И штабс-капитан не сомневался: обер-лейтенант прекрасно помнил, что швыряет эти слова в лицо русскому и наслаждался своей мнимой безнаказанностью. Когда в следующий раз Мясник разразится угрозами по адресу этого "тевтонца", он, Кротов, не станет усмирять его. И не станет усердствовать с расследованием, если однажды обер-лейтенант исчезнет в водах Эвены.
Не догадываясь, какие тучи сгущаются над его не очень-то умной головой, обер-лейтенант все еще упивался возможностью таким вот образом хамить коменданту. Вот только обострять отношения с ним Кротов не хотел, и, чтобы как-то сменить тему, поинтересовался у фон Готтенберга:
– Как долго собираетесь пробыть здесь, господин оберштурмбаннфюрер?
– Не более трех дней, – оба офицера делали вид, что не замечают присутствия Энриха, и что ничего особого только что не произошло.
По взглядам, которые обер-лейтенант метал в их стороны, оба догадывались, что его это по-настоящему бесит. Как всегда, бесило осознание того, что ему, германцу, арийцу, приходится подчиняться коменданту из русских.
– Станете поджидать появления в районе пролива Югорский Шар очередного конвоя русских или американцев?
– Квадрат нападения, возможно, будет изменен. Например, назначим им встречу в районе полуострова Ямал, точнее, у северной оконечности острова Белого.
Фон Готтенберг развернул лежавшую на столе карту и, почти не всматриваясь в нее, наугад, как показалось штабс-капитану, ткнул в нее затянутым в перчатку пальцем. Присмотревшись, Кротов убедился, что барон действительно уткнулся в пространство между заползавшим в глубины Ледовитого океана полуостровом Ямал и небольшим заполярным островком Белым.
– Для русских это и в самом деле оказалось бы немыслимым сюрпризом, – согласился штабс-капитан, понимая, что показной "географической небрежности" фон Готтенберга предшествовали длительные бдения над картой русского Заполярья, всего Северного морского пути.
– И так следует поступать каждый раз. Пусть русские моряки и пилоты считают, что мы появляемся с секретных баз, расположенных на Таймыре, Северной Земле, Новой Земле или на Земле Франца-Иосифа. Мы должны окончательно сбить с толку морское командование русских относительно того, где нас следует подстерегать, а главное, откуда мы появляемся и куда исчезаем. Когда мы перебросим на базы "Северный призрак" и "Норд-рейх" звенья пикирующих бомбардировщиков и торпедоносцев, огромные участки Севморпути окажутся парализованными.
– Понимаю, – пробормотал штабс-капитан, – в этом как раз и заключается суть операции "Полярный бастион".
– К тому же наша разведка в Британии утверждает, что русские ведут переговоры о переброске под Мурманск большого соединения английской авиации. Теперь они уже требуют от англичан не только машин, но и опытных, испытанных в "битве за Британию" пилотов.
Взгляды офицеров молча уперлись в ту часть карты евразийского Заполярья, на которой просматривалась северная оконечность Шотландии и россыпь Оркнейских островов, а затем медленно поползли к фьордам северо-восточной Норвегии и к береговой линии Кольского полуострова. Со стороны они походили на двух слегка подрастерявшихся маршалов, которым предстояло решать судьбы своих войск на огромном театре военных действий – от Британских островов до берегов Карского моря и хребтов Полярного Урала.
– Уверен, что англичане не откажутся от базирования на советской территории. Будь их воля, а главное, будь на то согласие фюрера русских коммунистов, они вместе с американцами усеяли бы своими базами все побережье Севморпути.
– Вот только Кремлевский Коба на это не решится, – заметил Кротов.
На сей раз они начали свое мечтательное путешествие от Аляски и молча дошли до той точки на карте, которая отныне значилась под кодовым названием "База "Норд-рейх".
– Мы должны рассматривать ее не только в качестве авиабазы, – проговорил оберштурмбаннфюрер фон Готтенберг. – Не исключено, что очень скоро сюда перебросят подразделение парашютных войск, которое будет затем использовано во время воздушно-морских атак на Салехард, Диксон и Тикси.
– И как скоро это может произойти? – встревожился комендант.
– Этого я пока не знаю.
– Дело в том, что в сегодняшнем ее виде база не готова к длительному пребыванию на ней целых подразделений.
– Оно и не будет длительным, гауптман. Мы не собираемся устраивать здесь для своих парашютистов горнолыжные курорты.
– В любом случае при десантных атаках, когда в плен к русским могут попасть наши парашютисты, на секретность этой базы рассчитывать будет трудно.
Как комендант он прекрасно понимал, что спасение базы – в её исключительной секретности. Как только красные определят местопребывание "Норд-рейха", они сразу же его ликвидируют. Причем, защищая свою базу, Кротов исходил не из чувства самосохранения, а из вполне оправданного стремления защитить творение рук своих.
