- Ладно, доктор, считайте, что я погорячился, - подчеркнуто миролюбиво произнес пациент, хотя сейчас ему больше всего хотелось от души шваркнуть врача по невозмутимой физиономии. - Подскажите, как перебраться в московскую больницу. Мне нельзя тут залеживаться.
- Если оплатите принадлежащее больнице оборудование, найдете машину, в которую поместитесь вместе с кроватью и всей этой громоздкой системой вытяжения, и удастся перевезти вас так, чтобы костные отломки не сдвинулись, - ради бога. Буду только рад. По вашей милости пришлось потеснить других пациентов, и они с радостью вернутся в эту палату.
- Но я же заплатил, чтобы вы перевели отсюда воняющее мочой старичье и больше никого ко мне не клали!
- И сколько же вы заплатили? - ироническим тоном осведомился Алексей Павлович.
- Сто долларов, - важно ответил Яша. А что? Сотку баксов за то, чтобы старые хрычи убрались в другие палаты, - нормально. Другие за эти бабки месяц пашут. Доктора, к примеру.
- А знаете ли вы, сколько стоит одноместная палата в московской клинике?
Яша насупился, подумав: "В московской больнице, может, и побольше стоит, а в этой задрипанной лечебнице и сотни зелени выше крыши".
- Сто двадцать долларов в сутки, - просветил пациента Алексей Павлович. И подчеркнул: - В сутки. И это только за пребывание в одноместной палате. Лекарства, перевязочные материалы, врачебная помощь, консультации специалистов, анализы и все прочие мероприятия оплачиваются отдельно. Определенная категория больных получает медицинскую помощь по страховому полису. А состоятельные пациенты и те, кто не имеют страхового полиса, должны пользоваться платными услугами. У вас страхового полиса нет. Да и вообще мы не обязаны лечить москвичей. В Москве стационаров много, а у нас и для своих жителей мест не хватает. Кстати, в понедельник в вашу палату положат трех пациентов.
- Только попробуйте!
- Да и пробовать не будем, а сделаем то, что считаем необходимым. А будете вести себя неподобающим образом, - выпишем за нарушение режима, вот и все.
- Как же вы меня выпишите, когда сами подвесили на вытяжку? - ехидно поинтересовался Яков.
- Ни я, ни заведующий отделением вам руки-ноги не ломали. Еще раз повторю: мы не обязаны вас обслуживать, и вы без всяких на то оснований занимаете место, которое по праву принадлежит другим больным. А то, что вы в пьяном виде получили бытовую травму, - ваша личная проблема. По пьяной травме даже больничный лист не оплачивают.
- Какая еще пьяная травма? - возмутился Яша.
- И врач приемного покоя, и дежурный врач в отделении отметили в истории болезни, что вы находитесь в средней стадии алкогольного опьянения, буяните, бранитесь и оскорбляете врачей и медперсонал. Скажите спасибо, что врач не вызвал милицию. Свидетелей вашего безобразного поведения предостаточно, так что получили бы статью за хулиганство. С пьяными хулиганами в милиции не церемонятся. Да и врачи не обязаны терпеть ваше хамство. Если кто-то еще раз пожалуется, - выпишем за нарушение режима, и скатертью дорожка. Кстати, старшая медсестра приемного покоя, которую вы в присутствии многих людей нецензурно оскорбили и даже пытались ударить, намерена подать на вас в суд. Ее супруг - майор милиции, он не позволит, чтобы его жену безнаказанно оскорбляли пьяные хулиганы.
- Я ей заплачу, - пробормотал немного сконфуженный Яков. Он и знать не знал, что верещащая кикимора - милицейская жена. Да, ментовские начальники борзеют, когда кто-то своих задевает.
Сыр-бор разгорелся, когда тощая вобла отобрала у него мобилу, - мол, в больнице не положено, в палате лежат по четыре-пять больных, все после операции, и разговоры будут им мешать. Да чихал он на этот валежник! А сучонка встала в позу: "Вам вернут телефон при выписке", - и точка. Ну кто бы такое стерпел! Вот он и сказал ей пару ласковых. А кикимора обиделась.
