– Бои длились несколько дней, так что поручика, очевидно, похоронили свои. Ни белые, ни красные похоронами врагов себя не утруждали. В этом смысле Малееву как бы повезло. Впрочем, он мог погибнуть или умереть еще до появления на острове красных. И потом, как я понимаю, в разное время на Факторию высаживалось несколько белых десантов.
Ящук и Ласевич свернули самокрутки и закурили. При этом Вадим обратил внимание, что младший лейтенант угостил старшину своей махоркой. "Возможно, – подумал он, – именно этот разговор станет началом их более близких отношений".
Ордашу политрук тоже предложил закурить, но тот вежливо отказался.
– А вам известно, что на острове находится еще один погибший – полковник? – поинтересовался он, когда собеседники сделали первые затяжки.
– Какой еще полковник? – насторожился Ящук.
– Белый, естественно.
– Понятно, что белый. У красных полковников не было. Где ты обнаружил его могилу?
– В том-то и дело, что могилы пока еще нет. Мы обнаружили незахороненное тело
– Скелет, значит?
– Да нет, сохранилось тело. При мундире и наградах. В одном потайном месте. В хижине, в закутке горного каньона. Собственно, закуток этот и хижину обнаружил ефрейтор Оленев, погнавшись за раненым песцом. Солнце туда почти не проникает, там глубоко и всегда холодно, так что тело офицера остается упакованным в лед, и сохранилось в таком состоянии, словно он только вчера погиб. Погоны видны, кобура.
– Вы его похоронили?
– Нет. Вообще не притрагивались к нему.
Ласевич помолчал, покряхтел и, отвернувшись в сторону заставы, негромко, с явным укором произнес:
– Почему же не похоронили? Могли бы. Побоялись, что обвинят в организации похорон белого офицера?
– Да нет, просто так получилось…
– Побоялись, побоялись, – прервал его Ласевич. – А зря. Гражданская давно кончилась, а мертвый – он и есть мертвый, его земле следует предавать, по христианскому, по русскому то есть, – поправился он, вспомнив, что политруку говорить о христианских традициях не пристало, – обычаю.
– Так и хотел сделать. На следующий день. Следовало возвращаться к Нордическому Замку, потому что бродили мы довольно долго. А каньон этот находится достаточно далеко от него. Остров, оказывается, намного больше по величине, чем кажется отсюда, с материка. Словом, перенесли мы с ефрейтором похороны на следующий день. Однако начальник заставы приказал готовиться к переходу на материк. Правда, отходить от берега мы не решились.
– Поднялся шторм, – кивнул младший лейтенант. – Я еще подумал: "Хотя бы не удумали выходить в открытый пролив, не дойдут ведь!"
– Ветер и шторм были такими, что о походе к далекому каньону не могло быть и речи. Передвигались мы в основном по узенькой кромке берега, на которой волна сбивала с ног. К тому же не до полковника тогда было, много раз возвращались к более важному событию – появлению германского самолета.
– Самолет – да, это особый случай, – согласился Ящук.
– И потом, старший лейтенант наверняка приказал бы отнести тело к морю и сбросить его со скалы.
– Наверное, так и приказал бы, – согласился Ящук.
– Приказал бы, точно, – поддержал его Ласевич. – И ничего странного в поведении таком не вижу – беляк ведь, классовая ненависть.
– А вы? – неожиданно спросил политрука Ордаш. – Вы какой приказ отдали бы? Похоронить этого белого полковника?
– Ага, со всеми причитающимися полковнику военными почестями, – скептически молвил Ящук.
– А почему вы, старшина, решили, что лежит там именно полковник? – ушел от ответа младший лейтенант. – Как выглядят его погоны?
– Чистые, без звезд, при двух просветах. В чинах я разбираюсь, поскольку служил в морских пограничниках, изучали. Да и просто так, интересовался.
– Значит, оно так и осталось в хижине, которую до вас никто из наших, очевидно, не обнаруживал. Любопытно, любопытно… Вам с Загревским очень повезло, что появился этот караван, да еще и во главе с мощным ледоколом-проводником. В здешних краях это действительно редкое везение.
– Иначе пришлось бы провести на острове еще с неделю.
9
Суденышко в самом деле можно было довольно легко вывести на "большую воду". Для этого достаточно было прорыть небольшой, метров шесть-семь в длину, канал в давнем заиленном русле, направив таким образом новый рукав Эвены прямо на корму "Томска". Но еще до вскрытия перемычки точно такой же канал следовало прорыть и перед носом судна.