– К тому времени мы создадим здесь такую полярную крепость, что русским придется положить при атаках на нее не один полк. И не один десяток самолетов. Если только к тому времени у них еще останутся эти самые самолеты.
Кротов понял, что дальнейшее препирательство бессмысленно, и умолк. Понадобилось какое-то время, чтобы, слегка успокоившись, он произнес:
– Однако все это в будущем. А мне показалось, что вы прибыли сюда с каким-то более насущным заданием.
– И не ошиблись, гауптман, не ошиблись…
4
Пробившись сквозь нестойкий паковый лед на подходах к проливу, ледокол, как опытный вожак, вел теперь караван, держась поближе к острову, то есть по чистой части пролива, и это значительно сокращало путь к нему. Тем не менее старший лейтенант оставил руль и, не полагаясь на обвисающий парус и усилия подчиненных, тоже сел на весла. Втроем они гребли изо всех сил, опасаясь, что если окажутся далековато от ледокола, там просто не обратят на них внимания, а капитан ни одного из судов каравана не пожелает нарушить строй, сбивая тем самым скорость движения.
Старшина оказался прав: на баке ледокола "Смелый" и в самом деле стояло небольшое орудие, а над настройкой неподвижно пронюхивал пространство над кораблем зенитный пулемет. Однако особого удивления у пограничников это не вызвало. Главное, чтобы моряки остановили свое судно. На ледоколе уже обратили на них внимание, и рядом с капитанской рубкой, на открытом мостике, появился кто-то из офицеров. Но поскольку начальник заставы не заметил, чтобы судно сбавило скорость, он, "посушив" весла, взялся за ракетницу. Взвившаяся над ледоколом красная ракета должна была насторожить капитанов всех судов.
Ледокол проходил метрах в ста от бота, когда наблюдавший за ним в бинокль офицер прокричал в рупор:
– Эй, кто такие?!
– Кричим все вместе, – предупредил своих бойцов Загревский. – Мы – пограничники! Здесь – начальник заставы!
– Что у вас случилось?! – послышалось в ответ, когда они в три голоса, вразнобой, прокричали эти слова.
– Гребите, гребите! – приказал старший лейтенант старшине и ефрейтору. – Не теряйте времени. – А сам, сложив руки рупором, попросил: – Помогите пробиться к материку! К заставе! Видите, справа от вас строения?!
– Вижу! – ответил морской офицер. – Застава – справа по борту. – И тут же, заглянув на мостик, приказал уменьшить скорость.
Вслед за ледоколом уменьшил её и весь караван. Начальник заставы облегченно вздохнул, как бы говоря этим: "Нам повезло! Мы спасены!"
– Проведите нас к заставе! – повторил он свою просьбу, как только баркас почти вплотную приблизился к "Смелому". – Я – начальник заставы, старший лейтенант Загревский.
– А я – командир этого ледокола, капитан-лейтенант Волков. Что у вас тут стряслось?!
– Вот уже несколько дней мы вынуждены оставаться на острове, где проводили плановый осмотр территории. Никак не можем вернуться. И связи у нас тоже нет. Сначала мешал сильный шторм, теперь вот ледовое поле.
– Ваше счастье, что вы в него не сунулись, иначе погибли бы, – признал его правоту капитан-лейтенант и, вкратце посовещавшись с кем-то на капитанском мостике, прокричал: – Поднимать на борт ваш баркас не станем, это отнимет слишком много времени. Думаю, пройдете в фарватере. Чуть отойдите для безопасности. Мы развернемся, а вы пристраивайтесь.
– Понял! Отходим, пристраиваемся!
Небольшой ледокол довольно юрко сдал назад, затем развернулся носом на юг, нацеливаясь на залив у заставы, которая уже оказалась чуть западнее судна, и пограничники со своим суденышком сразу же пристроились у него за винтом.
– Эй, служивые, погодите! – вдруг появился все тот же рослый офицер с рупором в руке, но уже на корме судна. – Вы когда перешли на остров?
– В прошлую субботу, во второй половине дня, – четко по-военному доложил старший лейтенант.
– И с тех пор никакой связи с заставой, как я понял, у вас не существовало?!
– У нас и с Большой Землей связи уже давно нет, поскольку вышла из строя рация. Теперь ждем судно обеспечения, которое, наверно, доставит питание, а его радист наверняка поопытнее нашего, – поможет с ремонтом. Но когда это судно еще появится, а тем временем…
– Стоп-стоп, служивые! – нетерпеливо прервал его командир ледокола. – Так ты, старшой, что, пока что ничего не знаешь?!
– А что я должен знать?!
– Так вы там, на острове, провели все эти дни, ничего не ведая?! Счастливые вы люди!
– Так что все-таки произошло?!
