– Завтра утром начальник заставы построит личный состав и объявит, что 22 июня, на рассвете, немцы напали на нашу страну. Там, на Материке, уже давно идет война, товарищ младший лейтенант. Хотя всем еще хочется верить, что это всего лишь провокация германцев или очередной пограничный конфликт.
Рука Ласевича вздрогнула и замерла с недонесенной до рта самокруткой.
– Ты это серьезно, старшина?
– Существуют события, которые в виде анекдотов не пересказывают. Даже у нас в Одессе.
– Вот это новость! И что… наши остановили их, держат вблизи границы?
– Сообщивший нам эту новость капитан-лейтенант оказался несловоохотливым. Да и, находясь на разных "бортах", не очень-то поговоришь. Однако он сказал, что немцы прут вовсю, всей мощью своей техники и живой силы. И, судя по сообщениям, которые они на судне получают по радио, вклинились в нашу территорию уже на добрую сотню километров.
– Ну, это он, допустим, преувеличивает, – проворчал Ласевич. – Переть они, конечно, могут; будут действовать ударные отряды прорыва, станут выбрасывать десанты, активизируются террористические группы, которые были засланы заранее… Все это понятно, тем не менее далеко продвинуться немцы не смогут.
– Как вы понимаете, я всего лишь повторил слова морского офицера.
– Почему же начальник заставы скрыл эту весть от личного состава? – решительно выйдя из беседки, политрук нервно прошелся взад-вперед по блуждавшей между валунами тропинке. – Нет, действительно, почему он скрыл этот факт от личного состава? Как это следует понимать?
– Успокойтесь, политрук, ничего он не скрывал. Это мы попросили его подождать до утра.
– Кто "мы"?
– Ясно кто: я и ефрейтор Оленев. Все равно ведь в бой нам не вступать, к линии фронта не выдвигаться. К тому же слова случайно подвернувшегося на Севморпути морского офицера – это еще не официальное сообщение.
– Но ведь объявить об этом факте Загревский все равно намерен. Тогда почему не сегодня, не сразу? Какой в этом смысл?
– Сугубо человеческий. Пусть люди еще один вечер и одну ночь проведут, ничего не ведая. Пусть еще одну ночь поспят спокойным, мирным сном. Не исключено, что большую часть нашей заставы снимут с пограничного дежурства и отправят на фронт. Если только не всю заставу.
– Исключено. Никто заставу оголять не станет, – горячечно произнес Ласевич, но тут же приумолк, не поверив собственным словам.
– Кто знает, какая там ситуация на фронтах?! Возможно, сейчас там каждый штык хорошо обученного, стойкого бойца – на вес победы. А мы ведь все-таки пограничники.
– Черт, я только теперь вспомнил: самолет. Это ведь был немецкий самолет! Мы подумали, что, очевидно, это какой-то исследовательский. У нас ведь с Германией мирный договор, так, может, идет общее исследование арктического пути, движения льдов.
– Ход мыслей у нас был тот же. Но когда сообщили о появлении германца морякам, те насторожились. Ни о каких таких союзнических полетах немецких пилотов над Северным морским путем они не слышали. Добро хоть суда вооружены.
– Так они уже вооружены?
– Насколько это было возможно. На ледоколе я видел орудие и зенитный пулемет. Значит, моряки его, как я понял, уже мобилизованы, судно стало военным. Хотя и выглядит вполне гражданским. Кстати, на судне, следовавшем за ним, на носу тоже стояло орудие.
– Если это действительно война, то понятно, что германец сразу же попытается взять под контроль и Северный путь, чтобы не допустить подвоза к линии фронта живой силы и прочего снабжения из Сибири и Дальнего Востока. Обычная стратегия войны, старшина.
– Тогда может оказаться, что и наша застава хоть чем-то да послужит Родине.
– Нет, старшина, ты был прав: личный состав заставы действительно отправят на фронт.