Убедившись в этом, Кротов послал на базу оба мотоцикла, и вскоре те вернулись – каждый с бойцами, вооруженными лопатами. К тому времени с обеих сторон будущего канала уже были проложены бревенчатые "мостки", и работа закипела. Вторым рейсом мотоциклисты доставили к судну обоих авиационных механиков. Те очень быстро разобрались с двигателем и, как только мотоциклисты натянули тросы, запустили его. За штурвал стал сам Кротов, который в юности, во время многодневного "обского похода", успел сдружиться с моряками "Царевича Алексея" и даже немного попрактиковаться в морском деле, подвизаясь в качестве юнги.
Развернувшись на широком разливе Тангарки, он без каких-либо приключений ввел "Томск" в устье Эвены, которое оказалась намного глубже, чем предполагалось, и благополучно довел до полуразрушенного причала "Норд-рейха". Само появление здесь речного суденышка как-то сразу же "цивилизовало" всю территорию, которая еще недавно казалась совершенно забытой Богом и людьми.
Вместе с Готтенбергом комендант базы побывал в каютах, сразу же избрав для себя каюту капитана, которую до отлета барона уступал ему. Затем велел подвести к "Томску" полевой телефон и установил пост на капитанском мостике. Что же касается остальных кают, то было определено, что до прихода холодов их могут занимать другие офицеры. Здесь же временно был установлен и один из зенитных пулеметов.
Пока ремонтная группа осматривала все кубрики и трюм судна, "палубная команда" уже готовила горные маскировочные сети, чтобы русские пилоты вынуждены были гадать, что это там за странноватая скала возникает почти посредине Эвенки?
– Господин оберштурмбаннфюрер, – появился у причала его адъютант, которому фон Готтенберг приказал оставаться в штабе, для связи, – только что поступили сразу два сообщения из штаба Верховного командования, которые передают сейчас все германские радиостанции. Первое – этой ночью несколько десятков наших бомбардировщиков впервые бомбили Москву.
Услышав об этом, все "норвежцы" дружно прокричали "Зиг хайль!".
– Почему бы вам, унтерштурмфюрер, – проговорил инженер Шнитке, – не быть более точным и не сообщить, что наша авиация разбомбила кремлевский кабинет Сталина?
– О кабинете Сталина из штаба Верховного командования мне доложат после второго налета, – не остался в долгу Конар. – А пока что могу уведомить, что налет оказался удачным, прошел почти без потерь и привел к поражению нескольких важных объектов.
– Да к черту объекты! – буквально прорычал фон Готтенберг. – Важен сам факт. Наконец-то мы добрались до Москвы. Кстати, Шнитке был прав, когда спросил… О налете на Кремль в этом сообщении действительно ничего сказано не было?
– Никаких упоминаний о Кремле, никаких.
– В таком случае от своего имени, Конар, объявите выговор рейхсмаршалу Герингу. Исключительно от своего имени. В следующий раз налет его "сталинских соколов" должен быть таким, чтобы русские забыли, что их Кремль когда-либо существовал. Ибо таковы интересы рейха.
Тому факту, что на палубе тоже присутствуют русские, никакого значения барон не придал. Поднявшись на капитанский мостик, он внимательно осматривал в бинокль пространство по ту сторону реки: то ли определяя тактику обороны базы, то ли просто любуясь тундровыми рощицами и россыпью гранитных валунов предгорья.
– Кажется, вы запамятовали о втором сообщении, унтерштурмфюрер? – напомнил Кротов. Разглагольствование барона об уничтожении Кремля коробило его все еще русскую душу.
– Извините, господа, в самом деле… Все одиннадцать дивизий русских, которые оказались в окружении после взятия нашими войсками Минска, уничтожены. Сейчас специальные команды истребляют разбредшиеся по лесам небольшие группы красноармейцев. Бои также ведутся на подступах к Ленинграду, Киеву и Одессе. Словом, наступление наших войск продолжается на всех участках германо-советского фронта, при этом в плену у нас находится уже более ста тысяч красноармейцев.
– Так уж и "более ста тысяч пленных красноармейцев", – неожиданно пробубнил фельдфебель Дятлов. – У красных там что – боевые части или стада баранов?
– Наши генералы поневоле задаются тем же вопросом, – с ухмылкой на устах отреагировал барон фон Готтенберг, спускаясь на палубу.
– В любом случае нам следует поторопиться с использованием базы, господа, – поддержал его обер-лейтенант Энрих, – ибо может случиться так, что к осени она окажется уже в тылу наших войск.
Вернувшись в штаб, фон Готтенберг сразу же развернул карту и стал изучать устье Тангарки. Река впадала в море почти в пяти километрах восточнее заставы, поэтому на "Томске" можно было выйти в северные воды, даже если один из пограничных постов окажется на её берегу. Русское судно, русские моряки на палубе… Какие могут быть сомнения, тем более что таможни здесь не существует?
