– Ты относительно крови или относительно готовности выйти за тебя замуж? – все еще стоя к нему спиной, поинтересовалась Рита.
– Относительно готовности.
– Если по правде, ни того, ни другого, – спокойно признала она. – Сам посуди: ты здесь, а я – там, за тысячу километров. Война. Словом, не хочется мне пока что замуж. Ни к чему путному это не приведет. Наверное, я и в самом деле очерствела за хирургическим столом. Да и к мужикам то ли слишком привыкла, то ли, наоборот, окончательно остыла. Хотя нутром своим бабьим понимаю, что вроде бы рановато. Только все это уже не любовь, а чистая – или, наоборот, грязная – физиология.
Вспылив, Ордаш вознамерился решительно выйти из каюты, но Атаева вдруг скомандовала:
– Стоять! Демонстрации здесь никому не нужны. Отсюда мы выйдем вместе, улыбаясь, рука об руку. Иначе завершение нашего романа будет выглядеть слишком вызывающе и глупо. Устанем объяснять-доказывать.
Они поднялись на вершину возвышенности, на которой их ждал самолет, но затем еще минут двадцать ждали, когда на палубе у трапа наконец появится медсестра. Полковника рядом с ней не оказалось, очевидно, он опасался огласки. Однако Ниловна, казалось, совершенно не замечала его отсутствия. Спускаясь по трапу, она то и дело оборачивалась, махая рукой и посылая сгрудившимся у борта морякам и пассажирам воздушные поцелуи.
– Тебе не кажется, – проговорила Рита после очередной затяжки "Беломорканалом", – что она ведет себя так, словно успела переспать со всей командой "Вайгача"?
– Просто она рада близости с полковником, – заметил Ордаш.
– … Или же сожалеет, что не успела этого – с командой, имею в виду – сделать, – желчно завершила свою мысль Рита, не обращая внимания на замечание своего "неподражаемого старшины".
23
Когда время стоянки подходило к концу, полковник пригласил Загревского и Ордаша к себе в каюту.
– Разговор у нас, товарищи командиры, будет недлинный, – проговорил он, наливая в небольшие кофейные чашечки по пятьдесят граммов коньяку, от вида и запаха которого Вадим успел основательно отвыкнуть. – Как уже было сказано, завтра, после посадки личного состава на судно, вы, капитан Загревский, передадите заставу лейтенанту Ордашу, который отныне будет комендантом этого пограничного форта и начальником заставы. На вооружении у лейтенанта остаются, как мы уже с вами уточнили, ручной пулемет, два карабина о тысяче патронов, пистолет при сотне патронов, ракетница и двадцать гранат. Этого вполне достаточно, чтобы в случае какого-то нападения дать нарушителям настоящий бой. Продумайте, лейтенант, как весь этот арсенал расположить, чтобы он оставался доступен и в то же время находился в безопасности.
– Остаются также ракетница с тремя ящиками ракет, – уточнил капитан, – и охотничье ружье, которое давно числится за заставой, с тремя сотнями дробовых зарядов.
– Это уже само собой. Остальные два пулемета – станковый и ручной, гранаты и ящики с патронами увозим на фронт. Лишними они там не покажутся. Ваша рота, капитан Загревский, будет вооружена ими в момент формирования полка. Эта часть приказа ясна?
– Так точно.
– Теперь ваша задача, лейтенант. О том, чтобы немцы не прорывались сюда, наши войска позаботятся. Да им здесь пока что и делать нечего. Помню, капитан докладывал о появлении над островом германского гидроплана. Но это другая ситуация. Буквально накануне войны в районе Новой Земли с согласия руководства страны оказалось несколько германских судов, под видом, так сказать, международной экспедиции по исследованию Северного Ледовитого океана. Так что все это – в прошлом. Впредь ни корабли, ни самолеты германские здесь уже не появятся.
– Хочется верить, – пробубнил Ордаш.
– Какие-то конфликты с местным населением у вас возникали?