– Война, старший лейтенант. Понял?! Не какой-то там пограничный конфликт, как поначалу многим из нас казалось, а настоящая, большая война! Наподобие прошлой мировой, когда на Россию пошли войска почти всей Европы.
– Как… война?! – больше для самого себя, нежели для морского офицера, переспросил Загревский.
– А вот так!
– Неужто опять с финнами и их союзниками сцепились?!
– Да какое – с финнами?! – изумился Волков. – Если бы!.. Немцы и румыны прут на нас на всем пространстве от Мурманска до Черного моря. 22 июня напали. Внезапно! Вероломно! Всей мощью! Без объявления войны! Многие большие города нашими войсками уже временно оставлены! Только временно, понятное дело, но факт!..
– Не может такого быть?! Неужто война?! – оглянулся старший лейтенант на своих бойцов. – Твою, в немчуру, мать! Союзнички хреновы! Только недавно договор о дружбе и всем прочем подписывали!
Забыв, что находится на шатком ботике, Загревский поднялся во весь рост и удивленно уставился на капитан-лейтенанта и еще двоих моряков, из любопытства вышедших на палубу.
– А мы не могли понять, – прокричал старшина Ордаш, потянув командира за куртку и заставив его присесть, дабы не испытывать судьбу, – какого дьявола над островом и проливом появился немецкий самолет! Да еще и позволил себе облететь сначала заставу, а затем остров.
– Что?! – изумился теперь уже морской офицер. – Какой еще самолет?!
– С крестами на крыльях и фюзеляже. Немецкими.
– Точно, – поддержал его старший лейтенант. – Появлялся! Все трое наблюдали.
– Гидроплан! – уточнил старшина. – Со взлетом и посадкой на воду. Самолет-лодка.
– Да сюда ни один германский самолет долететь не способен! С какого такого аэродрома?! Где он может быть расположен: в Германии, в Норвегии?!
– Скорее всего с палубы корабля, – предположил старшина. – Такие самолеты обычно крепятся на палубе. Лебедкой спустил на воду – и он взлетает. Можно предположить, что какой-то германский корабль уже рейдирует на расстоянии дальности полета такого самолета-разведчика!
– Откуда познания в морской авиации? – исключительно для подстраховки поинтересовался морской офицер.
– Старшина в морских погранвойсках служил, – объяснил Загревский, а потом, спохватившись, обиженно обратился к Вадиму: – Что ж ты мне сразу не объяснил?
Старшина хорошо помнил, что после полета германца он все это говорил начальнику заставы, но тот был слишком пьян, чтобы вникать в подробности.
– Так ведь только сейчас в голову пришло, – извиняющимся тоном проговорил он, чтобы не подставлять командира. – Откуда ж мне было знать, что это уже летает наш враг?!
– Господи! – опомнился старший лейтенант, понимая, что не о том он сейчас речь ведет со своим подчиненным. – Кто бы мог предположить? Война!
– Благословенный остров, – сказал капитан-лейтенант. – Вы прожили на нем несколько самых трудных и страшных дней войны, даже не догадываясь, что она уже полыхает.
– Что хорошего в том, что начальник заставы не знает о нападении врага? – возразил Загревский.
– Где бы и мне найти такой остров, старший лейтенант, чтобы и я тоже ничего не знал об этом?!
– Такого мы с вами уже нигде не найдем, – огорчил его старшина заставы. – Потому что отныне война везде будет с нами. Даже на Северном полюсе.
– Вот в этом ты, парень, прав: теперь она везде будет с нами, эта проклятая война.
– Послушайте, капитан-лейтенант, – спросил Ордаш, – а куда движется ваш караван?
– С заходом в несколько портов, – уклончиво ответил командир ледокола, очевидно, считая, что не имеет права разглашать порт прибытия даже в разговоре с пограничниками. – Хотите уйти с нами?! Не получится!
– Сам понимаю, что не положено, – охладил свой пыл Ордаш.
– На фронт небось решил податься? – поинтересовался капитан-лейтенант. – Теперь этим многие заболели. Ничего, еще навоюешься!
После этого предположения командира ледокола Ордаш почувствовал себя неловко. На самом деле, о побеге на войну он пока что не думал, не успел. Ему всего лишь хотелось выяснить, будет ли заходить это судно в Салехард. Но что он предполагал в таком случае предпринять, этого Вадим пока что не знал. Скорее всего в этом вопросе проявлялся лишь какой-то неясный порыв, какой-то эмоциональный всплеск, связанный с Ритой Атаевой, которая – хотелось ему верить – все еще работает в тамошнем военном госпитале.
– Будьте осторожны, – тоже ушел он от прямого ответа. – Помните о гидроплане. Не исключено, что какой-то германский авианосец рейдирует сейчас где-то в районе острова Вайгач или Новой Земли. Это может быть и хорошо вооруженный военный ледокол. С такого расстояния германские самолеты вполне могут достигать наших мест.
