В то же время на десятку бойцов во главе с сержантом Сурженко возлагался осмотр территории в пределах пяти километров на запад, юг и восток от заставы. Все остальные бойцы поступали в распоряжение старшины, чтобы готовить к возможной эвакуации на Большую Землю вооружение и имущество.
– Извините, товарищ старший лейтенант, но что именно и к чему готовить? – не понял Ордаш. – Оружие и боеприпасы, спальные принадлежности, бельевой склад? Заставу ведь никто ликвидировать пока не собирается.
– Не знаю, что именно! – последовал резкий нервный ответ. – Но готовить надо. Сами решите, что и в каком состоянии должно находиться у нас на случай экстренной эвакуации на подошедшем судне.
– Но эвакуации может и не быть.
– К "может не быть" в армии не готовятся! – буквально прорычал начальник заставы. – В армии, старшина, всегда готовятся к тому, что "всё может быть!".
Услышав это, Вадим поначалу вспыхнул, но, признав, что по существу офицер прав, набрался мужества сказать:
– А ведь действительно мудрое житейское правило: "Всегда следует готовиться к тому, что все может быть!" Учту на будущее, товарищ старший лейтенант.
Казалось, от их близкого знакомства во время пребывания на острове, от сближения и доверительности, теперь не осталось и следа. Загревский словно бы испугался того, что барьера между ними уже не существует. Или устыдился. "Впрочем, – подумал Вадим, – возможно, этого сближения и не должно было происходить? Жесткой подчиненности и дисциплины на заставе пока еще никто не отменял". Но как только Ордаш подумал об этом, старший лейтенант преподнес ему еще один жизненный урок:
– Понимаешь в чем дело, старшина, – негромко, назидательно объяснил он, отведя Ордаша чуть в сторонку от подчиненных. – Нельзя оставлять солдата наедине с мыслью о войне. Мы ведь оторваны от мира, мы понятия не имеем, где сейчас проходит линия фронта, какие территории германцы и румыны уже оккупировали, а какие все еще ежедневно бомбят. Вот лично тебе известно, в чьих руках сейчас твой родной городок, этот, как его… – пощелкал Загревский пальцами.
– Кодыма, – подсказал Вадим. – Не знаю, могу только догадываться. Скорее всего уже оккупирован немцами и румынами.
– А догадываться в таком деле – это страшно. Это на нервы действует. Потому что ничто так не рвет нам нервы, как эта самая неизвестность. Считай, что сейчас каждый из погранохраны нашей в сетях её мечется: не оказался ли на фронте его брат или отец? Не ворвались ли в его деревеньку немцы? Не разбомбили ли вражеские самолеты его дом или школу, в которой учился? Теперь соображаешь?
– Теперь – да.
– Ты вот думаешь, что все солдаты на этой и многих других далеких от фронта застав радуются сейчас тому, что по ним пока еще не стреляют? Не спорю, случаются и такие. Но большинство настоящих солдат, настоящих мужчин, готовы взъяриться от того, что им не дано истреблять напавших на нашу страну врагов, как бешеных собак. Они сами готовы взбеситься от собственного бессилия.
– Их можно понять, – признал Ордаш. После той минуты, когда он услышал о начале войны, на него самого уже несколько раз накатывались волны этого "взбешенного бессилия". И ничего поделать с ними старшина не мог.
– Поэтому нам следует предельно занять своих бойцов чем-то таким, что постоянно позволяло бы им помнить: они тоже солдаты, они несут свою службу и готовятся к отражению врага. Сейчас это психологически важно для каждого из них. Впрочем, и для нас с тобой – тоже. Как только закончим подготовку заставы к эвакуации, сразу же начнем готовить её к возможному отражению атаки вражеских десантников. Причем атаки с суши и с моря.
– И только так, – не мог не согласиться с ним Ордаш.