– Здесь его нет, местного населения, товарищ полковник, – ответил Загревский. – Стойбище, находившееся когда-то в десяти километрах отсюда, перекочевало на южные отроги горного хребта, где климат помягше.
– Но оно может вернуться, – заметил полковник, положив перед офицерами пачку "Казбека" и зажигалку и жестом предложив угощаться. Однако пограничники вежливо отказались. Они не курили, да и полковник тоже еще ни разу не закурил. – Если это произойдет и какое-то кочевое племя действительно объявится здесь, сразу же попытайтесь выяснить его настроение. Опыт войны в европейской части страны показывает, что с приближением фронта резко активизируются все некогда обиженные властью, всех мастей националисты, уголовники и прочие элементы. Поэтому максимум осторожности. На территорию заставы никого из вызывающих подозрение, а тем более вооруженных, не пропускать. Они могут подозревать, что численность гарнизона форта уменьшилась, но ни в коем случае не должны догадываться, что вы, лейтенант, остались в одиночестве. Словом, задача у вас одна: выжить самому и сохранить вверенное вам имущество. При этом вы всегда должны помнить: тем, кто ушел на фронт, во сто крат труднее.
– Есть выжить и сохранить, товарищ полковник.
Они выпили за нерушимость границ, за Красную армию и победу и, закусывая ломтиками конской колбасы и рыбными консервами, какое-то время молчали.
– Командир пехотинцев лейтенант Скворечников привез почту, – проговорил полковник, почувствовав, что молчание слишком затянулось. – Бойцам он раздаст её утром. Умышленно не торопил его, чтобы газетами и письмами не отвлекать парней от работы. Что касается вас, лейтенант Ордаш, то передаю привет от вашего отца.
– Моего отца?! – невольно вырвалось у Вадима.
– А что вас так удивило? Генерал-майор Радулин – это ведь ваш отец?
– Отчим, если уж оставаться точным.
– А вот сам генерал считает вас сыном, – назидательно молвил Удальцов. – Мы с ним вместе в Испании воевали и в академии учились. Если такой человек считает вас своим сыном, это надо ценить, лейтенант, а не открещиваться от него.
– Согласен, товарищ полковник. Просто мы не успели как следует познакомиться друг с другом. К тому же я не решался… Да и писать отсюда было невозможно. Кстати, я не знал, что он уже генерал.
– И командует теперь дивизией, прикрывающей границу где-то в районе Кольского полуострова. Там пока что относительно спокойно, однако есть опасение, что Финляндия может основательно втянуться в войну. На стороне Германии, естественно.
Полковник порылся в своей командирской сумке и добыл оттуда три письма. Два от матери и одно от генерала Радулина.
– С твоей матерью я тоже познакомился. Это она просила передать.
– Спасибо, товарищ полковник. Вопрос: генерал… то есть я хотел сказать "отец", он уже знает, что мне приказано оставаться здесь?
– Знает. Однако он в эту ситуацию не вмешивался. Считает, что ваше место на фронте, но понимает, что пограничник обязан находиться там, где приказано.
– А звание?
Полковник с таким удивлением взглянул на Вадима, словно не мог понять самой сути вопроса.
– Звание лейтенанта вам положено по всему вашему послужному списку. Правда, был человек, который позаботился о том, чтобы в штабе о вас не забыли, был. Но им оказался не генерал Радулин, который счел бы подобное покровительство неудобным.
– Знать его имя мне не положено?
– Почему же. Он сам разрешил назвать его. Это полковник, Герой Советского Союза Доротов. Помните такую фамилию?
– Полковник? Герой?.. – попытался припомнить Вадим.
– А если услышите "майор Доротов"?
– Черт возьми?! Так он уже и полковник, и Герой?! В свое время он очень хотел, чтобы я служил под его началом…
– Об это не надо, – резко предупредил Удальцов, зная, что дальше последует "… в разведке". – Когда понадобится, он свяжется с вами, лейтенант Ордаш. – И тотчас же поднялся. – Механикам судна необходимо еще несколько дополнительных часов для ремонта, поэтому выход на рассвете откладывается. Весь личный состав и вооружение должны находиться на борту к десяти ноль-ноль. Время отхода будет уточнено.