- Не уверен, что вам удастся разрешить этот конфликт с помощью подкупа, - усмехнулся Алексей Петрович. - И сама оскорбленная женщина, и ее муж настроены весьма решительно. Отвечать за свое безобразное поведение вам все равно придется. Так что ждите повестки в суд, Яков Борисович.
…Воспоминание о свадьбе преследовало Серафиму многие годы как кошмар, который невозможно забыть. Многочисленная Гошина родня окидивала невесту критическими взглядами, раз десять спросили, не беременна ли она, раз двадцать рассказали, какие чудесные девушки могли составить Гоше достойную пару, раз тридцать ехидно поинтересовались, почему с ее стороны присутствуют лишь родители, и все в том же духе. Традиционные конверты с энной суммой Гошина родня вручала ему, а за свадебным столом на новобрачную почти не обращали внимания. Все пожелания были адресованы Гоше - ему желали успешной карьеры и всяческих благ, будто отмечали его личное торжество, а не свадьбу.
Разве позволил бы молодой человек, уважающий свою избранницу, так унижать ее? Пусть она пришлась не ко двору, но с ней жить ему, а не родственникам. Пришли на торжество - будьте любезны соблюдать приличия. А жених и не подумал одернуть зарвавшихся гостей и неуемную маман - та изощрялась больше всех. Мало того, присутствующие и в ус не дули, что половина того, что они едят-пьют, оплачено родителями невесты.
Единственным светлым пятном был новоиспеченный свекор, Натан Моисеевич Новицкий. В прошлом военный хирург, он лишился во время войны руки, но не утратил чувства юмора. Сидя рядом с Симой, он веселил невестку байками, сыпал шутками, анекдотами, и только это позволило ей не разрыдаться и не убежать с собственной свадьбы.
Отсидев положенное время, Симины родители собрались домой. И тут вдруг девушке стало страшно. Мама с папой сейчас уйдут, а она останется, и тогда Гошины тетушки под предводительством его мамаши ее просто заклюют!
Сдерживая слезы, новобрачная вышла в ресторанный вестибюль проводить родителей.
- Ужас! - поежилась мама. - Никогда не ощущала себя настолько униженной. Будто Симу взяли замуж из милости. Его мать и остальные родственники даже не утруждали себя тем, чтобы как-то завуалировать свое недовольство выбором Георгия. Да и вообще вели себя безобразно, сознательно оскорбляя мою любимую дочь. Поразительная бестактность.
- Доченька, теперь ты поняла, почему мы с мамой так настойчиво тебя отговаривали? - спросил отец, в голосе которого звучала лишь тихая грусть.
Кусая губы, Сима отвернулась и промолчала. А что сказать? У нее нет никаких аргументов, кроме уже не раз озвученного: "Я его люблю". Даже знай она, какое испытание предстоит на собственной свадьбе, все равно не отказалась бы от Гоши. Хотя… Если бы предполагала, что так получится, то не стала бы справлять свадьбу, ограничившись регистрацией в ЗАГСе.
- Приезжай к нам, - тихо сказала мама, обнимая ее. - Что случилось, - то случилось. Ты ведь не перестала быть нашей любимой дочерью. Мы, как могли, пытались тебя переубедить, но раз уж сама выбрала себе судьбу…
Тут Сима разрыдалась. Мама тоже заплакала, и они замерли в пустом ресторанном вестибюле, обнявшись и горько плача.
- Ну ладно, мои милые. - Отец с трудом сдерживался. - Жизнь сама все расставит по местам. - Достав носовой платок, он вытер поочередно их слезы, извлек из кармана конверт и вложил в Симину руку. - На, доченька, пригодится.
Проводив родителей, Серафима пошла в туалет и долго плескала себе в лицо холодной водой. Возвращаться за свадебный стол не хотелось. Выйдя в вестибюль, она увидела мужа.
- Ты куда подевалась? - как ни в чем не бывало, спросил тот.
- Родителей провожала, - ответила Сима. - Гоша, давай уедем, я уже устала.
- Давай, - с готовностью согласился супруг. - Честно говоря, мне уже тут осточертело. Родня совсем задолбала. А провинциальный говорок и местечковые повадки уже набили оскомину.