– А как же сама застава, – не понял Вадим, – казарма и все прочие строения, склады?
– Для охраны имущества, возможно, двоих-троих бойцов оставят. В лучшем случае сюда пришлют необученных новобранцев или курсантов погранучилища. Остальные же понадобятся сейчас на фронте. Нас тысячи таких вот, хорошо подготовленных солдат, разбросаны сейчас по всяким дальним заставам. Тысячи кадровых военных, которые нужны теперь фронту. В конце концов, мы более боеспособны, нежели новобранцы, которых начнут выискивать сейчас по городским окраинам да сельским глубинкам.
– Согласен, намного боеспособнее, – угрюмо признал Вадим.
– Боишься попасть на фронт, старшина?
– Почему вдруг "боишься"? Завтра же подам заявление с просьбой отправить на передовую.
– Ладно тебе, – неожиданно отреагировал политрук, – сразу же заявление, "направить на передовую"… Да и вообще, я не к тому. Просто так, по-человечески, спросил. Попомнишь мое слово: далеко не все мужички потянутся сейчас к фронту. Многие побегут в глубь страны, пытаясь отсидеться, переждать, оттянуть роковой день.
– И побегут. В тылу и на фронте побегут. Так было всегда, во все войны. Каждый сам определяет свое отношение к войне, а значит, и степень, форму своего участия в ней.
– Ох, и пойдет сейчас ломка судеб по всей Руси великой! – словно бы не расслышал его объяснений Вадим. – Страшная, немыслимая ломка судеб – вот что такое всякая война.
– И все же писать заявление не советую. Мы ведь с тобой, старшина, не в тылу, а на переднем крае, на границе. Даже если это граница не с какой-то европейской страной, а с диким заполярным безмолвием.
– Согласен, я давно назвал ее про себя "границей безмолвия". Я что касается заявления… Странно, мне казалось, что, наоборот, поддержите меня в этом стремлении. – Ласевич окинул старшину снисходительным взглядом и загадочно ухмыльнулся. Это был взгляд опытного солдата, пытающегося остудить выскочку-новобранца.
– Придет корабль, привезет приказ и все прояснится. Теперь уже очень скоро все прояснится. Ну, извини, старшина, самое время с полчасика подремать. Тебе тоже советую хорошенько отоспаться.
11
Едва группа Кротова улетела, как фон Готтенберг, устроивший прием для офицеров базы в капитанской каюте "Томска", получил приказ срочно вернуться на базу "Зет-12", а затем прибыть в Берлин.
Он не знал причины такой спешки, но был уверен, что ему есть о чем докладывать хоть в штабе Верховного командования, а хоть в штабе Гиммлера. Оставляя "Норд-рейх", он увозил с собой добрый десяток фотографий, на которых с земли и с воздуха были запечатлены взлетное поле, аэродромные постройки, трофейное судно "Томск", а также несколько общих видов базы и ее окрестностей. Именно они станут неоспоримым доказательством того, что база существует, что обустроена она основательно и готова к проведению любых масштабных операций. К тому же германские пилоты уже использовали ее для нападения на русские караваны.
Хотя оставлять "Норд-рейх" нужно было срочно, тем не менее фон Готтенберг решил дождаться возвращения Кротова. Сделанные самолетом-разведчиком снимки форта у него, конечно, были, но барону хотелось получить и сведения наземной разведки.
Сам тот факт, что он уже успел послать разведгруппу к расположенной далеко от базы пограничной заставе – тоже свидетельствовал об активности гарнизона, а значит, о его, барона, стремлении взять под контроль ситуацию во всем этом зауральском регионе. Из двух должностей – командира северных материковых баз в России и коменданта базы "Норд-рейх" – фон Готтенберг самовольно оставил себе только одну, своей властью назначив комендантом зауральской базы Кротова. Но теперь барон опасался, как бы это не всплыло, а главное, чтобы ему не пришлось зимовать на "Норд-рейхе". Что угодно, только не зимовка в этом ледяном зауральском аду. Он предпочитал обосноваться в "Северном призраке" – поближе к фронту, который все увереннее придвигался к этой базе, поближе к своим. Но самое главное, что оттуда в любое время можно наведаться в Норвегию, чтобы хоть какое-то время провести в лоне цивилизации.