– В связи с ситуацией в стране обязательно проведем несколько учений. Максимально, так сказать, приближенных… Чтобы в случае настоящей боевой тревоги каждый боец знал свое место в форте, свою точку в линии обороны, свой сектор боя.
В течение последующих трех дней взлетно-посадочная полоса была подготовлена к приему самолетов, казарма выдраена, запасные комплекты обмундирования, а также нижнего и постельного белья пересчитаны, отсортированы и оформлены в виде акта "приема-сдачи". При этом каждый день и каждую ночь объявлялась "тревога" и, как минимум, по часу пограничники проводили на отведенных им в форте боевых позициях. Чтобы осматривались, привыкали, изучали секторы обстрела.
Еще неделя ушла у гарнизона форта на то, чтобы подлатать опоясывавшую заставу двухметровой высоты каменную ограду, больше похожую на крепостную стену, а главное, довести её до ворот, просветы по обе стороны от которых, длиной в пять-шесть метров, были ограждены когда-то колючей проволокой. Просто в свое время кому-то не хватило терпения превратить заставу в настоящий форт, хотя камня вокруг, особенно в поймах обеих речушек, валялось предостаточно. А позже к этой затее попросту не возвращались.
И вот теперь Загревский решил осуществить это превращение заставы в классический форт. За неимением никакого иного транспорта камень грузили на тачки и подвозили к заставе. Затем, используя раствор из вязкой глины и песка, гнали стены, старательно подлаживая камень к камню. Работа была утомительной и нудной, но ведь и времени у бойцов было предостаточно. А главное, темпы всех этих работ не позволяли парням слишком уж вдумчиво "вживаться в войну".
– Но если мы готовимся к эвакуации, – не выдержал однажды политрук, которого, как это не раз случалось и в былые времена, начальник заставы не счел необходимым посвящать во все тонкости и мотивации своих решений, – то зачем возводить эту крепостную стену?
– Потому что вся страна должна готовиться сейчас к отпору врага. Готовиться к такому отпору должна и наша застава. На случай вражеского десанта. Хоть это-то вам, младший лейтенант, понятно?
– Так точно. Просто это не понятно было бойцам.
– Они-то как раз подобных вопросов не задают. В этом смысле они значительно понятливее вас, политрук. – Это свое "политрук" Загревский всегда произносил с каким-то ироничным оттенком. – Подумайте, как мы будем выглядеть, когда сюда прибудет кто-то из командования и увидит, что к обороне форта застава не готова.
13
"Призрак" высадил Кротова на каком-то предгорном лугу, отгороженном от пойменной низины грядой небольших скал и валунов. Еще около двух километров он, трое тунгусов и фельдфебель Дятлов прошли по едва намеченной звериной тропе и остановились в небольшом распадке, только когда шедший впереди штабс-капитан, поднявшись на очередную возвышенность, сумел разглядеть в бинокль очертания пограничного форта.
Само появление его в этой полярной глуши казалось настолько невероятным, что на какое-то время Кротов забыл о безопасности и, стоя в седловине между двумя потрескавшимися вершинами, словно между двумя верблюжьими горбами, удивленно осматривал стены архитектурно неуклюжих, массивных строений, почти крепостные стены ограждения, внутренний двор форта, на котором суетились фигурки пограничников, а также беседку на пригорке, черневшем уже за территорией форта. И лишь когда в окулярах бинокля появились очертания смотровой вышки, вспомнил, что выдавать своего присутствия ему нельзя, и спрятался за северный холм, в поросшей мхом и лишайниками ложбинке. Очень удобной для того, чтобы, утеплив мхом и куском брезента, оборудовать в ней наблюдательный пункт.
На горизонте за проливом штабс-капитан сумел разглядеть едва уловимые очертания гор и понял, что это и есть остров Фактория, однако изучать его в бинокль с такого расстояния и при такой сероватой дымке было бессмысленно. Зато еще минут через десять Кротов открыл для себя, что часового на вышке нет. Очевидно, на заставе уже давно сочли это бдение на всеми ветрами продуваемой и насквозь промерзшей вышке совершенно бессмысленным.