Симе бы хоть тогда задуматься над поведением мужа: он даже не потрудился заметить, что родня оскорбляла его жену (или нарочно не обращал на это внимания - чтобы знала свое место?..), что она заплакана, не поинтересовался, почему супруга ушла из зала, не обнял, не успокоил, зато перевел стрелки на себя - его" задолбали", ему" осточертело", у него "оскомина". В общем, как у любого эгоцентрика: есть "Я" и весь остальной мир, интересы первого приоритетны, а проблемы окружающих не волнуют. А для Серафимы мир ограничился одним человеком.
Ни с кем не попрощавшись, новобрачные ускользнули из ресторана, поймали такси и через час оказались в заблаговременно арендованной квартире. В объятиях любимого юная супруга сразу забыла свои огорчения.
На взгляд Серафимы, их семейная жизнь сложилась хорошо. Как говорят французы: "Всегда один целует, а другой подставляет щеку для поцелуя". Сима же была непоколебимо убеждена, что они любят друг друга.
Ее отец был во многом прав, назвав Гошу фанфароном и легкомысленным шалопаем. Прихвастнуть тот любил и ради красного словца иногда перегибал палку. Избалованный обожающей его мамочкой, Гоша привык, что все лучшее ему, потому что он самый лучший. И сумел убедить в этом свою супругу.
Серафима обладала покладистым характером - конфронтация с родителями из-за Гоши была единственным неприятным эпизодом за всю ее жизнь. С мужем не было поводов для ссор - она всегда с ним соглашалась. Надо отдать ему должное - он вел себя корректно, не забывал говорить жене комплименты и ласковые слова, никогда не повышал голоса и уж подавно не использовал в мелких стычках обидных слов, которыми иные молодые супруги губят свои отношения в самом зародыше. Все это позволяло обходить подводные рифы совместной жизни, и Сима считала себя счастливой. "Повезло мне с женой", - то шутливо, то совершенно серьезно говорил Гоша, а та добавляла: "А мне с мужем".
Омрачали жизнь только взаимоотношения со свекровью. С ней они так и не поладили. Сима наотрез отказалась бывать у Гошиных родителей, хотя Натан Моисеевич иногда приглашал невестку на семейные торжества. Но та не забыла унижения, пережитого на свадьбе. Гоша ездил к родителям один, не реже двух раз в неделю, а когда мать звонила, жалуясь на нездоровье, бывал у нее каждый день. Серафима терпела, интуитивно поняв, что не стоит встревать между мужем и его обожаемой мамочкой.
Своих родителей она тоже предпочитала навещать одна. На расспросы неизменно отвечала, что все замечательно, и со временем они примирились с выбором дочери. В дни рождения и праздники Гоша лично поздравлял тестя с тещей, и между ними установились вполне терпимые отношения.
И вдруг - как гром среди ясного неба: у отца диагностировали рак желудка, а мама слегла с инфарктом. Он лежал в одной больнице, она в другой, а Серафима разрывалась между институтом, больными родителями и квартирой, которую они с мужем снимали.
И лишь спустя три десятка лет Сима вспомнила, что Гоша даже не предложил ей помощь. Она прибегала с занятий, готовила еду по специальной диете для отца и отдельно - для матери, потом с двумя сумками мчалась в одну больницу, затем в другую, на обратном пути покупала продукты, чтобы назавтра не тратить времени на беготню по магазинам. А Гоша жил в прежнем ритме - регулярно навещал своих родителей, встречался с друзьями, ходил на вечеринки и в увеселительные заведения, зимой, как обычно, съездил в горы покататься на лыжах, а летний отпуск планировал провести на море, покупал себе обновки, любил вкусно поесть и ворчал, если жена не успевала приготовить ужин.
Отца прооперировали, дали группу инвалидности, и больше он работать не мог. Маму выписали через месяц и тоже оформили инвалидность. Все сбережения быстро растаяли. Нужно было нанять постоянную сиделку - днем Серафима в институте, а родители совсем беспомощны. Да и лекарства стоят немалых денег. А еще арендная плата за квартиру - Гоша и слышать не хотел о том, чтобы жить с ее родителями.
