– Верно, по законам военного времени не могут, – согласился комендант заставы. – Особенно по законам военного… Но то ли флотскому и пограничному командованию сейчас не до ожиданий 202-й заставы, то ли о нас попросту забыли. При этом остается вопрос: а существует ли еще наш пограничный округ, если, со слов флотского командира, имеющего постоянную связь с Большой Землей, было понятно, что самой границы и пограничный войск в европейской части страны уже не существует. Очевидно, появление здесь германского самолета-разведчика было неслучайным. Вполне допускаю, что германцы могут высадить в наших краях большой десант, который со временем способен будет превратиться на десятки диверсионно-партизанских групп, действующих в промышленных районах Урала и Приуралья. Причем прекрасным плацдармом для формирования такого десанта и создания своей основной базы противник будет считать остров Факторию с его строениями и нашу заставу, точнее, наш форт. Захватив эти два объекта, германское командование возьмет под свой контроль не только пролив, но и значительный участок Севморпути.
Ласевич, оба старшины и все сержанты заставы встретили его слова угрюмым молчанием. Даже те, кто еще недели две назад ворчал по поводу "фортификационных фантазий" начальника, теперь понимал, что тот был прав. А главное, они поняли, что старший лейтенант мыслит как настоящий боевой командир, знакомый с тактикой и стратегией боевых действий.
– Накалять ситуацию мы с вами пока не будем, – молвил старший лейтенант, – рассчитывая, что корабль обеспечения все же появится. Хотя обратите внимание, что караван, шедший за "Смелым", до сих пор назад не вернулся и никаких других караванов не наблюдалось. Значит, все, что держится на плаву, мобилизовано сейчас для нужд фронта. А караван, ушедший в сторону Салехарда или даже Чукотки, очевидно, решено использовать здесь, на Севере, возможно, для поставок из Канады и США, которые могут теперь оказаться нашими временными союзниками.
– Только не это! Капиталисты США и Канады – в союзниках?! Странное и опасное предположение, – попробовал было возразить политрук, однако его никто не поддержал.
Да и возражал он как-то слишком уж вяло. Настолько вяло, что Загревский даже не счел необходимым идеологически оправдывать свое "странное и опасное", с точки зрения Ласевича, предположение.
В то же время Ордаш уже в который раз взглянул на Загревского с глубочайшим уважением: настоящий офицер. Такой уже давно должен командовать, как минимум, батальоном. Правда, его еще следовало увидеть в бою, тем не менее мыслит он масштабно, как подобает высокому военному чину.
– Думаю, каждому понятно, что заставу теперь следует готовить к самому худшему – к обороне и к выживанию в сложнейших зимних условиях, с учетом того, что до октябрьских морозов корабль обеспечения может и не появиться. Что в лучшем случае он может появиться только в следующую летнюю навигацию. А значит, в эту навигацию мы не получим ни угля, ни горючего для ламп и электродвижков, ни, что самое страшное, – дров и угля. Какие будут соображения?
Несколько минут все молчали, лишь время от времени посматривая друг на друга.
– Для начала, – взял слово Ящук как единственный настоящий старожил заставы, – нам следует точно знать, чем, какими запасами продовольствия, угля, дров и горючего мы обладаем на сегодняшний день. И, готовясь к самому худшему варианту – корабль до полярной ночи не пришел, – уже с завтрашнего дня приступить к жесткой экономии всего, чем обладаем, а также к охотничьему пополнению запасов мяса, которое вполне может храниться в подвале, как в надежном холодильнике. А также мха, веток и всего прочего, что произрастает в пределах десяти километров от заставы и способно гореть; всего, что солдаты способны доставить сюда на своих плечах, в вязанках.
– Дельное предложение, – кивнул Загревский. – Теперь слушаем вас, старшина заставы, – обратился он к Ордашу.
Вадим прокашлялся, нервно постучал костяшками сжатых кулаков по столу, за которым сидели командиры.