Оберштурмбаннфюрер знал об успехах войск фюрера на Восточном фронте, но знал и то, что наступательные операции уже начали пробуксовывать, а потери германских войск оказались значительно большими, нежели можно было предположить. Он был уверен, что продержаться до наступления морозов русским все же удастся, а вот как поведут себя солдаты вермахта в подмосковных снегах, при полном бездорожье и тридцатиградусном морозе, – это уже известно только Господу.
Барон слишком долго прожил рядом с русскими и слишком часто бывал в заваленной снегами Москве, чтобы тешить себя иллюзиями относительно успехов вермахта в ходе зимней кампании в России. Поэтому-то и землянку свою в "Северном призраке" уже сейчас приказал всячески утеплять, готовясь к лежке в ней, как медведь – к лежке в берлоге. Здесь, на Крайнем Севере, каждый день, да что там, каждый час, проведенный под крышей и хотя бы в относительном тепле, приравнивался, в его представлении, ко времени, проведенному в раю.
Веским козырем его становился и трофейный русский самолет, позволявший совершать местные полеты с посадками прямо посреди тундры, везде, где только удается обнаружить более или менее ровную, твердую площадку. Не зря же барон приказал коменданту "Северного призрака" до поры до времени не докладывать командованию о том, что удалось захватить русский У-2, опасаясь, как бы из штаба Стратегических сил не потребовали перегнать его на авиабазу. Советские самолеты там ценились. Их использовали и при подготовке пилотов, и для разведки в тылу русских.
Как на зло, ожидание штабс-капитана выдалось нервным. Вторая радиограмма, текст которой вручил посыльный, чуть было не заставила фон Готтенберга тотчас же поднять в воздух "Черную акулу", "юнкерс" и оба "мессершмита". Из "Северного призрака" сообщали, что в сторону Диксона идет конвой в составе ледокола, двух транспортно-пассажирских судов "Вайгач" и "Карелия", а также двух эсминцев сопровождения.
Судя по данным разведки, конвой, получивший кодовое название "Пилигрим", вышел из Архангельска с оборудованием и продовольствием для Диксона и какой-то арктической погранзаставы. Сведений о прикрытии с воздуха и сопровождении субмаринами нет, однако они не исключаются. В святи с этим приказ о прибытии фон Готтенберга на базу "Зет-12" не отменялся, менялось разве что представление о срочности. Барон должен был атаковать своим звеном конвой и, нанеся ему максимальный урон, привести машины на "Северный призрак".
Сообщалось также, что вооружение гражданских судов и ледокола усилено зенитными орудиями и пулеметами. И что пойдет конвой, скорее всего, не по проливу Югорский Шар, пролегавшему между материком и островом Вайгач, но забитому дрейфующими льдами, а по Карским Воротам, держась поближе к южной оконечности Новой Земли, а значит, поближе к теплому течению.
Прежде чем поднять в воздух "все военно-воздушные силы Норд-рейха", барон потребовал от радиста вновь связаться с "Северным призраком" и выяснить, будут ли в этой атаке задействованы штурмовики, которые базируются там. Понимал, что его пилоты прежде всего захотят получить эти сведения.
Ответ оказался неутешительным. Действительно, предполагалось, что северо-восточнее острова Колгуев конвой атакует звено штурмовиков, поднявшихся с "Северного призрака", вот только к базе оно не пробилось. После воздушного боя над Баренцевым морем уцелевшие машины вынуждены были вернуться в Норвегию, на "Зет-12", поскольку до "Северного призрака" они бы уже не дотянули. К тому же во время своего бегства они могли бы его рассекретить. Что же касается аэродрома на самом "Северном призраке", то на нем находится только один гидросамолет, да и тот нуждается в ремонте.