Сима подрабатывала, где только можно - разносила телеграммы, вечерами мыла подъезды, не отказывалась помочь по хозяйству соседке или посидеть с чьим-то ребенком. Чтобы муж не узнал, она старалась находить время, когда тот был на работе или уезжал к обожаемой мамочке. От родителей Серафима тоже скрывала, что хватается за любую подработку, и с безмятежной улыбкой обманывала их - мол, Гоша так много зарабатывает, что этого вполне хватает и им самим, и на оплату услуг сиделки, и на лекарства.
Гошу родители устроили в престижный проектный институт, но, проработав два года, он предпочел стать прорабом на стройке, чтобы получить квартиру, - сколько можно ютиться по чужим углам! После этого свекровь, и без того не жаловавшая невестку, возненавидела ее. Недели не проходило, чтобы Фира Марковна не позвонила и ядовитым тоном не подчеркнула, что, женившись на ней, Гоша погряз в быте, гнет спину ради жилплощади. Они-де, полагали, что Серафима из хорошей семьи, но приличные родители мигом разменяли бы свои трехкомнатные хоромы на Ленинском проспекте, чтобы выделить молодой семье отдельную квартиру. Мысль о размене собственной жилплощади Фире Марковне в голову не приходила - еще не хватало на склоне лет отказаться от благоустроенной квартиры и ютиться в однокомнатной! Ради любимого сына она бы на это пошла, но лишаться налаженного быта, чтобы "паршивка Симка" попользовалась ее законными метрами, - нет, никогда! И зловредная свекровь снова и снова долбила, что Серафима должна - именно ДОЛЖНА, - разменять родительскую квартиру. В подтексте звучало, что именно жилищная перспектива являлась ее единственным достоинством, иначе Гоша никогда бы ей не достался, а она, неблагодарная, не ценит, как ей повезло в жизни. В общем, не оправдала Серафима надежд, которые на нее возлагались, и если она немедленно не одумается, то… Тут Фира Марковна делала многозначительную паузу, давая Симе возможность додумать, что ее ожидает.
Серафима не собиралась затевать разговор с больными родителями о размене их квартиры. Сами они не раз предлагали переехать к ним. "Жить нам осталось недолго, доченька, и уже нет смысла разменивать хорошую квартиру, пусть она останется вам с Гошей", - говорил отец, а на глаза Симы наворачивались слезы, и она тут же обрывала тягостный разговор.
Все эти годы она корила себя за то, что своим упрямством причинила родителям столько огорчений. Возможно, у мамы не случился бы инфаркт, если бы не ее свадьба… Конечно, назад дороги нет, да и не собиралась Серафима что-то менять, но нужно было стать Гошиной женой без потрясений для мамы с папой.
Первые годы брака молодым жилось очень трудно. И денег вечно не хватало, и свекровь пила кровь, и детей они не могли себе позволить. Симе очень хотелось ребенка, но увы… Кто пустит с младенцем на квартиру? К тому же, у нее на руках беспомощные, больные родители. Да и Гоша почему-то не горел желанием стать отцом.
И тем не менее, ни разу за все двадцать девять лет брака Серафима не пожалела о том, что стала женой Георгия Новицкого. "Мы счастливы, потому что любим друг друга", - так она говорила и себе, и родителям. Она и в самом деле ощущала себя счастливой, зная, что у них с мужем есть будущее, и скоро все изменится к лучшему. Если бы еще родители не болели, то ее жизнь можно было бы считать безоблачной.
Закончив институт, Сима работала в двух местах - смолоду не привыкла к праздности и научилась рационально планировать свое время. Много успевает тот, кто много делает, - таким был девиз Серафимы Новицкой.
Ненавистная свекровь вместе со свекром отбыли на постоянное жительство в Израиль, и Сима вздохнула с облегчением. Правда, отъезду предшествовали долгие разговоры с сыном, но Гоша на уговоры не поддался. Серафима ни единой секунды не сомневалась, что никуда ее муж не уедет, но все же, когда он сам сказал: "Мы с тобой повязаны до самой смерти. Если бы ты согласилась поехать, то я бы еще подумал", - ее душа наполнилась гордостью.