– Если корабль не приходит, угля нам хватит максимум до середины октября. Это при самом экономном его использовании. Дров хватит до начала сентября. Продовольствия – до начала ноября. Правда, сухарей, думаю, хватит и до начала декабря. Но после этого – все, на голодном пайке. Будем жить тем, что удастся добыть во время охоты. На многие месяцы из пограничников нам придется превратиться в артель охотников.
– Это в том случае, если здесь не появится десант немцев, – напомнил сержант Васецкий, – о которых все мы на время забыли.
– Да не забыли мы, не забыли! – нервно парировал Ласевич. – Ты же видишь: рассматриваем любые варианты.
– Мы и так уже предстаем здесь в роли черт знает кого, – проворчал военфельдшер Корзев, – и каменщиков, и дровосеков, и заготовителей пушнины. А, между прочим, надо готовить лазарет. Подземный. В западном подвале, имеющем запасной выход к складу с обмундированием. У нас в санчасти всего шесть коек, поэтому под наземный госпиталь нужно отдать одну из комнат в офицерском доме. Но это не исключает подготовку госпиталя в подвале. На случай бомбежки. В отличие от европейских, "материковых" то есть, застав, нам своих больных и раненых эвакуировать некуда. До ближайшего поселка Чегорда – более двухсот километров.
– Если только эти два десятка хижин можно назвать поселком, – уточнил Ящук. В свое время он умудрился побывать в Чегорде, куда добирался на оленьей упряжке вместе со знакомым ненцем-оленеводом.
– Господи, точно: санчасть, госпиталь… – кивал начальник заставы, не скрывая, что в суете мирской о милосердии, как всегда в подобных ситуациях, было забыто.
– Раньше зимой неподалеку от заставы обычно месяца два кочевал какой-то ненецкий род, – молвил Ящук. – Мы всегда могли воспользоваться его оленьими упряжками. В обмен на спирт. Но в минувшую зиму он не появился, во всяком случае в пределах пятидесяти километров, иначе кто-то из оленеводов наведался бы сюда за спиртом и патронами в обмен на мясо и шкуры.
– Но-но, – предупредил его Загревский, напоминая, что подобный натуральный обмен не поощрялся, хотя все о нем прекрасно знали. Даже в Архангельске и Ленинграде. – Никаких обменов… Однако о госпитале мы подумаем.
– Еще бы подумать о медикаментах и перевязочных материалах, которых у нас тоже крайне мало.
– А вот это уже вопрос, – развел руками старший лейтенант, давая понять, что здесь он ничем помочь не способен. – Тут уже, военфельдшер, нужно молиться только на корабль и мудрость наших снабженцев.
И вновь все угрюмо промолчали.
– Мы с ефрейтором Оленевым осмотрели русла речек Тангарки и Саримы, – попытался как-то поднять общее настроение Ордаш. – На берегах их скопилось много плавника. Завтра же нужно создать две бригады и бросить их на заготовку этого топлива. Его нужно доставлять сюда, рубить и просушивать – часть во дворе, часть сразу же в складе. Еще какую-то часть дров можем получить, вырубая сухостой в тундровых рощах, которые, опять же, произрастают в основном по берегам речек. Для этого нужна бригада дровосеков.
– Верно, пополнять запасы следует уже сейчас, – поддержал его Ящук. – Если понадобится, дальние сторожевые вышки сносить будем.
– Ну, вышки – это уже в самом погибельном случае, – проворчал Загревский. – Это ведь не просто так, это символ границы. Наше государственное присутствие на этих северных берегах.
Никто и не возражал. Однако все понимали, что, когда сильно прижмет, в сорокаградусные морозы придется жечь и эти символы.