Определил он и то, что по предгорью, используя складки местности, к заставе можно будет незаметно подойти еще метров на триста. И что к самому форту лучше всего подбираться с северо-западной стороны, в которой просматривался небольшой овраг, а равнинная часть местности поросла кустарником и была усеяна валунами.
Сверившись с фотографией, сделанной когда-то германским летчиком, Кротов пометил на ней казарму и административное здания, обратил внимание, что недостающая часть каменной стены уже была возведена, определил наиболее удобные пути подхода к форту и к вышке. А также мысленно проложил по предгорью путь к берегу моря, чтобы разведать, что собой представляет причал заставы и какими плавсредствами здешние пограничники обладают.
Он уже собирался возвращаться к стоянке, когда увидел, что по тропинке пробираются Дятлов, Нерген и Бивень.
– Вас кто звал сюда, висельники пропойные?! – возмутился штабс-капитан, увидев их внизу, на изгибе горной долины.
– Решили, что первый осмотр местности и форта лучше всего провести вместе, – объяснил фельдфебель, подступая к склону возвышенности.
– И без приказа, без доклада – сюда?
– Мы не захватили рации. Тогда бы я доложил. Но давайте о деле, господин штабс-капитан. Если мы сейчас внимательно изучим диспозицию, легче будет планировать операции и воспринимать донесения дозорных.
– Ишь ты, "диспозицию"! – проворчал Кротов. – Ярангу установили, господа фельдмаршалы?
– Каркас и большая часть покрытия готовы. Завершит оборудование этого жилища Кетине, он же и охраняет стоянку. Кстати, невдалеке мы присмотрели низину, в которой можно сажать самолет. Разве что небольшой болотистый участок придется засыпать камнями, гравием и ветками, а сверху покрыть дерном.
– Поднимайтесь по одному сюда и сразу залегайте.
У Дятлова тоже был бинокль, у тунгусов – винтовки с оптическими прицелами. Штабс-капитан быстро поделился с пришельцами своими наблюдениями и наметками, а затем минут десять вся группа сосредоточенно осматривала территорию и окрестности форта.
– Бойцы уходить собираются, штабс-капитан, – первым нарушил затянувшееся молчание Нерген.
– Куда уходить? – не понял Кротов.
– На Большую Землю, или, как говорят тунгусы, на Материк.
– Почему ты так решил?
– Суетятся больно.
– Ну, мало ли…
– Строем не ходят, каждый туда-сюда ходит. Работы какие-то ведут. Машина, вон, у ворот стоит…
Кротов недоверчиво посмотрел на него, затем на Бивня, будто ожидал, что тот не согласится с мнением обер-тунгуса.
– Думаешь, они станут отходить в поселок? – обратился он к Нергену.
– Зачем в поселок? В поселок далеко ходить. Машина до поселка не дойдет, дороги нет. Машина вниз спустится, к причалу. Солдаты морем уходить будут. Если только будут. Может, наоборот, они готовятся в обороне.
Какое-то время штабс-капитан внимательно присматривался к машине у ворот, к груде ящиков и мешков справа от ворот. Даже определил, откуда именно пограничники выносят ящики, очевидно, с гранатами и патронами…
– Неужели красные решатся эвакуировать заставу? – вслух усомнился он, опуская наконец бинокль.
– К Мурманску пойдут, к фронту, – молвил Нерген. – Фронту теперь солдаты нужны. Северному фронту – северные солдаты.
– Много застав – это граница называется, – поддержал его Бивень. – Одна застава – солдатское стойбище. Кому теперь нужно солдатское стойбище? Слева, германец, обходи, справа обходи, до казахских степей иди, никто германца не остановит.
– Ну, так уж и до казахских степей, – проворчал доселе отмалчивавшийся Дятлов. – Хотя, и в самом деле… Если идти скрытно, диверсионно…
– Знать бы, когда именно прибудет судно, – достал из кармана полярной куртки очередную галету штабс-капитан. – Теперь придется в течение многих дней высматривать его.
