкам на заполонивших дачу малиновых кустах.
Волкову нравилось оставаться на даче одному, когда Сергей и Лена уезжали в город, и капитан радовался возможности молчать, созерцая непривычное и размышляя о разном.
Последний перед отпуском рейс оказался для Волкова хлопотливым. Выход отложили на несколько дней. Затем у Исландии Волков получил приказ сбегать на Фарерские острова и забрать на промысел группу ученых с другого судна. Словом, он припоздал к погожим денькам и не успел забить рыбой трюма, как появились льды. А во льдах известно какая рыба… Того и жди, что пропорешь борт.
План, верно, взяли с лихвой, но измотались порядком. По возвращении из рейса Волков поставил "Рязань" в ремонт, передал дела старпому, а сам покатил "Полярным экспрессом" на юг.
В Ленинграде капитан делал пересадку. Уже готовясь оформить билет, Волков позвонил Сергею с Московского вокзала.
- Игорь! Какими судьбами? Откуда? - закричал Сергей, едва Волков назвал себя. - Немедленно приезжай ко мне в редакцию, немедленно жми! Адрес знаешь? Ну вот, значит, и хорошо… И давай сразу!
"А что я, собственно, теряю, - подумал Волков, - юг не уйдет, а так хоть друга детства навещу".
Капитан взял такси и поехал на Фонтанку, где Сергей работал художественным редактором одного из питерских журналов.
В тесном кабинете его, залепленном обложками, сидели трое парней. Они с любопытством глянули на Волкова, предложили сесть и сказали, что Сергей у главного, скоро будет.
Некоторое время все молчали, потом один из парней решительно встал и шагнул к Волкову, протягивая руку:
- Давайте знакомиться, мы знаем о вас, Сергей сказал, меня зовут Бронислав, а фамилия Ларионов. Мы все - художники. Ваш друг Сергей - поилец и кормилец, работу нам дает, отец родной…
Волков пожал художникам руки, и тут дверь распахнулась, ворвался Сергей, обнял Волкова, и они расцеловались.
- Броня, дверь! - сказал Сергей. - А ты, Максимыч, давай…
Грузный Максимыч не спеша поднялся со стула, согнувшись, переваливаясь на удивительно кривых ногах, выволок из-под стола пузатый портфель, щелкнул замками и принялся вытаскивать пиво, полбуханки ржаного хлеба, две бутылки "Кубанской", колбасу и промасленный пакет с пирожками.
Тем временем высокий усатый парень достал из шкафа стаканы.
- Мои друзья, - сказал Сергей, - работаем вместе… Делаем журналу красиво. Давайте за встречу.
- Значит, без отрыва от производства? - усмехнулся капитан.
Парни быстро покончили с водкой - две бутылки на четверых! - убрали пустые бутылки, оставили стаканы и пиво.
- Броня, дверь! - скомандовал Сергей. - А пиво пойдет легально, против пива начальство не возражает. Ну давай рассказывай, старик…
Ребятам, видно, тоже хотелось послушать морские байки, но решили не мешать двум старым друзьям и один за другим покинули кабинет.
- А что говорить? - сказал Волков. - Вот пришел с Лабрадора, сто двадцать суток и еще четыре дня гонялся за треской. Любишь тресковую печень, Серега? У меня есть в чемодане, надо на вокзал заехать…
- Заедем, конечно, - сказал Сергей. - Знаешь, ты ничего не говори сейчас. Поскучай минут тридцать, мне надо картинки сдать в секретариат. Потом я освобожусь, и поедем с тобой на дачу. Там и наговоримся. Ленка сегодня дома, будет для нее сюрприз. Ты ведь не видел мою Ленку?
- Еще нет, - ответил Волков и улыбнулся. - Не представляю тебя женатым, Сережка…
- Остепенился, - сказал Сергей, - пора. Уже три года. А с тобой мы не виделись пять лет. А ты… Ты по-прежнему один? И выпивать вот заново не научился…
- Один. И приучаться не тянет.
- Да… В общем, еще полчаса, и мы едем.
Он выскочил из кабинета, потом приходил еще, и снова убегал, Волков листал журналы и терпеливо ждал.
Наконец Сергей объявил, что они могут ехать.
По дороге на вокзал Сергей затащил капитана в рюмочную.
- Хоть ты и не приемлешь этого зелья, но другу своему, существу земному, позволь для тонуса принять рюмаху, - говорил Сергей, и Волкову пришлось трижды знакомиться с "забегаловками" Ленинграда.
День был жарким. То ли от этого, а может быть, от пустого желудка - какая к черту в "гадюшниках" закуска! - Сергея развезло. Он восторженно подталкивал Волкова локтем, забегал вперед, размахивал руками и много говорил.
На Финляндском вокзале они сели в электричку, и капитан слушал Сергея вполуха. Сейчас, когда ехали на неведомую дачу, он погрузился в странное состояние ожидания необычного, хотя и не знал и не мог знать, откуда оно придет. Ему было весело и уютно, умилял разболтавшийся Сергей, и будничность электричек для Волкова казалась многозначительной, праздничной, что ли…
Поезд тронулся. Людей в вагоне было достаточно, но в проходах никто не стоял. Капитан сидел у окна. Сергей занял место напротив, а рядом с ним устроился седеющий мужчина с лицом Грегори Пека и мозолистыми руками рабочего. Третьей, на краю скамейки, сидела светло-русая девушка в голубом платье и с голубыми глазами, длинноногая, смирная какая-то, и Волкову захотелось вдруг провести ладонью по светлым ее волосам.
Неожиданно старая бабка поднялась рядом с Волковым и помчалась по проходу в другой вагон. Голубоглазая заняла ее место и раскрыла тетрадь, вытащенную из сумки.
Сергей опять заговорил о журнальных делах, и Волков подумал, что где-нибудь он встречал соседку, знакомое увидел в ее лице.
Она продолжала держать открытой тетрадь. Волков скосил глаза и прочитал: "Размер 48. Начинается по 135 пар (6). Начинается по 110–112 пар…" Потом шли цифры и чертежи. Девушка перевернула несколько страниц. Дальше стояло: "Спинка. Жакет. Размер 44. У всех спинок поднимается на проймы половина лопаточки"
"Еду к Сережке, - подумал Волков, - хорошая мысль…"
Сергей скис и стал подремывать, потом уснул, и капитан заопасался, как бы не проехать. Он выждал немного и хотел Сергея разбудить, но тот вдруг открыл глаза, весело подмигнул и сказал поднимаясь:
- Станция Кавголово. Наша.
Они встали и двинулись к двери, а девушка с Грегори Пеком остались сидеть. Из тамбура Волков посмотрел на девушку, она оторвала глаза от тетради и улыбнулась Волкову. Он снова подумал о том, что где-нибудь видел ее, и поезд остановился.
…- Луковый суп, - сказала Лена, - я сварю вам луковый суп…
- По-лангедокски? - спросил Сергей. - Или по-кавголовски?
- Как получится. Только начистите лук, я пла́чу…
- Давайте я, - сказал капитан, - почищу.
- Что вы, - возразила Лена, - пусть Сережа, вы гость, нельзя.