– При контрольном осмотре территории острова, – продолжил Ордаш, – мы с вами, товарищ старший лейтенант, обнаружили остов какого-то деревянного судна и руины избушки. К тому же часть топлива можем получить из тех запасов дров, угля и горючего, которые имеются на фактории. Знаю, что существует приказ, запрещающий использовать эти запасы, но ситуация у нас исключительная, поэтому, ради спасения жизни солдат, приказ придется нарушить. И наконец, ефрейтор Оленев должен возглавить небольшую бригаду охотников, отобрав для этого трех-четырех бойцов, имеющих подобный опыт.
– Итак, – поднялся начальник заставы, завершая свой "военный совет в Филях", – общая ситуация безрадостная. Хотя и не безнадежная. Прежде всего следует позаботиться об элементарном выживании заставы – о том, чем кормить и обогревать людей. Если эту задачу мы не решим, никакой подземный лазарет нас не спасет: отощавшие от недоедания, мы попросту вымерзнем, как мамонты.
15
К стоянке "Призрака" Кротов и Бивень пришли как раз вовремя. В ожидании их пилот решил прогуляться по живописному предгорному ущелью, но увлекся так, что не заметил, как выход из него преградила стая волков.
Подвела Красильникова беспечность. Уверовав в том, что вокруг ни души, он отправился в эту длительную прогулку, будучи вооруженным лишь пистолетом, хотя в кабине у него имелась винтовка. Да к тому же нарушив жесткий приказ коменданта базы: от самолета ни на шаг!
Несколькими выстрелами – двух хищников убив, а одного ранив, – лейтенанту удалось развеять волков и прорваться сквозь скальную горловину, однако стая взяла его в полукольцо и, хотя и не спеша, но упорно преследовала. Хищники словно бы ожидали, когда человек израсходует последний патрон, оставленный уже для себя.
До самолета все еще оставалось метров двести, к тому же отступать Красильникову приходилось по низине, усеянной мелким гравием и острыми камнями, порой "переправляясь" через валуны. Несколько раз он падал, постепенно – от страха и усталости – теряя силы, а стая все наседала и наседала.
Первым эту сцену заметил Бивень. Выйдя из-за невысокого, ливнями и морозами иссеченного хребта, он мгновенно оценил обстановку, а главное, безошибочно определил вожака стаи, которого подстрелил с первого же выстрела. Именно подстрелил, а не свалил наповал, потому что знал: мгновенная гибель вожака особого влияния на стаю не оказывает. В страх хищников повергают его мучения, его предпогибельный вой. Еще два выстрела, уже вдогонку, окончательно загнали уцелевших волков в ущелье, позволив Красильникову предстать перед комендантом. Тот не стал ни орать на него, ни просто упрекать, а, ткнув дулом винтовки в горло, заставил в таком состоянии пятиться, пока тот не уперся спиной в высокий ребристый валун.
– Завтра же начнешь давать мне уроки пилотажа, висельник ты пропойный, – прохрипел он, теперь уже просверливая грудь пилота.
– П-пил-лотажа? – заикаясь, спросил тот, не понимая, к чему это было сказано. – Уроки? Вам?
– Нет, архистратигу Михаилу. Я ведь только потому и не могу пристрелить тебя сейчас, что некому будет поднять в воздух эту стрекозу, – кивнул он в сторону самолета.
– А когда обучу? – наивно поинтересовался пилот.
– Как только обучишь, пристрелю при первом же подобном нарушении дисциплины. Перед строем. В назидание всем прочим. Так что придется тебе в учительстве пилотажном очень даже постараться.
– Да уж, стану я ради собственного убиения стараться, – огрызнулся Красильников.
Как только они поднялись в воздух, Кротов приказал взять курс не на базу, а на слияние Эвены с Тангаркой. Он словно бы предчувствовал, что, оказавшись над плесом реки, увидит за холмистой грядой тангарского правобережья, километрах в пяти-шести юго-восточнее устья Эвены, стадо оленей.
– Сдается мне, что стадо это не дикое! – прокричал он на ухо пилоту.
– Поохотиться решили? – осклабился лейтенант. Об обиде, нанесенной ему штабс-капитаном, казалось, было забыто.