15
Хотя они уже попрощались, однако полковник тоже вышел из каюты, чтобы провести их до трапа.
Белые ночи давно кончились, и теперь на высоком антрацитовом небе холодно мерцали высокие, безучастные ко всему звезды. Ветер, прорывавшийся через створ бухты со стороны острова, был уже по-зимнему обжигающим, однако лейтенант знал, что еще с месяц своей бесснежной "лето-осени" Заполярье ему подарит. Как всякий южанин, зиму, особенно здешние морозы, он переносил с трудом. "Командованию, – подумал он, – стоило бы оставить на заставе кого-то из сибиряков, хотя бы того же ефрейтора Оленева, для которого зимовка посреди тундры – почти естественное состояние миропонимания". Но только он подумал об этом, как неожиданно у трапа появился встревоженный лейтенант Ласевич.
– Товарищ полковник, разрешите обратиться к товарищу капитану.
– Обращайтесь, – обронил Удальцов, стоя все еще с запрокинутой головой и любуясь спокойным мирным небом.
– Товарищ капитан, докладываю: из расположения заставы исчез ефрейтор Оленев.
– Что значит: "из расположения заставы исчез…"? – поначалу не придал значения этой настораживающей вести Загревский. – Очевидно, он где-то здесь, на судне.
– Проверено, среди бойцов, работавших на разгрузке, Оркана Оленева не было. В казарме и на территории форта – тоже.
– А личное оружие? – насторожился полковник.
– Оружие? А действительно… Извините пока что не проверял.
– Так проверьте. Без оружия в тундру и в горы никто не уйдет. Значит, он где-то здесь, ваш Оркан. Кстати, судя по имени, он, очевидно, из местных, из сибиряков?
– Эвенк, – ответил Ордаш. – Однако называет себя тунгусом, то есть так, как его народность называли в старину.
– Если тунгус, тогда это уже чрезвычайное происшествие. Русский вряд ли решился бы уйти в безжизненную тундру, в которой за сотни километров ни одной человеческой души, а местный… Это его земля, его стихия.
– Что скажете на это, лейтенант? – обратился к Вадиму капитан Загревский. – Вы были ближе всех знакомы с ним, и вам же принимать заставу.
– Лично от меня как старшины заставы никакого задания ефрейтор Оленев не получал, – отчеканил Ордаш, понимая, что от однозначности его ответа в дальнейшем может зависеть то, кого на заставе посчитают виновным в исчезновении тунгуса. – Никакой склонности к дезертирству у него ранее не наблюдалось, наоборот, после многодневной охоты он всегда возвращался на заставу.
– Зная, что его не отправят на фронт, – заметил полковник. – Во время прибытия судна он находился на заставе?
Пограничники вопросительно переглянулись. Само прибытие судна было настолько ошеломляющим событием, что всем было не до каптенармуса заставы. Ответить, находился ли он в строю во время выступления полковника, тоже никто не мог.
– Он в отделении сержанта Ермилова, – напомнил Ласевичу капитан. – Что по этому поводу говорит сержант?
– Я с ним пока что не говорил. Просто мне понадобился ключ от каптерки. Я послал одного бойца. Он осмотрел территорию всей заставы, однако Оленева нигде не обнаружил. Остальное вы знаете.
– Тогда какого дьявола вы поднимаете панику? – жестко осадил его начальник заставы. – Есть ли в оружейной комнате оружие ефрейтора, вы не знаете, с командиром отделения не поговорили.
– Как только завершатся все работы, проведите перекличку, – сказал полковник. – Я же прикажу объявить по судовой связи, вдруг он где-то на борту земляка своего встретил или устроил себе экскурсию по судну.
– Кстати, Оркан был в группе добытчиков, – вспомнил Ордаш. – Может, он все еще не вернулся?
– "Добытчиков"? – не понял полковник.