"Нет, не зря я связала свою судьбу с Гошей, - думала она, нежно глядя на мужа. - Я выбрала настоящего мужчину и надежного спутника жизни".
Если бы могла тогда Сима предполагать, что будет думать о муже спустя многие годы!..
Весьма довольная жизнью и собой, Алла вышла из ванной. Все замечательно, кроме проклятого гипса. Принять душ - проблема. Верный оруженосец купил подходящий полиэтиленовый чехол, в который она засовывала руку, а широкая плотная резинка охватывала плечо. Но мыться, орудуя одной рукой, - удовольствие так себе. Впрочем, если посмотреть на ситуацию под другим углом, то можно найти и позитив: рука, пусть на штифтах и скобах, но все же в наличии, а не ампутирована, через пару недель снимут гипс, - значит, нет повода печалиться.
Брызнув на сэра Персиваля водой, - тот посмотрел на хозяйку с немым укором, а для пущего эффекта сморщил нос и отчаянно расчихался, - Алла рассмеялась и, мурлыча себе под нос привязавшийся незатейливый мотивчик, отправилась на кухню.
Перс ее уже простил и, задрав пушистый хвост, степенно пошел следом. Иногда в нем прорывались прежние задатки шустрого, веселого котенка - папашины гены, - но чем старше он становился, тем больше в нем появлялось вальяжности настоящего персидского кота, сознающего, что он красавец и украшение жизни своих хозяев.
- Что, сэр Персиваль, желаете чего-нибудь отведать? - обратилась к нему Алла.
Хитрюга всем своим видом изобразил, что хозяйка все поняла правильно, и теперь ей желательно подтвердить свои слова соответствующими действиями.
Заботливая Зося Павловна, вняв советам Толика, презрела книжные рекомендации, и теперь для услады желудка привередливого Перса в холодильнике всегда стояла баночка с мелко нарезанным сырым мясом.
Когда хозяйка достала заветную баночку, мордашка Перса приобрела умильное выражение - мол, я тебя очень люблю, потому что ты понимаешь, чтолюблю я. Ко всем прочим своим причудам, Перс не желал есть лакомство из кормушки, а брал только с рук. И это маленькое пушистое существо быстро приучило всех домочадцев считаться со своими привычками.
Ритуал кормления любимца Алле нравился: она протягивала кусочек мяса Персу, а тот становился на задние лапки, цепко охватив ее руку передними, и хватал мясо. Но почему-то еда у него часто выпадала изо рта. То ли строение челюсти такое - у персов широкая мордочка, а не вытянутая, как у обычных кошек, - то ли слишком широко разевает ротик, то ли непривычно есть мясо кусочками, хоть оно ему очень нравится. Но если лакомство падало на пол, сэр Персиваль, проследив за ним глазами, переводил на хозяйку взгляд с безмолвной просьбой: "Подними, пожалуйста". Поначалу Алла из принципа пыталась заставить его самого взять с пола оброненное мясо, но не тут-то было. Если хозяйка не поднимала упавший кусок, Перс садился на попу и ждал следующей порции. Ей так и не удалось его перевоспитать - не желал он брать с пола, и все тут! Так что процесс кормления затягивался надолго - каждый второй кусочек неизменно шлепался на пол, хозяйка его подбирала, опять совала питомцу в рот, но тут уж как повезет - Перс сумеет ли с ним справиться или опять уронит, и все пойдет по кругу.
Наконец баночка опустела. Алла показала ее котенку и развела руками:
- Все, Персюха, желудочно повеселился, и будет. Мало есть скучно, а много - вредно.
Серафима снова и снова мысленно возвращалась в прошлое, будто заново переживая его.
…Отцу сделали вторую операцию, и с тех пор он уже не вставал. Сима сняла квартиру поблизости. Аренда обошлась дороже, но теперь она могла больше времени проводить с родителями.
Это был самый тяжелый период ее жизни. Видеть, как на твоих глазах угасает любимый человек, а ты не в силах помочь…