– Считай, что поохотиться, – проворчал Кротов, а еще через минуту, заметив аборигена верхом на олене, приказал: – Снижайся и подбирай лужайку для посадки. Поближе к стаду.
Поняв, что самолет садится, всадник сразу же погнал своего сохатого к месту приземления. На вид ему было около пятидесяти, на нем была короткая облезлая куртка из оленьей шкуры, такие же старые облезлые унты и толстые, разорванные в нескольких местах ватные штаны.
– Ты кто: ненец, долган, эвенк, манси? – сурово спросил Кротов, как только оленевод спешился.
– Эвенк, однако, начальника, – проговорил пастух, не вынимая потрескавшейся трубки из таких же глубоко потрескавшихся губ.
– Кого-либо из рода Оркана знаешь? – штабс-капитан специально расстегнул кожаную меховую куртку без каких-либо знаков различий, под которой просматривалась красноармейская гимнастерка.
– Знаешь, однако, начальника. Моя – из рода Оркана.
– Что ты сказал?! Ты утверждаешь, что принадлежишь к роду Оркана?!
– Ты-ты, утверждаешь, – добродушно кивал эвенк. – Никола из рода Оркана, – тыкал себя пальцем в грудь. – Барс-Оркана, Мудрый Оркана.
– Его так величают у вас: Мудрый Оркана?
– Так величают, однако.
– Значит, тебя сам Бог послал. Где стойбище старейшины?
– Три дня, – показал пастух на растопыренных пальцах, – на олене ходи. Стойбище смотри. Туда ходи, – показал он в сторону видневшейся вдали холмистой возвышенности, посреди которой особо выделялся конусообразный, похожий на окаменевшую ярангу, холм. – Большой стойбище рода Оркан, князьца эвенка Оркан, однако, начальник.
– Ну, насколько он на самом деле мудр – это нам еще предстоит увидеть. – пробормотал себе под нос Кротов. – Что он там делает, оленей своих пасет?
– Простой эвенка олени пасет, князьца эвенка Мудрый Оркан много думы думает. Он говорит: "Орон ачин – эвенки ачин".
– Никола сказал: "Нет оленя – нет эвенка", – перевел штабс-капитану приблизившийся к самому его плечу Бивень. – Поговорка такая эвенко-тунгусская.
– Глубочайшая мудрость, – процедил Кротов, глядя куда-то в серое поднебесье. – Вполне достойная Мудрого Оркана. И хорошо, что Никола то ли не уловил его сарказма, то ли попросту не придал ему значения.
– Ты летишь туда, к Оркан летишь? – спокойно поинтересовался он.
– Нет, в Тюмень, – наугад махнул Кротов куда-то в южном направлении. – Большой город Тюмень. Слыхал о таком?
– Тюмень слыхал, Тобольск слыхал. Ишим опять слыхал. Никола Оркан много слыхал. Три года в Туре школа ходи.
– Да ты у нас, вижу, грамотей.
– Нет, Никола не грамотей. Олень – Оркан – грамотей. Армия служит, граница служит. Шибко грамотей. Ефрейтор, однако. Оленя-Оркана молодая жена Мудрого Оркана родила. На берегу океана служит. Большой начальника военный будет.
Штабс-капитан и Бивень переглянулись и вновь уставились на оленевода.
– Это он на той заставе служит, которая возле острова Фактория? – по-эвенкийски спросил Бивень своего соплеменника. – Где река Тангарка в океан впадает?
– Там, где река Тангарка, – охотно подтвердил оленевод, предварительно никак не отреагировав на название острова.
– Далеко, однако.
– Далеко, очень далеко. С ним говорить надо. Ефрейтора Оленева у начальства спрашивать надо. По-нашему он Олень-Оркан, а по-русски – ефрейтор Оркан Оленев.
– Почему все-таки именно с ним говорить надо? Вы что, видитесь с молодым Орканом? Он уже имеет какое-то влияние на эвенков? На все тунгусское племя?