– Недалеко от причала, как вы заметили, есть полузатопленная шлюпка, – присел штабс-капитан за столом напротив барона. – Понимаю, что теперь настала пора выяснить, что происходит на заставе и на острове Фактория. Я прикажу плотникам подремонтировать эту шлюпку, просмолить и законопатить её, а для верности оббить прорезиненной тканью. Возможно, эта шлюпка не станет самой быстроходной на Севморпути, но зато будет сохранять плавучесть. На ней, при определенной видимости, мы сможем подойти к острову вообще незамеченными.
– Шлюпка – это потом. А сейчас мы перебросим на трофейном самолете вот сюда, – ткнул барон пальцем в каменистый мыс в нескольких километрах от заставы, – двоих "норвежцев" и двоих тунгусов, а вместе с ними и ярангу. Еще километра полтора они пройдут марш-броском и где-нибудь здесь, буквально в двух километрах от заставы, маскируясь в скалах, установят свое жилище и образуют диверсионный пост.
– Я отправлюсь вместе с ним, – проговорил Кротов. – Хочу своими глазами прощупать этот пограничный форт, подступы к нему, взглянуть на остров. Осуществить этот рейд вместимость "Призрака" позволит.
– Позволит. Эти кабинки на крыльях… Остроумная задумка.
– Вершиной достижения рейда станет захват "языка". – Штабс-капитан вспомнил о Дятлове, которого ему когда-то рекомендовали как специалиста по захвату "языков". – Тогда мы получим полное представление о гарнизоне форта. А возможно, даже удастся превратить этого парня-"языка" в своего агента.
– Но вам никто не позволит рисковать секретностью базы, – угрожающе предупредил барон. – Если её рассекретят по вашей вине, я прикажу в одних подштанниках высадить вас на Северном полюсе.
– Вот как: в подштанниках на полюсе?! Оказывается, в историю покорения Арктики можно войти и таким образом, – прошелся взад-вперед по комнате штабс-капитан. Угроза его не испугала. Мало того, он мог бы признаться, что к форту и острову его влечет не столько военная необходимость, сколько любопытство. – Благодарю за оригинальность казни, господин барон. Правда, замечу, что подштанники – всего лишь излишняя щедрость.
– Было время, когда я согласился бы даже на такую высадку. Только бы оказаться на одном из полюсов. Не важно каком – Северном или Южном.
– Все было настолько серьезно? – искренне удивился Кротов. – Достижение полюса – как мечта?
– Что может быть серьезнее у человека, вся ранняя юность которого прошла под впечатлением "Дневника капитана Роберта Скотта", одного из первых, кто решился эту мечту осуществить?
– Слышать о Скотте приходилось. Дневников его никогда не читал. Однако детство, проведенное у полярного круга, позволяло мне написать свой собственный полярный дневник. Точнее, полярно-фронтовой. Ибо не приведи господь воевать в Заполярье. Где и просто выживать – уже подвиг, а уж если тебя загнали в окопы…
– Не богохульствуйте, Кротов: Роберт Скотт – и вы! Со своим полярно-фронтовым дневником.
– А как насчет дневника коменданта секретной германской базы в русском Заполярье? После войны издатели передерутся за право первой публикации.
– Причем самыми признательными читателями станут офицеры гестапо, – мрачно пошутил-напророчествовал барон.
И все же Кротов был признателен ему за упоминание о дневнике одного из первых покорителей Южного полюса. Вряд ли его скромные гимназические опыты стихосложения могли свидетельствовать о каких-либо наклонностях. Тем более что болезнью под названием "рифмоплетство" переболела большая часть их класса. Однако таланта для того, чтобы несколькими предложениями описать жизнь секретной базы в течение месяца, у него все же хватит.
– Сегодня же прикажу готовиться к перелету. Только бы там нашлось место для посадки. А что, почему бы не создать рядом с фортом свою базу, скажем, под кодовым названием "Викинг"? Используя при этом одну из оставленных тунгусами Великого Оркана яранг.
– Согласен, это всегда очень важно: прощупать, как вы говорите, своими глазами, – как ни в чем не бывало произнес фон Готтенберг. Все же в нем больше просматривался полярный исследователь, а не военный. – Но остальная часть гарнизона должна заняться завершением строительства базы.
– "Пиратский захват" судна "Томск" – всего лишь операция под кодовым названием "Разнообразие бытия", – заверил его Кротов.
– Это я к тому, что оставлять здесь на зимовку такой большой гарнизон нам не позволят.