– В районе Вайгача и Новой Земли – множество всяких островов и бухт, поэтому есть где спрятаться целой эскадре, – согласился с ним капитан-лейтенант, возвращаясь на свой мостик.
5
Барон отпустил офицеров и, приказав адъютанту извлечь из ранца и откупорить бутылку вина, остался наедине с комендантом базы.
Поскольку оберштурмбаннфюрер увлекся смакованием вина, Кротов решил сам возобновить разговор. Прежде всего он поинтересовался, остается ли актуальной идея создания Великого Тунгусстана.
– Остается. Мы к ней еще вернемся. Причем прорабатывать будем основательно.
– Для нас это важно, – задумчиво посмотрел в окно штабс-капитан.
– Хотите сказать, что удалось напасть на след Великого Оркана?
– Вы точно выразились: на след. Наши тунгусы утверждают, что около трех километров севернее базы обнаружили оставленные своими соплеменниками яранги с родовыми тотемами Орканов. Очевидно, где-то неподалеку кочует и сам Великий Оркан, или, как его здесь называют, Барс-Оркан.
– И яранги – это пока что все? – с легким разочарованием спросил оберштурмбаннфюрер.
– Отыскать в этой огромной, размером в три Франции, безлюдной тундре ярангу с родовым тотемом – то же самое, что в Берлине поговорить по телефону со знакомым, который живет в двух кварталах от вашего отеля, – иронично заметил Кротов.
Барон скептически покачал головой, однако возражать не стал.
– Конечно, в тундре встретиться все-таки сложнее. Но я попытаюсь наладить с Орканом связь, чтобы выяснить его намерения, а главное, настроение.
– К этому следует прибегнуть при любом развертывании событий, – неохотно как-то согласился фон Готтенберг.
Штабс-капитан почувствовал, что в эти минуты барон был занят какими-то иными мыслями, но по инерции продолжал:
– Возможно, нам даже удастся завербовать весь его род, расселить неподалеку, у слияния рек, а мужчин хорошо вооружить и обучить. Уверен: найдутся тунгусы, из которых могут получиться неплохие разведчики и агенты влияния. Придет время и коммунисты вдруг обнаружат у себя в тылу некий племенной бантустан, смахивающий на те, что образовываются в Африке или в Полинезии, и под контролем которого находятся тысячи километров территории. Пусть даже малозаселенной.
Кротов явно увлекся этой идеей, однако на самом взлете её изложения вдруг уловил, что барон выслушивает его исключительно из вежливости, как затянувшийся рассказ хозяина дома, никогда не слывшего хорошим рассказчиком.
– Судя по выражению вашего лица, господин барон, я слишком форсирую эту операцию?
– Не скажу, чтобы она вызвала какой-то особый интерес у командования, – вынужден был признать фон Готтенберг. – Правильнее будет сказать, что даже в штабе Гиммлера, офицеры которого больше подвержены влиянию авантюрных веяний, чем в любом ином штабе, к ней заметно остыли. Но стоит ли удивляться, если весь генералитет вермахта, люфтваффе и СС поглощен заботами Восточного фронта? Впрочем, отчаиваться не стоит. Как один из возможных вариантов он все еще остается в стратегическом резерве штаба Гиммлера.
– Только Гиммлера? – не скрыл своего разочарования комендант.
– Когда речь заходит о Гиммлере, никогда не употребляйте слово "только". Как можно чаще пользуйтесь определением "О, наш план поддерживается даже Гиммлером!". И речь идет не о том, что сам я принадлежу к рыцарскому ордену СС, а о том, что после успешной Польской кампании авторитет войск СС, как, впрочем, и личное влияние Гиммлера в рейхе, заметно возрос.
– Учту, господин оберштурмбаннфюрер, – заверил его Кротов, ничуть не смутившись. Однако на сей раз угадывать смысл того задания, ради которого фон Готтенберг оставил насиженное гнездо под названием "Северный призрак", не решился.
Они выпили за победу германского оружия и за арийский дух каждого, кто считает себя истинным арийцем. В родословной самого фон Готтенберга просматривалось немало всяческих, как он однажды выразился, "прибалтийских смесей", поэтому он твердо придерживался той версии, что вскоре, по мере завоевания огромных славянских и прочих территорий, в теории "чистоты арийской наследственности" не столь важен будет этнический элемент арийства, из-за которого можно ставить под сомнение чистоту происхождения почти всего высшего руководства Третьего рейха, включая Гитлера, сколько нравственно-этический.
В этих вопросах, считал он, все решается так же, как и в вопросах веры: как только ты склонился к протестантизму, значит, ты уже протестант, а не благоверный и благопристойный католик.