– Он князьца будет. Великий князьца – эвенков, эвенов, ненцев, ульчей, орочей. Хан Сибири. Великий хан Великой Сибири.
– Этот ваш ефрейтор Олень-Оркан?! – скептически ухмыльнулся Бивень, но тотчас же вспомнил, что ведь Гитлер тоже приходил к власти не с генеральскими лампасами.
Когда Бивень перевел штабс-капитану смысл беседы с Николой, тот даже присвистнул от удивления. Такого поворота событий он не ожидал. Тем не менее сначала он все же хотел встретиться со старым вождем.
– Послушай, Никола, – спросил он, уже направляясь к самолету, – ты хоть знаешь, что идет война?
– Где война? – не понял тот.
– В Советском Союзе, в России. Во всей Европе. Война идет: Германия на Россию напала. Приходилось слышать об этом?
Никола на несколько мгновений замешкался, но потом вдруг по его не по летам морщинистому лицу расплылась мстительная какая-то ухмылка.
– Россия далеко, война далеко. Оленя есть, пастбища есть, эвенка есть. Зачем война? – придурковато улыбнулся он. Причем поначалу Кротову показалось, что эвенк так до конца и не понял, о чем идет речь, что на самом деле произошло.
– Да, вот это они и есть – советские оленеводы! Увы! – попытался убедить самого себя штабс-капитан.
– Из рода Мудрого Оркана, – вдруг горделиво уточнил Никола.
– Счастливо вам тут живется, висельники пропойные, – с презрением и в то же время с завистью проговорил Кротов. И в ту же минуту наткнулся на жесткий взгляд тунгуса. Это был взгляд азиата – хитрого, мстительного и беспощадного.
– И много немца пришел? – по-русски спросил он то ли Бивня, то ли Кротова.
– Очень много, – ответил Бивень. – Солдат много, танков и самолетов много. Много народов Гитлер на Русь привел, целую орду, как когда-то Великий Чингисхан.
– И надолго привел?
– На триста лет, не меньше. Говорю же: как когда-то Чингисхан. Великая Орда его уже под Москвой стоит; считай, под стенами Кремля. Так что, судя по всему, сталинской России пришел конец.
Глаза Николы округлились от удивления. Великая Орда, подступившая под стены Кремля, – это ему, выпускнику начальной школы столицы Эвенкии, было понятно. Непонятно только было, кто эти, спустившиеся с небес люди, которые позволяют себе так спокойно пророчить гибель сталинской России.
Оленьему табунщику и в голову не могло прийти, что перед ним не выбившийся в какие-то там начальники эвенк из Тюмени или Салехарда, а давнишний агент абвера, который прошел обучение в разведшколе и нацелен был на работу "в местах обитания северных народов Скандинавии и России". Даже обер-эвенк Нерген и Кетине не догадывались, что именно этот, получивший вполне европейское образование, но обычно скромно державшийся в стороне от них тунгус рассматривался командованием отдела "Абвер-заграница" в качестве личного советника Мудрого Оркана как великого хана Сибири и премьер-министра Великого Тунгусстана.
– Почему начальника дальше не говорит? – неожиданно спросил Никола. – Почему замолчал?
– А что ты хочешь услышать, Никола из рода Оркана?
– Что будет, когда не будет Великой России?
– Когда не будет Великой России, будет Великая Сибирь. Помни об этом, Никола из ханского рода Оркана, потомка великого хана Кучума.
… Но даже сам Бивень – этот рослый, плечистый, настоящий сибирский батыр из тунгусских сказаний, оленевод, не догадывался о еще более тайных замыслах "Абвер-заграницы". Заключались они в том, что если Мудрого Оркана по каким-то соображениям придется убрать, вся легенда об Орканах как потомках Кучума из плана операции "Полярная цитадель" должна быть изъята, а вместо нее должна появиться легенда о ханском происхождении тунгусского батыра Бивня.