– А чтобы сутками здесь не торчать, лучше взять "языка" и нежно допросить его, – молвил фельдфебель. – Без любви, но с пристрастием.
– Вряд ли кто-либо, кроме начальника заставы, знает точную дату прихода. Да и сам капитан судна его не знает. Севморпуть все еще забит льдинами.
– Так или иначе, а брать придется начальника, – нервно подергал Дятлов за рукоять выглядывавшего из голенища кинжала, словно готов был идти "на начальника" уже сейчас. – Я вот о чем размышляю, штабс-капитан: нам бы выждать, пока пограничники со всем своим барахлишком погрузятся на борт, а тогда бросить на них всю авиационную мощь "Норд-рейха" в виде "Черной акулы", "юнкерсов" и даже "Призрака".
– А что, позволить судну как можно дальше отойти от берега, а тогда где-то там, за проливом, атаковать… – мечтательно посмотрел в пространство между фортом и островом комендант базы.
Рядом, по горному склону, пробежал песец. Бивень инстинктивно, привычным движением охотника, вскинул ружье, однако фельдфебель резко отбил ствол, пригрозив при этом, что пристрелит его самого. Не хватало только, чтобы пограничники всей заставой принялись прочесывать местность. Почти в ту же минуту Нерген высмотрел в оптический прицел стадо диких оленей, которые паслись на берегу реки, почти напротив их стоянки.
– Только бы Кетине не вздумалось устроить охоту на них, – заволновался штабс-капитан. – Пока что нам никак нельзя выдавать себя.
А сам подумал: "Сейчас бы подняться в воздух на "Призраке" да покружиться над этим стадом. И шкур, и свежей оленины – всего хватило бы!" Особенно важно было заполучить несколько шкур. Теперь уже штабс-капитан твердо знал, что на базе ему придется зимовать, и что зимовка эта будет физически и морально трудной, во всех отношениях опасной. Хорошо выделанные шкуры – как раз то, что ему очень пригодилось бы.
– Стадо вспугнуть надо, да, – поддержал его Бивень. – Поближе к базе перегнать. Пугать оленей можно, а вот пограничников пугать нельзя, – как всегда, продемонстрировал свою склонность к философским умозаключениям этот тунгус.
В последний раз осмотрев пограничный форт, Кротов снял всю группу и увел ее к стоянке. Оставляя на ней Дятлова и двух тунгусов, Нергена и Кетине, он пообещал, что пилот доставит им рацию и приказал в случае нападения пограничников по узкому извилистому ущелью с боем отходить в глубину гор. Пограничники должны воспринимать их как группу беглых зеков, дезертиров или просто взбунтовавшейся в связи с войной местной контры. Задача же их поста "Тюлень" заключалась в одном: сообщить о появлении русского судна, которое должно доставить на заставу продовольствие и, возможно, эвакуировать часть гарнизона. Кроме того, они обязаны были обустроить взлетную полосу для "Призрака".
14
К удивлению всего гарнизона этого пограничного форта, старший лейтенант оказался настоящим фортификатором. Когда территория казармы и складов была полностью опоясана оградой, он приказал с двух сторон от ворот выложить небольшие, в два метра высотой, башенки-баррикады. Затем такие же башенки-баррикады появились и со стороны моря, но уже по углам ограды. Были выложены оборонительные точки и вокруг наблюдательных вышек, расположенных у самой заставы, а также в километре на восток и запад от неё. Причем на вышке у заставы теперь постоянно находился часовой, докладывавший по телефону обо всем замеченном на подступах к ней.
Корабль обеспечения все не приходил и не приходил. Присылать на заставу самолет тоже никто не собирался. Но хотя и в штабе погранотряда, и в штабе погранокруга словно бы забыли о существовании этой заставы у бывшей фактории, сам Загревский не позволял своим подчиненным забывать, что они солдаты и пограничники. И со временем от восточной до западной опорных башенок пролегла цепочка из четырех окопчиков, каждый из которых был рассчитан на двух-трех бойцов.