Получив сведения о том, когда ориентировочно русский конвой способен достигнуть мыса Канин Нос и когда – юго-западной оконечности острова Колгуев, барон собрал в штабном домике первых пилотов и, развернув карту Северного морского пути, потребовал высказать свои соображения.
С минуту длилось напряженное молчание.
– Если у конвоя появится прикрытие с воздуха, для нас он окажется недоступным, – первым заговорил командир экипажа "юнкерса" лейтенант Вефер. – При заградительном огне кораблей и атаках русских истребителей мы сами окажемся лакомой добычей.
– Предполагаю, что прикрытия с воздуха не будет, – ответил барон. – Во-первых, все пять судов вооружены, причем два из них – боевые корабли. К тому же они идут не к линии фронта, а в сторону тыла. Если их командиры чего-то и опасаются, то атак наших субмарин, а не атак с воздуха.
– Я тоже рассчитываю на то, – поддержал его командир "Черной акулы" обер-лейтенант Шведт, – что в лучшем случае русские истребители или штурмовики станут прикрывать конвой на отрезке от Архангельска до полуострова Канин, – жестко врезался он пальцем в карту. – То есть в зоне активного действия наших "норвежских" эскадрилий и наших субмарин. У восточных окраин этого полуострова они скорее всего прощально помашут крыльями и улетят на свою базу под Мурманск.
– Расстояния здесь и в самом деле настолько велики, что каждый из пилотов начинает нервно подсчитывать запас полетной дальности, – молвил командир звена "мессершмитов" унтер-офицер Кранге.
Все вопросительно взглянули на фон Готтенберга. Но он прохаживался взад-вперед по небольшой комнатке и театрально держал паузу.
– Когда нам следует вылетать, чтобы напасть на конвой у острова Колгуев? – наконец остановился он напротив Шведта.
– Нападать лучше всего где-то на полпути между островом и архипелагом Новая Земля, – ответил обер-лейтенант, стараясь не отрывать взгляда от карты. – В такую даль истребители русских уж точно не потащатся. Возможно даже, что, как минимум, один из кораблей сопровождения получит приказ вернуться на свою базу. Капитаны судов тоже успокоятся. К тому же при той скорости движения, которая вырисовывается из радиограммы, в этих местах, – провел он пальцем условную линию от материкового мыса Русский Заворот, – конвой окажется к полуночи.
– Предлагаете ночную атаку? – удивленно уставился на него Вефер.
– Учитывая, что понятие дня и ночи в это время года в Арктике весьма условно, – напомнил ему унтер-офицер Кранге.
– Идти следует двумя волнами. Первыми пойдут ваши "мессершмиты", Кранге. Поскольку вы появитесь со стороны материка, да к тому же в глубоком тылу, русские поначалу примут вас за своих, идущих для сопровождения. Пока они разберутся, что к чему, вы должны атаковать транспортные суда, а затем вцепиться в миноносцы.
– Скорее они вцепятся своими зенитными пулеметами в нас, – заметил Кранге.
– Это уже не существенно, – проворчал Шведт. – Постарайтесь максимально отвлечь их, увести подальше от транспортов.
– Еще лучше – сразу же пустить на дно, – благодушно ухмыльнулся фон Готтенберг.
– А затем, – продолжил Шведт, – прямо по курсу конвоя появляемся мы с лейтенантом Вефером и начинаем утюжить транспортники.
– Если же окажется, что их сопровождают русские истребители, – дополнил его план барон, – задача "мессершмитов" – увести их в сторону океана. Практика показывает, что преследовать самолеты, идущие в сторону полюса, русские не любят.