– Мы запасались продовольствием, поскольку предполагали, что судно может не прийти. Посылали охотников в тундру и в предгорье.
– Получается, что к прибытию судна вы, капитан, – обратился Удальцов к начальнику заставы, – не знали, все ли бойцы находятся на территории заставы? Ночь весь личный состав провел в казарме?
– Кроме некоторых добытчиков, – неуверенно ответил Загревский. – К тому же каптенармус часто оставался в своей каптерке, приводил в порядок имущество.
– Вы мне прямо ответьте, – жестко потребовал полковник. – Вы перед отбоем вечернюю проверку проводили?
Начальник заставы замялся, однако соврать не решился.
– Не проводили, товарищ полковник. Ситуация виделась нам критической, поэтому одна группа бойцов уходила по берегам речек в поисках плавника, то есть дров; другая охотилась.
Ордаш знал, что и это еще не вся правда. Вечерние проверки на заставе не проводились уже с середины июля, когда стало ясно, что корабль то ли задерживается, то ли вообще не придет. Да и раньше они проводились лишь от случая к случаю, чего старшина заставы никогда не одобрял. Правда, здесь, на забытой Богом заставе, в таких перекличках особой надобности вроде бы и не было: в самоволку уходить некуда, все на виду. Однако на Большой Земле начальству этого не объяснишь, к тому же порядок и требования для всех застав одинаковы, где бы они ни располагались.
– Извините, капитан, – хриплым басом проговорил полковник, – но у меня создается впечатление, что с присвоением вам очередного звания в штабе явно поторопились. А вот сдачи заставы потребовали как раз вовремя. Но пока что застава находится под вашим командованием. Если к моменту посадки личного состава на "Вайгач" этот ваш тунгус не объявится, вам придется писать рапорт по поводу того, что на заставе произошло исчезновение служащего с подозрением на дезертирство, – голос полковника приобретал все более жесткие тон. Даже хрипота и одышка его куда-то исчезли. – Как вы понимаете, по этому поводу вам придется объясняться в штабе округа и отвечать на вопросы особистов.
– Понимаю, – едва слышно пробормотал Загревский. Хотя по-настоящему он пока что понял только одно – что у него "на голом месте" возникли очень серьезные неприятности, способные перерасти в "трибунальное дело".
– Поэтому советую, настоятельно со-ве-тую, – морально наезжал на него полковник, – выяснить, пока не поздно, все обстоятельства его исчезновения: кто куда его посылал, кто видел последним, о чем тунгус вел разговоры с бойцами заставы… А самое главное: находился ли этот ефрейтор на заставе в момент прибытия корабля и моего сообщения об отправке личного состава на фронт. Это особистов будет интересовать в первую очередь.
– Чертов каптер, – зло проворчал Загревский. – Появится – душу из него вытряхну. Он ведь нередко там, у себя в каптерке, и ночевал. Совсем распустились.
– Даже если через сутки-вторые этот ваш ефрейтор появится на заставе, он все равно будет числиться дезертиром. Поскольку должен быть не на заставе, а на судне, а значит, направляться на фронт.
– Но если он находился на охоте, то считать его дезертиром мы не можем, – решительно возразил Ордаш. – Бригада добытчиков уходила по заданию командования заставы. В тундре охотники действовали самостоятельно. О возможном прибытии судна ефрейтор знать не мог, поскольку оно прибыло с опозданием на месяц.
– Вы мне тут в адвокаты не играйтесь, лейтенант, а ищите бойца. Все вместе ищите. Если не хотите повесить на заставу факт дезертирства.
– Но если он все же появится? – подался Ордаш по трапу вслед за полковником, прекрасно понимая, что от этого разговора в судьбе Тунгусы может зависеть очень многое. – Что с ним делать? Как вести себя?
– Пешком отправляйте его в Архангельск, – съязвил полковник.
– Но до него тысячи километров.
– Тогда устройте ему трибунал. Сами приговорите и сами же расстреляйте. Откуда я знаю, что с ним делать? Действуйте, исходя из ситуации.