– А ведь начзаставы выстраивает такой укрепрайон, словно под его командованием пребывает целый батальон, – пожаловался как-то старшине командир третьего отделения сержант Ермилов, показывая ему намозоленные ладони.
– Именно потому, что нас здесь слишком мало, он и хочет, чтобы мы были достаточно защищены, – возразил Вадим, которому, в общем-то, старания начзаставы нравились. Можно было лишь пожалеть, что за всю эту работу он взялся только сейчас. Впрочем, это все же лучше, чем сидеть сложа руки и ждать непонятно чего, чем просто отбывать дни службы, томя себя и подчиненных тоской и бездельем.
Теперь же старший лейтенант вел себя, как подобает не только командиру боевого подразделения, но и как хозяйственнику. И старшина одобрял это. Поэтому ничуть не удивился, когда, покончив с фортификационными сооружениями, Загревский приказал углублять подвал, вход в который вел из казармы. Он стремился превратить выдолбленное в скальном грунте углубление в настоящее бомбоубежище.
Правда, скальный грунт оказался настолько прочным, что вскоре эти работы пришлось прекратить, на заставе уже попросту не оставалось инструментов, тем не менее небольшое боковое углубление создать все же удалось. Если, прикинули Загревский и старшина, работы продолжить, то со временем этот подвал-бомбоубежище сможет принимать под свои каменные своды весь гарнизон.
После этого Загревский принялся каждый день объявлять по две – в первой и второй половине дня – боевые тревоги, во время которых весь гарнизон занимал отведенные каждому из бойцов позиции. И в самом деле, после пятой-шестой тревоги действия по "отражению вражеского десанта с моря и суши" стали более четкими, осознанными, лишенными излишней суеты.
Однако общий вывод был неутешительным: для полноценной обороны такой территории бойцов гарнизона оказалось слишком мало. С учетом возможных потерь, а также с тем, что фельдшера и радиста по любому следовало беречь, этого количества штыков могло хватить разве что на два-три штурма. Причем лишь в том случае, если немцы не задействуют авиацию и не будет достаточно мощной артиллерийской поддержки.
Совсем худо было с вооружением: всего два ручных пулемета, по винтовке и по две гранаты-лимонки на бойца. Ну, еще два непонятно как оказавшихся здесь кавалерийских карабина и несколько охотничьих ружей со своим боезапасом. Кстати, патронов вообще было маловато, продовольствие – на исходе. Вывод напрашивался сам собой: так вооружать заставу могли только люди, убежденные в том, что бойцам 202-й сражаться никогда и ни с кем не придется, поскольку даже вероятного противника придумать для них было невозможно.
Проанализировав все это, Загревский собрал в своем кабинете "военный совет", на который были приглашены все командиры.
– До сих пор мы готовились к тому, – начал он свою речь, – что большую часть заставы отправят на фронт, или же к тому, что нас оставят здесь, пополнят оружием и продовольствием и прикажут укрепить обороноспособность заставы. Но, как вы понимаете, ситуация резко изменилась. Обычно корабль приходил пятнадцатого-семнадцатого июля. Эти даты были определены приказом командующего погранокруга. Срок этот давно прошел, а корабля по-прежнему нет, связи со штабом тоже нет, никаких сведений из штаба округа или хотя бы погранотряда не поступало. Я не верю в то, что командир ледокола "Смелый" не сообщил своему командованию об отсутствии у нас действующей рации, поэтому объяснение – но не оправдание – всему происходящему может быть только одно: война!
– Но не оправдание, – поддержал его Ласевич. – Северному морскому пути пока что никакие германские силы – ни авиации, ни флота – не угрожают. И потом, никакие боевые действия не могут заставить командование бросить на произвол судьбы целую заставу, которая находится в глубоком тылу.