– Подтверждаю, – молвил Кранге. Все знали, что этот унтер-офицер принимал участие в воздушных провокациях над Кольским полуостровом еще до начала войны. К тому же он участвовал в нескольких воздушных боях во время советско-финской войны. – Лучше всего уводить их в сторону Земли Франца-Иосифа. Там уже есть наша секретная база, на которой можно совершить вынужденную посадку.
– Вы так и не сказали, на когда следует намечать вылет? – напомнил барон обер-лейтенанту Шведту.
– В нашем распоряжении еще четыре часа.
– В таком случае всем пилотам – три часа для отдыха, – завершил совещание фон Готтенберг.
12
Утром, построив личный состав заставы прямо в казарме, старший лейтенант Загревский взволнованно сообщил о том, что узнал от командира военного ледокола о нападении Германии, о войне, которая уже в течение многих дней полыхает на огромном пространстве от Баренцева до Черного морей.
Старшина был удивлен, что солдаты восприняли эту сногсшибательную по его понятиям новость с каким-то странным безразличием, приправленным лишь едва уловимым ропотом.
"Почему они так повели себя? – недоумевал Вадим. – Не поняли, что на самом деле произошло? Не осознали, какая трагедия надвигается на всю страну, на каждого из них? А может, это и не безразличие вовсе на лицах у них, а печать обреченности? Предчувствие гибели родных и своей собственной?"
Ордаш попытался развеять эти сомнения, но у него ничего не получалось. Он стремился понять природу этого спокойствия. Ласевич о войне не проговорился, Вадим знал это точно, то есть для всех стоявших в строю, кроме ефрейтора Оленева, сообщение начальника заставы действительно было новостью. Но, очевидно, служба в дикой глуши настолько повлияла на этих людей, что даже война воспринималась теперь ими не как вселенское горе, а как глоток надежды: вдруг и их тоже оправят на фронт или куда угодно, только бы подальше отсюда! Вот он, ответ, решил Ордаш: "Хоть на фронт, хоть в ад, только бы подальше отсюда, только бы хоть как-то изменить свою жизнь, хоть что-то в ней изменить!"
Когда начальник заставы спросил, есть ли вопросы, никто из стоявших в строю не проронил ни слова. Люди попросту замкнулись в себе, уходили в раздумья и воспоминания.
"А вот тебе и первый урок войны, – сказал себе Ордаш. – Тебе казалось, что сообщение о ней будет воспринято бурно, на взрывной волне эмоций… Впрочем, не гони коней. Понемногу они начнут приходить в себя, и тогда одни с надеждой будут ждать прихода корабля, чтобы уйти с ним на фронт, а другие станут молиться на эту заставу как на спасение от войны. Им будет вериться, что после ухода корабля о нас попросту забудут, что нас и дальше станут держать здесь, решив, что в глубоком тылу эти полсотни пограничников нужнее, чем на фронте. Ведь появлялся же немецкий самолет? Значит, может появиться и десант. Хотя, казалось бы, с какой стати, ради чего? Чтобы на какое-то время захватить эти казармы и остров Факторию? Чтобы продвигаться в глубь материка? Но какой во всем этом смысл? Кому из германских стратегов понадобится эта зимовка в далекой заполярной тундре?"
Как бы там ни было, а больше всех нервничал теперь начальник заставы. Он приказал сержанту Васецкому со своим первым отделением готовить небольшую, рассчитанную на легкие "почтовые" самолеты взлетно-посадочную полосу. В принципе место для нее было выбрано давно, одним из предшественников. Далековато, правда, на небольшом плато, видневшемся на левом берегу Тангарки. Но когда речь идет о связи с Материком, расстояния в расчет не принимались.
Так вот, теперь Васецкий обязан был это плато внимательно осмотреть, прикинуть, расчистить – словом, сделать все возможное, чтобы самолет мог приземлиться на нем без поломок. Сержант слегка поупрямился, уверяя, что если штаб и пришлет к ним небесного гонца, то это будет гидросамолет, который спокойно приводнится у причала. Да только старшего лейтенанта это не убедило.