– Есть, действовать, исходя из ситуации!
– Только в случае возвращения ефрейтора на заставу по поводу дезертирства с ним лучше не говорить. Иначе действительно получите в форте, у себя под боком, потенциального дезертира, а главное, врага, способного в любую минуту… Словом, вы меня поняли.
Пока полковник поднимался по трапу, офицеры-пограничники смотрели ему вслед.
– Единственное, что я вам посоветую со всей определенностью, – произнес полковник, уже стоя на палубе, – в случае его появления все подробности ухода с территории заставы, а также время и обстоятельства его появления занесите в журнал заставы, который вы обязаны будете вести как её начальник. При этом помните, что запись в журнале может оказаться документом, способным решить дальнейшую судьбу этого бойца.
Прежде чем подняться вслед за капитаном на плато, Ордаш вместе с Ласевичем осмотрели крытый причал. Бот "Беринг", шлюпка-плоскодонка и плот оказались на месте. Значит, пришли они к выводу, ни вверх по Тангарке, ни на остров ефрейтор уйти не мог. О чем и доложили Загревскому, как только догнали его.
– Что ж вы, Ласевич, так поторопились с этим своим докладом? – с досадой упрекнул начальник заставы новоиспеченного лейтенанта.
– Так ведь исчезновение ефрейтора все равно обнаружилось бы, – спокойно ответил тот, никакого угрызения совести не чувствуя. – Но если бы это произошло уже после посадки на борт, все выглядело бы еще страшнее, поскольку мы вообще не знали бы, когда и куда он девался.
– Для начала мы должны обойти и осмотреть всю заставу, – проговорил Ордаш, давая понять, что готовится входить в роль её начальника, – убедиться, что ничего из того, что надлежало погрузить на судно, не осталось. Опросить всех бойцов. В последний раз построить личный состав, провести прощальную перекличку, а перед посадкой пройти по плацу торжественным прощальным маршем.
– Что ты мне наставления даешь, грамотей? – вяло как-то огрызнулся Загревский, хотя предложение выслушал очень внимательно: было похоже, что на такое, ритуальное прощание с заставой он явно не настраивался. – Тебя это уже мало касается. Ты тут отсидишься себе на заставе…
– Что значит – "отсидишься", товарищ капитан?! – резко отреагировал Ордаш. – Какие ко мне могут быть претензии? Хотите остаться на заставе? Тогда в чем дело? Обратитесь к полковнику Удальцову, и я немедленно готов уступить вам это "теплое местечко" в обмен за место во фронтовом окопе. В отличие от вас, меня окопы не пугают.
– Знал бы, что это в его власти, обратился бы, – самым неожиданным образом огрызнулся Загревский.
– В таком случае полковник действительно прав: с присвоением вам звания капитана в штабе явно поторопились. Завтра я лично подтвержу правоту полковника в разговоре с ним.
– А я как политрук вынужден буду поддержать, – окончательно добил Загревского лейтенант Ласевич.
– Да пошли вы оба!.. – вновь огрызнулся Загревский, нервно взмахивая руками, и, оторвавшись от них, поспешил к воротам заставы.
С минуту лейтенанты шли молча, понимая, что негоже ссориться вот так, буквально за несколько часов до прощания с заставой.
– Ты что, в самом деле скажешь об этом полковнику? – поинтересовался Ласевич. – Понимаю, что тебя как сына генерала…
– Ты-то откуда знаешь, что я сын генерала? – впервые за все время службы обратился он к политруку на "ты", поскольку теперь они были в одном звании, а Ласевич на "вы" к нему никогда и не обращался.
– Штурман "Вайгача" проговорился. Чудно, говорит, что генерал решил своего сына здесь на погибель одного оставить. Он ведь мог спокойно перехватить его в Архангельске или Мурманске и где-нибудь возле себя, в штабе, пристроить. Генерал-то, говорят, очень влиятельный. Недавно орден Ленина получил и даже вроде бы тянул на Героя.