Кротов удивленно взглянул на оберштурмбаннфюрера. Для него это была новость. Неприятная новость. Он-то решил, что численность гарнизона будет постоянной, а то и увеличится.
– Мне казалось, что инженерную группу заменят диверсионной и таким образом, наоборот, усилят гарнизон базы. Повысят его боеспособность.
– Во время недавней встречи я пытался убедить в этом командующего Стратегическими северными силами вице-адмирала фон Штингена.
– Напомнив при этом адмиралу, что база "Норд-рейх" – как раз и есть то, что определяет стратегичность вверенных ему сил?
– Он сказал, что инженерная группа понадобится ему для создания еще одной базы.
– Нам инженерная группа больше не нужна. Понадобятся только авиамеханики и отчаянные диверсанты.
– Согласен, без инженерной группы вы уже способны обойтись. Однако на вопрос: будет ли пополнен гарнизон "Норд-рейха", командующий ответил уклончиво. Похоже, он уже весь поглощен идеей создания новых баз. Из этого, штабс-капитан, следует делать вывод…
– Считаете, что новая база будет создаваться еще восточнее нашей?
– Одна восточнее нашей уже создана. Правда, она специализируется по обслуживанию субмарин, тем не менее какой-никакой опорный пункт в тылу врага…
10
Старшина и политрук умолкли и какое-то время всматривались в забитую паковым льдом часть пролива. Отражаясь в ледяных полях, солнечное сияние сливало ее с небом, сотворяя удивительный лунно-туманный пейзаж, на фоне которого едва вырисовывались очертания островных скал.
– …Да, если бы не появление этого ледокола, вам пришлось бы провести на острове еще с неделю, не меньше, – вернулся младший лейтенант к прерванному разговору. – А застава, оказавшаяся на целую неделю без начальника, – это уже… повод для расследования.
От старшины не скрылось то, с каким полузлорадством-полуехидством Ласевич произнес это. Неужели донес бы об этом случае? – не поверил он. – А что, и донес бы. Политрук, как-никак, обязан по долгу службы. Тем более, что, убоявшись его доноса или доноса радиста, Загревский сам предпочел бы доложить о том, как оказался на острове и что там происходило. Особенно если учесть, что появление германского самолета застало его на Фактории. И тогда уже у Ласевича поинтересовались бы, почему он умолчал об этом происшествии.
"Черт возьми, – возмутился Ордаш, – а ведь доносов здесь боятся больше, нежели убийственных заполярных морозов и северного безмолвия, нежели этой границы безмолвия!"
– Ефрейтор наверняка доложил о теле полковника начальнику заставы, а тот доложит начальству, – сказал Ордаш и, выдержав небольшую паузу, добавил: – Если сочтет необходимым.
– Если сочтет, – согласился политрук, давая понять, что лично он докладывать не собирается, а значит, старшина может сам похоронить найденного им офицера. – Кстати, намекни на досуге Загревскому, что хотел бы вновь сходить на остров, только теперь уже со мной, прихватив и ефрейтора Оленева.
– С Орканом, конечно, надежнее. Отменный охотник. Если прихватим, не придется самим добывать пропитание.
– Считай, что договорились, – повеселел Ласевич. – Страх как осточертела эта казарма, эта застава и все прочее, с ней связанное.
– Поговорить-то я поговорю, – неожиданно продолжил этот разговор старшина. – Да только кто его знает, как оно сложится.
– Что "сложится"? – насторожился политрук.
– Да есть одно не очень радостное обстоятельство.
– Какое еще обстоятельство?
Ордаш поднялся, медленно прошелся вдоль беседки, задумчиво посмотрел куда-то в сторону хребта, как бы окаймлявшего часть приморской тундры.
– Начальник заставы просил пока что никому не говорить об этом. Но, думаю, ничего страшного не произойдет, если политрук заставы узнает об этом событии до официального сообщения.
– Что ты козла за рога тянешь, старшина?!
– Ничего я не тяну. – Вадим оглянулся на Ящука. Тот уже отошел шагов на десять, и теперь стоял на возвышенности, с которой хорошо просматривался пролив. Мысленно он уже, очевидно, был где-то далеко, и секреты тех двоих, что остались у беседки, его не интересовали. – Просто уговор был с Загревским… Поэтому вам придется дать слово офицера, что не проговоритесь. Это принципиально.
Ласевич тоже поднялся, постоял, упираясь плечом в дверной косяк, и пожал плечами.
– Если уж так принципиально, старшина. Слово офицера.
Они встретились взглядами, и политрук уловил, что в глазах старшины грусть смешивалась с тревогой.